***
август, 2011 год, «Тайга»
Это было совершенно иррациональное чувство, но Рита влюбилась с первого взгляда и до потери пульса. Работа «в полях» располагала к таким отношениям, но ничего серьёзного никогда не было. В городе Рита сразу входила в колею: изучала образцы горных пород и писала статьи. Всё просто и понятно. А потом её с отрядом командировали на научно-исследовательский стационар «Тайга» Балясненского госуниверситета на берегу Темноводной во всеми богами забытом массиве елового леса на севере области. В администрации в очередной раз подняли вопрос о возобновлении строительства Подбалясненского водохранилища, а выделенные на исследования деньги нужно было как-то освоить. По дороге Рита прокляла всё. Институт, науку, размытую колею, в которую норовил сползти «ЗИЛ-157», хлипкие мостики, а главное — коллектив стационара. За тридцать лет работы можно было выбить деньги на дорогу из щебёнки. Рита тряслась на правах руководителя группы в кабине. Сиденья располагались так низко, что маленькая Рита не видела ничего, кроме прыгающей дороги и деревьев по обочинам. А может, это и к лучшему. Смотреть на мешанину грязи и камней, по которым скакал «зилок» было жутковато и напомнило бы, как они перевернулись во время экспедиции на Таймыр. Наконец, впереди замаячили домики, а когда «зилок» остановился, Рита с радостью выбралась на твёрдую землю. Какое блаженство: ступить на траву и вдохнуть свежий еловый воздух. Она хотела направиться к большому преподавательскому домику, но в этот момент увидела его. Рите показалось, что сердце перестало биться, хотя в городе она так не заволновалась бы. Высокий, плотно сбитый, в серо-зелёном камуфляжном костюме и резиновых сапогах, светлоглазый, он был настолько рыжим, будто его поцеловало солнце. Огненные волосы, зачёсанные налево, гармонировали с такой же яркой лопатообразной бородой, а определить его возраст оказалось невозможно. Рита навскидку дала за сорок. Голос у него был глуховатый, будто лесной ручей неспешно журчал по камням, рассказывая истории далёких времён. Его звали Вадим Сергеевич Ильин, он руководил практиками, был этологом-поведенщиком и негласным царём стационара. Студенты, оставшиеся в «Тайге» для дипломной «научки», считали его едва ли не богом, а коллеги ― отличным товарищем. Да и сам Ильин жил этим местом, проводя здесь каждый полевой сезон вот уже тридцать лет. Он легко знакомился и успел рассказать о многом, пока размещал гостей в свободном домике. Что делать матёрым полевикам под ночь в глухом лесу с приятной компанией? Конечно же, пить спирт, курить бесконечные сигареты и рассказывать жизненные истории и байки. Геологи, биологи ― преподаватели и студенты, и сторож «Тайги» набились в большую комнату преподавательского домика, где накрыли стол и зажгли свечи на случай «конца света». Никто не был уверен, что окажется в состоянии дозаправить генератор. На огонёк заглянул даже работавший над докторской диссертацией Лёшка Орлов ― энтомолог и друг Риты, хотя облачная погода как раз подходила для ночного лова насекомых. Весь вечер Рита смотрела на Ильина, а он ― на неё. Рита почти не слушала замечательные истории Орлова про джунгли и болота, где он ловил своих хитиновых подопечных, хотя голос у Лёшки был будь здоров. Ильин говорил мало, предпочитая улыбаться байкам да зажигать одну «Балканскую звезду» за другой. Рита молча курила «Marlboro». Над «Тайгой» стояла глубокая ночь. Уже храпели коллеги, а Рита и Ильин всё сидели за столом, вглядываясь друг в друга и прикуривая одну сигарету за другой. В комнате висел дымный чад, свечи коптили, а они не