***
Они столкнулись с Фредерикой в одном из коридоров притихшего Барфорда на следующее утро после того, как Лорд без малейших угрызений совести выпотрошил воспоминания и переживания Жоан о той жуткой ночи. Миссис Бэрроу — за ночь ставшая абсолютно бесцветной, будто бы растворившейся, с кожей цвета иссохшего пергамента и каким-то напрочь стеклянным, безжизненным взглядом, — увидев Жоан, странно, маниакально оживилась. Она вскинула подбородок, и всё её лицо озарилось такой торжественной, буквально имперской гордостью, что Жоан интуитивно попятилась, не имея возможности разобраться и понять, что конкретно сейчас происходит в душе целительницы… и чего от неё можно ожидать в подобном настроении. Миссис Бэрроу выглядела нездоровой. И не физически, а ментально. Это… пугало. Однако сказать хоть что-то матери, только что потерявшей сына, было нужно, и потому Жоан сдавленно выдавила из иссохшего горла: — Мне очень жаль, Фредерика… я соболезную вашей… нашей утрате… это огромная потеря… — и умолкла, так и не сообразив, что ещё было бы уместно добавить в текущих обстоятельствах, кроме самых заезженных фраз. В пронзительно оглушающей тишине холодного, застывшего Барфорда любые слова сочувствия звучали как-то бестолково, глупо, неискренне — и совсем не отражали глубину случившейся трагедии и отношения Жоан к ней. Большие напольные часы в форме ангелов из белого мрамора мерно отбивали свой такт; их флегматичное тиканье на фоне повисшей в коридоре паузы звучало несуразно — слишком гулко, как-то даже нелепо. Выслушав эту сбивчивую банальщину, целительница посмотрела на Жоан бесстрастно, как будто бы даже свысока. И в этом образе немой торжественности узнать давно знакомую Фредерику было сложно: настолько несвойственным, инородным являлось подобное поведение для обычно весьма добродушной и сердечной в общении миссис Бэрроу. Помолчав, та прохладно выдала: — Мой сын погиб в бою, героически. Это лучшая из смертей, которую можно желать для воина. Он сражался до последнего и защищал тех, кто ему дорог, — глаза Фредерики сузились. — В том числе и тебя, милая. Жоан растерялась, не совсем понимая, как реагировать на этот ответ… что целительница имеет в виду? Укоряет Жоан в том, что та выжила? Жалеет, что Аластер привязался к ней и ринулся на защиту? Или просто разглагольствует о высоких материях в надежде укрыться за их грандиозностью? Подрагивающие пальцы Жоан безотчётно сжались на ткани платья. Аккуратно подбирая слова, она медленно произнесла: — Аластер был храбр и самоотвержен в бою. Он проявил невероятную доблесть. И мы с Кларисс живы благодаря его защите. Но его гибель… это огромная потеря. Мне очень, очень жаль, Фредерика, — ресницы Жоан подёрнулись слезами. Стало тяжело дышать. — Скорбь не утешает и не решает никаких проблем. Аластер будет отмщён, милая. Не сомневайся, — безапелляционно парировала миссис Бэрроу металлическим, неживым голосом, точно повторяя чьи-то слова на автомате. — Мой мальчик был героем — и героем погиб. Для меня было бы гораздо хуже знать о том, что он струсил, отказался биться вместе с товарищами или оставил бы тех, кто слабее, без защиты и покровительства. Я воспитала настоящего мужчину. И этот мужчина принял достойную смерть в битве. Живым следует помнить о нём и его самоотверженности. Выслушав эту героическую отповедь, явно нашёптанную умелым оратором в рассеянный от острого горя ум Фредерики, Жоан предусмотрительно не стала вступать ни в какие дискуссии с высокопарно настроенной целительницей. Себе дороже, да и смысла нет. Она и так без особых усилий догадалась, чьи именно цитаты, вложенные в уста миссис Бэрроу, ей сейчас довелось услышать в вольном пересказе. Впрочем, было бы странно, если бы Тёмный Лорд не воспользовался произошедшей ситуацией в своих интересах и не попытался обернуть убийство Аластера на пользу штабу. Умело стимулировать мотивацию и лояльность своих последователей, оперируя