Мельница

      Воздушный плед лёг во вторую детскую кроватку. Наташа только довязала его и свернула гнёздышком: изумрудно-зелёным — для дочки и малахитовым — для сына. Провела кончиками пальцев по собранным крючком переплетениям пряжи. Из кухни доносилась тихая музыка:       — Обернуться бы лентой в чужих волосах, плыть к тебе до рассвета, не ведая страх, шёлком в руки родные опуститься легко — вспоминай моё имя...       У некоторых в волосах даже ленту не повяжешь. Некуда. И хватит. Даже вспоминать не стоит.       Вздохнув, Наташа повернулась и потёрла поясницу. Уже несколько дней Наташу мучили тренировочные схватки. Она каждый раз с замиранием сердца включала секундомер, но призрачная регулярность испарялась после третьей-четвёртой схватки, а каменный живот отпускало.       Дышать стало легче. Наташа тяжело наклонилась и ещё раз проверила прозрачные «тревожные сумки». Сегодня — ровно тридцать семь недель. Самый срок сдаться в роддом с двойней. Но — суббота. Поэтому плановая госпитализации была назначена на понедельник.       Ещё полтора дня дома. Папа и мама приходили поздно, а Наташе пока было сложно осознать, что теперь она никогда не одна.       Так она себя чувствовала, когда в первый раз побывала на мельнице прадеда Панкрата. Духи Ярославы Ростиславовны отнесли Наташу туда в последний тёплый день октября.       Прикрыв глаза, Наташа опустилась на диван, стараясь удобней устроиться на боку. Дети уже не кувыркались, как в начале, но ворочались, точно медвежата в берлоге, выставляя то ноги, то руки.       Мельница. Старая, деревянная и одинокая. В Сибири было мало ветряков, и Наташа, греясь в лучах осеннего солнца, смотрела на величественный реликт. Касалась ладонью потемневшего от дождей и времени дерева, вспоминая тотем Лося в «Курье».       Пусть ведуньи Нехлюдовы у ветряка и не жили, но это место было особенным, полным силы. Ведь именно на мельнице, по поверьям, обитала нечисть.       Здесь Наташа встретила домового Архипа и берегинь Калину с Малиной, которые ждали новую хозяйку. Им наказала стеречь ветряк баба Даша. Всё же хорошим человеком был мельник — прадед Панкрат — раз прабабушка Ефросинья прожила с ним всю жизнь.       — Ветер, брат ты мой, ветер, за что осерчал? Хороню в себе боль и венчаю печаль. Бурунами морскими пробежать нелегко — вспоминай мое имя, прикасайся рукой.       Звонок смартфона заставил задремавшую Наташу вздрогнуть. Она потянулась, бросила взгляд на экран и застыла. По телу расползся холод, а сердце подскочило в груди, мешая думать. Звонил Адам.       Не брать трубку. Притвориться, что этого не было.       Наташа так не могла. Мелодия играла, и скоро смартфон сам сбросит вызов. Не брать. Какого чёрта!..       — Алло. — Наташа не узнала собственный спокойный голос, не выдавший бурю в сердце.       — Здравствуй, Наташа. Не отвлекаю?       Голос Адама прозвучал неожиданно мягко и больно. Совсем не так, как в их последнюю встречу на лестничной площадке у квартиры Громовой. Сколько всего они тогда наговорили друг другу! Это воспоминание заставило Наташу взять себя в руки и ответить:       — Нет, говори. — И добавила: — Тебя Алёнка ищет.       — Я знаю. Я сказал ей, что со мной всё в порядке.       Наташа не слышала Адама с сентября. И сейчас его голос казался одновременно родным и незнакомым. А слышать обращение без привычного «Наташенька» было странно и непривычно. Она чувствовала: что-то в нём изменилось. Но не спешила бросаться в омут с головой.       — Она твоя дочь и волнуется. — Чёрт, что за чушь она несёт? Какое ей дело до Алёнки и её проблем? — Ты что-то хотел?       — Я в Карасукске. — Наташа на миг перестала дышать. Могла бы догадаться. — Хотел зайти к тебе. Ты дома?       — Где ж мне ещё быть на девятом месяце, — не удержалась от подколки Наташа. — Адрес помнишь?       — Никогда не забывал. Через полчаса буду.       Зачем он так? Что хочет? Снова разбить ей сердце? Сам ведь склеил его в позапрошлом декабре и знает, где тонко. Где порвётся в случае чего. И ведь она даже не подумала ему отказать.       В ожидании Адама Наташа бесцельно листала ленту «ВСети», а когда позвонили в домофон, ткнула кнопку, не слушая. Незачем. Пора расставить точки над «i».       