двигались с места. По хитро прищуренным глазам Ильина Рита поняла, что стоит нарушить затянувшееся молчание: — Я вам нравлюсь? — Это был полу-вопрос полу-утверждение. И вообще какое-то наваждение. — В каком смысле? — включил дурака Ильин, улыбаясь. — В этом самом. — Рита выразительно посмотрела на него. — Я давно одна. Она два года никуда не выезжала, готовясь к защите докторской диссертации. А в городе было всё не то. — Как и я, ― отозвался Ильин. Сигарета в его пальцах дымилась, а пепел грозил упасть на покрытый клеёнкой стол. — Вы не женаты? — удивилась Рита. Как человек с такой харизмой мог быть один? — Женат? ― с лёгкой печалью переспросил Ильин. ― Нет, не женат. Я повенчан с «Тайгой». — Извините. — Не за что извиняться, — произнёс он, стряхивая пепел. На миг в его полных золота и зелени глазах промелькнула тоска, а взгляд устремился сквозь стену. Что он там хотел увидеть? Казалось, Ильин никогда и ни с кем не делился своими переживаниями. — Я, как и вы, Маргарита Алексеевна, один. — Рита. Зачем так официально? Просто Рита. — Она подалась вперёд и стряхнула пепел с рыжей бороды Ильина. Что потом произошло, и как это случилось, Рита помнила смутно. Успела лишь моргнуть, как Ильин уже стоял перед ней. Она несмело поднялась, качнулась и оказалась в его объятиях. С нежностью и каким-то странным благоговением Ильин поглядел на Риту и провёл ладонью по её коротким волосам. — Я просто тону в твоих глазах. — У меня глаза карие, — хихикнула она. — Вот и догадайся, в чём ты тонешь. В ответ Ильин улыбнулся, сильнее прижал Риту к себе и, запрокинув её голову, поцеловал. От него пахло дымом, травами и лесом. Эдакий человек-природа, леший. Рита приоткрыла глаза и увидела, как Ильин смотрел на неё. В глубине его глаз вспыхивали зеленоватые и золотистые отсветы, точно водили хоровод светлячки. Рита подивилась этому причудливому танцу, увлекаемая на панцирную кровать, со стоном просевшую под тяжестью двух тел. Это был не просто роман, а нечто странное, терпкое, как молодой хмель, точно Риту околдовали и опоили отваром лесных трав. А затем толкнули в чародейский омут, на дне которого резвились русалки, а ели рассказывали чёрные сказки. Точно Рита попала в волшебный лес, в самую чащу которого её завёл игривый, но почтительный леший. У Риты и Ильина были прогулки под дождём, сплавы по реке к месторождениям базальта, долгие разговоры ночью в грозу. В такие моменты Рита садилась с ногами в глубокое кресло и слушала рассказы о Темноводной и «Тайге». О борьбе со строительством водохранилища, о байках старых деревень и тайнах рек и озёр. А потом Рита и Ильин целовались страстно и глубоко, занимались любовью, да так, что трудно становилось сдерживать стоны. Давно ей ни с кем не было так хорошо. За общением с Ильиным и работой Рита не замечала многих странностей, которые в обычное время заставили бы задуматься. Тихие всплески на Темноводной и шорохи в пойменных зарослях речушки Тайгинки она объясняла жизнью водоплавающих птиц, а наползающий на стационар густой, словно молоко, туман — перепадами температур. «Тайга» завораживала, точно сказочная страна, заповедный уголок, притаившийся на берегу таинственной реки, бравшей исток в озёрах на возвышенностях, которые и горами-то назвать было сложно. По утрам над ними клубились испарения, а после дождя, когда последние капли оседали на желтеющем августовском разнотравье, ельники отправляли в небо мягкие тающие облака. Темноводная после таких дождей разливалась и стремительно мутнела. Рита смотрела на качавшийся в толще воды длинный узкий рдест, и ловила себя на мысли, что так