Долго ли, коротко ли

Ночевали тут же, на втором этаже трактира. Кровать в комнате была одна, и Агафону пришлось довольствоваться брошенным на пол одеялом, а под голову подкладывать собственную сумку. Впрочем, мальчишка не роптал — обычно слуги и вовсе отправлялись спать на конюшню. — Слышь, Агафон, а ты чьих будешь? — поинтересовался Дубыня, удобно устраиваясь на мягкой перине. Не то, чтоб ему и вправду было интересно, но кто ж по доброй воле откажется от сказки на ночь? — Сирота я, — вздохнул мальчик. — Христарадничаю по свету, на арфе играю, песни жалистные пою. Да только музыка нонче не в почёте. — Тоже боян? — хмыкнул богатырь. — А что это — арфа? — Навроде гуслей, только чужеземная — охотно пояснил Агафон. — Я её у купца одного стащил. Хочешь, и тебе спою? — А и спой! Хотя нет, жалистное не надо. Я ж потом спать не смогу, ворочаться буду! Лучше просто сыграй! Мальчишка кивнул и достал из сумки замотанный в тряпку инструмент. Развернул бережно, умостил на коленях, погладил раму. А потом ловко забегал пальцами по струнам, и арфа запела нежным хрустальным голосом. Дубыня сам не заметил, как подхватила его музыка, увлекла за собой, и вот он уже не в постели мягкой лежит, а стоит на носу расписной ладьи, по морю синему плывущей. Позади гребцы ритмично ухают, налегая на вёсла, ветер помогает им, наполняя паруса, а у горизонта виднеется родимый берег, и стоит на нём резной терем, а уж в тереме том ждут его, из дальнего странствия со славой воротившегося. И стало в нутре у Дубыни хорошо, сладко, как лишь в детстве бывает. Проснулся богатырь с первыми лучами солнца и некоторое время лежал ещё, боясь отпустить блаженную негу, прекрасным видением навеянную. Потом голову поднял, осмотрелся. Агафон крепко спал, свернувшись клубочком на одеяле. Арфа, вновь надёжно укутанная в ткань, лежала рядом. — Эвона как… — подумал Дубыня вслух. — Эвона как! И на цыпочках, стараясь не разбудить мальчика, выбрался из комнаты. Спустившись в трактир, богатырь уселся за стол возле окна и, поглядывая в давно немытое стекло, принялся мысль думать. Так вышло, что до сего дня Дубыня ни разу не видел снов. Бывало, соберутся на княжеском пиру дружинники да бояре, и ну грёзы свои расписывать. Кому богатство несметное снилось, кому подвиги ратные, а кому и дева прелестная. Лишь Дубыня смирно с краешку сидел, помалкивал. Зато теперь… Вот так малец ему попался! Золото, а не малец! Обиженный вчерашним, а от того хмурый трактирщик принёс похлёбку, два ломтя хлеба и, нарочито небрежно шмякнув миской по столу, удалился. В другой раз Дубыня не преминул бы засадить ему в ухо, но больно уж хорошее нынче утром было у него настроение. Потому богатырь лишь хмыкнул и приступил к трапезе. Покончив с похлёбкой и дочиста вымазав миску хлебом, новоиспечённый сновидец вернулся в спальню. Пора было вплотную заняться Агафоном. Оказалось, мальчишка успел не только проснуться, но и достать из ножен богатырский меч, почистить его и смазать жиром. Так сказать, приступил к непосредственным обязанностям. Увидев Дубыню, он радостно вскочил на ноги и отрапортовал: — Оружие готово! Можно отправляться на подвиги! — Рано ещё! — покачал головой витязь. — Ты мне вот что скажи, Агаша, давно ли ты в баню хаживал? Больно уж козой от тебя несёт! — Я третьего дня в речке купался… — смутился мальчик. — А в баню меня не пущают, туда ходить — гроши нужны. — Со мной пустят! — успокоил Дубыня. — И приодеть тебя надобно! Какой же ты меченосец в таком-то тряпье? Спорить Агафон не стал и послушно отправился за богатырём. Первым делом они зашли в «Мойни купца Филимонова», которые Дубыня заприметил ещё накануне. Там, предварительно окатив мальчика из шайки, витязь уложил его на полку в парной и как следует отхлестал веником, будто изгоняя все предыдущие горести и невзгоды. Затем хорошенько намылил и растёр жёсткой мочалкой, после чего с головой окунул в бадью с прохладной водой. А после и сам помылся. — Вот таперича ты похож на человека! — одобрительно прогудел Дубыня, когда они вышли на улицу. — Если издалека и не приглядываться! Лохмат только слишком. Ну это дело поправимое. Сейчас одёжу тебе справим, и к цирюльнику. Ближайшая лавка портного обнаружилась неподалёку. Хозяин её, носатый Шмуль, скептически осмотрел Агафона с ног до головы, проворчал что-то про «детей в приличных семьях принято таки кормить», однако мерки снял и клятвенно пообещал часа через три костюмчик изготовить. Правда, и запросил за это втрое от обычной стоимости. — Дубынь, может я в своём похожу? — виновато спросил мальчик по пути в цирюльню. — Его подлатать — так ничего будет! Дорого уж больно! — Да, недёшево… — вздохнул богатырь. — Ну да не беда. Ты главное в лужи в новом не влезай, и в смоле не пачкайся. А то сидеть опосля долго не смогёшь! Айда пока гнездо твоё ворошить. Как это какое? Которое на голове заместо волос таскаешь! Цирюльника звали Жак и был он выходцем из далёкой Сырляндии. Увидев Агафона, он долго охал и причитал: — Кто стричь этот мальчик другой раз? Он есть позор профессия! Если я его видеть, я резать его бритвой и отрывать оба рука! Сейчас я делать тебя красивое, мой юный друг! Жди мало время! Усадив Агашу в кресло, Жак заметался вокруг него, яростно щёлкая ножницами. Вскоре у случайно вошедшего с улицы посетителя могло бы возникнуть ощущение, что он ошибся дверью и попал в заведение, где стригут овец — столько волос лежало на полу. Зато мальчик теперь больше походил на княжича, нежели на безродного бродягу. В чём он и сам вскоре убедился, узрев собственное отражение в большом зеркале. — Это что — я, да? — ошеломлённо посмотрел Агафон на Жака, а потом на Дубыню. И вдруг горько расплакался, бросившись обнимать богатыря. Тот сначала аж отшатнулся от неожиданности, но потом осторожно и неловко похлопал мальчика по спине. — Ну… ты это… не реви, что ли? — неуверенно сказал он. — Подумаешь, подстригли… С кем не бывает… Волосы новые отрастут, чего ты… — О, как это манифик… — умилённо вздохнул Жак. И состроил деловую физиономию. — Этот стрижка сложный, фирма! Вы давать мне пять монет! А вскоре Агафон уже примерял алую рубаху, серые штаны и мягкие удобные сапожки — соседом Шмуля оказался обувных дел мастер. — Вот таперича можно и на подвиги! — Дубыня остался доволен увиденным. — Только без коня тебе тяжеловато будет. В этом городишке доброго скакуна не купишь. — Я пешим пойду! — Агафон заволновался, а ну как откажется от него богатырь. — Надо будет — и побегу, я шустрый! Особенно когда с привалами! — На Угольке поедем! — успокоил Дубыня. — Он у меня сильный, вывезет и двоих! На том и порешили.