Мельница

      У Наташи из головы вылетело всё, что она собиралась сказать Адаму. Только смотрела на него так, будто никогда прежде не видела.       Надо же, она и подумать не могла, что его всегда коротко подстриженные русые с проседью волосы на самом деле вьются. И сейчас отросшие пряди падали на лоб небрежными колечками, оставляя открытыми невидящие глаза. Адам смотрел поверх головы Наташи, а она продолжала скользить по нему взглядом.       На его кожу лёг сибирский загар, затемнив даже безволосую грудь и плечи. Адам стоял перед Наташей в распахнутой рубашке, и она смотрела на его упругий живот с тонкой полоской волос, исчезавшей за ремнём брюк. Цеплялась взглядом за крепкую шею, ключицы и маленькие тёмные соски.       Адам не брился несколько дней, и теперь его щёки и подбородок покрывала щетина. Наверняка колючая: Наташе ещё не доводилось целовать его небритого. Да и доведётся ли теперь?       ― Не могу найти сигареты, ― со смущённой, почти виноватой полуулыбкой произнёс Адам. ― Ты не знаешь, где они?       Момент прилива нежности распался. Наташа решительно переступила порог, шагнула к Адаму и от души залепила ему пощёчину.       ― Вот тебе твои сигареты! Вот! ― Она сжала пальцы так, будто хотела его придушить, а в следующий миг прильнула к нему всем телом. Адам поймал её в объятия, на миг прижал к себе, а затем коснулся цепочкой осторожных поцелуев её шеи и губ.       ― И не надо сигарет. Не покурю ― здоровее буду. ― Губы Адама тронула изломанная печальная улыбка. ― Хотя теперь всё моё здоровье псу под хвост. И зачем я тебя целую, Наташенька? Зачем?       ― Скоро я задам тебе этот вопрос, ― тихо выдохнула Наташа, комкая в ладонях ворот рубашки Адама и тут же его разглаживая. На его щеке алел след от её ладони, и Наташе было неловко, что дошло до такого. ― Ты недели две уже не был в бане. Пойдём? ― Она провела тыльной стороной ладони по его волосам, цепляя кудряшки, то наматывая их на дрожащий палец, то раскручивая.       ― Я слышал, что Горыныч затопил баню, ― произнёс Адам. ― Не хочу создавать очередь… ― Он прикрыл глаза и отвернулся, словно не хотел, чтобы Наташа на него смотрела.       ― Все уже помылись, мы последние, кто остался. ― Она взяла его лицо в ладони и мягко, но настойчиво повернула к себе. Заглянула в побелевшие глаза и едва коснулась поцелуями полуприкрытых век. ― Я с тобой пойду. Помогу.       Только в тёплом предбаннике Наташа поняла, как замёрзла и устала за последние дни. Из парилки вырывался обжигающий воздух, а Наташа стояла в дверях, едва осознавая, что жар не стоит выпускать, а с банником надлежит поздороваться. Всё же они с Адамом пришли мыться ночью да в третью смену ― собрали комбо из всего, что хозяин бани не любит.       «Доброй ночи, дядюшка! ― Наташа решила обратиться к нечисти по мережке, чтобы не смущать Адама, который раздевался на лавке. ― Пусти нас помыться, погреться, пожариться, попариться».       «Ночи доброй, соседка! ― раздался в голове глухой ворчливый голос. Наташа осторожно заглянула в парилку и увидела выглядывающее из-за печки маленькое косматое существо, похожее на Дядюшку Ау из советского мультика. ― Коль попросились ― проходите». И скрылся из виду.       Наташа облегчённо вздохнула, покосилась на Адама и принялась раздеваться, расстёгивая рубашку неожиданно непослушными пальцами. Из нагрудного кармана выскользнул и упал на влажный пол блистер с противозачаточными таблетками.       По привычке обернувшись к Адаму, Наташа ругнулась про себя: конечно, он ничего не видел. Она подняла блистер. Целый. В груди разлился нехороший холодок, а мысли лихорадочно забились. К своему стыду, Наташа совершенно не помнила, когда закончила прошлую упаковку. И пила ли таблетки в последние дни вообще.       «Месячные прошли меньше недели назад, ― подумала она, закидывая в рот таблетку и стараясь успокоиться. ― Даже если пропустила одну-две штуки, ничего не будет. Да и не факт, что сейчас мы переспим. Скорее, разойдёмся, как в море корабли. Всё будет нормально». С этой мыслью она взяла банные принадлежности ― Адам свои унёс в пакете, и шагнула в парилку, притворив за собой дверь.       