могли бы выглядеть волосы русалок. По другую сторону Темноводной раскинулись пасеки, точно медовые соты, а заливные луга на том берегу Тайгинки по ночам оглашали скрипучие крики коростелей. Выходя по ночам, Рита надолго замирала посреди поляны и слушала пересвисты соловьёв, покрякивания уток и порой ей казалось, что «Тайга» ― живая. Точно где-то на стационаре билось горячее сердце, разгонявшее соки земли по лугам и лесам. В такие мгновения звёзды Большого и Малого Ковшей становились особо яркими, а Рита ощущала обжигающее прикосновение жизни. И замечала за собой, что вглядывается в темноту, точно старается что-то рассмотреть. А потом на неё накатывал страх. Почти первобытный ужас заполнял до краёв, возникал всякий раз, когда Рита спускалась в темноте к Тайгинке набрать на ночь воды, а взгляд падал на капли росы, стекающие с резных листьев эхиноцистиса. Похожий на хмель ползучий сорняк, с наливающимися соцветиями, которые превращались в колючие шарики, расползался по стационару. Рита не раз видела, как Ильин, шёпотом ругаясь, отдирал вьющиеся жёсткие побеги от большой паутинной сети, возвышавшейся над «Тайгой» подобно коридору. И Рита упорно не могла отделаться от ощущения, что в такие моменты Ильин шептал кому-то одними губами: «Прости!» Перед кем он извинялся? Не перед «Тайгой» же. Это зрелище завораживало, и Рита временами, особенно в сумерках, оглядывалась: не идёт ли лёгкой поступью по росному лугу за ней та, у кого здешний леший просит прощения? В какой-то миг её перемкнуло, и Рита перестала освещать себе дорогу фонариком. Мало ли, что она может высветить. Рита, когда становилось совсем невмоготу, делилась с Ильиным переживаниями, но тот улыбался и говорил, чтобы она не занималась ерундой, ведь ничего такого на стационаре нет. Она и сама понимала, что непонятно, с чего сбрендила. Всё же не впечатлительная первокурсница. Но упорно продолжала оглядываться. Роса блестела на тонкой чёрной паутинке маленьких сетей, установленных ещё в июне на ласточек-береговушек. Рита и Ильин выпили по соточке после долгого сплава, и в полночь ожидаемо потянуло в сортир. Прихватив фонарик, Рита выскользнула из-под одеяла, влезла в сапоги и вышла в абсолютную тьму, которая обволакивала со всех сторон. Поёжившись и запахнув куртку, Рита быстро пересекла поляну, но на подходе к деревянному сортиру её остановил страх. Дикий, иррациональный ужас заполз под самую кожу, точно стебли эхиноцистиса проросли в теле. Ощущение взгляда в спину не покидало. Рита резко обернулась и увидела, как белёсые полоски тумана наползают на неё. Обычно туман находился за границей стационара, а теперь что-то новое. Встряхнувшись, Рита юркнула в сортир. Её била дрожь. Когда она вышла, полосы тумана исчезли. Но появилось другое, ещё хуже: в ивняке маячила размытая фигура. Не приближалась, не двигалась, просто была. Белая женская фигура с отливающим ржавчиной облаком волос стояла и смотрела на Риту. Сердце грозило выпрыгнуть из груди. Не бывает таких отчётливых глюков. Да и глюков у Риты никогда не было. Разве только очень давно… Похороненные под насущными проблемами и годами исследований зыбкие воспоминания о бесконечной пещере с горящими свечами рвались наружу, и Рите очень хотелось затолкать их обратно. Трясущимися руками она нащупала в кармане фонарик и включила его, направляя на белую фигуру. — Твою мать, Рит, что ты делаешь?! — раздался недовольный голос Лёшки, который, заслоняясь от света, возник перед ней. — Чем тебе помешал мой световой экран для ловли насекомых? — Лёшка снял налобный фонарик и яростно потёр слезящиеся глаза. — Чёрт, Лёша! — Рита