Наташа застыла в дверях, глядя, как по лестнице поднимается Адам. В чёрном пальто, с повязанным на шею кашне, он нёс пакет из ресторана «БигБен». Только сейчас Наташа поняла, что голодна. А когда Адам подошёл совсем близко, изумилась.       Он помолодел. Не сфабрикованной косметологической молодостью, а... по-настоящему. Адам выглядел даже моложе тех сорока пяти, когда Наташа познакомилась с ним на железнодорожном полотне, пока собирала гербарий для курсовой. Сейчас Наташа дала бы ему лет сорок.       И волосы у него стали длиннее. Русый хвост перехватывала белая лента, похожая на шорскую чаломаа. Вот тебе и лента в волосах...       На кухне сидели и точили лясы домовой с берегинями. Наташа нашла на мельнице Архипа в совершенно запущенном состоянии. Теперь же домовой степенно оглаживал заплетенную в косу бороду и таращил на берегинь болотного цвета глаза навыкате.       — Знамо дело! — донеслось ворчание Архипа. — Охальник явился! Пошто хозяйке токое нокозание? Ужо бы его, порозита, да по хребтине...       — Замолчи! — напустились на домового берегини. — На мельницу обратно захотел? Любит хозяйка его...       — Ох-ох! Пошлите, девоньки, робота не волк!       Домашние духи ретировались, как только Наташа и Адам вошли на кухню. Перестукнулись бамбуковые занавески, отделяя их от всего остального мира.       Когда Адам поставил на стол пакет, их с Наташей пальцы соприкоснулись, отозвавшись жаром в груди. Выдохнув, Наташа принялась разбирать гостинцы, не глядя на Адама. Взяв себя в руки, она произнесла:       — Ты изменился. Что случилось?       — Ярослава Ростиставовна провела обряд посвящения в шаманы, — ответил Адам. Он сидел на угловом диване, совсем как в прошлом июле. Только теперь всё видел. — Я попросил её помочь мне бросить пить.       — Вот как. — Наташа растерялась. Застыла, рассеянно повертев в ладонях контейнер с «цезарем». — С чего ты решил прибегнуть к колдовству? Ты же его презираешь. — Она не могла просто так забыть всё, что было.       — Я много думал после того, как мы расстались. — Адам взял вилку и поглядел на пасту карбонара в тарелке.       — В промежутках между запоями? — усмехнулась Наташа.       Она не хотела его задевать. Ей просто было очень больно.       — Постоянно, — ответил Адам. — Наркология мне не помогла, я слишком слабый и безвольный. Поэтому я попросил помощи у Каргиной.       — Зато честно. Ты теперь шаман?       Наташа не чувствовала в нём никакого волшебства. Но не хотела читерствовать и лезть на мережку. Пусть Адам всё сам расскажет.       — Нет. — Он покачал головой. — Духи не досчитались нужной им кости.       — Так, а омолодили они тебя почему? Что взяли взамен? — Наташа помнила слова мамы, что с духами надо торговаться очень аккуратно и внимательно. Они так и норовили облапошить.       — Ничего. — Адам посмотрел Наташе в глаза. Позабытая хвоя. Чёрт. — Я сказал, что ничего не имею, мне нечего предложить, кроме своей жизни, которая гроша ломаного не стоит. Они посмеялись и отправили меня назад.       Распахнутый ворот его жемчужного цвета рубашки подчёркивал остатки загара на крепкой шее. Пуговицы уходили вниз. Вдруг захотелось прикоснуться к Адаму, но Наташа не могла.       Она присела на диван на другую сторону стола от него. Глядя на неё, Адам тихо произнёс:       — Прости меня, Наташа.       — Не могу, Адам. — Она выдержала его взгляд, хотя внутри всё переворачивалось и трепетало. — Хочу, но не могу. Ты столько раз делал мне больно, что я боюсь тебе верить. Ты не поддержал меня, когда мне это было так нужно, когда мне было плохо. Тогда в «Курье», когда меня мучила шаманская болезнь. Скрывал, недоговаривал, ходил вечно злой. Поэтому я... Уй!       Тренировочная схватка прокатилась волной, зажимая тело и выбивая дух. Терпимо, не особо больно, но Наташа не ожидала, погружённая в Адама и свои мысли.       Она опёрлась ладонью о стол, выдохнула, чувствуя, как отпускает. В этот миг тёплые руки заключили Наташу в объятия. Адам притянул её к себе мягко, но настойчиво, и она уткнулась в его шею, вдыхая запах вишнёвого табака и мяты.       — Всё хорошо? — обеспокойно спросил Адам, осторожно отводя с лица Наташи светло-русую прядь. — Может, «скорую»?       — Это тренировочные, — слабо махнула рукой Наташа, выбираясь из объятий. — Ничего не значат. У меня уже несколько дней так.       