Мельница

      Сбившееся дыхание паром вырывалось изо рта. Стуча зубами от внезапно нахлынувшего холода, Ярослава подняла голову, продолжая прижимать к полу ёрзавшего Адама.       Зал заполонили чуди. Точно восставшие из курганов погребённые, они таращили на Яхонтова тускло светящиеся белые глаза. Чуди рассеяли стлавшийся за ними туман, из которого выступили насмерть перепуганная Наташа и решительная Ольга.       От удивления Яхонтов даже не закончил обращения. Оставшись полузавихрённым, он произнёс:       — Только вас тут не хватало для полного счастья! А мы здесь хорошенько веселимся. — Яхонтов кивнул на застывшую Ярославу, которая, увлекая за собой Адама, по-пластунски ползла к окну. — Принесли мне голубую траву, Наталья Николаевна?       — Нет! — пискнула Наташа, глядя с ужасом в малахитовых глазах на распростёртого на ковре Адама.       — Тогда разделите участь вашего наречённого! — рявкнул Яхонтов. — Уберу всех одним махом! — И обернулся ветром.       Адам заорал дурниной и рванулся к Наташе на её испуганный вскрик. Ярослава даже не успела воззвать к Ульгену-отцу, как Ольга Нехлюдова выскочила вперёд и закрыла дочь, приняв удар на себя.       Яростный поток ветра закрутил Ольгу в исступлённом стремлении перемолоть, но вышло лишь отбросить её к стене. Ольга отлетела с глухим ударом, на неё повалились оленьи головы, плечо вылетело из сустава, рука повисла. Но она осталась жива. Подняла голову с копной растрёпанных светлых волос. Само по себе с тихим щелчком встало на место плечо.       Ярославу трясло. Ольга выжила, айна возьми! Эта белая, как зима, едва ли не альбиноска дочка ведуньи и ветрогона выжила! Эрлик возьми, так она — мора!       Вытаращившись на Ольгу, как на чудо, Ярослава на миг забыла про Яхонтова. Тот злобно смотрел на поднявшуюся мору, но в его глазах метался затаившийся страх.       — Сдохни, мразь! Сдохни!       Он снова свернулся смерчем, но Ольга была готова. Она взмахнула рукой, с кончиков пальцев белым пламенем сорвался снежный буран. С истошным криком Яхонтов развихрился и мешком рухнул на пол. Всё его тело покрывали резанные раны, словно сотни тонких лезвий прошлись по нему. Одежда, волосы и брови Яхонтова подёрнулись инеем. Да ведь Ольга обратила в лёд его собственный поток ветра!       — Так нечестно! — прохрипел Яхонтов, приподнимаясь. — Я в сентябре в снежки не играю!       — А мою дочь мордовать честно? — с каменным спокойствием возразила Ольга.       — Не виноватый я! Она сама посохом светила и за голубой травой для этого дурачка попёрлась, — возразил Яхонтов, не сводя с Ольги взгляда. — Зачем притащились, коли траву не нашли? Этот, — он кивнул на Адама, — слепым Наталье Николаевне не нужен, я вас уверяю.       — Не паясничайте, Малюта, вам не идёт, — сухо отозвалась Ольга, положив руку на плечо Наташе, кинувшейся было к Адаму. — Лучше чёрную косточку отдайте, на которой договор с Кощеем записан.       — Э, нет, так не пойдёт! — закривлялся Яхонтов. — За чёрной косточкой приходил пылкий вьюноша Истислав Всеславович. Обещался меня убить. Ну так вот он я! Где ты? Истисла-а-ав! — И неожиданно добавил: — Гур-Баба! Низрулла!       — Не зовите ваших духов, не придут. — Тонкие губы Ольги тронула усмешка, точно трещина пошла по льду. — Они меня боятся. И чуди на подхвате, если что.       — Эх, всё вы предусмотрели! — притворно закручинился Яхонтов. — А косточку не отдам!       — Отдашь!       Дыхание белым паром вырвалось изо рта Ольги. Она подошла к Яхонтову и коснулась его голой груди. Тот с воем повалился назад: курчавую шерсть напрочь выжгло холодом. На коже остался обмороженный отпечаток тонкопалой ладони. Совсем как на том бетоне...       — А, сука! — заревел угодившим в капкан медведем Яхонтов. — Хер с вами, забирайте! Всё равно я вас всех ещё в задницу поимею...       Распрямившись, Яхонтов потёр рёбра, скорчил высокомерную гримасу и поднял чучело ласки. Распотрошил его и выудил из мешанины слежавшейся ваты кошачью плечевую кость. Подошёл к Ярославе, так и застывшей на полу, взял её руку в свою мощную лапищу и вложил в ладонь косточку.       — Была бы ты менее принципиальной, мы бы отлично провели время, — усмехнулся Яхонтов.       — Я прэдпочитаю блондинов, — в тон ему ответила Ярослава и громко подумала:       «Я никому не скажу про ваши тайны. Ни про Гавриила Гелиодорского, ни про что».       «Так и быть, я тоже буду молчать про вашего племянника, Ярослава Ростиславовна», — мысленно отозвался Яхонтов.       Внутри всё похолодело. Он догадался. Сложил два и два, то, что лежало под носом, но другие не видели в упор. Балясне не стоит знать, что Яхонтов в одном цвете с жизнь-травой Морены, а Айвазову, что он — племянник Ярославы.       Она поглядела на Яхонтова, а мережка заволновалась смазанными нечитаемыми образами. Откуда-то пришло дурное, что ей ещё придётся разгребать последствия и воспитывать потомков этого безобразия не один год.       Взяв себя в руки, Ярослава поднялась, сжимая чёрную косточку, фонившую слабыми отголосками голубого Кощеевого пламени. Надо было сперва пошариться мережкой по особняку, а уже потом спасать Адама. Но сделанного не воротишь.       Яхонтов отошёл в сторону, и Наташа опрометью бросилась к Адаму, помогая тому встать. Обнимала и шарила ладонями по его телу, проверяя, цел ли он. Адам обнял Наташу в ответ, и до Ярославы донеслось тихое:       — Наташенька, так ты что же, не нашла голубую траву? Я останусь слепой... А ну и ладно. И не надо мне ничего...       — Только о себе и думаешь, — презрительно скривился Яхонтов, глядя на Наташу и Адама. — Наталья Николаевна носится с тобой как с писаной торбой, а ты ей взамен ничегошеньки! Даже не поинтересовался, как она.       — Не смейте ничего говорить! — воскликнула Наташа. — Да будет тебе земля смертью, а не пухом!       Ярослава вздрогнула. Наташа прокляла Яхонтова. И стоило верить её словам, закрепляющим предсказание Анны Самохваловой, чья вышиванка покоилась на плечах Ярославы.       Ольга махнула чудям, и те принялись ткать туман, точно огромные бледные пауки. Белёсая дымка заволокла зал, и Ярослава почувствовала, что парит. Чуди легко подняли Наташу с Адамом и Ольгу, вынесли их в открытое окно.       Напоследок Ярослава обернулась. Яхонтов задумчиво глядел им вслед. Сердце кольнуло неприятное ощущение: слишком легко Вий их отпустил.

