Мельница

июль, 2021 год, «Лосиная Курья»

      Под вороньими крыльями звенели упругие потоки воздуха, а Ярослава летела над ночной Карасу, наслаждаясь чувством свободы. Она не могла оборачиваться ветром, но дар крыльев всё же достался ей от матери. Как и все в ведовском роду Каргиных, Ярослава была вороной. Большой и чёрной, кружившей над проплывавшими внизу островами и стремившейся вниз по течению.       В вороньей ипостаси Ярослава не чувствовала запахов, но помнила, как пахнет река: водой и камнями. Хотела бы она знать, как колдуны-ветрогоны чувствовали небо?       В следующее мгновение мощный, сбивший с курса поток ударил в мережку. Так, что Ярославе показалось, будто у неё сейчас взорвётся голова. Перед глазами замелькали яростные голубые вспышки, а воздух отказался держать растерянную ворону. Хрипло каркнув, она камнем рухнула вниз, успев заметить между густых деревьев рукав Карасу, перегороженный недостроенной Курьинской ГЭС. От одного вида плотины сердце ушло в пятки и захотелось призвать всех духов-помощников, чтобы приказать унести обессиленную ворону подальше от айнового места.       Никогда ещё Ярославе не было так страшно. Остов ГЭС сиял мертвенным голубым светом, точно все слуги Эрлика разом собрались в одном месте.       Было ещё темно, начало четвёртого, не позже, но Ярослава, впопыхах натянув армейский бушлат, влезла в резиновые сапоги и поспешила к избе Горыныча. Несмотря на неурочное время, в окнах горел свет. Ярослава чувствовала, что Лена тоже не спит. Больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться рядом с лисой-Усольцевой. Заглянуть в её раскосые чёрные глаза и прочитать в них, что всё в порядке. Или получить подтверждение своим опасениям. Всё же Пёстрые горы и эта часть Карасу ― земля Лены.       Ярослава быстро шагала по тропинкам. На мережке мелькали обрывочные видения, и она чувствовала, как айны шныряли вокруг «Курьи», проносились бледными светящимися тенями между спящих домов. Хвала Ульгену, что тёсы Усольцевой сидели не в шедене на Медвежьей Гриве за истоком Мельничихи, а здесь, в ограде биостанции, в тотеме Лося, отгоняя айнов колыханием лент-дьалама.       Когда Ярослава вошла в избу, Лена стояла на четвереньках возле печки и, заглядывая за трубу, увещевала:       ― Соседушко, миленький, пошто осерчал ты? Пойдём, ушицы похлебаем, Горыныч наловил жирных налимов! ― Она поставила перед печкой железную миску с дымящейся ухой и положила рядом краюху хлеба. Из-за печки высунулась мохнатая пятипалая ручка и пододвинула к себе тарелку. Лена едва заметно улыбнулась.       ― Что случилось? ― Ярослава присела на низкую деревянную скамейку, закурила и заглянула мережкой за печку. Домовой дух хлебал уху и выглядел обеспокоенным. Обернулся и сверкнул на шаманку кошачьими глазами. Мол, не подглядывай.       ― Забился в угол, сидит. Ночью как придёт, всё твердит «к худу, к худу», ни слова от него больше не добьёшься, ― огорчённо покачала головой Лена, тяжело поднимаясь на ноги и потирая выступающий живот. ― Раньше всё косы мне заплетал, а теперь не выходит почти.       ― Банник говорит, что видел в пойме Курьинки болотные огни, ― сообщила появившаяся на пороге Катя. Она куталась в тулуп и отчаянно зевала. Тоже плохо спала. ― Напуган до полусмерти, сидит под потолком и бубнит, что: «Как бы наш САМ не сердился, сами не знаем на что…» ― Катя замотала головой и плеснула себе от души чая. ― Вот вроде считается недобрым духом, а сказал больше остальных. А вам чего не спится?       ― Плотина свэтится, ― прохрипела Ярослава и закашлялась. Надо бы поменьше курить. ― Голубым свэтом, как осиновыэ трухляшки осэнью. Никогда такого нэ видела. ― Она сплюнула в ведро с золой и затянулась «Примой».       ― Большое Клюквенное Болото за Курьинкой всё в огнях, ― кивнула Катя. ― Я сейчас там пробегала, еле лапы от навий унесла.       ― Илья сказал мне, что студенты боятся ходить на пасеку — проверять ловчие канавки. ― Лена внимательно посмотрела на Ярославу и Катю, чуть склонив голову вперёд. Глядя на её молодое лицо с полными губами и доброй улыбкой, никто бы не подумал, что шаманке Пёстрых гор на самом деле под шестьдесят. Даже Ярослава порой забывала, что Усольцева среди них самая старшая. Так привыкла быть главной шаманкой Карасукской республики. Старшей. Пока в прошлом году не вернулась Лена. ― А ещё скрепя сердце ходят на ночные обходы за птицами по сетям. Они тоже видели огни у Курьинки, девчонки. Пока мои пайана сдерживают их, но кто знает, что будет потом. ― Она на миг замолчала, а затем добавила: ― Так страшно мне было только раз: когда Эрлик оставил меня в лисьей ипостаси на тридцать лет.       