Мельница

сентябрь, 2021 год, Карасукск

      Ярослава любила лекции по археологии погребальных памятников. Обычно их читали старшим курсам, но универ ещё трясло оптимизацией, пересмотром программ и прочим лихом. Поэтому чтение многогранной дисциплины, на которую в Балясне отводился не один семестр, запихнули в программу для второго курса. «Галопом по европам», как вздыхал Михаил Ильич Памятов, которому Ярослава нажаловалась, когда составляли сетку расписания и распределяли часы занятий.       Бабье лето пришло в Карасукск, и даже не верилось, что скоро землю накроет снегом до самого апреля. Ярослава с трудом оторвалась от рассеянного разглядывания внутреннего двора универа, когда «блочка» заполнилась студентами. Среди детей промелькнула и Инесса, чему Ярослава была рада. Дочь прилежно посещала занятия, делала успехи и почти сразу выбрала научрука, сказав, что будет специализироваться на антропологии. Всё же события в «Лосиной Курье» хорошо промыли блудной Инессе мозги.       ― Вы отдохнули за лэто, и практика по сбору фольклора в дэрэвнях корэнных народов рэспублики прошла успэшно. ― Ярослава похлопала по стопке отчётов, которые нарочно принесла с кафедры. Археологи не расхолаживали студентов, заставляли сдавать всё сразу после «поля». ― Но на слэдующий год, ― если руководству будет угодно, чтоб Юрку айны взяли, добавила она мысленно, ― вам прэдстоит знакомство с курганной архэологиэй.       По рядам студентов прошёлся гул, а Инесса, скрестив руки, не отрываясь, смотрела на мать. Дочь эти лекции знала сызмальства, когда Ярослава брала её с собой в универ.       ― Что такоэ курган, всэ, надэюсь, прэдставляют, ― продолжала Ярослава, перелистывая слайды презентации. ― Могильный холм, насыпанный над погрэбэниэм. Но у нас и в Хакасии надо имэть в виду разныэ обстоятэльства. Всэгда помнитэ, что курганы создавались людьми всэх культур, которыэ смэнялись на протяжэнии нэскольких тысяч лэт. И каждая культура имэла свой погрэбальный ритуал и способ положэния трупа в могилу.       Ярослава рассказывала, балансируя на грани, чтобы не соскользнуть на мережку. С курганами так было всегда. Она ощущала их, как только переступала оградку, пусть та и скрывалась под дёрном. Камни и травы шептали ей о прошлом, показывая, что скрывала земля, а разговорчивые байана порой подсказывали, в каком углу лежат научные ценности. Стряхнув воспоминания, Ярослава продолжила:       ― Запишитэ. Люди афанасьэвской культуры пять тысяч лэт назад хоронили покойников в сильно скорчэнном положэнии, стараясь воспроизвэсти позу эмбриона. Вэдь смэрть считалась нэ концом, а пэрэходом к другой жизни. Вот только рассказать о нэй никто нэ можэт. Дитя, когда рождаэтся, тожэ нэ в силах повэдать, как жило в утробэ матэри. В карасукской культурэ покойника клали на спину, одну руку ― под голову, а ноги сгибали в колэнях. В тагарской ― располагали на спинэ и руки вытягивали по швам или складывали кисти на бёдрах. Люди таштыкской культуры стали своих покойников сжигать.       Ярослава на миг замолчала. Тагар был для неё особенной культурой, а его курганы ― прямоугольные ограды и каменные столбы ― чётко отделяли равнины живых от мира покойников. И Генрих как раз писал докторскую диссертацию, когда впервые приехал в республику…       Должно быть, воспоминание о Генрихе отразилось на её лице, потому что Инесса подалась вперёд и с сомнением поглядела на мать. Ярослава встряхнулась и произнесла:       ― Каждый курган рассказываэт о чэловэкэ или людях, которыэ в нём похоронэны. О том, кто они были, и кэм сэбя считали. В посэлэниях всэгда жило много людэй разных культур. У всэх был свой обряд. И кэм чэловэк считал сэбя при жизни, к какой культурэ принадлэжащим, по такому ритуалу эго и хоронили. Односэльчанэ всэгда были вниматэльны к самоопредэлэнию. Мэня на конфэрэнциях спрашивают, как вы, Ярослава Ростиславовна, работаэтэ с погрэбэниями? А я отвэчаю, что прэдставляю, как жили люди той эпохи, во что вэрили и как уходили в нижний мир. Коллеги смэются, но на курганах порой становится нэ до смэха.       