с облегчением выдохнула, подбегая к такому привычному Орлову. — А я думала, что твой экран — это какая-то нечисть. — Скажешь тоже, нечисть! — фыркнула он. — Что, белочка уже прискакала? Иди-ка ты спать. — Лёшка похлопал её по плечу, надел фонарик и вернулся к работе. Потоптавшись, Рита вернулась в домик, скинула куртку с сапогами и залезла под одеяло, прижавшись к широкой горячей спине Ильина. Её трясло, а белая фигура всё стояла перед глазами. Почудилось, что за окном нечто мелькнуло, но Рита заставила себя не всматриваться. Поразительно, но от фигуры не исходила враждебность. Скорее наоборот, она разгоняла страх… — Ты где была? — сонно спросил Ильин, поворачиваясь к Рите и обнимая. — Почему такая холодная? — Он уткнулся лицом в её шею. — В сортире. — У Риты зуб на зуб не попадал от страха. — Я видела белую фигуру! По крайней мере, мне так показалось, — неуверенно добавила она. — А это оказался экран Лёши. — Она в ужасе прижала ладонь ко рту: фигура была слева, а Лёша вышел к ней справа! — Белая Женщина? — всё также сонно проговорил Ильин. — Я же тебе рассказывал. Это ― старая байка времени подготовки ложа водохранилища. С перепоя Белую Женщину часто видели работяги. Это иллюзия, просто капли воды преломляют свет на ветках ивы. — Может быть, — упрямо ответила Рита. — Но как объяснить страх в пойме, шорохи и туман? Перед кем ты извиняешься, когда рвёшь эхиноцистис? — Она сильнее прижалась к Ильину, как вдруг дверь с протяжным скрипом распахнулась, причём Рита помнила, что запирала её. А ветра не было. — И вот это. — Здесь была деревня, а ещё раньше — поле древней битвы, — произнёс Ильин, поднявшись. — Когда в восьмидесятых расчищали ложе, кладбище не вывезли стараниями папаши нашего Балясненского министра экологии, который всё в губернаторы метит. Негодяй-Дорохов хотел захапать себе силу мертвецов, а его сынок — местного духа леса. Так что мы ходим по костям. Внутри у Риты всё похолодело, а когда Ильин, закрыв дверь, повернулся к ней, то она поняла, что смущало в нём — ни разу за время знакомства она не видела его спину. Вот и сейчас, даже в темноте, что-то мешало сосредоточиться, сфокусировать взгляд и поглядеть на спину Ильина. ― Да, ты угадала, ― он улыбнулся краем рта, почувствовав смятение Риты. Повернулся боком, и странная, пугавшая иллюзия смазанности пропала. ― Я действительно леший. Как ты догадалась? ― Ильин вновь распахнул дверь. Пахнуло прелыми листьями и рекой. В полутьме, рассекаемой только светом луны, вспыхнул кончик его сигареты. ― Спину нельзя увидеть только у одного существа — у лешего. ― Риту била крупная холодная дрожь. Она инстинктивно отодвинулась подальше. В голову лезла всякая чепуха. Невидимый мир, духи лесов и полей, шабаши. Рита резко провела пальцами по волосам. Таким же рыжим, как у Белой Женщины. ― Я совсем недавно прочитала книгу про Сибирь. Выходит ты ― хозяин этого леса? ― Последнюю ведунью Темноводной убил Злат Яхонтов. Теперь у этой земли только единственная Матушка-Хозяйка. ― Тяжёлый запах «Балканской звезды» заполнил маленькую комнату. ― Как часто в срединном мире находишь правду там, где её на первый взгляд нет. ― Но как?! ― воскликнула Рита. Она, не отрываясь, смотрела на Лешего. Всё тот же Ильин: косая сажень в плечах, огненные волосы, борода лопатой. И глаза. Рите вдруг мучительно захотелось заглянуть в его светлые глаза, на дне которых плавились золото и изумруды. ― Как ты можешь быть лешим? Ты же живёшь в городе, работаешь в университете, кандидат наук, в конце концов!.. Но не женат… ― Рита замолчала. Вопросы теснили друг друга. ― Отвечаю