В первые мгновения Наташе казалось, что она сейчас задохнётся. Влажный жар окутал её, расслабил и заставил деловито отправиться за ковшиком и тазиком. Наташа тихонько подсказала Адаму, где горячая вода, а где ― бочка с холодной. И едва не ахнула, увидев, как банник прищёлкнул пальцами, наполнив тазы и ей, и Адаму. Наташа слышала о баннике в основном плохое и была приятно удивлена. Видимо, как и говорила Каргина, Наташа и Адам баннику приглянулись.       Удивительно, но Адам не стал ворчать и удивляться неожиданно наполнившемуся тазу. Растерянно пошарив вокруг и пошуршав пакетом, он вытащил мочалку и мыло.       У Наташи ёкнуло сердце. Она пришла помочь Адаму. И сказать правду. Но если после её откровения что-то пойдёт не так, а она была уверена, что так и случится, то Адаму придётся мыться вслепую. И банник ему вряд ли поможет.       Тихо вздохнув и стараясь унять неожиданную дрожь в согревшихся пальцах, Наташа взяла свою мочалку, намылила её и мягким прикосновением показала Адаму, что будет сама его мыть. Она не могла говорить: слова развеялись в мыслях, осталась только нежность и непроходящая тоска, что всё это ― конец. Не начало конца, а тот самый несчастливый финал, который обычно выпадает ведьмам в сказках.       Наташа едва натёрла шею и плечи Адама, как он взял свою губку и уверенно, но нежно провёл по её спине, переходя на руки. Наташа коротко выдохнула и закусила губу. Жар парилки смешивался с её собственным, который полыхал костром внизу живота.       Адам тёр её пахнущей земляникой губкой, а Наташа млела и старалась не отвлекаться. Прошлась по его рукам и бёдрам, стараясь не цепляться взглядом за возбуждённый член. Капнула чуть шампуня Адаму на голову и с наслаждением зарылась пальцами в отросшие кудри. Плеснула водой, убирая густую душистую пену, и постаралась не растерять остатки контроля, когда Адам начал широкими уверенными движениями смывать пену уже с Наташиного тела. А когда он тихонько попросил у Наташи шампунь и повернуться, она почувствовала, что ноги её не держат.       Наташа присела на лавку, пока Адам мыл ей голову, перебирал локоны и массировал кожу. Зажмурилась, пока он ополаскивал её волосы и, не сдержавшись, откинулась назад, коснувшись голой спиной горячего живота Адама.       Он в ответ мягко развернул Наташу к себе и уже хотел поцеловать, но она нежно, но настойчиво положила руки ему на плечи и произнесла:       ― Пожалуйста, выслушай меня сначала. А потом уже реши, хочешь ты меня поцеловать или нет.       ― Что не так, Наташенька? ― Адам по привычке поднял на неё взгляд, но ничего не увидел, и только опустил глаза. ― Говори, хуже уже не будет.       ― Не спеши с выводами. ― Наташа глубоко вздохнула. ― Ты ослеп из-за меня. Я прокляла тебя в «УАЗике», когда пожелала, чтобы твои слова сбылись. Про то, что лучше бы глаза твои нас всех не видели. Я ― ведьма, Адам. Ведунья Низкого кряжа, как моя бабушка. А моя мама… тоже ведьма, только немного другая. Ты полгода встречался с ведуньей. Вот.       Она отвернулась, не в силах смотреть на Адама. И никак не ожидала услышать тихий ответ:       ― Я сам виноват. Нет противника страшнее, чем союзник-идиот, правда?       Наташа от удивления и непонимания потеряла дар речи, а Адам продолжал, не пытаясь даже посмотреть на неё:       ― Я вёл себя, как скотина последние три недели. И понимал, что уже не могу показывать тебе такого Адама, каким был на Новый год. Я не притворялся, нет! Ты что! Я просто… не умею держать себя в руках. И думал, почему ты до сих пор со мной. Ты ― мировая девушка, Наташа. Но из-за прошлых неудач в отношениях выбрала меня ― меньшее из возможных зол. От безысходности. И пока у нас всё печально. Из-за меня. Потому что такие, как я, меняются только в сказках.       ― Ведуньи тоже бывают только в сказках, ― надтреснутым голосом отозвалась Наташа. ― Но я же здесь. Значит, и у такого придурка, как ты, есть шанс. ― И как на духу призналась: ― Кроме Вальки и козла-Егора я встречалась с Мейером. Недолго, до конца универа. ― Она никогда до этого не говорила про те отношения Адаму. Стеснялась, боялась, что он о ней подумает, а теперь решила открыть все карты. ― Это была просто бессмысленная интрижка, ведь у каждой студентки должен быть роман с любимым преподавателем, ― и горько усмехнулась. ― Я думала поначалу, что у нас с тобой будет всё так же. Сомневалась, что к тебе чувствую. Любила или просто уважала? Тогда я не знала. А сейчас… знаю.       ― Ты подожди, я ещё не всё рассказал, ― отозвался Адам. ― Ты спрашивала, почему я так общаюсь с твоим отцом. Я побоялся сказать правду. Николай Фёдорович написал мне кандидатскую диссертацию. Собрал в кучу материал и большую часть текста тоже он составил. Я только правки потом вносил, чтобы знать, о чём диссер. Я же никогда не был настоящим учёным. Так, менеджер от науки. Теперь я точно всё сказал. А то, что ты ― ведунья… Я чувствовал, что здесь всё не так просто. Но кем бы ты ни была, я люблю тебя.       ― И я-я… люблю… ― Наташе не хватало слов. Сердце колотилось, её потряхивало. Столько всего было передумано и сказано, что теперь Наташа не знала, что отвечать и как реагировать. Но всё равно не стала говорить, что папа рассказал ей о диссертации. Хорошо то, что Адам признался сам.       ― Ты спрашивала про переезд в Карасукск, ― продолжил Адам. ― Здесь твой дом, твоя семья и родина. Давай переедем. Я… инвалидность и тут оформлю…       Наташа чувствовала, что Адаму больно и страшно об этом говорить. Поэтому произнесла:       ― Мы тебя вылечим. Ярослава Ростиславовна сказала, что в Балясне есть колдуны-дажди, они отличные целители. Они помогут тебе. ― Она старалась говорить уверенно, а у самой при мысли о возвращении в столицу тряслись поджилки. Наташа боялась Яхонтова. Того, что он мог сделать с теми, кто встанет у него на пути. Как уже сделал с Анной Самохваловой. ― Поэтому, мы уедем в Балясну. Вместе. ― И Наташа подалась вперёд, нежно погладила Адама по щеке и поцеловала. Прильнула губами, точно в первый ― или последний, раз, касаясь кончиками пальцев его полуприкрытых век и скул.       Это было настолько нежно, страстно и чувственно, что у Наташи не хватало сил, чтобы мыслить. Хорошо хоть успела подстелить шенилловый коврик, на который Адам бережно опустил её, придерживая за талию и плечи, не прекращая при этом целовать.       Наташа обнимала его, проводила по плечам и спине, сжимая в ладонях ягодицы. Адам на ощупь ― да зрение здесь было и ни к чему, устроился между её ног, лаская и расслабляя. Наташа млела и едва сдержала стон, почувствовав, как Адам медленно и уверенно заполнил её всю без остатка.       Каждое его движение она ловила, словно волну, покачиваясь в неге и ощущая, как сердце понемногу отпускают стальные оковы неуверенности. Словно впереди впервые за последние недели засиял свет. Густой, заливающий всё кругом, затопляющий до краёв от самого дня.       Адам был удивительно чуток и трепетен. Двигался не спеша, растягивая удовольствие, зарывался лицом во влажные Наташины волосы, а с его губ срывались стоны и неразборчивое бормотание. Что-то ласковое и не требующее понимания. Всё ощущалось на уровне чувств.       Наташа едва не застонала в голос, когда Адам ускорился, и в этот миг на мережку откуда ни возьмись ворвалось перепуганное и чужое:       «Прогневался!.. Притащили!..»       Краем глаза она заметила, как банник сиганул за печку, опрокинув таз, с грохотом полетевший на пол, и тут Адам кончил. Замер, прижавшись к Наташе, протяжно и счастливо выдохнул ей в шею.       Наташа прижимала его к себе, слыша и чувствуя стук его сердца. Наслаждение мешалось со страхом: что-то было не так. Обнимая Адама, она приподнялась и глянула в низкое запотевшее окно.       Сердце будто остановилось. «Лосиная Курья» была объята голубым пламенем.