Ярослава замолчала и оглядела студентов. Многие чувствовали себя неловко, прятали взгляд, столкнувшись с отличным от их пониманием мира. Конечно, дичкам всегда неловко, когда затрагиваются вещи, им непонятные и пугающие. И это она ещё про видения с мережки никому не рассказывала.       Завершив лекцию и напомнив, что необходимо подготовить к семинару, Ярослава неспешно дошла до кафедры и едва не выругалась. За столом коллеги, до сих пор раскапывавшего курганы в Хакасии, где собирались прокладывать новую трассу, сидел и пил кофе Айвазов.       ― Какого айна ты здэсь дэлаэшь?       Она опустилась на своё место и сжала виски. Теперь в присутствии пацана голова болела чуть меньше, но через мережку прорывался стон родной земли: в августе расширили несколько разрезов, и вместе с добытым углём уходила сила республики. Шорским горам доставалось меньше, но бедная Катя Романова ходила сама не своя и жаловалась, что чувствует каждый взрыв пластов, знает вес каждого отгруженного вагона.       ― Я на археошколу от Центра «Вега» приехал, ― сообщил довольный Айвазов. Он привёл лохмы в порядок, тщательно выбрил виски и в отглаженной рубашке и таких же брюках выглядел почти пристойно. Впечатление портили разве что убитые в хлам походные кроссовки, которые он таскал ещё в июле. ― Живу в общежитии при Центре, никого не трогаю. У вас ничего не прошу, Ярослава Ростиславовна.       ― Эщё бы ты у мэня что-то просил. ― Ярослава откинулась на стуле. ― Сама всё дам, эсли надо будэт. Ты вообщэ что думаэшь по поводу поручэния Эрлика? ― она понизила голос. ― Хоть что-то в этом направлэнии сдэлал или только на открытыэ лэкции и мастер-классы ходишь с архэошколой? ― Немного помолчала, а Айвазов, оторвавшись от поцарапанной кружки, смотрел на Ярославу немигающим взглядом, давая выговориться. ― Имэй в виду, нужна помощь ― я помогу. Про помощников Эрлик ничэго нэ говорил.       Она не могла это так просто оставить. Не собиралась отпускать Айвазова на самоубийственное задание. Не после того, что случилось с Всеславом. Отпустив племянника прямиком в лапы убийцы, она опозорит память брата. И всего рода Каргиных.       — Глупо идти, не зная куда, чтобы принести не зная, что, — ответил Айвазов, прихлебнув кофе. — Я вообще сомневаюсь, что этот Добренький Вечерочек был в адеквате, когда отправлял меня на деревню дедушке.       Ярослава вздрогнула. Бесстрашие и дерзость Айвазова граничили со слабоумием и отвагой. Говорить так про Эрлика... Надо быть совсем без царя в голове.       ― Ты бы языком помэньшэ молол. Эрлик нэ любит дураков.       ― А что я ему сделал, что он на меня наехал? ― ощетинился Айвазов. ― Почему мы вообще с ним носимся, как с писаной торбой? Эрлик то, Эрлик это. Развоплотить его и отправить в нижний мир. Ну или в Навь, где он там живёт.       ― Это каким жэ образом ты, Айвазов, собираэшься такоэ провэрнуть? ― с сарказмом протянула Ярослава. Всё же пацану досталась чисто Бабогуровская спесь. ― Попросишь или письмо напишэшь? Запомни: злить Хозяина Смэрти самонадэяностью сэбэ дорожэ. К тому жэ он прэдупрэдил, что нэ простит тэбэ эщё одного косяка.       ― Я справлюсь, ― упрямо произнёс Айвазов, наклонив голову, точно упёрся рогом в невидимую преграду. ― И в добыче чёрной косточки у Яхонтова мне никто не нужен. Дело поручили мне. Я ― взрослый мужчина. Я справлюсь.       ― Не боишься, что Малюта Яхонтов тэбя развэит? ― осторожно поинтересовалась Ярослава, понимая, что ходит по краю. Знает ли вообще пацан, кто его отец, и что с ним сотворил Вий Балясны?       ― Пусть только попробует, ― мрачно произнёс Айвазов. ― Ещё один зависимый от золота нашёлся. Как Эрлик. У-у, наркоман проклятый! Над златом он чахнет, Кощей! Нюхает его, поди!       ― Смэртью от тэбя за вэрсту нэсёт, Айвазов, ― нервно усмехнулась Ярослава.       ― Я знаю, ― удивительно спокойно отозвался он. ― Почему?       ― Нэ вэдаю, ― откликнулась Ярослава. ― Смэрть ― нэ моя спэциализация.       Айвазов ничего не ответил и продолжил пить кофе. На столе лежала книга с собранием Золотых сказов Енисея, и пацан заинтересованно листал её. Пока в какой-то миг не застыл, едва не облившись кофе. Ярослава встрепенулась: с разворота на неё смотрел улыбающийся автор книги — Всеслав Ростиславович Бабогуров. Она решилась. Сейчас или никогда.       ― Кто тэбэ Всэслав? Уж нэ отэц ли? ― Ярославе давно не было так страшно. Если она не права, то и айна с ней, а вот если права…       ― Да, ― глухо откликнулся Айвазов. ― Отец. Вы его знали? ― Он впился в Ярославу взглядом чёрных глаз, и ей показалось, что сердце сдавили тисками, а из углов кабинета надвинулись тени. Давление скакануло вниз, отзываясь шумом в ушах.       ― Видэлись нэсколько раз, ― с трудом ответила Ярослава. ― Он был хорошим чэловэком.       Айвазов кивнул и отвернулся, закрыв книгу. По-хорошему, следовало ему что-то сказать, как-то ободрить, но Ярослава не знала, что можно предпринять в такой ситуации. Ей и самой было неловко и тяжело. И как сказать Айвазову о том, кто она ему?.. Или не сказать?..       В мережку ударили, точно медвежьей лапой: «Ярэ, скорей!». Выругавшись, Ярослава едва не выкатилась из корпуса и ринулась на задний двор универа: вызвать тёсов без свидетелей и мчать в Панкратьевск, где уже начались слушания. Айновы организаторы «забыли» сообщить настроенной против ГЭС общественности о переносе начала заседания. Айвазов метнулся за ней, но только проводил тяжёлым взглядом и ушёл за угол покурить.       Тёсы не заставили себя ждать, и через полчаса вместо трёх на машине, Ярослава уже подлетела к месту назначения. У запертых дверей городской библиотеки на улице курили Баринов и Айу. Николай Фёдорович с мрачным лицом стоял рядом.       ― Нас несколько раз останавливали гайцы, ― вместо приветствия произнёс он. ― А уже здесь сказали, что «местов нет».       ― Так на достройку теперь выделяют больше полусотни миллионов, ― спокойно, будто ничего не случилось, произнёс Айу. ― Положи на одну чашу весов экологическое благополучие и здоровье людей, а на другую ― такие деньги. Какая чаша вдруг станет пустой?       ― Что у вас тут? ― Ярослава потянула дверь. Заперто.       ― Как всегда, зал переполнен у них, ― ответил Николай Фёдорович. ― Никого туда не пускают. Стоят люди, которые изначально строили эту ГЭС, просятся, но полиция честно отработала свой хлеб.       До чуткого слуха Ярославы донёсся голос, в котором она узнала ректора Юрия Юрьевича:       ― …проект по достройке станции очень важен для жизни Карасукской республики. Это и огромные запасы пресной воды, и возможность регулировать уровень в наших реках.       