по порядку, ― снова улыбнулся Леший. Сигарета прогорела, и он щелчком выбросил окурок в урну. Затворил дверь и вернулся в постель. Рита всё ещё сидела в углу: так казалось безопаснее. Панцирная сетка просела и протяжно скрипнула под весом Лешего. ― Я — полукровка, смесок. Моя мать была земной колдуньей — подией, а отец — дух природы, леший. Я пошёл в него. ― Понятно, что ничего не понятно, ― усмехнулась Рита. От Лешего пахло табаком и лесом. Захотелось прикоснуться к нему, убедиться, что он настоящий. Рита протянула руку и коснулась голой могучей груди, заросшей рыжей шерстью. Очертила пальцами рельеф пресса, коснулась ключиц. Настоящий. Живой. Даже сердце билось. ― Если хочешь выслушать мой ответ до конца, не дразни. ― Леший перехватил её руку. Пальцы Риты утонули в его широкой мозолистой ладони. ― От того, что я помесный, с годами всё больше становлюсь, как отец — духом природы. Это не больно, даже приятно. Лет с четырёх началась трансформация, сейчас мне почти полтинник. Сначала я просто, как и все подии, чувствовал силы природы, учился охотиться и жить в лесу, затем стал пользоваться энергией земли, как леший. Поэтому и выбрал этологию: поведение животных для меня открытая книга. Я люблю студентов, была бы моя и их воля, все бы они жили себе в лесах на воле. Но не судьба. Что до того, что я не женат... ― Он на миг замолчал и вздохнул. ― Та… женщина, которую я мог бы назвать своей женой, таковой никогда не станет. Потому что ЗАГС не регистрирует браки леших и духов леса. ― Дух леса?! ― У Риты перехватило дыхание. Она поняла. ― Так твои слова о том, что ты повенчан с «Тайгой», не просто фигура речи? И ты перед ней извиняешься! Тайга… ― Она умолкла. Пальцы дрожали, по спине катился холодный пот. Рита чувствовала, как встают на место куски пазла, и заполняются белые пятна. Все ночные шорохи, первобытный страх, эхиноцистис, Белая Женщина ― всё это оказалось правдой. Рита откинула голову на стену и несколько раз несильно ударилась затылком. Биться головой оказалось единственным верным решением. В какой-то момент разум вдруг перестал искать рациональное объяснение. ― Я знала, ― усмехнулась Рита, запуская пальцы в растрёпанные волосы. ― Чувствовала с того самого момента, как заглянула тебе в глаза. Перед тем, как мы в первый раз переспали. ― Если хочешь, я пойду в другую комнату. ― Леший внимательно посмотрел на Риту. В темноте она не видела его лица, но чувствовала взгляд. ― Ага, и будешь спать на коврике возле двери, как собака. Кто я такая, чтобы прогонять на пол настоящего колдуна и наречённого Тайги? ― Не принижай себя, ― усмехнулся Леший, но по его голосу Рита поняла, что у него отлегло от сердца. ― У кого есть полное право послать меня к чертям, так это у тебя. На миг Рите показалось, что в его тоне проскользнуло чуть ли не восхищение. Только чем восхищаться-то? Легковерностью, склонностью к мистицизму или докторской по геологии в тридцать три года? И если он любит Тайгу, отчего тогда переспал с ней, с Ритой? Стало неловко. Она никогда не связывалась с женатыми и просто занятыми, а любителей развлечься на стороне обходила на милю окрест. ― И чем я такая особенная? ― Она пододвинулась ближе. Происходящее вдруг напомнило некий древний ритуал, когда соитие было частью чего-то могучего и таинственного. ― Поёшь просто чудесно, ― улыбнулся Леший. ― Если в компании геологов и биологов на выезде нет гитариста-певца, такую экспедицию можно сворачивать. ― Ты мне льстишь. ― Рита ухмылялась, но где-то в дальнем уголке сознания засела мысль, что Леший съехал с важной темы, едва не проговорившись. Рита