Равный брак

Королю была нужна жена, это знали все, а кто смел говорить обратное, был либо смельчаком, которому скорее всего могли отрубить голову, либо матерью этого короля. Принцессе нужен был муж, и об этом тоже знали все, однако говорили немногим реже, ведь кто думал о принцессах, когда перед ними стоял наследник престола. Однако нельзя было сказать, что о принцессах забывали, нет, это было бы слишком хорошо для них. Они тоже становились выгодной разменной монетой, а потому и плыли то туда, то сюда, то на Север, то на Юг. А вот о принцах редко кто думал. Вторые и третьи сыновья были ответом на смерть наследника, но если тот исправно ел и дышал свежим воздухом, к ним относились не лучше, чем к придворным котятам — они умиляли, но их могли вышвырнуть прочь, если бы их мяуканье стало слишком громким. И уж точно особо никто и не думал об их выгодной женитьбе, с них хватало и Золотых Плащей, а если смельчакам везло на красивую смерть, о них могли даже сложить печальную песнь. Сколько таких наследников, принцесс и принцев видели Семь королевств, но что уж можно было сказать о принце Томмене: тихий, едва заметный, почти запуганный блеском короны своего брата, не чающего души в котятах и шерстяных клубках. Когда Бейлиш предложил женить Томмена на Кассандре Лайне, он ожидал всего. И гнева Королевы-Матери, и презрительной ухмылки Джоффри, и пристального взгляда Вариса. Разумеется, за этим бы последовал отказ, небрежное мотание головой и просьбу не утомлять их больше такими заботами. Сам Бейлиш рассчитывал на веселье — он давно не видел настороженного Паука и плюющуюся желчью Серсею. Следом за этим его положение при дворе упрочилось бы еще сильнее, ведь он старался изо всех сил найти партию бедной Кассандре Лайне, сгибающейся под гнетом своего золота, а после он сам бы предложил ей Харрен-холл и Орлиное гнездо. Он знал, что Кассандра должна была согласиться, сам с нетерпением ждал того дня, когда сможет положить ей на плечи накидку с пересмешником на спине и снова поцеловать; он никого не желал поцеловать больше всего, чем своенравную Кассандру Лайне. Однако плоды его стараний удивили даже его самого. Поначалу все было точно так, как он и думал. Серсея презрительно усмехнулась и сказала, что ей хватило наследников Севера в лице Сансы, и еще одну семью, родственную Старкам, двору предлагать не стоит. Следом за этим Варис недоуменно взглянул на него и покосился в сторону его дублета, будто под золотой парчой мог скрывать целый пергаментом со всеми его планами. Бейлиш тогда едва удержался от усмешки. Желание рассмеяться прошло, когда вместо гнева и слюней, на лице Джоффри показалось что-то отдаленно напоминавшее усердное размышление. Тот нахмурился, потер ладонью подбородок, будто и правда о чем-то задумался, а потом усмехнулся. На секунду Пересмешник почувствовал отдаленное волнение — он мог наслать на Кассандру зла куда больше, чем он полагал, однако предупредительная улыбка появилась на его лице, и он поклонился. Кланяться, сидя за столом, было неудобно, однако Джоффри млел от ежеминутных заверений в том, что он — король, и кому была дорога своя собственная голова, не мог отказать себе в таком удовольствии. Бейлишу своя голова вполне нравилась.              — Почему нет, — раскачиваясь на стуле, заявил король. — Почему нет? Томмена все равно придется женить, почему не на Кассандре Лайне?              Замерли все. Серсея не успела согнать с лица торжествую улыбку, и та застыла на серебристой коже мертвой маской. Пицель защелкал деревянными бусами и пробормотал нечто про то, что девица Лайне уже была замужем, и, вероятно, могла носить ребенка под сердцем. Варис же промолчал, сложив толстые губы трубочкой, а Пересмешник почувствовал острую ненависть к малолетнему самодержцу, едва умевшему сидеть на Железном троне.              Предлагая в жены Кассандру Лайне Томмену, он не мог подумать о положительном ответе. Он думал только о своем благополучии, ибо как бы она не была ему дорога, собственная казна пока что все еще была несколько дороже, и Петир не собирался рисковать всем только из-за того, что внутри него что-то падало, когда он смотрел в серые глаза и на капризный рот. Однако Кассандра была его и ничьей больше. Она никогда не была Болтон, ей никогда не было бы быть Тирелл, она могла бы только на половину признать себя его рода, но и эта половина была бы его. Кассандра Лайне была его; не ради милостивого кивка короля он строил прекрасную картину себя и ее на Железном троне, и она бы не просто сидела поодаль него; о, нет, она бы стояла рядом с ним, осторожно двигая костяные фигурки просителей и ненавистников своей маленькой рукой. Кассандра Лайне была его, а Петир Бейлиш никогда не отдавал своего.              — Для меня огромная радость угодить Вашему Величеству.              Однако и свою жизнь он тоже не стремился отдавать.              