трагическим событием и эмоциональным накалом вокруг него — очень в духе Волдеморта. Повышенной чистоплотностью по части методов здесь никогда и не пахло. И всё же, что бы там хитроумно и аморально ни наплёл хозяин штаба матери Аластера про отважную смерть её сына в бою — для Фредерики в данный момент это явно выступало значительной опорой и поддержкой. И уж теперь-то после похорон Аластера все оставшиеся Бэрроу точно по доброй воле вернутся в штаб, твёрдо уверенные в необходимости кровавой вендетты. Которая, вот так удачное совпадение, конечно же окажется на руку Тёмному Лорду. Безукоризненно расчётливый сукин сын. Хотя, если уж смотреть правде в глаза и не кривить душой, прикрываясь мнимой моралью, то Жоан и сама в первых рядах была заинтересована в том, чтобы охотой на греков занималось как можно больше могущественных, богатых и влиятельных людей. Слишком высоки были ставки. Тем не менее, так бессовестно, неприкрыто манипулировать убитой горем матерью, только что лишившейся ребёнка — Жоан бы в жизни ни в голову не пришло, ни духу бы не хватило. Или смелости, или наглости... чёрт его знает. Впрочем, что-то ей подсказывало, что со своей совестью хронически циничный и расчётливый Волдеморт распрощался давно и без особых сожалений. И потому мог железной рукой выполнять всю нелицеприятную, «грязную» работу без лишних мук и моральных терзаний — просто планомерно приближать реализацию намеченных целей. Благо что личные цели Жоан и её отца сейчас совпадали с намерениями штаба и Лорда. А иметь на своей стороне разозлённого на греков тёмного мага со всей мощью его ресурсов… для задач Жоан было вполне себе полезно и, что греха таить, перспективно. Хотя, конечно, в подобной компании рано или поздно «испачкаться» самой — дело нехитрое. Вероятнее всего, это лишь вопрос времени. Речь шла уже даже не о нарушении закона — Мерлин всемогущий, какой вообще может быть закон в компании Волдеморта! — а о преодолении сугубо внутренних ограничений и табу. Но на этот счёт особых иллюзий касаемо собственной добродетели Жоан уже не питала: действовать она будет сообразно ситуации. А ситуации, как показали события в штабе, бывают разные. Из размышлений о морали и допустимых способах достижения желаемого её вырвало деликатное покашливание миссис Бэрроу. Та царственно кивнула, обозначив конец их невнятного, скупого диалога, и, преисполненная нарочитых гордости и достоинства, проплыла мимо Жоан точно привидение. Мраморные часы продолжали отбивать свой мерный такт, хотя улыбки кудрявых крылатых амуров в текущей ситуации выглядели как-то издевательски. «Что ж… все справляются по-своему» — заключила Жоан философски и продолжила свой путь. Маленькие каблуки летних туфель негромко цокали по плитке; в этом коридоре Мэнора пол не был покрыт ковром. После короткого диалога с матерью Аластера всё внутри подёрнулось колючим льдом и раздражающей неопределённостью. Сложно было прийти к какому-то однозначному мнению и, что хуже всего — к однозначным чувствам. При том что рациональная часть Жоан хорошо понимала логику того, что провернул с сознанием миссис Бэрроу Волдеморт и для чего именно это было нужно Лорду, штабу и лично Жоан, другая её часть — ранимая, чуткая, эмпатичная — жалобно протестовала против такого подхода к людям. Костенеть, черстветь, становиться настолько циничной для Жоан было... чересчур. От отчаяния и раздиравших её внутренних противоречий хотелось громко закричать или демонстративно сломать что-нибудь. Догнать-таки удаляющуюся Фредерику, с силой потрясти её за плечи, точно тряпичную куклу, дать целительнице звонкую пощечину. Наорать, донести сквозь лордовский морок — «Очнись! Твой сын мёртв! Ты только что потеряла ребёнка! Причём тут доблесть?! Причём геройская смерть и защита слабых?! Он умер! Умер, понимаешь?! Аластер мёртв, и тебе хоронить его! Твоего младшего сына! Приди в себя! Его убили ни за