Мельница

сентябрь, 2021 год, Балясна

      Губернатор Павел Дорохов никогда не опаздывал. Он входил в кабинет за мгновение до назначенного времени, обдавая присутствующих волной густой, тяжёлой энергии, которая разом заполняла каждый уголок конференц-зала. А порой представлялось, что губернатор появляется сразу из стены, минуя дверь.       Иногда Наташе казалось, что, несмотря на светлый день, за Павлом Константиновичем постоянно следуют тени. Стелются позёмкой по полу, клубятся у стен и закрывают солнечный свет. Наташа ощущала пряный удушливый запах бальзамических трав и кедрового масла, с нехорошим предчувствием вспоминая мумии египетских фараонов. А Дорохов определённо напоминал жителей Востока смуглой кожей, смоляными чёрными с проседью волосами и глазами цвета обсидиана.       Вот и сейчас Павел Константинович возник на пороге, точно соткался из укрытых от полдня теней, и Наташа ощутила зябкое неуютное чувство, будто в конференц-зале оказался оживший мертвец. На мережке колыхались размытые образы: огромный особняк в окружении вязов за городом на Копейковом шоссе, бледные духи и портрет красивой черноволосой женщины в полный рост, увитый виноградными лозами.       Наташа сморгнула мережку и, постаравшись взять себя в руки, посмотрела на губернатора. Дорохов был высоким, атлетически сложенным мужчиной совершенно неопределённого возраста. Седина в волосах и аккуратной бороде говорила, что ему за пятьдесят, но морщины не тронули ни уголки глаз, ни лоб, а на могучей шее над белоснежным воротником медленно билась жилка жизни.       Все встали, приветствуя губернатора, но тот лишь коротко кивнул и опустился в кресло с высокой спинкой, придвинув к себе заботливо разложенные секретарём бумаги. А через мгновение поднял взгляд и внимательно посмотрел на собравшихся.       Собственная белая блузка вдруг напоминала Наташе похоронный саван. Её тошнило от духоты, хотя работал кондиционер. Но осознание, что она не просто пошла с Адамом или кем-то ещё из Департамента природоохраны на аудиенцию к губернатору, не давало спокойно вздохнуть и держало в напряжении. Если рядом с Дороховым вообще можно было расслабиться хоть на секунду, не чувствуя тяжкой мощи, сквозившей во всём его облике: благородной посадке головы, тонкой седой пряди, рассекавшей волосы надвое, массивных золотых часах на смуглом запястье. Дорохов был вроде спокоен, но Наташа чувствовала, что в душе он негодует. И боялась его гнева, как ведьма ― костра.       В первых числах сентября, когда народ вернулся из отпусков, а с поля приехали биологи и экологи, губернатор собрал внеочередную сессию депутатов всех уровней, пригласил Общественную палату, учёных из БГУ и представителей Департамента охраны природы. На повестке дня стоял всё тот же вопрос: недопущение строительства ГЭС на реке Темноводная, рассекавшей Подбалясненскую область и уходившую к Невгороду.       Федеральные власти готовились выделить десятки миллиардов на достройку, многие из администрации области были руками и ногами «за». Но не Дорохов. Теперь ― нет. Потому что до весны две тысячи двадцатого года он активнее всех продвигал идею возведения гидроузла. А потом переобулся так резко, что никто не рискнул задавать вопросы. Только молча возложили розы и гвоздики на могилу его матери, найденной спустя двадцать шесть лет после её исчезновения в зоне ложа будущего водохранилища.       Наташа вздохнула и незаметно коснулась руки сидевшего рядом Адама. Его невидящие белые глаза скрывались за тонкими тёмными очками, да и он сам как будто истончился и уменьшился, словно старался занимать как можно меньше места и не отсвечивать. И Наташе было больно видеть Адама таким. Осознавать, что он не просто выслуживается перед губернатором, но на самом деле чувствует себя ущербным. Ощущал ли он это раньше, пытаясь громкими речами и оскорблениями поднять самооценку?       Наташа никогда не спрашивала и теперь корила себя, что так мало говорила с Адамом по душам. Первые полгода она была в эйфории от красивых ухаживаний и человеческого тепла рядом. Занималась любовью и рисовала утопические картины семейной жизни, которая, наконец, сложится как надо. Но заинтересовалась, что у Адама на сердце, только в «Лосиной Курье», когда всё полетело к чертям. А ведь Наташе казалось, что она за три года совместной работы узнала Адама, как облупленного! И что же он на самом деле думает о ней?       ― Дамы и господа, на повестке дня у нас три вопроса. ― У Дорохова был спокойный низковатый голос, но Наташа чувствовала, что за ним не скрывается ничего хорошего. ― Во-первых, списки краснокнижных видов Подбалясненской области. Я посмотрел предложенные варианты. Они никуда не годятся. Научно-исследовательский стационар «Тайга», ― Наташе померещилось, что Дорохов на миг застыл, будто от приступа боли, но затем продолжил, ― это хорошо, но за сорок лет можно было сделать нечто большее, чем окольцевать сотню тысяч птиц. ― Он посмотрел на зоологов с кафедры в БГУ, которые сидели бледные и не знали, куда себя деть. ― Вам писать оценку воздействия на окружающую среду по ложу Подбалясненского водохранилища. В любом случае.       ― Не напишут, ― тихонько усмехнулся Адам, проводя кончиками пальцев по выпуклым точкам шрифта Брайля на листах отчёта о поездке в Карасукскую республику. Наташа вздохнула. Чего ей стоило это всё приводить вот в такой вид. Но Адам отказался уходить в отпуск без содержания и продолжал упорно появляться на работе. Даже чаще, чем когда был здоров. Тогда он в основном крутился в Общественной палате и старался заработать для родной конторы денег. А Наташа возила их обоих из золотого дома-«свечки». ― Они не проводили исследования после семидесятых-восьмидесятых. Винная лавка перекрывала дорогу…       ― …а после господ министров доложится Адам Евгеньевич. ― Дорохов говорил, как резал ― без ножа. Наташу затрясло, когда она уловила немигающий взгляд, которым губернатор наградил Адама. Словно разверзлась бездна, из которой в срединный мир хлынула тьма. ― Интересно послушать о вашей поездке в Карасукскую республику.       Если бы словами можно было убивать, в этот момент Адам, наверное, умер бы. Наташу захлестнула волна поднявшихся на дыбы теней, пронёсшихся по конференц-залу, словно всадники Дикой Охоты. Поэтому она почти не слушала выступление министра энергетики, докладывавшего о выгоде, которую принесёт новая ГЭС области. Повышение экономики, пополнение запасов пресной воды, восстановление судоходства, появление новых баз отдыха, увеличение количества рыбы ― всё это звучало вроде бы логично, если бы Наташа не читала заключение Ирины Дороховой от девяностых годов. Министр промышленности и науки тоже внёс свою лепту, а когда он доложил примерно то же самое, что и министр энергетики, Дорохов произнёс:       ― Если всё так прекрасно, зачем строительство ГЭС свернули? ― В его обсидиановых глазах тонул солнечный свет. ― И почему я категорически против завершения проекта? Конечно, в девяносто четвёртом банально не хватило денег на достройку. Но учёные из БГУ и Карасукской республики, столкнувшиеся с той же проблемой, открыто говорили и писали письма в высшие органы власти, что с появлением мощной ГЭС, а вместе с ней и рукотворного водохранилища, произойдёт серьёзное изменение микроклимата в худшую сторону ― с дождями и вечными туманами. В девяностых я работал на железной дороге, но историю многострадального гидроузла знаю отлично. Всеми аспектами его возведения занималась моя покойная мать. И если помните или читали документы, то для постройки были вырублены десятки тысяч гектаров леса и переселено тридцать деревень. Стоило оно того? Перезахоронили ли кладбища? А как быть с отходами, которые сливают в Темноводную? Или вам напомнить, что стало с мусорными полигонами и профессором Абрикосовым?       Наташа глубоко вздохнула. На её памяти, Дорохов всегда говорил мало, но каждое его слово было твёрже камня. Теперь он сказал больше, чем на всех прошлых заседаниях, и Наташа чувствовала, что губернатор на самом деле против достройки ГЭС. И боялась подумать, что было бы, оставайся он на стороне проекта.       Она помнила, что стало с заведующим кафедрой зоологии позвоночных БГУ. В мае этого года Абрикосова поймали на взятках и подделке результатов экологических экспертиз. Как он ни валялся в ногах у губернатора, вот-вот должен был состояться суд, пророчивший профессору долгие годы калымы.       ― Думаю, никто не хочет, чтобы водохранилище превратилось в зловонную выгребную яму, ― продолжил Дорохов. ― И чтобы выделенные миллиарды оказались в сточной канаве. Или где похуже. Их есть, куда потратить. Да, Адам Евгеньевич? ― Губернатор в упор посмотрел на Адама. Тот вскинул голову, и Наташе на мгновение показалось, что Адам Дорохова видит.       Адам сцепил руки в замок, втянул голову в плечи, но, вздохнув, поднялся и доложил, что выявилось в ходе экспертизы на Карасу:       ― …и к проблемам нашего водохранилища можно добавить карасукскую сейсмическую активность, которая превратит плотину в бомбу замедленного действия. Если случится прорыв, затопит населённые пункты ниже по течению. А в остальном ситуация один в один. Только Карасукская администрация высказалась, что даже если общественность проголосует против представленного проекта, ГЭС всё равно достроят.       ― Мы пойдём другим путём, ― отозвался Дорохов. ― Это не та проблема, которую можно решить щелчком пальцев, убедив несогласных.       