Он видел ее на том пиру. Кассандра медленно обживалась в Королевской Гавани, и не было для него зрелища более приятного и пьянещего. Злой девчонкой она взирала на колючие кусты роз, срывала их и топала ногами, запинаясь за подол своего платья, а теперь молодая женщина искусно улыбалась всем фрейлинам двух королев, мотала шерсть, вышивала ненавистные ей цветы и прогоняла септ одним взглядом. Сталь никуда не исчезла из ее взгляда, и когда Кассандра позволяла ей прорываться сквозь мягкость и радушие, не было картины слаще.              Он часто наблюдал за ней, когда все оставляли ее одну. Маска девичьей вежливости и скорби вдовы спадала с нее, и Кассандра нахмуренно глядела с высокого балкона на гавань. Иногда прищуривалась и вглядывалась в лавки, которые уже успела прибрать к себе, иногда рисовала рукой что-то в воздухе, рассчитывая доходы и убытки своих верфей, а иногда молчала и глядела вниз. Она бы не бросилась вниз, Петир знал это, но для успокоения подбросил одну птичку в воздух, чтобы та прочирикала, прежде чем небытие позвало Кассандру громче грохота ее золотых драконов и треска ее шелковых платьев.              Однажды, когда она о чем-то разговаривала с Сансой, Кассандра так быстро вскинула голову, что Петир не исчез в окне. Кабинет мастера над монетой был так близок к садам, так напитывался сладкими ароматами цветов, что там забывалось про время, и что было весьма удобно для собирателей податей. Санса, летнее дитя, все еще смущалась его, словно его привязанность к женщинам Талли еще жила, и зарделась, а Кассандра взгляда не отвела. Она медленно подняла голову, и Бейлиш увидела, как в ее глазах блеснуло стальное пламя, такой же отблеск он видел на замках своих сундуков. Никого в жизни он больше не желал, чем желал Кассандру Лайне. Очаровательная привязанность к рыжим рыбам и волчицам была приятным трепетом детских воспоминаний, но Лайне была его будущим, его домом, его армией, его шелками и парчой. Он любил ее; наверное, не так, как полагалось любить пылким рыцарям и храбрым лордам, не так, как когда-то по глупости любил Кет, однако если его ужасное и черное сердце, о котором так любил шутить Варис, и о котором сам он совершенно не пекся, и следовало кому-то отдать, то он предпочел бы произвести выгодный обмен с девицей из рода Лайне. Тогда она не кивнула ему, не махнула платком, ничем не дала понять, что хоть как-то ценит его расположение, однако Белиш знал, что никто в Королевской Гавани не разбирался в сделках лучше нее, а брак с ним был самой выгодной из них.              Он желал поцеловать ее, желал с того дня, как она прикоснулась холодными губами к его щеке, прощаясь с жизнью, готовясь стать леди Болтон. Огня в нем никто не мог разжечь, но кто мог знать, что он так желал льда, а льда в Кассандре было много, она сама была льдом. Он желал поцеловать ее, но знал, какими острыми могли быть шипы ледышки, а потому не спешил. Это даже было забавно — снова чувствовать желание, заключенное под лед, из которого выходили искры.              Он полагал, что знает ее достаточно, чтобы быть уверенным в каждом ее шаге, он думал, что в ее душе оставалось все меньше и меньше того, что было для него непостижимо, однако когда Кассандра поднялась из реверанса и одарила Томмена сияющей улыбкой, восхищение ее амбициями победило на секунду в Пересмешнике ненависть к Джоффри, и он усмехнулся. Она никогда не скрывала, что желала всего. Всего золотого, всего серебряного, всего роскошного, и почему она была обязана останавливаться на малом. Леди Болтон, племянница лорда Старка, владычица половины Севера — это было не все, это была лишь часть от пирога, к которому она так медленно и неспеша подбиралась всю жизнь, а быть женой наследного принца — о, это было совершенно другое, а, в особенности, сейчас, когда короли умирали словно надоедливые мошки.              Когда он говорил себе, что Кассандра сможет очаровать любого, он не думал о запуганном ребенке, вздрагивающем от любого шороха, робко цеплявшегося за своего котенка, однако в одно утро он увидел за решетчатыми окнами своего кабинета настоящего корифея, для которого каждая преграда была не страшнее облака — подуй на нее, и она исчезнет. Томмен был ребенком, и все кокетливые улыбки, томные вздохи и откровенные взгляды были не к месту. Девицы Тирелл ахали, восторгались «золотом локончиков принца», и коронованный бедолага пятился все дальше и дальше к двери. А Кассандра вдруг возьми и скажи, что когда ей было «совсем как вашему высочеству» у нее тоже был кот, и тоже рыжий, с медовым отливом, правда «противный братец взял и выставил его вон из дома, и с тех пор Пирожка нигде не было». И наследный принц вдруг остановился, запнулся о мраморную плиту и посмотрел на черноволосую красавицу так, будто видел ее впервые. Кто же мог подумать, что у холодной и