решила, что подумает об этом после. Сейчас хотелось лечь, прижаться к Ильину и уснуть. Завтра ждали очередные шурфы, пробы горных пород и сплав. Ну и что, что леший! Время командировки подходило к концу, а уезжать Рите не хотелось. Её команда завершила все плановые мероприятия, образцы были проэтикетированы и упакованы, вещи собраны. Завтра хтонический монстр-лесовоз должен отвезти отряд к заказанному автобусу. Рита, оставив команду готовиться к прощальному застолью, отправилась прогуляться. Стояла сухая августовская жара, майка промокла насквозь и липла к спине, спортивный бюстгальтер пропитался потом, лямки немилосердно натирали. В такие моменты Рита проклинала наследственность и грудь четвёртого размера. Она шла, рассеянно срывая росшие по обочинам тропинки злаки разнотравного луга, и вдруг увидела Лешего. Тот стоял на краю обрыва у Темноводной и смотрел на обмелевшую реку. Рубашку он снял, и его крепкая фигура казалась монументальной частью молодых черёмух и осин. ― Завершаем командировочный роман? ― Рита почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, а грудь внезапно сдавило. Она уже проходила через это пятнадцать лет назад. Стояла в пыли и жаре и смотрела в синие глаза Евгения Лащенко ― тогда простого палеонтолога, а сейчас, в две тысячи одиннадцатом, учёного с мировым именем. Рита редко вспоминала его: каждый виток прошлого отдавался в груди тупой ноющей болью, а приступы ностальгии оглушали. Она не позвонила ему: засунула фотографию в альбом и потеряла. Рита не страдала, но иногда казалось, что в той степи конца девяностых она оставила своё сердце. И свою судьбу. После с ней случалось много разного: переезд от родителей, попытка суицида друга, который надумал вскрыться на новогодних праздниках в её ванне, защита двух диссертаций и командировки. Иногда Рите казалось, что она потерялась в суете будней и никак не может остановиться. Единственным, что спасало, была музыка. Рита любила и умела петь, а товарищи всегда оказывались готовы продать душу, чтобы послушать её. Рита не знала, что они слышат в исполняемых ею песнях, но никогда не отказывала. И опять же она не страдала и не загоняла себя в депрессию: просто жила, даря странным образом счастье тем, кто окружал её. Леший почувствовал её настроение и повернулся. ― Я не тот, кто тебе нужен. ― В его глазах плескались знакомые волшебные искорки. ― И лес тебе не нужен. Твоё место в степи. ― И снова устремил взгляд на реку. О чём он думал? О своей Тайге? Рита вспомнила Белую Женщину и решила, что такая и нужна Лешему: потусторонняя, как и он сам. ― Что там, в степи? ― Холодок острыми коготками пробежал по позвоночнику. Откуда он знал? Рита не говорила. Никому. ― Ковыль и курганы? ― А так же любовь и кости. ― Крепкая фигура Лешего плыла в полуденном мареве, а его спина ― перед глазами. ― И тот, кто найдёт тебя. Твой наречённый. Лети, Сирин. Пой людям песни. И ты найдёшь свой потерянный рай. Приезжай сюда по весне, каждый естественник обязан увидеть пробуждающуюся «Тайгу». Пить хочешь? ― Он протянул ей флягу с душистым холодным чаем, в аромате которого почудились яркие, почти огненные нотки чего-то поразительно знакомого. Будто из прошлой жизни. Рита коротко вздохнула. Только один человек называл её Сирин. Её синеглазый Гамаюн. Евгений Лащенко. Но, видимо, не судьба им петь вместе песни. Как не судьба остаться в этой траве с Лешим. Но от этой мысли сердце так не щемило. А дивный чай разливался по нутру успокаивающей прохладой, точно вымарывая из памяти знания о тайной стороне мира, куда Рита в очередной раз имела неосторожность заглянуть.***