Наташа готова была поклясться, что как раз Павел Константинович может разрешить эту ситуацию. Вот только от недовольных и вставляющих палки в колёса тогда останутся кучки пепла, а умирать они будут в страшных муках. Она не понимала, кто такой Дорохов, но явственно чувствовала холодные, лишённые жизни, словно искусственное пламя, отголоски, напоминавшие то, что Наташа ощутила в ночь, когда по душу ведуний и Ильи Айвазова явился Кощей.       ― Если кто-то и сможет решить проблему достроек ГЭС, то только вы, Павел Константинович, ― включил подхалимаж и неприкрытую лесть Адам. Наташе стало противно. ― Вы всегда были за экологическую обстановку и людей…       ― Вы ― ловкий человек и прекрасный менеджер от науки, Адам Евгеньевич, ― произнёс Дорохов. ― Поэтому я не удивлён, что сеть ресторанов Владислава Скопидомова функционировала так долго, несмотря на выявленное после смерти владельца колоссальное количество вопиющих нарушений. И в целом многие ваши договоры очень интересные.       Адам мгновенно стал как будто меньше, а по рядам БГУшных зоологов прошёл злорадный гул. Наташа резко обернулась и зыркнула на них малахитовым взглядом: глаза так и остались яркими после обретения посоха и силы Низкого кряжа. На языке вертелись проклятия, но Наташа понимала, что не имеет права злиться на этих людей. Потому что и они, и Дорохов были правы. Адам ослеп, и Наташе волей-неволей пришлось разбираться в его хитрых и порой липовых хоздоговорах, деньги от которых уходили мимо Департамента.       Она смотрела на знакомых по университету экологов, расположившихся за длинным прямоугольным столом из дуба, а нехороший червячок сомнения подгрызал её уверенность. Что они о ней думают? Выглядит ли она в их глазах продажной учёной, такой же, как Адам? Или скрип собственных скелетов в шкафу не даёт им спать по ночам? Вот они и ищут брёвна в чужих глазах.       Ей было печально и неприятно, что и она, выходит, участвовала в реализации сомнительных проектов, сама того не ведая. Но сделать уже ничего не могла. И от опалы её теперь отделяла только поездка в Карасукск и перспектива не допустить возведение обеих ГЭС.       ― Я всегда был против постройки ГЭС. ― Адам поднял голову и посмотрел мимо Дорохова. ― Так же, как и Ирина Илларионовна.       ― Не советую тревожить покойных. ― Голос губернатора оставался спокойным, но Наташа ощутила, что тени всколыхнулись в углах, а свет померк, как при затмении. ― Не позорьте имя своей научной руководительницы, отдавшей жизнь за остановку постройки ГЭС. Лучше сосредоточьтесь на Красной книге и ресторанах Скопидомова.       ― За Красную книгу Балясны авторы очерков о растениях и животных до сих пор не получили оплату, ― усмехнулся могучий рыжебородый зоолог. ― От подрядчиков всё, видите ли, зависит.       Наташа не помнила его по специалитету, пары у ботаников он не вёл, но прочитала на бейдже «Ильин Вадим Сергеевич». А когда подняла взгляд, встретилась с лучистым взором светлых, наполненных до краёв золотом и зеленью глаз Вадима Сергеевича.       ― Это тоже входит в повестку. ― Дорохов посмотрел на Ильина, и Наташа почти увидела, как свет и тень столкнулись на полпути между ними. Дорохов ощущался осенним вечером, умиранием листвы и запахом грибов, а Ильин ― журчанием ручьёв весной, пением иволги и нектаром медуницы. Словно жизнь и смерть сидели друг напротив друга, удивительным образом гармонируя.       Губернатор переключился на доклад Ильина о разборках по поводу Красной книги, а Адам, коротко вздохнув, едва не повалился на своё место. Сел неловко, почти промахнувшись, отчего ещё больше расстроился, отвернулся от Наташи, не проронив ни слова. А она припоминала, что ей известно про рестораны Скопидомова.       Бизнесмена Владислава Скопидомова застрелили прошлой осенью практически сразу после того, как он купил особняк графов Берзариных. Скопидомова прибили прямо у подъезда, он даже из машины выйти не успел. Виновными признали чеченскую мафию, с которой у Влада были «конкретные и нерешаемые проблемы», подозревали бывших коллег и любовниц, но по городу благодаря жёлтой прессе ползли тревожные слухи, что Скопидомов пал жертвой проклятия. И Наташа догадывалась, кто его так.       На мережке возникла Аграфена Столетова ― такая, какой помнила её Ярослава Ростиславовна и показала Наташе. Уж кто-кто, а грибовская ведунья могла отвадить от своей земли кого угодно. Кроме одного человека.       Стоило только Наташе подумать о Яхонтове, как за окном померещился сильный порыв ветра. По ногам прошёлся холодок сквозняка, а где-то на этаже хлопнуло окно. И не успела Наташа собраться, сжав сквозь сумку спрятанный посох, как дверь конференц-зала распахнулась, а высокий голос заполнил собой всё вокруг:       ― Здравствуйте, господа! Сердечно прошу извинить за столь некрасивое опоздание! Всё тружусь на благо любимой области. Вот такие дела.       Ни жива, ни мертва, Наташа подняла вмиг потяжелевшую голову и посмотрела на говорившего. На пороге стоял воплощённый кошмар ― Вий Балясны Малюта Яхонтов.