печальной Кассандры Лайне тоже был рыжий кот, но чья судьба была куда трагичнее его Сира Царапки. Кассандра тогда не улыбнулась, не поманила принца к себе рукой к скамейке, не тряхнула глянцевитыми локонами, она как-то по-птичьи передернула плечами и уставилась на плещущийся фонтан. Томмен потоптался у железных дверей, а потом сад огласился общим вздохом — Его Высочество вдруг взял и положил руку на плечо Кассандре Лайне, неуклюже похлопывая. Бейлиш усмехнулся, когда прошел шепот, что леди Лайне должно быть поцелует принца и покачал головой — Кассандра действовала по-другому, и ее проницательностью он восхищался. Белая лиса и правда не поцеловала младшего льва, она лишь улыбнулась и склонилась в реверансе, а когда мальчишка покраснел, как свежий арбуз, сжала его руку и сказала: «Да хранят вас Семеро, Ваше Высочество». Бейлиш отошел от окна, когда серый шелк мелькнул за желтым мрамором и приготовился услышать стук в дверь, однако Кассандра на пороге мастера над монетой не появилась.              Игра началась.              Она, вероятно, и правда решила быть невестой принца и взялась за это дело с таким пылом и рвением, что даже счет монет не доставлял ему такого удовольствия, как наблюдение за тем, как лиса медленно мелькала между деревьев, едва слышно разговаривая с принцем. Кассандра сняла траур, но цвета платьев особо не переменила — серые, белые и черные появлялись в углах дворца и возвещали о ее прибытии приятным шорохом. Она часто ходила на прогулки с принцем, не рука об руку, а около него, спрятав ладони в широкие рукава. Кассандра была не так высока, и двенадцатилетний мальчик доходил ей до плеча. Они о чем-то разговаривали, и все чаще лорды замечали юного наследника улыбающимся и смеющимся, как не было с того дня, когда уехала принцесса Мирцелла. Кассандра знала о привязанности Томмена к животным, и каждый раз приносила ему нового котенка или олененка. Один раз Птицы нашептали Бейлишу, что Лайне весьма натурально изобразила скорбь, услышав, что Джоффри замучал кролика своего брата, а один раз Петир и сам вдруг стал свидетелем удивительной сцены — Томмен, наверное, рассказывал про своего олененка, которого убил Его Величество, и Кассандра вдруг окаменела, и по кроткому, спокойному лицу пробежала судорога гнева, а в следующую минуту она вдруг обняла Его Высочество, и что-то сверкнуло на ее ресницах. Бейлиш помрачнел — Кассандра никогда не плакала, всегда равнодушно сносила все пытки, и если рассказ мальчишки растрогал ее до искренних слез, то ее душа закрылась для него навсегда. Персмешник подозревал о наличии сердечности у Лайне, предполагал, что во многом ее суровость была лишь результатом долгих стараний, однако подобная откровенность предполагала привязанность, и меч его был готов обрушиться в эту секунду и на голову наследного принца, ибо Кассандра была его, и он не мог никому позволить забрать ее. Народ любил ее — всем было известно и честности и щедрости дома Лайне на Севере и за его пределами, знать знала и жалела ее — быть женой Рамси Болтона и не стать калекой стоило большой смелости, а что думала о ней королева Серсея и Тайвин Ланнистер, Кассандру не волновало. Первая ее не терпела, как не терпела всех своего рода, а второй считал ее очаровательной дурочкой, и уважение к Главному Льву у Бейлиша поубавилось — если тот не смог разглядеть перед своим носом того, чей рев услышал бы весь Вестерос, он был непроходимо глуп.              И Петир решил наблюдать. Для него это всегда был единственный путь победы, еще с того дня, когда Брандон Старк провел своим очаровательным мечом от его ключицы до живота. Возможно, брат Неда, да и сам Нед были силачами, сражавшимися на поле боя, но Брандон был мертв, а Нед так долго был в опале, что и сам уже не помнил — жив ли он по-настоящему. И они не наблюдали, ни один из них. Они не подмечали привычек этих людей, которые цепляли на себя короны, они не стремились подлаживаться под них, а потому и проигрывали. Петир же прекрасно знал — несколько лет еще такой лести, и он сбросит и мать, и мальчишку с трона и посадит около себя Кассандру. Кассандра же не приспосабливалась; она подлаживала обстоятельства под себя и крутила их, вертела их, пока те не стали бы ей удобными. Разумеется, она так же льстила и говорила неправду, но северной крови в ней все равно было больше, чем южной угодливости, а потому и спесь в ней тоже была, но шла ей гораздо больше, чем Сансе или Кет. Род Лайне был чуть ли не старее и знатнее Старков, а иначе Нед не решился бы выдать свою единственную сестру замуж. Говорили, что он так схватился за нее после смерти Лианны, что чуть не успели поползти слухи о неестественной любви, однако Бейлиш нетерпеливо отмахивался — Нед Старк до ужаса боялся растерять свою семью, ведь это было единственным, за что так держались северные волки.              