***

      Чуди летели полосами тумана. Выскользнули из высокого распахнутого окна и понесли над замершими в ночи буками Наташу, Ольгу, Адама и Ярославу. Рита не сводила взгляда с приближавшейся процессии, сердце гулко стучало в груди, а в ушах шумело от взрыва.       — Это та самая граната? — произнесла Рита, поворачиваясь к сосредоточенному, полному злорадства Жене. — Которую ты на якутские раскопки таскал, чтобы растяжку от медведя в тайге ставить?       — Она самая, — подтвердил Женя. — Моё восточное диверсионное прошлое на что-то да сгодилось. Тем более, эта растяжка против медведя и сработала. Зато будет журналюгам что написать про дерзкое нападение на особняк председателя «ГосПара» в самом центре города!       — Почему здесь ещё нет полиции? — нахмурилась Рита.       — Так у Яхонтова тут, поди, волшебных заглушек понатыкано. А мы же с тобой волшебные! Спасибо лиловому десятируку, что перебросил через ограду. Неохота светиться. Мне не улыбается сидеть в КПЗ.       Рита кивнула и сунула руку в карман, где тихонько пела срезанная золотым ножом Княжича Дараха голубая трава.       — Я голубая трава, та, что поёт и ночью, и днём, что крушит железо и сталь.       Через мгновение чуди плавно опустили на землю потрёпанных товарищей. Наташа была такой бледной, что сама походила на чудь, Ольга казалась ожившей ледяной фигурой, а Ярослава оставалась настороже. Один Адам, пригорюнившись, не радовался освобождению и с тоской глядел куда-то в пространство.       — Помощь нужна?       Рита обеспокоенно заглянула Наташе в лицо. Ей бы отдыхать и сил набираться, а не по горам скакать и мужа выручать. Рита хорошо помнила тошноту первых месяцев, когда спасало только дешёвое химозное морожное.       — Всё в порядке, — выдавила с сухим всхлипом Наташа, вцепившись в понурого Адама.       — Адам Евгенич, ты чего? — Рита осторожно тронула его за плечо.       — Я слепым останусь, Рита Алексеевна, — печально поведал Адам. — Наташенька не нашла голубую траву.       — Мы нашли... — Рита полезла было в карман за голубой травой, но в этот миг по территории особняка прокатился дикий оглушающий грохот.       Окно и стена разлетелись от чудовищного удара. Во все стороны полетели обломки и осколки, а на свободу вырвался гигантский левосторонний смерч.       Не дав никому опомниться, он ринулся вниз, подхватил Ольгу и со всего размаху ураганной силы швырнул её в каменную ограду, впечатав в кладку. Ольга обмякла и рухнула вся изломанная с перебитой шеей на газон. А смерч развернулся и ринулся вперёд.       Сердце перестало биться, а зрение погасло, чтобы через мгновение вернуться резким голубым сиянием. Совсем как в «Курье» Рита взмыла в воздух в коконе голубого пламени, расправляя в вышине призрачные чёрные крылья с золотыми жилами. Голубая трава в кармане тихонько пела.       — Я голубая трава, та, что поёт и ночью, и днём, что крушит железо и сталь.       Смерч на миг остановился, и Рита, не мешкая, ударила его крыльями Сирин.       Вихрь накренился, осел, но не сдавался. Взмыл ввысь, стараясь обогнуть Риту, стал накручивать на себя ветрянные потоки, чтобы утянуть и перекрутить Риту. Но голубое сияние не поддавалось, и Рита, приободрившись, наподдала смерчу крыльями ещё раз.       Яхонтов вдруг резко рухнул вниз, чтобы пролететь под Сирин, но в этот миг на него накинулся Гамаюн. Сверкая самоцветами в длинном узорчатом хвосте, он сложил его острым тёмно-синим, точно глубокая ночь, кинжалом и ткнул в глаз бури Яхонтова. Воспользовавшись замешательством противника, Рита сунула руку в карман и выхватила кусок из пучка голубой травы.       — Заклинаю тебя, Малюта Яхонтов, не тронь мою семью! — И бросила в вихрь голубую траву.       Листья пальмы нестерпимо засияли, пение гулом разнеслось вокруг, а в следующий миг голубая трава замолкла и погасла, исполнив свою роль, разлетевшись прахом под напором ветрянных потоков. Отведя беду. Только в наступившем тишине едва-едва послышалось затухающее эхо:       — Я голубая трава, та, что поёт и ночью, и днём, что крушит железо и сталь.       