Прикосновения Адама, его присутствие, разбудили целый ворох чувств, которые, точно медведь-шатун, дали о себе знать посреди суровой зимы отчуждения. Уж сколько всего приключилось, а Адамово притяжение осталось прежним. Плохо.       — Вы нужны мне, Наташа, — мгновение помолчав, произнёс Адам. — Мы нужны друг другу.       — Всё, не надо, не могу больше! — Наташа отодвинулась от него и смахнула подступившие слёзы. — Не хочу уже ничего. Не могу. Хочешь быть отцом нашим детям — будь. Только ко мне не подходи. Не трогай меня.       Она была больше не в силах выносить это. Постоянный раздрай в душе. Качели от уверенности, что правильно поступила, до крамольной мысли, что Адам настроен серьёзно.       Наташа уже не понимала, любит ли её Адам, а если любит, то почему — так косо. Мыслей было слишком много, кипящий котёл чувств грозил выплеснуться гейзером. И от всего происходящего потряхивало. За версту веяло бедами. И всегда было «но».       — Адам, — выдохнула Наташа. — Адам, надо быть полоумной, чтобы тебя любить. Ты изгаживаешь всё, к чему прикасаешься. Ты становишься каменной стеной, а потом рушишься, как карточный домик. Ты наговорил мне гадостей как только исцелился. Почему просто не принял помощь? Не сказал «спасибо»? Тут уж хочешь не хочешь, решишь, что Яхонтов был прав насчёт тебя.       — Я испугался, — отозвался Адам. Он отложил вилку и поглядел на Наташу. — Я боялся стать зависимым, не оправдать надежд. И в итоге всё испортил. Я — твой, Наташа.       — У меня уже есть домашние духи, спасибо, — нервно усмехнулась она. — Адам, вот так всегда. Ты постоянно чего-то хочешь и посыпаешь голову пеплом. В «Курье» ты называл себя алкоголиком. Это ты так готовил меня к себе настоящему? А сейчас ты снова походишь на того Адама, который писал для меня гороскопы. Но как мне угадать, откатишься ты к курьинской версии или нет? Извини, но жить в постоянном ожидании подлянок я не готова.       — Я купил квартиру на Приречном возле Балясненской площади, — не сдавался Адам. — Работаю в Департаменте охраны природы Карасукской республики. В доме всё есть — приезжай и живи.       — Ну вот и живи, — рассеянно бросила Наташа. Спор пошёл по кругу и утомил её. Глаза слипались, и хотелось просто прилечь. — Всё, закончили. — Она поднялась из-за стола. — Уберу тут. — Звать духов не хотелось, ещё будут любопытничать, и так из-за занавесок торчали мохнатые уши Архипки.       — Я уберу. — Адам поднялся следом и встал между Наташей и рабочей зоной. — Отдыхай.       — Уйди, я всё сделаю! — вспыхнула Наташа, уперевшись ладонями в грудь Адама и попытавшись сдвинуть его с места.       — Я сам. — Адам взял в ладони запястья Наташи. Наклонил голову, чтобы поцеловать, но Наташа отдёрнула руки.       — Ладно, — тряхнула она светло-русыми локонами. — Ладно. — И ушла в спальню, хлопнув дверью.       Явление Адама напрочь выбило Наташу из колеи. Она прилегла, укрывшись тёплой вязаной кофтой, и постаралась отвлечься от очередной затухающей тренировочной схватки. Регулярность опять обратилась прахом, и было немного обидно.       Наташа бы не удивилась, роди она после такой встряски. Но сдаваться на милость Адама не собиралась. Который, хвала Небу, когда убирался, никогда не гремел посудой и прочей домашней утварью. Раздумывая о быте, Наташа не заметила, как задремала.       —...а я и говорю ректору: «ЮрЮрыч, грант, конечно, от «ГосПара», но это была личная инициатива Яхонтова-покойничка. А после ухода золотой жилы наш регион Балясне как телеге пятое колесо. Они на Качурку лыжи навострили. Я бы тоже там птиц послушал, но кто меня возьмёт. Так что доделываем грант и морально готовимся к угольщикам». Каргина меня проклянёт. Но сама же для них шурфы копает. Хоть от золота отвалили и ГЭС забросили. И на том спасибо.       Лёжа в полутьме крадущегося вечера, Наташа слышала, как папа, присев на пуфик, тяжело с кряхтением стаскивал ботинки. Прошуршало пальто: мама наклонилась ему помочь.       — Оль, у меня ноги воняют, — смущённо произнёс папа.       — Я всё равно запахов не чувствую, — усмехнулась мама. — Коль, это твои ботинки? Я такие не помню.       Наташа застыла в темноте на кровати. Мама наткнулась на обувь Адама.       — Нет, — настороженно отозвался папа. — Зато я знаю, чьи это сигареты на подзеркальнике! — В его голосе сквозило возмущение. — Адам Евгенич, какого хера?       