Мельница

      — Миша?       Ярослава разглядывала стоявшего перед ней Генриха, которого пощадило время. Даже полевое пьянство не оставило следов на его чеканном лице. Вот уж точно подии живут и сохраняются долго. Тому же Дорохову хорошо за пятьдесят, а выглядит на тридцать с небольшим.       За двадцать лет Ярослава забыла Генриха, а тут разом всё вспомнила. Как влюбилась без памяти в тёмно-синие, как вечернее небо после заката, когда на землю опускается тьма, глаза. Как почувствовала всем своим существом древнюю силу, гремящую, подобно горной реке. Ярослава мало знала подий, но они ощущались иначе, чем другие чародеи: как отзвуки самой природы.       Вот и Генрих тем дымным летом двухтысячного года пах грозой. Ярослава вспомнила, как увела его совершенно никакого с вечернего костра после того, как он рассказал легенду о Ледниковой Принцессе. Кто бы мог подумать, что эта перевранная история окажется о его наречённой? И что сама Ярослава вляпается по самое не могу.       — Я увидел, что Яхонтов с кем-то обедает, — произнёс Генрих, подсаживаясь за столик. Его пшеничного цвета волосы за полевое лето выгорели в жжённую солому. — Сначала не узнал тебя, а потом как узнал! Он тебя запугивал?       — Да, — Ярослава не видела смысла скрывать. — Откуда ты знаэшь Яхонтова?       — Он финансиг'ует наши алтайские и хакасские г'аскопки, — прокартавил Генрих. — Пойдём к нам. Эвенкийские коллеги-палеолитчики. — И тихо добавил: — Почти все — шаманы.       — Ты чувствуэшь силу?       Ярославу точно обухом по голове ударили. Она же никогда не интересовалась, как ощущают магию подии. И не преминула попенять: — Почэму тогда за мэня нэ вступились?       — Если бы Яхонтов бог'зеть начал — вступились бы, — отозвался Генрих. — А силу подии чувствуют как пг'иг'одные явления.       Ярослава кивнула. В обществе Генриха было неловко от того, что она к нему ничего не чувствовала. Ничто в душе не дрогнуло, не встрепенулось при его виде. Даже воспоминания о душных жарких ночах, когда они любили друг друга на продавленном диване Пал Палыча оказались блёклыми. Двухчасовые доклады палеолитчиков о том, как они раскапывали двенадцать метров земли и породы слой за слоем, а в конце как бы между прочим сообщали, что нашли кусочек уголька два на два сантиметра, и то возбуждали больше.       — А что ты помнишь? И как? — Вопрос вырвался сам собой, Ярослава не успела сдержаться. Уж очень было интересно послушать, как изменился Генрих, обретя знания о своей первозданной сущности.       — Как будто это пг'оисходило со мной. — Генрих махнул эвенкам, что посидит пока со старой знакомой. Подозвал официанта и заказал блины с джемом. Ярославе кусок не лез в горло, поэтому от второго, точнее третьего, завтрака она отказалась. — Я не люблю об этом думать. Не хочу. Мне не нужны эти способности. Мы с Тамаг'ой г'ешили остаться собой. Обычными людьми. И отпустили Белояг'а и Даг'ию.       — Почэму вас нэ заставили забыть? — Ярослава сдалась и попросила воды. — Как Риту и Жэню? Что у вас там вообщэ случилось?       Необычно было разговаривать с Генрихом, как будто они расстались вчера добрыми знакомыми. Но Ярослава чувствовала, да и мережка шептала, что Генриху надо об этом кому-то рассказать. А чужому человеку такое поведать порой проще, чем товарищу. Ярослава загрустила. Хоть она теперь и не была влюблена в Генриха, становилось печально, что отец её наследницы для неё и дочери совершенно чужой. Даже несмотря на то, что у ведуний так принято со времени разлада Неба и Земли.       — Дух леса, Тайга, котог'ая пг'обудила нас, даже не пг'едлагала забыть, — пожал широкими плечами под синей в цвет глаз рубашкой Генрих. — Она была чем-то очень г'астг'оена.       — Миш, — прервала его Ярослава. — Мы оба отвратитэльно разговариваэм. Давай я буду говорить «в тэбя» по мэрэжкэ, а ты — думать в отвэт?       «Это резонно, — прозвучал в сознании спокойный сильный голос Генриха. — У тебя время есть?»       «Нет, — честно призналась Ярослава. — А у тебя?»       «Тоже. Меня ждут эвенки, а дома Тамара с близнецами. У тебя же дочка?»       «Инесса. — У Ярославы не хватило духу признаться Генриху, что дочка от него. Ни к чему ему это. Хорошо, что никто, кроме ведуний, на мережке читать не умеет. — Так что с тобой произошло?»       «В прошлом году в канун Вальпургиевой ночи к нам пришла Рита. Сказала, что дух леса Темноводной пробудила в ней знания о том, что она — воплощение птицы Сирин. И что некроманты Дороховы замыслили завладеть силой Алконоста, впитавшего мощь Перуна после его распада. Дороховы хотели развязать войну против небесных колдунов-маний, чтобы вернуть своему народу свободу и былое величие. Рита была в полном ауте, хотела помочь Тайге и её земле. Хотела, чтобы не было войны. Она была... Тамара назвала это «под Сирин». Я теперь даже не знаю, кого там было больше — Риты или райской птицы. И... Мы пошли с ней. Я вообще думал, что, может, её обманули какие-то сектанты. Рита всегда была склонна к мистицизму, да ещё первый ребёнок в сорок — тут у молодых крыша едет, а когда жит-быт давно сформирован и подавно. А в Аксёновке нас поджидала Тайга. Дала отвар огнецвета и...»       Ярославе уже не слышала Генриха. Мережку застлал туман, а когда он рассеялся, Ярослава увидела выжженный дотла берег реки. На раскрошенной гальке и спёкшемся в стекло песке стояли воины, объятые голубым мерцанием.       В исцарапанных доспехах и порванных кольчугах, помятых шлемах, с сухими землистыми бородатыми лицами «болотных людей», пролежавших тысячи лет под торфом и водой. Горизонт разгорался под пение соловьёв розовым рассветом, а перед воинами стояли Генрих и Тамара. Крашенные в платиновый блонд волосы Тамары трепал налетавший с реки ветер, а ониксовые глаза неуловимо напомнили взгляд Павла Дорохова.       Сделав шаг, Тамара подняла руку с оружием. Миг спустя её движение повторил Генрих. Их разорванная одежда, в которую были облачены пятьдесят тысяч лет назад Княжна и Воевода, колыхалась, напоминая погребальные саваны.       ― Вы храбро сражались, ― негромко произнесла Тамара. Её голос заполнял собой всё вокруг. ― Теперь вы свободны. Свой долг Княжеству Алтын-тобрак вы отдали.       Воины безмолвно подняли руки и приложили к рёбрам, за которыми тысячелетия назад бились живые сердца. Кольчужные кулаки коснулись адамантовых доспехов, и армия начала таять. Воины становились прозрачными, а поднимавшийся над ними туман устремлялся в светлеющее небо, туда, где среди света звёзд брали начало родовые реки, заждавшиеся блудных душ. Следом голубое мерцание охватило и Генриха с Тамарой. От их тел отделились светящиеся фигуры и взмыли ввысь следом за воинами, растворяясь в тускнеющей ночи. Покинутые тела дёрнулись в судорогах, обмякли и повалились на землю.       «Обещанного Алконоста я так и не увидел, — сообщил Генрих, когда Ярослава вывалилась с мережки, точно из растопленной до состояния «ташкента» бани. — Тайга не пустила нас в избу к роженице и, кажется, была недовольна, что мы отпустили армию».       «Сущность Воеводы жила в тебе всё время, но спала?»       Происходящее с трудом укладывалось в голове, как Ярослава ни старалась. Она знала, что у небесных колдунов представители рода воплощаются в срединном мире по несколько раз. И новое воплощение не ведает о воспоминаниях предыдущего. Но порой особо провинившегося представителя род развоплощал, растаскивая в клочья, а другие души урывали себе части силы. И вот тогда, если верить старикам-алагумни из города шаманов, новое «смешанное» воплощение могло унаследовать куски памяти и характера предыдущего.       «Да. Но он так хотел покоиться с миром. Странные подии, так хотят умереть».       «Потому что если много грешат, то остаются в мире истлевать заживо чудью белоглазой. Это их Макошь прокляла после того, как Полководец объединил небесных колдунов после разлада Неба и Земли».       «Этот пидор и Белоярова сына Светозара морально сломил и в кабалу загнал, — мрачно отозвался Генрих. — Отвага Баженович его звали. А на флаге — синий яхонт».       Ярославу заколбасило. До неё только сейчас окончательно дошло, что Колдун-Левой-Руки из «Легенды о воронах» и Полководец из «Баллады о Золотой Земле» — один человек. Первый Яхонтов.       «Пидор — это состояние души или?..»       «Или. Его дружок Ясен — первоклассный лучник и неплохой ветрогон, смертельно ранил Дарию. Белояр метнул в него молнию, но не попал».       И вновь Ярославу утянуло на мережку, и выбросило в разгар боя. Не такого красивого, как в кино, а настоящей мясорубки, где кроме мечей и топоров в ход шли развеивания, молнии и огонь. Павшии подии и мании лежали вперемешку, кровь заливала подёрнутую инеем дымящуюся от жара тел землю. Кишки и отрубленые конечности градом усеяли поле битвы. В вышине среди мрачных снеговых облаков вихрились смерчи, относимые потоками управляемого подиями природного ветра.       В стеганном кафтане, кольчуге и доспехах Дария билась бастардовым клинком с даждями и насылала поднятых мертвецов на прыгающих блохами скоморохов. Ветра стрибогов перемалывали зомби в кровавую кашу из плоти и костей, и Дарии приходилось обходиться мечом и побегами эхиноцистиса, оплетавшими противников.       В следующий миг из разрыва в облаках прилетела стрела. Под смертоносный свист соколиного оперения она вошла Дарии под сердце. Княжна рухнула, как подкошенная, а в небе на мгновение частично развихрился белобородый стрелок в шлеме, закрывавшем левую половину лица. Глаз он потерял, когда отряд подий в самом начале войны напал на его семью.       — Будь ты проклят! — заорал вне себя от горя Белояр, бросаясь к наречённой. — Будьте вы все прокляты! Ты и весь твой род! Не знать тебе ни сна, ни покоя!       Боль Белояра была так сильна, что Ярославу выбросило из этого видения и тут же перекинуло в другое. Всё тот же Воевода, только исхудавший и с ненавистью в глазах, вновь сражался с маниями. Он встал на колено, оперевшись на меч, и тут заприметил в небе убийцу своей наречённой.       Белояр вскочил, пустил молнию в Ясена, но промахнулся. И тут же на землю рухнул огромный смерч. Белояр метнул ещё молнию. Его силы были на исходе. Впрочем, и развихрившийся Полководец Отвага больше не становился ветром. Сверкая алыми глазами и вращая клинком, он двинулся на Белояра.       Противники яростно сражались, но Отвага теснил измождённого Белояра к горе трупов. Из последних сил отбивая атаки Полководца, Воевода вскинул руку и запустил в противника молнию. Отвага успел увернуться, но удар пришёлся в правую кисть. Заорав от боли, Отвага уставился на обуглившуюся на глазах до самого плеча руку, в судороге продолжавшую сжимать меч. Белояр увидел смятение противника, ринулся вперёд, занеся клинок для удара, но Отвага неожиданно перебросил меч в левую руку и снёс Воеводе голову. Усмехнулся кровью в всклокоченную бороду, а сам рухнул на гору трупов, тут же засыпанный повалившимися с неба недоразвеянными подиями.       В следующий миг мережку заволок туман и выбросил шаманку в мрачном подвале. Гигантский зал раскинулся насколько хватало глаз, с низкого потолка свисали старые светильники, в которых горели стеклянным пламенем свечи из Атлантиды.       Зал был заставлен сундуками с золотом, самоцветами и редкими минералами. На веревках висели пучки чародейских трав. Малопонятные, жуткого вида и непонятного предназначения артефакты громоздились разномастными, но стройными рядами.       И среди всего этого колдовского богатства на гранитных постаментах стояли два адамантовых саркофага с куполами из горного хрусталя. Поверхность потускневшего от времени металла покрывали петроглифы, едва заметно подсвеченные голубоватым пламенем. Над саркофагами стояли понурые Генрих и Тамара. Погребены были они же.       Лицо Белояра в саркофаге, как две капли воды похожее на лицо Генриха, обрамляла густая золотистая борода с вплетеными в неё шаманскими бусинами. Тёмно-синие глаза были закрыты, густые брови придавали лицу благородный вид, а могучую шею пересекал шрам со стежками в запёкшейся крови. Черноволосая чуть смуглая Дария напоминала индийскую колдунью яркими чертами тонкого лица. Оба наречённых сжимали в руках свои мечи.       Давно Ярославу так не накрывало. Пожалуй, со времен экспериментов с дикими травами, которыми они баловались с Алтаной Хопкогир в городе шаманов. Ярослава увидела дохрена событий давно минувших дней и пока не представляла, как уложить всё это в голове. И тем паче применить на практике.       «Что случилось?» — забеспокоился Генрих.       «Я видела слишком много дерьма, — призналась Ярослава. — У тебя воспоминания Белояра очень яркие».       «Я каждую ночь вижу такие сюрреалистичные сны, — поделился Генрих. — Золотую Землю, какой её помнил Белояр, Алтын-тобрак и бедного осиротевшего Светозара — такой ясноглазый паренёк, мальчишки наши наверняка на него похожи будут. У подий такие хорошие улицы были, гранитом вымощенные. И климат был такой мягкий перед самым оледенением. Белояр любил отправляться в горы, где у горячих источников росли экзотические растения. Эхиноцистис привезла с Востока мать Дарии и Дараха, но я её не видел. Слышал только, что она какая-то странная. А другие растения выращивали духи природы. Морены и Мать-Земля их любили. Представляешь, там даже пальмы росли!»       Ярослава смотрела на Генриха и больше всего на свете ей хотелось больше никогда с ним не видеться. Ни ему, ни ей это было не нужно. У него были близнецы от Тамары, Злата от Алтаны и ещё сын от первой жены, у Ярославы — Инесса, Айвазов, Айу и Сева. А в довесок ещё Рита с Наташей. И Яхонтов для полного счастья.       Любовь к Генриху была давно и прошла. Он, наконец, воссоединился со своей наречённой, а Ярослава... В конце концов, истинные совершенно не обязательно любят друг друга до смерти. А наследница у неё есть. Пусть без дара, но она любит Инессу.       Ярослава попрощалась с Генрихом, заказала обед — после видений дико захотелось есть — и закурила «Приму». Время утекало сквозь пальцы золотым песком, а Ярослава ничего ещё не сделала. И куда подастся Наташа со своей голубой травой?       Оставалось одно. Попытаться самой освободить Адама.