Мельница

      — Голубая трава? — Наташа нахмурилась. — Как в песне? В «Легенде о воронах»? Но ведь это же сказка! — И прикусила язык, поняв, какую глупость сморозила. Дурочка, сама ведь с июля живёт в какой-то чёрной сказке белой зимы!       — Да. — Дорохов пропустил бесполезные увещевания и продолжил: — Но не ковыль. На него, как ботаник, вы могли подумать. И не разрыв-трава. Действие схоже, но голубая трава — совсем другое.       — А что она делает? И что такое эхиноцистис? На самом деле. — Наташа поёжилась, глядя на выглядывавший то тут, то там эхиноцистис за окном.       Здесь он не смотрелся чем-то чужеродным. Не как в «Тайге». Наташа вспомнила, как ползучий сорняк на стационаре затягивал большие паутинные сети, остатки старых, давно непаханных полей, вытеснял все другие травы, даже крапиву и копоплю. Легко, словно прикосновение закрученных усиков вселенца, кольнула мысль, что рядом с этим растением всегда становилось жутко, словно его не должно быть здесь. По крайней мере, в таком количестве. Вселенец вселенцем, жизненной силы много, но именно в эхиноцистисе тогда ещё студентка Наташа нутром чувствовала присутствие жуткой не-жизни.       — Эхиноцистис — смерть-трава, она вытягивает энергию из всего живого. Если где-то заведётся эхиноцистис, он медленно уничтожит местных духов и всех остальных. Поэтому некроманты часто насылают его на противников. Есть много других заклинаний и обрядов, но смерть-трава — самый верный способ. Потому что снять проклятие может только тот, кто его наслал. Так было с Тайгой. И отмываться я буду долго, несмотря на заступничество матери. Ведь за каждый проступок подии расплачиваются годами жизни. Чем больше дел натворили, тем дольше живут. А совсем негодяи становятся чудями белоглазыми. Гасящий не пускает в посмертье, пока всё до песчинки не отработают. Или кто-то не убьёт. — Дорохов невесело усмехнулся, обнажив золотые зубы.       — Почему бы не проклясть им Яхонтова? — выпалила Наташа и испугалась самой себя. Как она могла желать кому-то смерти? Что с ней? И что ещё за чудь белоглазая?       — А зачем? — Дорохов пригладил бороду. — Сразу понятно, у кого достанет сил наслать смерть-траву на такого могущественного ветрогона. А подиям проблемы с маниями не нужны. Сторонники Мала убьют меня, Мал тоже долго не задержится в срединном мире — проклявший-то отправился в пещеру Гасящего, откуда извлечь его никаким образом невозможно, потому что подия. — Он усмехнулся. — И начнётся затяжное противостояние маний и подий, которое навредит всем. Дичкам и ведуньям в том числе. А мы чтим сестёр по Матери.       — Так значит, вы мне не поможете, — тихо вздохнула Наташа и отодвинула тарелку с пахлавой, которой снова стало вдоволь. — Не убивать Яхонтова, а защититься!       — Помогу, — веско произнёс Дорохов. — Но сначала не перебивайте и послушайте очень внимательно. И нет, это не лишняя информация, а жизненно необходимая в вашем случае. То, что вы увидели у портрета моей матери — ваши дела, я даже спрашивать не буду. — Он на миг замолчал, а затем продолжил: — Кроме смерть-травы существует жизнь-трава. Она создана богиней зимы и плодородия Мореной вместе с духами природы. Все забывают, что Морена может не только забирать жизнь, но и дарить её, отводить беду.       «Как мама», — подумала Наташа, вспоминая Ольгу. В душе мелькнула надежда, что, быть может, та знает, где растёт голубая трава, что поёт ночью и днём...       А Дорохов продолжал:       — Голубая трава способна разрушать любые цепи и открывать любые замки. С ней возможно обойти любую преграду и, как я уже сказал, отвести беду. Ныне голубая трава почти позабыта, её весьма сложно отыскать. И резать надо обязательно золотом — только оно способно рассечь стебли, сотворённые Мореной. Использовать пучок можно один раз, а много травы и не нарежешь, ведь золото — очень мягкий металл.       — И где же мне искать голубую траву? — Наташа вся подобралась, затаив дыхание.       Она не знала, надеяться ли, верить ли в чудо, но, чёрт возьми, так хотелось! Сердце неистово билось, норовило вот-вот выпрыгнуть из груди. Быть может, наконец-то победа! Она отвадит Яхонтова от своей семьи, заставит убраться с её родной земли!..       — В горах Алтая. — Дорохов пристально поглядел на Наташу. На миг ей показалось, что точно так же, с тенями в глубине зрачков, смотрит Илья, но наваждение пропало. — У одного из озёр. Точнее, увы, сказать не могу, ведь знаю ту же легенду, что и вы. Чтобы получить подробности, вам необходимо поговорить с Тайгой. Она старше всех духов природы и многое помнит.       Наташа слушала Дорохова и чувствовала, как с каждым произнесённым им словом, рушились только что воздвигнутые воздушные замки надежд. На Алтае тысячи озёр и десятки хребтов. Как понять, какое их них — то самое?       — Когда созреете, я отведу вас к Тайге, — заметив её побледневшее лицо и расстроенный вид, произнёс Дорохов. В его голосе даже как будто отозвалось участие! — Со мной она говорить не станет, но с вами — да. Она скучает без ведуньи.       — Почему Тайга назвала вас отродьем предателя? — Наташа понимала, что исчерпала все лимиты вопросов, но не могла удержаться. — Мережка показала...       — Потому что мой предок — княжич Дарах, покорился маниям, — ответил Дорохов. — Помните отца-подию из «Легенды о воронах»? Это был княжич Дарах. Некромант. Как и его сестра Дария, вместе с которой они правили Княжеством подий Алтын-тобрак. После её смерти он сдался. По легенде у Дараха было три дочери. Младшую отдали князю-ворону, у средней не было законных потомков, следы бастардов теряются в истории, а вот от старшей пошёл род Дороховых.       Наташа нервно усмехнулась. Выходит, сравнение Павла Константиновича с дальним родственником было не так уж далеко от истины.       Пока Дорохов говорил, она слушала, как завороженная и не чувствовала усиливавшейся дурноты. Но сейчас отмахнуться от того, что ей плохо, больше не получалось.       Сердце билось неровно, отдаваясь медленным гулким эхом в ушах. Пальцы покалывало, босых ног, утопавших в персидском ковре, она не чувствовала. Дышать было трудно, словно воздух сгустился, перед глазами плавали мушки, а в ушах шумело.       — Мне плохо... — едва ворочая языком, прошептала Наташа, прежде чем мир начал стремительно меркнуть, погружаясь во тьму. Не в силах сидеть, она завалилась на бок, но не упала с дивана: Дорохов успел подхватить её.       Наташа буквально лежала в его сильных руках, на которых даже через ткань костюма ощущались стальные мышцы атлета. Павел Константинович легко поднял теряющую сознание Наташу, притянул к себе и быстро коснулся лбом её лба.       Словно раскалённая лава влилась в тело, обжигая жилы. Наташа слабо вскрикнула, и тут во тьме засияли золотые сполохи. Разгораясь всё ярче, они разгоняли тени, убирая пелену с глаз, обостряя слух.       — Продержитесь до Сухарки. — И Дорохов шагнул в портал, обдавший Наташу сухим жаром пустыни.       Миг, и они оказались в полутьме закрытой части госпиталя для колдунов. Дорохов бесцеремонно толкнул дверь кабинета, а меддухи отпрянули на почтительное расстояние.       — Даждьбог с вами, Павел Константинович, что произошло? — Наиль Азатович поднялся из-за стола и, нахмурив густые брови, склонился над Наташей.       — Обсуждали дела, ей стало плохо, полагаю, давление упало, — отчеканил Дорохов, пока Милорадский командовал духами и разворачивал над Наташей, которую уже положили на кушетку, энергетическую карту. В оголённое духами бедро тут же воткнулась игла, и практически мгновенно стало легче.       — Тяжёлый длительный стресс, разъединение с землёй рода, общая ослабленность энергетических узлов, — констатировал Наиль Азатович, окуривая травами и благовониями более-менее пришедшую в себя Наташу. — Павел Константинович, вы объединили с Натальей Николаевной чародейские силы?       — Да, самую малость, — отозвался удалившийся в кресло, чтобы не мешать целителям, Дорохов. — Подумал, вдруг проклятие или реакция на эхиноцистис.       — Да, на него часто бывает аллергия, — кивнул Милорадский, просматривая карту Наташи. Вдруг его лицо просветлело и он произнёс: — Наталья Николаевна, давно вы недомогаете? Тошнота, рвота, слабость?       — С августа. — Она приподнялась на локтях. Давление начало выравниваться, но разбитость не отпускала. Наташа слушала Милорадского и понимала, куда он клонит. И готова была услышать ответ на давно мучивший её вопрос.       — В полости матки определяются два плодных яйца размерами на девять недель, — сообщил Наиль Азатович. — Мужское и женское! Поразительно!.. — Он задумчиво потёр квадратный гладкий подбородок. — У вас в роду не было шаманов? Для ведуний подобная беременность не характерна, для колдуний тоже...       — У подий такое бывает, — вклинился Дорохов, поднимаясь. — Наиль Азатович, какие прогнозы, рекомендации? — В его глазах отразились золотые сполохи, а тени по углам кабинета заволновались. Наташа одним взглядом поблагодарила Павла Константиновича за возможность не отвечать на вопросы Милорадского, в котором заговорил учёный-исследователь.       — Прогноз благоприятный, необходимо встать на учёт в женскую консультацию у дичков и у нас, на Сухарке, — зачастил Наиль Азатович, опасливо покосившись на губернатора. — Рекомендую переночевать у нас, палаты индивидуальные. А вообще в вашем положении лучше всего быть на земле рода.       — Я, наверное, пойду, — попыталась уклониться от госпитализации Наташа. Больницы она не любила, тем более, что с ней и с детьми, судя по всему, было все в порядке. — Адам Евгеньевич...       — Адам Евгеньевич — взрослый человек и в состоянии переночевать один, — отрезал Дорохов. — Тем более, что у него есть взрослая дочь. А вы отдыхайте, Наталья. — Он коснулся её плеча, рассыпая золотые искры, от которых, несмотря на примесь сумеречных теней, становилось спокойней. — И до встречи. — Дорохов исчез в портале, обдавшем Наташу, Милорадского и духов шорохом песчинок.       Наиль Азатович отправил Наташу в палату, где она впервые за много дней осталась одна. Больничная сорочка странно и приятно касалась тела, а закатное солнце ложилось на белые колонны госпиталя, высвечивало ботсад, до которого было рукой подать.       Наташа не могла сказать, что чувствовала от известия о беременности. Она знала. Ощущала уже давно, но не могла себе признаться, отгоняла мысль, отодвигала подтверждение.       Что там Ярослава Ростиславовна сказала ей? Беречь косулю и ветер. Значит, сын и дочка. Наследники двух родов — колдовского и ведовского. Наташа пока не представляла, как такое возможно, да и не хотела вникать. Она уже беременна. И не собиралась ничего с этим делать.       Перевернувшись на спину на удивительно уютной и приятной на ощупь постели, Наташа поглядела в потолок и, чувствуя себя донельзя глупо, провела ладонью по впалому животу. Ничего. Пока. И даже пока в голове не укладывалось, что будет потом.       Резко зазвонивший смартфон заставил Наташу вздрогнуть и быстро взять трубку. Подумалось, что это Адам её потерял, но на дисплее высветился номер Маргариты Алексеевны.       — Здравствуй, Наташа, — говорила Громова вроде бы бодро, но Наташа чувствовала: что-то не так. — Не отвлекаю, как ты?       — Всё нормально, — еле нашлась она. Голова шла кругом, соображалось с трудом, и она сама была словно не здесь. Тут же запищал звонок по второй линии, и вот это уже был Адам. Но Наташа, больше не в состоянии держать всё в себе, выпалила: — Маргарита Алексеевна, я беременна.