Затаив дыхание, Наташа услышала, как из кухни прошлёпал в прихожую Адам. Очень уважительно, но уверенно, он произнёс:       — Здравствуйте, Ольга Георгиевна, Николай Фёдорович.       — Адам Евгенич, какого чёрта вы тут делаете? — Обычно весёлый и сдержанный папа закипал.       — Я пришёл к Наташе помириться, — спокойно ответил Адам.       — И Наташа вас пустила? Любит она подбирать убогих. В детстве — котят, сейчас — домового. Но от Архипки сплошная польза. А тут снова нечисть...       — Коля!       — Что «Коля», Оля? — засопел папа.       — Николай Фёдорович хочет сказать, что вы, Адам Евгеньевич, как чудь белоглазая, — остудив папин порыв, произнесла мама. — Такой же неприкаянный. Определитесь уже, кто вы: отец семейства или чемодан без ручки. Выбор за вами. И Небо вас упаси спихнуть ответственность за решение на мою дочь.       — Я не подведу Наташу, — ответил Адам. — Она — моя жена, у нас дети.       — Двойня — это не один подарочный ребёнок, — произнесла мама. — И с двумя плачущими грудничками Наташе будет не до того, чтобы вас утешать. Станьте ей опорой. А не подвесным мостом. — И Ольга проскользнула на кухню, а в приоткрытую дверь Наташиной спальни ворвалась морозная свежесть с яблоневым ароматом.       Надо бы вылезти к народу. Наташа приподнялась на локте, завела руки в замок, чтобы подняться, и вздохнула.       Тихий щелчок раздался где-то внутри, и по бёдрам побежала тёплая, показавшаяся почти горячей, вода. Не дыша, Наташа легла обратно. Замерла и прислушалась к себе. Шевельнулась, и снова полилась вода.       А следом, так, что Наташа даже не успела приготовиться, пришла схватка. Настоящая. Опоясывающая, перетекающая на поясницу, отдающая горячей болью в ногах.       Наташа её продышала, засекла время, и через десять минут пришла вторая. А потом ещё. И с каждым разом становилось больней.       Проскользнуть в ванную тихой сапой не удалось: к Наташе вышел Адам. В его глазах читалось беспокойство. За неё.       Наташа вскинула голову и ввинтилась в Адама пристальным взглядом. Так крепко, что даже пропустила следующую схватку. Наташа смотрела на Адама, а он — на неё. Так они и застыли в коридоре у двери в ванную, чувствуя, как расползается во все стороны горячее, потрескивающее напряжение.       Не выдержав, Наташа сунулась на мережку: как рыба об лёд. Значит, не велено глядеть, не даёт Земля-Матушка узнать свою судьбу.       — Отвези меня в роддом, — произнесла Наташа, включив свет в ванной. Щелчок разрядил обстановку. — Родители устали, «скорая» будет часа два ехать, я тут уже рожу.       — Конечно, Наташа. — Адам продолжал смотреть на неё, но по его лицу было видно, что ему стало легче. — Спасибо. — Напряжение малость отпустило. Но осадок остался.       В белом «мерсе» Наташу совсем скрючило. Адам откинул спинку сиденья, максимально отодвинул его и пристегнул храбрившуюся, но начавшую подвывать Наташу. Быстро забрался в машину и поехал обходными путями до Седьмого роддома. Следом точно «хвост» в боевиках двигалась «Лада Ларгус». За рулём сидел сосредоточенный и мрачный папа, мама белела ледяной статуей на пассажирском сиденье. Родители отказались оставлять дочь в такой момент.       Желая помочь и отвлечь, Адам включил тихую музыку. К удивлению отдыхавшей после схватки Наташи, салон заполнился ритмичными переливами голоса Хелависы:       — Третий год я зову — только эхо в ответ, обманул меня ветер, запутал твой след. Только сталь твоих глаз не забыть никогда, а в груди ледяная морская вода.       — Я скачал всю дискографию твоей тёзки, — чуть улыбнулся Адам, выруливая на прямую дорогу к роддому мимо строящегося театрального корпуса Института культуры и общаг «кулька».       — Да пошёл ты нахер! — взвыла Наташа и вцепилась в поручень: схватки пошли едва ли не нон-стопом. — Ты медленно едешь! Я сейчас прямо здесь у тебя в машине рожу! Где роддом... А, вот он!       За поворотом на территории больничного комплекса, соединённого системой переходов с детской областной, засветилась приветливым зелёным светом надпись «Роддом». И «Приёмная».       Постанывая, Наташа, опираясь на папу, выбралась из «мерса» и заковыляла вверх по лестнице. Адам и мама поддерживали её и передали из рук в руки молоденькой медсестре вместе с сумками и папкой с документами. Адам даже успел мазнуть поцелуем по губам Наташи на прощание. Мама обняла. А потом Наташу — злую, растерянную и стонущую, увели в «Санпропускник».