А Кассандра держалась за себя. Это было странно — на Севере, где не ценилось ничего, кроме семьи, она восхищалась золотом и крепким камнем, но вместе с этим нельзя было найти девушки самоотверженнее, ведь только она из всех семей Севера подумала об имени своих родителей и брата и ухватила дом за крышу, когда тот чуть не ушел под землю. Разумеется, Кассандра не отказалась бы от возможности стать наследной принцессой. Не королевой — этот титул был слишком вызывающим для нее, успевшей уже побыть на слуху; ей хотелось бы чего попроще. И Петир наблюдал.              Наблюдал за тем, как она прогуливалась с принцем после завтрака и смотрела на золотых рыб в саду; наблюдал, как целыми днями она просиживала под тенью абрикосовых деревьев в окружении Сансы и вышивала что-то на шелковых холстах; наблюдал, как иногда она прятала маленькие руки в длинные рукава и слабо улыбалась Королеве-Матери, так и заставляя свое лицо говорить: «Как мил ваш наследник в своей наивности». Но еще интереснее было наблюдать за Серсеей, в злобе сжимавшей кулаки, старающейся разобраться — кого из своих невесток она ненавидит больше. На Джоффри она уже успела махнуть рукой, успела смириться, что Золотые Розы — вынужденная необходимость для их казны, но Кассандра Лайне! Еще одна вдова, да еще и с Севера! Это было слишком! Но Томмен был счастлив, весел как никогда, ел за двоих и совсем перестал плакать после ужинов. Так и кого можно было благодарить за это, как не Кассандру Лайне?              — Я вижу, вы очень привязались к Томмену, моя дорогая.       — С позволения Вашей милости, Его высочество — удивительной доброты душа. Петир совершенно случайно оказался на другой дороге парка, около белой беседки, и совершенно случайно услышал тихий голос Кассандры и звенящий — Серсеи. Обычно такую работу он доверял своим птицам, но те в последнее время были слишком заняты Варисом и леди Тирелл, а Кассандру он не мог доверить никому, кроме как себе.       — Да, Томмен — хороший мальчик. Добрый, открытый. Не такой жесткий, как его брат. А вот это было плохо. Плохо для Ланнистеров и очень хорошо для него и Лайне. Серсея становилась слабой от своей злобы и ревности, начинала говорить такое, что не позволялось даже матери короля. Разумеется, Кассандра бы и слова не сказала, а свидетелей слова Ее милости не было; почти не было.       — Его Величеству положено быть серьезным и строгим для блага государства, Ваша милость. Он унаследовал стойкость духа от Его покойного величества.              Кассандра держалась даже слишком достойно. Кто бы мог подумать, что из той девчонки вырастет такой восхитительный игрок. К счастью, эта мысль вовремя посетила его слабой тенью в кабинете и заставила выпустить Талли из своих когтей; белая лиса проглотила рыбу и даже не поморщилась. Бейлиш усмехнулся, когда увидел мелькнувшее платье между розами и лилиями, и острый взгляд заставил серебряного пересмешника на его камзоле сверкнуть.              — Вы же уже были замужем, моя дорогая, не так ли?       — Да, Ваша милость, была. Голос Кассандры тух вместе с ее шагами, и Бейлиш удовлетворенно кивнул, она шла ровно по нужным шагам.       — И ваш брак был ужасен! Как можно было вас выдать за такое чудовище?       — Мой отец хотел только счастья для меня, Ваша милость. Земля тихо шаркнула под шелковыми подолами, и за зелеными кустами Петир увидел золотые локоны Королевы-Матери.       — Но разве вы нашли его там, моя милая? Рамси Болтон был ужасным человеком, — послышался фальшивый вздох Серсеи. — От которого невозможно было защитить свою честь.       — Я была готова искренне полюбить своего мужа, Ваша милость, я желала только этого, одно время я даже мечтала о детях, однако моим мечтам не суждено было сбыться.       — Бедняжка… Петир снова усмехнулся. Он был готов поклясться, что Кассандра в душе уже топала ногами и кричала изо всех сил: «Седьмое пекло!», но на лице ее была все та же покорность и чуть ли не благодарность.       — Однако когда мне пришлось охранять свою невинность, миледи, я была готова убить себя, но не отступиться.       — Как? — послышался восклик; Серсея определенно была удивлена. — Разве вы не…       — Нет, Ваша Милость, — горестно склонилась Кассандра. — Разве не невинность леди — самое главное ее сокровище? Бейлиш был готов расхохотаться. Кому же еще говорить о невинности, как не Серсее и не перед лицом Золотых плащей, где иногда мелькал белая верблюжья шерсть Джейме. Разумеется, Серсея ненавидела Кассандру больше, ведь кого еще можно было ненавидить, как не праведницу, которую ни в одном грехе уличить было нельзя. А, значит, и обвинить тоже. Раньше на такую должность могла рассчитывать только Маленькая Королева.       — Но мы все полагали, что носите его дитя под сердцем, — было начала Серсея. За этим должен был последовать весьма понятный вопрос, но в конце сада вдруг показалась запыхавшийся слуга, и Королева-Мать остановилась на половине пути утоления своего интереса. Опасный вопрос; он не должен был напугать Кассандру. После того, как Его величество приказал мастеру над монетой отдать все золото обратно леди Лайне, то стало неприкасаемым, что уж говорить об имуществе невесты наследного принца. А ее невинность стала только лишним подтверждением силы духа и праведности. Кассандра долго смотрела, как золотое платье Ее Милости серкало по запыленной дороге, а потом вдруг взяла и так громко выругалась, что птицы испуганно вскрикнули и соскочили с веток персикового дерева. Бейлиш мог бы захлопать в ладоши, но он знал, что Кассандра и так понимала его одобрение. Разумеется, никто не говорил о том, чтобы расположить к себе Серсею; она становилась разъяренной фурией, когда речь заходила о ее детях и о том, как те легко могли выскользнуть из ее рук, но лишить ее всякого яда, закрыть ей жало золотой монетой, чтобы та задохнулась своей собственной желчью — о, это они могли. Зеленые кусты мирно прошелестели, и Пересмешник прищурился от солнца — то слишком ярко играло на цепи его дублета. Мирийское кружево рвалось в руках Кассандры, она исходила злобой, но вот подул легкий ветерок, ее черные кудри упали ей на лоб, и не было более прекрасной улыбки, чем у невинной вдовы Кассандры Лайне. Он усмехнулся, когда она отвесила ему издевательский поклон и поморщился, когда раздался восклик Томмена. Он искал свою невесту, чтобы показать ей новый свиток, который ему подарил дядя Тирион. Ее голос не был подобен журчащему фонтану, когда она откликнулась на зов; Кассандра просто улыбнулась, и синий шелк мелькнул сапфирами ее будущей короны. *** Постепенно Томмен поддавался ей. Она не стремилась слепить из него идеального короля, эта участь уже была отведена Маргери, однако наследный принц попал ей в руки, и не мог просто отряхнуть свой камзол от насевшей золотой пыли и снова пуститься за котятами. Уж слишком непорочной была ее игра с ним. Петиру ежедневно доносили все, что делала Кассандра, все, что говорила и кому, приносили ее копии писем, и он не удержался и рассмеялся, когда на одном свитке увидел тонкие буквы: «А вас, лорд Бейдиш, прошу это не читать, вы смущаете меня». Она играла с наследным принцем, но не в жмурки и фанты, она играла с ним в королевство, и только когда Томмену вдруг поклонилось с десяток Золотых Плащей, Бейлиш ощутил что-то, похожее на легкое беспокойство. Она могла уйти из его рук так же спокойно, как и появилась в них всего на несколько секунд. Она была старше Томмена только на шесть лет; относительно не такая жестокая и гадкая, как все остальные в Семи Королевствах, слишком измученная Рамси Болтоном — да, она вполне могла захотеть выйти замуж за этого котенка в человеческом обличье, чтобы избавить себя от страданий. В сущности, между ними ничего не было, кроме острых фраз и смутных намеков, которые никто кроме них и не мог прочитать. И Бейлиш бы оставил ее в руках Томмена, ведь это было в некой мере особенно удобно для него — Джоффри все равно кто-нибудь бы да убил, а иметь в королях мужа своей хорошей знакомой всегда было выгодно. Но вот в чем была правда — Бейлиш очень устал. Устал не иметь Кассандру при себе, не иметь возможности обратиться к ней, передать бумаги, устал желать видеть ее рядом; он ужасно устал стараться выловить ее среди мужей, и, Семеро только знали, сколько их у нее еще могло быть. Он желал Кассандру Лайне, а своими желаниями мастер над монетой редко когда поступался.       — Леди Лайне, — он поклонился ей, когда в один день Джоффри и вся его свита возвращались после прогулки в город. — Или мне стоит называть вас «Ваша милость»? Кассандра не удивилась; эту упрямую девчонку никогда ничем нельзя было удивить, и он улыбнулся, когда она насмешливо кивнула в ответ. Усмешка пропала так же быстро, когда одна из септ вдруг неуклюже повернулась и уставилась на нее. Что-то эфемерное, страшное скользнуло по ее лицу, и прислужница королевы отвернулась. Она бы стала хорошей женой Джоффри, подумал он, правда, через несколько месяцев того бы уже не стало, и с каким удовольствием он бы помог ей в этом.       — Вы слишком торопите события, лорд Бейлиш, — она не дала ему своей руки и нахмуренно посмотрела на толпу, приветствующую Джоффри и Маргери. — Эти люди слишком ведомы, — проговорила она тихо. — Никак не могу понять — хорошо это или плохо.       — Смотря для кого, миледи, — он встал с ней на одну ступеньку тронного зала. — Стоит улучить правильный момент и выкрикнуть правильное имя.       — Да, — кивнула она. — Только кричать не слишком громко.       — И лучше не своим голосом. Она улыбнулась, повернувшись к нему, и мороз прошел по его плечам. Жизнь этого милого мальчика больше не стоила для него ничего. Он знал, что разрушит и сожжет весь Вестерос, только чтобы она была около него. Всего два раза он смотрел так на женщин, всего два раза он чувствовал этот озноб, покалывающий его за золотым дублетом, но Кет фыркала, а Санса отворачивалась, робко краснея. Кассандра не фыркнула и не отвернулась, в ее темных глазах отражались все мечи Эйгона, и не раздайся неподалеку голос Томмена, он бы поцеловал ее.       — Ваша милость, — он поклонился наследному принцу и отметил про себя, что тот не рванул в сторону от него. Определенно, Кассандра делала слишком большие успехи. Ее улыбка была едкой.       — Лорд Бейлиш. — Томмен склонил голову так, что золотой обруч не свалился с пышных кудрей. — Мой брат, Его Величество, очень доволен вашей работой.       — Я рад служить Его Милости и Вам.       — И мы ценим это. Робкий блеск в глазах исчез, исчез только на секунду, и Томмен снова испуганно огляделся, но, Небеса знали, к чему мог прийти этот мальчишка, если бы стал жить рядом с Кассандрой. «Я выковываю сама свое будущее, лорд Бейлиш. Мне никто не нужен, кроме самой себя, лорд Бейлиш. Докажите, что вы еще можете меня чем-то удивить, Петир, » — говорили ее глаза, и он улыбнулся. Может, Кассандра не так уж и сильно желала этой свадьбы.       — Милорд, — она аккуратно попридержала Томмена за рукав, когда он спрыгнул со ступеньки. — Мне кажется, они желают увидеть и вас. Томмен взглянул каменное изваяние рыцаря; тот искоса взглянул на Кассандру. Она рисковала, это была правда, но как гласила мудрость Петира — кто не рисковал, не получал в конечном счете ничего. Риск здесь был не так уж и велик; Джоффри удалился с Маленькой Королевой в Тронный зал, Его Величество был слишком захвачен новым развлечением — собирали писать портрет королевской четы, и их голоса весело летали под каменным потолком, а наследного принца так мало видели, что ходили легенды, будто его давно и на свете нет. И что же такого предлагала Кассандра? Всего лишь выйти в открытую дверь и дать людям обещанного принца, которого люди уже были готовы полюбить. Они жаждали полюбить кого-то, кто не был бы так похож на отвратительного Джоффри. А Кассандра; такая честная, такая искренняя, такая добрая, она протягивала ему свою руку и обещала, что никто его не тронет. И Томмен шагнул. Все крики потонули в шепоте, все кровавые воспоминания о его предшественнике исчезли в блеске локонов принца Томмена и его робкой улыбке. Вот, он недоверчиво вышел на ступени, вот, он предложил свою руку Кассандре, и та осторожно приложила палец к губам, прося тишины. Ведь что мог сделать кровожадный король Джоффри, если бы узнал, что его брата желают видеть не меньше его. И толпа приняла этот жест, как приняла бы легкое покачивание головой королевы. Шелест одежды, когда все опустились на колени был не громче крика чайки, но Бейлиш аккуратно отодвинул тяжелый засов, и двери закрылись за ними. Король был увлечен забавными красками, и не было ему дела до того, что его собственный трон уже делили по частям. Он бы не услышал той тишины за дверями, не услышала бы ее и Серсея, которую занимала только ненависть к своей нареченной дочери, но Петир знал, что Кассандра не забыла бы его жест верности, и ее смутная улыбка стала для него доказательством. Он прошел к ступеням, и еще одна тень выросла на кремовом камне Красного замка. Народ замер, и вновь опустился на одно колено, когда Томмен умоляюще посмотрел на него. Мальчишка из Перстов, приживалец в Речных Землях, бездушный ремесленник, продавший и душу, и лицо столько раз, сколько уже не помнил — все они померкли перед Петиром Бейлишем, Мастером над монетой, стоявшим плечо о плечо с наследным принцем и его будущей женой. Теперь кланялся не он, теперь кланялись ему, и внутри все потеплело от удовольствия — его вложение оказалось удивительно верным. Он привел Кассандру к Гавани, она привела его к власти. Равный брак, что и говорить.       — Я бы хотел, чтобы портрет был в полную величину, — раздался мерзкий голос Джоффри. — От пола до потолка!       — Я сделаю все возможно, Ваша Милость. — голос живосписца был испуганным.       — И все невозможное тоже! — послышался резкий ответ. — Иначе ваш язык будет болтаться на королевской Стене! И ваша голова тоже!       — Сын мой…       — Я — король! А не ваш сын, миледи! Томмен чуть не сиганул в угол от голоса своего брата, но Кассандра коснулась рукава его дублета, и он робко кивнул в ответ.       — Он бывает слишком грозным, — прошептал наследный принц. — И жестоким. — Петир ждал, когда Томмен осекнется, но он зачарованно смотрел на Железный трон, а в глазах его стояли слезы. — Он зарезал моего оленя. Ему не было жаль этого мальчика, ему не было жаль никого, кроме Кассандры, так он был устроен и непременно бы умер, если жалел каждого с несчастной судьбой. Но мальчишке была нужная направляющая рука, и в глазах Кассандры он не прочел ничего против, когда опустился рядом с Томменом и склонил голову набок. Говорящая птица решила преподать урок монаршей особе.       — Он — король, Ваше Высочество, — Томмен осоловело моргнул и посмотрел на Бейлиша, будто видел его первый раз в жизни. — Его приказы не обсуждаются, а поступки почитаются…       — И я уважаю его, и чту, — скороговоркой перебил его Томмен, и Петир усмехнулся; мальчишка успел научиться немалому у Кассандры. — Никто другой, как мой брат не смог бы пойти на оленя! Он как наш отец! — правда, учебы хватило ненадолго, и слезы потекли по щекам. — Маленького оленя с мягкими рогами…       — Ваше Высочество, боюсь, я недоговорил, — мягко вставил Бейлиш. — Но век королей недолог, и иногда приходит пора править и принцам. Томмен воззрился на него, словно тот предложил пойти и убить тут же короля. Он ожидал, что принц сорвется с места и побежит к Серсее докладывать, но тол остановился и с неожиданной смелостью уставился на Бейлиша. В зеленых глазах не было ничего от Серсеи и Джейме, не было ничего того, что впитала в себя противоестественная связь. Бейлиш усмехнулся; умерший Роберт так и не смог понять, кто из его сыновей был с его характером. А сколько в нем могло еще проснуться, если бы Кассандра продолжила наставления; и Бейлиш бы и оставил мальчишку в ее руках, не желай он ее сам слишком сильно.       — Я знаю, что все смертны, — с неожиданной серьезностью произнес принц. — Но я не желаю смерти своему брату.       — Никто не желает, Ваше Высочество, — склонился Петир, и Кассандра улыбнулась. — Но ведь вы скоро обретёте счастье в семейной жизни, — ее взгляд зацепился за его пересмешника. — Но вам все равно придется познать смерть и еще не один раз. А когда-то вам придется защищать вашу жену. Томмен дернулся и решительно подался вперёд. По лицу Кассандры прошла тень, и Бейлиш почувствовал раздражение; не хватало, чтобы она полюбила этого мальчишку или воспылала к нему сочувствием. Но ее глаза были пусты, когда ее рука лежала на красном бархате дублета принца.       — Я знаю, лорд Бейлиш.       — Ваше Высочество. — он поклонился и вдруг почувствовал легкое пожатие своей руки, так его мог тронуть котенок.       — Благодарю вас. Возможно, ему даже было бы неприятно, если мальчик вдруг пострадал в его планах.       — Лорд Бейлиш, — визгливый голос раздался рядом с ними, и высокие двери закрылись. — Леди Лайне!       — Ваше Величество, — она склонилась рядом с ним. — Леди Маргери.       — Мы с миледи собрались на охоту, — на лице Джоффри показалась отвратительнейшая из улыбок, и Петир заметил, как Кассандра незаметно для всех поморщилась. — А этот идиот, — король кивнул в сторону художника. — Никак не может дорисовать наш портрет.       — Смею заметить, Ваше Величество, — голос Кассандры был медом. — Что изображение такого великого человека как вы может занять годы. Петир усмехнулся, когда она покосилась в его сторону. Он уже и начал забывать, какой легкой и правдивой у нее выходила грубая лесть. Однако Джоффри проглотил наживку и не поморщился; улыбка на его ужасном лице засияла еще сильнее.       — Моя невеста считает так же, — он небрежно кивнул в сторону Маргери и взял ее за руку. — Но король не может все время сидеть и ничего не делать, кто тогда будет управлять королевством?       — Без вашего зоркого глаза оно падет, мой король, — почтительно кивнул Бейлиш и заметил, как Кассандра поправила шнуровку, пряча за не усмешку.              Были ли пределы у этого идиота веры во все вранье, которое ему пели в уши. Воистину, не был так опасен трусливый король, как самовлюбленный; один мог поумнеть, второй бы погубил и себя, и королевство.              — Именно так, — Джоффри самодовольно потянулся и ткнул рукой в дублет Бейлиша. — Поэтому вы замените меня на это время. Иногда ему казалось, что даже самый искалеченный бастард его девочки из борделя был умнее этого идиота. Пускать другого человека на Железный трон было опасно; куча железок не была скользкой и взобраться на нее было не так уж и сложно, если правильно опереться на нужные ступени. Другое дело, можно ли было согнать другого с этого места?       — Сын мой, — всплеснула руками Серсея и запнулась на полуслове, когда Джоффри свирепо посмотрел на свою мать. — Ваше Величество, но разумно ли это? Железный трон принимает только одного человека, и он принял вас!       — А еще он принимает моего деда, — закричал король. Вероятно, они снова поспорили с лордом Тайвином, и рана самолюбия все еще была жива. — Который прятался, пока мой отец сражался. Я — король! И я могу делать все, что пожелаю!       — Разумеется, Ваше Величество, — прошелестела Маргери, обнимая Джоффри за плечи. — И никто не может вам перечить.       — Вот именно, — смягчился тот и довольно усмехнулся, когда увидел, как глаза Серсеи сверкнули ненавистью. — А вы, матушка, можете не переживать так за подлокотники трона, около них встанет леди Лайне. Она не так красива, как леди Маргери, но, — его взгляд заинтересованно остановился на Кассандре, и Бейлиш почувствовал ненависть, заметив взгляд короля. Он хорошо знал этот блеск — вожделения, похоти, однако металл в серых глазах Кассандры отразил его, и ее улыбка стала жуткой. — Но очень хороша. Хоть лорд Бейлиш и ниже меня, для наброска он вполне неплох. Пойдемте, миледи! Шелковые платья зашуршали по мраморным полам, и Томмен остановился около Кассандры. Королева-мать махнула рукой, но наследный принц не пошел за ней, он глядел только на Кассандру. Едва заметная улыбка, качание головой, и принц просиял, гордо выпрямившись, поцеловал руку своей леди и твердой походкой направился к красному бархату. Котенок стал вставать на лапы и стоило признать, что топить в бадье его уже было поздно.       — Милорд, прошу вас сюда. Сколько раз он смотрел на Железный трон? Сколько раз он наблюдал за этой уродливой кучей железа, от которой на руках оставались не то розы, не то кровь. Эйгон построил его из своих мечей, сотворил ими свою легенду, и кто бы не поверил в нее, когда нож приставляли к горлу. Легенды не вершились песнями рыцарей, не творились красивыми балладами и девстственно-белыми плащами; они появлялись в лужах крови, и в них верили, потому что за неуверование была одна плата — смерть. Он слышал свои шаги и видел весь тронный зал. Иногда, в самых желанных снах, ему казалось, что он кружит около трона и не может сесть, он ничего не слышал, все застилал лязг мечей и шелест одежд тех, кто склонялся перед ним. Он палил все города, и дым поднимался до самой колокольни Красного замка. Он был в забытьи, потому тогда он и не был на троне, потому что для того был нужен только трезвый ум. Нет, сейчас бы он не спалил ни одной улицы, он не тронул бы ни одного человека. Он бы взял хлеб и сказал, что это печенье; он бы взял воду и сказал, что это — нектар. И ему бы все поверили, потому что за ним стояла бы Кассандра. Ступени не разверзлись перед ним, когда он поднимался, мечи не вскрыли его холеные руки, и его дублет не стал красным от крови. Он сел так, будто это был его стул в Малом совете, и мало было между ними отличия. Важно было только то, на кого ты смотрел с этих ступеней, и кто как смотрел на тебя. Изящные шаги и шелест платья раздались рядом с ним. Синий шелк и синий бархат тускло переливались в свете факелов. Черные волосы Кассандры отливали агатом, и черный обруч на них казался короной. Она шла мягко, не торопясь, будто видела для себя эту участь всегда. Когда Бейлиш рассказывал об этом троне Сансе, та всегда заливалась смехом и хлопала в ладоши. А Кассандра… О, она прекрасно знала, сколько жертв придется принести, сколько крови придется пролить, а потому лицо его было равнодушно — для нее это ничем не отличалось от восхождения к Дредфорту. Она было прошла за трон, когда Бейлиш взял ее за руку и, не покачнувшись, Кассандра остановилась. Она смотрела прямо на него, не смущаясь; в ее глазах был все тот же стальной блеск, и Бейлиш усмехнулся, почувствовав, как приятная истома прошла по его телу — так было всегда, когда Кассандра была рядом с ним. Ее рука дрогнула — он аккуратно отогнул расшитый рукав, и по ее лицу прошла судорога: давние шрамы все еще не заживали, красными линиями расходясь до локтей. Но все это было ее дорогой, их дорогой, и оставалось совсем немного, чтобы наконец вступить на несколько последних ступеней. Она как будто бы удивилась, когда он встал и легко подвел ее к трону. Кассандра Лайне — единственная, с которой он бы желал разделить все это бремя власти; суровая девчонка с Севера, решившая взять то, что принадлежало ей по праву, крепко сжавшая зуба, переставшая ждать милости и милосердия; она единственная могла быть рядом с ним — бесчестным, безнравственным, ужасным человеком и не убегать от него; она единственная могла разделить бремя власти, и ей одной, которую он так желал, Бейлиш хотел это дать. Белая ладья и черный конь наконец оказались на одном поле, выбросив всех остальных с доски. Она не дернулась, когда он положил ей руки на плечи и мягко усадил ближе к мечам. Белые руки остались молочно-белыми, когда она опустила их на острия мечей. Сказ про Рейниру Таргариен, за которой шла кровавая дорога, оставили Кассандру, и Петир мог поклясться, что эта легенда переметнулась бы к Серсее и к Маргери; к кому угодно, кто встал бы перед ними. Золотые нити не удержали тяжелый бархат, и когда тот соскользнул с белого плеча, сладким дурманом повеяло на Пересмешника. Кассандра никогда не благоухала благовониями Королевской Гавани, она пахла морозом, снегом и корой Чардрева. И когда он склонил голову, чуть не касаясь губами белой кожи, его дыхание опалило ее шею:       — Я говорил, что вижу подле себя только одну женщину, способную перевернуть все в свою сторону. Я вижу вас, Кассандра.