Ярослава едва не заорала от негодования. Ясное дело, что строительство ГЭС и «зелёная энергетика» дело благое, но вот то, что реализовано всё будет через задницу с нарушением санитарных норм и полнейшим разорением заповедной земли, сводило на нет все плюсы. Вспомнился недавний разговор с Юрьем Юрьевичем по поводу ГЭС, когда Ярослава в гневе залетела к ректору после того, как он признался, что тоже против строительства.       ― Ярослава Ростиславовна, ― устало произнёс ректор, глядя на коллегу сквозь очки. ― Если я открыто выскажусь против проекта, меня завтра здесь не будет. А послезавтра ― вас.       ― В прах рассыплэтся ваша стройка, когда золота жэлающий мир покинэт! ― в сердцах воскликнула Ярослава. ― Неужэли вы нэ можэтэ задэйствовать свои связи? Вы, айна возьми, члэн-коррэспондэнт Акадэмии Наук, к вам прислушаются.       ― Слишком много денег, Ярослава, ― откликнулся Юрий Юрьевич. ― И злить Малюту Златовича никто не хочет. И без того династия Яхонтовых столько лет ждала энергию для своего золотоплавильного заводика.       Ярослава опустилась на каменный край клумбы с бархатцами. Мерзко чувствовать собственное бессилие, когда ничего не можешь сделать с бизнесом, экономикой и вот этим вот всем. Она понимала, что прогресс необходим, люди развиваются, но не могла отдать землю на разграбление. Как и сохранить её нетронутой.       Айу присел рядом, приобнял Ярославу и поднёс зажигалку. Закурив, Ярослава поглядела на ещё сильней помрачневшего Николая Фёдоровича, остро чувствуя его гнев и растерянность. Баринов же просто смотрел вдаль на покачивающиеся ещё зелёные берёзы. С возвращением Лены он стал опрятней: перестал затаскивать одну рубашку месяцами и старался не оставлять на одежде пятен от табака и чая.       При мысли, сколько лет Баринов и Лена потеряли, Ярославе стало ещё горше. Она сочувствовала семье Ильи Николаевича, которую тот оставил, как вернулась Лена. Одно хорошо, что дети выросли, а с женой отношения давно стали соседскими. Сама Лена не появлялась ни в универе, ни в «Курье». Она дохаживала девятый месяц, и становилось с каждым днём тяжелей. И Ярослава всем сердцем надеялась, что Лене будет, что передать наследнице. Горам лучше, чем равнинам, но земля едина. И слабеет везде в равной доле.       ― Скорэ бы прэдсказаниэ Самохваловой сбылось, и Яхонтов сгинул! ― произнесла Ярослава, затянувшись «Примой».       ― Пусть приезжает, у нас Яхонтовы долго не держатся, ― глухо отозвался Баринов, поворачиваясь к Ярославе и Айу. ― Никогда не забуду, как сгинул Злат Путятич на ГЭС. Но и этот перед смертью сумел напакостить.       ― Как? ― устало отозвалась Ярослава. Силы словно выпили. Или это отголоски страданий земли?       ― Он в девяностом году в «Курье» останавливался, ― начал Баринов. ― Компанейским старался показаться, щедрым. Никогда водки и закуски не жалел для биологов и работяг, которые лес валили. Братался со всеми. Всё по окрестностям гулял, экскурсии любил. Вот и обмолвился я как-то раз, что у нас-де, на Холодном Плёсе воздушная могила чёрного шамана. Я тогда ещё не верил, что Злат Яхонтов ― колдун. А Путятич возьми, да и заинтересуйся. Поехали-поехали, просился всё. Ну я и отвёз его на лодке на Плёс. А он как гроб на соснах увидел, нехорошо так усмехнулся и полез туда. Что-то проделал с покойным и спустился. Так мол и так, Илья Николаич, сказал, я вашу биостанцию от чернокнижника спас, обезвредил его.       Баринов замолчал, а по спине Ярославы прошёлся холодок. Николай Фёдорович выругался. Теперь всё встало на свои места. Даже то, кто свернул шею Харыысхану.