Смерч негодующе и испуганно задрожал, частично обернувшись злым и недоумевающим Яхонтовым, который вознегодовал:       — Поналетела всякая хуйня на постном масле! То Берзарины-Хуерзарины воскресают, то бабы-чернобоги с неба валятся, то райские птицы воплощаются. А вам, Маргарита Алексеевна, стыдно должно быть, сколько вы благ с моих грантов поимели! Я думал, мы друзья! — пристыдив Риту, он обратился к Жене: — Евгений Николаевич! Вы же пенсионер! Учёный с мировым именем в конце концов. Куда вы лезете, о дочери подумайте!       — Ещё одно слово про мою дочь, и я позволю тебе меня убить, — мрачно пообещал Женя. — А потом вернусь в виде злющей райской птицы без тормозов и дам тебе пизды.       — Как трогательно. — Яхонтов окончательно обернулся человеком и спросил у спустившейся на землю Риты: — И кто ко мне вас спровадил?       — Никто, сами догадались. — Выдавать Сашу осатаневшему отцу Рите не хотелось.       — Так я и знал, что от родной крови не ждать хорошего, — покачал головой Яхонтов. — Позор рода!       Как же хорошо, что Яхонтов не знает, что Рита с ним в какой-то мере родня! Но тут вмешался Женя, всё ещё паривший в тёмно-синим облике призрачного Гамаюна.       — Кто бы говорил, — произнёс он ехидно. — Я сейчас в посмертье заглянул, с твоими покалякал. Они просили передать тебе послание. Тебя, Малюта Златович, после смерти ждёт суд рода.       — Да мне насрать! — вызверился Яхонтов. — Надоели вы все! Такие правильные, смотреть тошно. Забирайте свою облезлую ласку и помойную ворону, подавитесь, твари! Мы ещё посмотрим, кто кого, сосите! Вы мне ещё все в ножки поклонитесь!       Поклон-клон-клон — эхом разнеслось по дубовой роще. Рите стало не по себе, точно Яхонтов только что проклял их. Нервы тревожно пели натянутыми до предела гитарными струнами. Когда уже Яхонтов сгинет? Словно в ответ на мысли Риты Вий Балясны зашагал на своих двоих к особняку, ругаясь, и на ходу вызывая духов, чтобы те починили стену.       Стоило Рите выдохнуть, как Наташа со всхлипом метнулась к матери, лежавшей на земле в беспамятстве. Ольга дёрнулась, и перебитые кости с жуткими щелчками и хрустом принялись вставать на место и срастаться.       — Убить не убил, но помотал, — просипела Ольга, садясь и разминая шею.       — Гдэ Айвазов? — вдруг всполошилась Ярослава. — Гдэ вы эго оставили?       — Он отправился на ГЭС ждать голубую траву, — отозвалась Наташа, помогая матери подняться. — И теперь, видимо, ещё и чёрную косточку.       — Мнэ надо к нэму, — упрямо произнесла Ярослава, отказавшись от предложенного Ритой отдыха. — Нэ лэгко одному с Эрликом сладить. — Она спрятала за пазуху чёрную косточку и призвала тёсов, ринувшихся к эмдеги с жалобой, как страшно летать с морой и чернобогом.       — Возьми. — Рита отщипнула половину оставшегося пучка голубой травы.       Ярослава с благоговением на широком лице приняла у Риты жизнь-траву, склонив голову в знак благодарности. Затем вскочила на спину огромного клыкастого духа-кабана.       Миг, и духи взмыли в небо, унося шорскую шаманку в родные дали, где её ждала встреча с Кощеем. Только лишь пение голубой травы разнеслось в ночи:       — Я голубая трава, та, что поёт и ночью, и днём, что крушит железо и сталь.       — Поёт трава. — Рита подскочила от неожиданности и обернулась. Чудь уставилась в небо, где за Ярославой вился рассыпающийся голубой след. — Ты обес-с-сщала, с-с-сшаманка. — Чуди поглядели жуткими белыми глазами на бледную растрëпанную Ольгу.       — Да. — Ольга стояла, опираясь на Наташу. — Сгиньте!       Рита не успела ничего сказать, как холодная, как Качурский ветер, сила вырвалась, казалось, из самого сердца Ольги.       Дыханием зимы и смерти невидимый, но чётко осязаемый поток хлынул на чудей, разметая по ветру их связь со срединным миром. На глазах чудь истончилась и рассеялась, только напоследок шепнув:       — С-с-спасибо.