Ярослава глубоко вздохнула и прикурила ещё одну «Приму». Она любила вороний облик ― все сибирские шаманки были оборотнями, но остаться птицей навсегда… Как только Лена не сошла с ума за десятилетия в лисьей шкуре? А сама Лена продолжала говорить:       — Я всегда буду помнить ту последнюю ночь в девяностом году, которую мы с Ильёй Николаевичем провели вместе. Потому что поутру я проснулась не человеком. Я металась по черни бешеной лисой, звала сестёр-шаманок. Даша, Айнура, Аня Романова и Тася Ковалевская почувствовали пропажу, но пробиться ко мне не смогли. Никто не смог. Не знали, где я. Даже у Айу с его духами ничего не вышло. — Она наклонила голову, а Ярослава ощутила волнами накатывавшую боль Усольцевой. — Я даже сейчас вам не могу показать на мережке, что со мной было.       — Почэму? — Ярославе показалось, что её хриплый голос перешёл в карканье. Словно часть сознания всё ещё металась по подлеску вороной.       — Он не велел. — Лена посмотрела прямо в глаза Ярославе, и той в глубине зрачков телеутской шаманки почудились отголоски голубых сполохов. — Эрлик. Сказал, что это только между нами. А проверять не хочется.       — Ты так и жила возле избушки-на-курьих-ножках, пока я тебя не нашла? — подала голос Катя. — Как вообще ты на меня вышла?       — Малюта Яхонтов приходил на ГЭС и что-то пообещал Эрлику. Уж не знаю, что именно, — тихо произнесла Лена. — А мне Эрлик сказал — ступай да расскажи, чтоб не совались без повода с ерундой.       — Кощей вот так отпустил тебя? — прошептала Катя.       — Долг платежом красен. Залог Малюты пришёлся ему по душе. А Илья... Он искренне меня любит. Истинно. Может, поэтому Эрлик пошёл с ним на уговор. И землю без наследницы оставлять нельзя... А потом ты, Катерина, в нужный момент переняла силу от матери, да будет ей земля Степной котловины пухом. Добрая ты лиса.       — Но сейчас у нас творится чёрти что! — воскликнула Катя. — Навья на подступах к биостанции, болотные огни, это свечение ГЭС... Что это значит? Кто это делает и зачем? Кто не подвластен хозяйкам земли?       — Тот, кто в прошлый раз отвадил от нас беду.       — Ты думаешь это — Кощей? — В травянистых глазах Кати читался страх. — Зачем это ему?       — Тебе, славянке, лучше знать. Он — смерть. Воплощение смерти. Ну и, конечно, над златом чахнет, — печально улыбнулась Лена. — Под всеми нашими реками оно скрывается, но под Мельничихой его больше всего. Хитрая она река: петляет по горам и кряжам, стягивая к себе всё золото.       — То есть он оживился, как яхонтовцы начали добывать золото на Мельничихе? Но тогда причём тут ГЭС всё равно непонятно, — нахмурилась Катя. — И растормошил окрестную нечисть?       — Или сам продвигаэт добычу золота, а айны под шумок бунтуют против засилья людэй, — отозвалась Ярослава. — В любом случаэ, это плохо. Айна, я так мало знаю про Кощея!.. Про Эрлика!.. — Она на миг спрятала лицо в ладони и тут же тряхнула головой, убеждая себя, что в порядке.       — Как и мы все. — Лена поднялась и разлила по кружкам ароматный чай с душицей. — Женские травы. Пейте.       — Плохо, что нас мало. Что мы нэ всэ вмэстэ. — Ярослава откинулась на стену, чувствуя, как ноют плечи. — Хотя мы, как полагаэтся, дэлим зэмли орографичэских районов рэспублики. Но Катэрина далэко от своэй Стэпной котловины, а Пэлагэя Ковалэвская вообщэ на другом концэ свэта.       Она вспомнила яркую, как испанка, и такую же непоседливую хозяйку земли Сибирской равнины, умотавшую читать курс лекций по энтомологии в Штаты. Пелагея была ведуньей не всей Равнины, но частые отъезды не позволяли совладать даже с небольшим куском. Ярослава вздохнула — все они жили ещё и обычной дичковой жизнью. И порой интересы родной земли бессовестно задвигали на второй план. За что и получили наказание.       — Вы, Ярослава Ростиславовна, забыли ведунью Низкого кряжа, — напомнила Катя, нарушив молчание.       — Нэ забыла. Потому что она сэйчас как раз там, гдэ должна быть, — сурово ответила Ярослава.       — Всё же Наташа?       — Да, — кивнула Ярослава. — Внучка Эвдокии Нэхлюдовой нэ могла остаться бэз силы зэмли. Пусть эё отец — дичок, а мать дар нэ унаслэдовала, как Ин... — Она вовремя замолчала. Накатило неистовое желание побиться головой о стену. Дура! Увлеклась и не подумала, что вот так с ходу назвала собственную дочь бездарной. Хуже оскорбления для ведуньи не придумаешь.       Сжимая обжигающую лепёшку, пусть Лена хоть десять раз назовёт её жареным калачиком, это всё равно будет лепёшка с сыром, Ярослава вышла из избы. Светало, на кустах лежали обрывки тумана, а собаки лениво ворчали в будках. Дымка — старая чёрная кошка Горыныча, поглядела на Ярославу светящимися умными глазами и скрылась за баней.       ― Как Инесса, значит? ― недовольный, полный обиды и злости голос дочери разрезал предрассветный лисий сумрак. Ярослава обернулась и увидела Инессу, сидевшую на перевёрнутой лодке возле стайки с домашним скарбом.       ― Ты подслушивала? ― Ей было стыдно, но в то же время она не собиралась спускать дочери наглость и шпионаж.       ― Мимо проходила! ― огрызнулась Инесса. ― Ведь меня, такую бездарную, ты на шабаши ведьм не зовёшь. Приходится изворачиваться. ― Дочь скрестила руки на груди и осуждающе поглядела на мать.       ― Не замэчала за тобой интэрэс к судьбэ родной зэмли, ― нарочито сухо отозвалась Ярослава.       ― Я всэгда ей интересовалась! ― От волнения у Инессы проскочил шорский акцент, ведь в детстве Ярослава учила её ещё и родному языку. ― Только нет у меня дара! А ты мне чихнуть без твоего вэдома не давала! Пока все нормальные подростки тусовались, я учила травы и нечисть!       ― Ты сама только что сказала, что болээшь о зэмлэ. Я тэбя учила тому, что ты могла усвоить. ― Теперь уже Ярославу жгла обида. Она делала для дочери всё, что было в её силах, но, видать, недостаточно.       ― Жаль, что нет класса коррекции для бездарных ведуний! ― зло прошипела Инесса. ― Или вообще интерната. Была бы, как Илья.       ― Инэсса, ты пэрэходишь…       ― Да пошла ты знаешь, куда, мама! К Эрлику это всё. У тебя теперь Наташа есть, вот её и учи! Я сама, меня уже научили!       Распсиховавшаяся Инесса ушла, а Ярослава прислонилась к стайке и смяла лепёшку так, что заболели пальцы. Она бы заплакала от обиды и горечи, но ещё её слёз Матушке-Земле не хватало.       ― Маленькие детки ― маленькие бедки. ― Выглянувший из аила Николай Фёдорович поманил Ярославу тарелкой блинов с пылу с жару. ― Позавтракай, Ярослава Ростиславовна, а то отощала совсем.       ― Что я дэлаю нэ так, Коля? ― горько произнесла Ярослава, запивая блин горячим чаем. Николай Фёдорович с утра успел приготовить ещё и рисовой каши на сухом молоке для всего заезда. И Ярослава была благодарна, что коллега уродился таким жаворонком.       ― Что-то. ― Николай Фёдорович сел напротив с полной тарелкой еды. ― Всегда найдётся, в чём себя винить. Но ведь сейчас нам нужно не это? Я понимаю в делах родного края на уровне естественника. А что скажешь ты, шаманка?       ― Надо сохранить биостанцию и нэ допустить постройку водохранилища. ― Ярослава редко разговаривала с Николаем Фёдоровичем так. Хоть и понимала, что для дичка он неплохо понимает в устройстве мира. ― И так всё пэрэкопано, сила уходит из Карасукской рэспублики. Уголь, золото, руда ― всё это соль и сэрдцэ зэмли. Бэз них эё нэт. Особенно бэз золота.       ― И надо, чтобы все пятеро стали хозяйками земли. ― В голосе Николая Фёдоровича проскользнула грусть, а Ярослава увидела на мережке, как он думает о Наташе. Вспоминает дочь. Гордится и любит её. ― Я всегда знал, что в Наташе возобладает кровь её бабушки. ― Он замолчал на миг и продолжил: ― Даже позвал её обратно домой. Но тогда не думал обо всех скрытых смыслах.       Ярослава протянула руку и накрыла большую обветренную ладонь Николая Фёдоровича своей. Она не понимала, что он чувствовал, но всей душой была за него. А через мгновение в мережку мягко стукнулся позыв. Знакомый, да так, что у Ярославы отлегло от сердца. Её звал Айу. Приглашал в Лосевку на камлание. И Ярослава не собиралась отказываться. Айу умный, у него точно есть ответы. По крайней мере, на часть вопросов.