Долго ли, коротко ли

Долго ли, коротко ли скакали, а всякой дороге конец наступает. Уголёк постепенно стал замедлять бег, а вскоре и крепостные стены показались. Белокаменные, в три человечьих роста, с башенками по углам. — Славенград, — сообщил Дубыня. — Тут князь Гарик и правит. Ты как, жив ещё, али дух испустил? — Жив… — выдохнул Агашка. — Ох и конь у тебя, всем коням конь… — А то! — горделиво кивнул богатырь, направляя Уголька в толкучку узких городских улочек. — Я ж потому и говорю — нелегко ему в пару скакуна найти! Да и тебя к седлу поперву привязывать придётся! Я тебе что сказывал? Держись! А ты? Почто руки расставил? Скобыздошился б — костей не собрал! Вот что мне с тобой, неслухом, делать? — Бес попутал! — выпучив глаза, повинился Агафон. — Больше не буду, честно-пречестно! — На первый раз прощу! — согласился Дубыня. — Но ежели чего — возле княжеского терема ивняк добрый! — Всё уяснил! — заверил мальчик. — А сам терем-то где? Хоромы Гарика обнаружились через три поворота. Стояли они на берегу круглого озерка с чистейшей прозрачной водой. Стражники, едва завидев путников, бросились к ним навстречу — Дубыню явно ждали. — Князь уж гневаться изволил вечёр! — дрожащим голосом рассказывал дюжий капитан, взявшийся проводить богатыря в залу для аудиенций. Касательно Агафона договорённостей не было, поэтому его отправили обустраиваться в отведённой гостям комнате. — И чего ж гневался? — Дубыня, напротив, был совершенно спокоен. — Больно уж вы долго ехали! — пояснил стражник. — Вас ещё третьего дня ждали! — Занят был зело! — отрезал Дубыня и уверенно толкнул тяжёлую дубовую дверь. — Здрав буде, князь-надёжа! Гонцом к тебе, от брата твоего любезного! Что за горе у тебя? — Наконец-то! Явился не запылился! Князь Гарик был немолодым уже человеком, лет тридцати пяти. Каштановую бороду его местами посеребрила седина, чем он очень гордился. Ведь как редкая птица долетала до середины Днепра, так редкий князь доживал до столь преклонных лет. Гарику удалось избегнуть и яда, и острых ножей ближайших соратников. Правил он справедливо, умело сочетая налоговый кнут с льготным пряником. Потому и любим был в народе. — Горе у нас не горе, но и радостью не обзовёшь! — рассказывал князь Дубыне, когда обмен любезностями завершился.- Завелась в моём тереме какая-то пакость. Видывать её никто не видывал, зато слышим ежевечерне. Скоро сам поймёшь, о чём я. А мои богатыри все на ответственных спецзаданиях, справляться с чудой-юдой некому. Так что на тебя одна надежда. Ты нонче спать рано не ложись, послушай барабашку нашу. Может разберёшь чего. — Может и разберу! — кивнул Дубыня. — А нет — так у меня таперича помощник есть. Сам маленький, а разумный до невозможности! Представляешь, княже, читать и писать умеет! А как музицирует… — Музицирует, говоришь? Слушай, богатырь, а подари его мне! В знак вечной дружбы и преданности! — Ну уж нет! — Дубыня замотал головой. — Две вещи не отдам тебе, княже — коня моего, Уголька верного, да Агафона, меченосца и боевого товарища! — Да что ты такое говоришь! — возмутился Гарик. — Разве конь это вещь? Разве мальчишка — это вещь? И, чуть помолчав, добавил: — Вот залповый арбалет с разделяющимися стрелоголовками — это вещь! Хочешь, покажу? — Потом! — твёрдо ответил богатырь. — Мне нужно с дороги отдохнуть! А то вылезет барабашка твоя, а я без сил! — И то верно, — согласился князь. — За ужином покумекаем!