что! Никакое геройство не стоит подобных жертв!..» …Выдохнув, Жоан мотнула головой и чеканно, резко зашагала вперёд, отгоняя от себя ненужные эмоциональные порывы. Цокот каблуков стал грубее, стремительнее. Фредерике от вразумляющих криков сейчас не стало бы лучше ни на йоту. Всё, что она могла, чтобы не сойти с ума от горя, — это держаться за подаренную ловким умом Лорда мысль о том, что её сын погиб не напрасно. У Жоан в своё время подобной роскоши не было. Её близкие умерли без какого-либо смысла и повода, без внятной причины, став лишь случайными жертвами сумасшедших фанатиков. Кто знает, насколько легче было бы Жоан и Кристофу, фантазируй они о том, что в гибели их родных был какой-то особенный символический подтекст — героическая смерть, великая жертва, праведное спасение страждущих?.. Хоть что-то, кроме тяжёлой, изматывающей, липкой бессмысленности с привкусом пепла, которая осталась наследием после разрушения семьи Дю Белль. Страдание об утрате, лишённое высокопарности, неизбежно наполняется уродством и прозаичностью. Ежедневная токсичная отрава, в которой не за что зацепиться. Наличие же в проживаемой боли хоть какой-то высшей цели придаёт ей совершенно особенный вкус истовой праведности, уникальности, ценности. Вкупе с грандиозной миссией поддерживать священный образ погибших для выживших. Всё это помогает не сталкиваться лицом к лицу с мучительной пустотой, подменившей собой рухнувшие любовь, близость, привязанность и надежды на будущее. Изнурительное, жестокое, безжалостное ничто. Истощающее еженощно и не дающее забыть. …Кто знает, убаюкает ли жестокая месть кровоточащую рану внутри изломанного сердца Жоан? И какую роль в этой мрачной пьесе сыграет — вот так ирония — Лорд Волдеморт? Штаб? Отец? Что будет после? Кто бы дал ответ… Против воли в памяти всплыл потусторонний хриплый голос темнокожей ведьмы с испытующим, пронзительным взглядом, проникающим под кожу: «…Куда проще решить, что делать с чужими сердцами, это ты и без меня знаешь. Бесконечно сложно понять, что делать со своим. Твоё сердце может стать палачом и спасителем, Жоан Дю Белль. Камень и металл приведут тебя ко мне. Ты задашь непростой вопрос и получишь ещё более непростой ответ. А уж выбор, который тебе предстоит сделать, и вовсе чудовищен». И что имела в виду та странная женщина?***
Шагая по бетонным обломкам, покрытым слоем копоти, грязи, пыли и местами — плесени, аврор Кендра Бруствер рассеяно поглаживала объёмный живот изрядно опухшей на последних месяцах беременности рукой. Её супруг всё ещё активно участвовал в реальных операциях мракоборцев, в то время как её, ввиду деликатного положения, перевели в тыловой запас аврората и направляли на задания, не сопряжённые с потенциальной опасностью. Скукота. Неподалёку исследовали разрушенные куски камня Праутфуд, Сэвидж, Медоуз и один из Пруэттов — кажется, Фабиан, хотя их с Гидеоном легко было перепутать внешне. Теперь с Кендрой на любой чих отправляли усиленную группу реагирования, как если бы беременность враз сделала её немощной, поглупевшей и безнадежно уязвимой, а не просто чуть более ограниченной в подвижности, чем обычно. Гораздо более молоденькая по сравнению с Кендрой, застенчивая Доркас Медоуз бросала на выпирающий круглый живот, в котором уже вовсю толкался малыш Кингсли, неприлично любопытные взгляды и то и дело расплывалась в дурацкой улыбке очарованного умиления. Честно говоря, от подобного внимания в адрес собственного тела и будущего ребёнка аврор Бруствер уже успела изрядно устать, и потому надеялась поскорее разродиться и уйти со своего поста до поры до времени; а как только их с мужем долгожданный поздний первенец Кингсли подрастёт — вернуться к активной работе в аврорате вновь. С новыми силами и в полноценном статусе мракоборца, а не брюхатой матроны, с которой все носятся точно с писаной торбой. Слева раздался какой-то грохот. Обернувшись, Кендра гневно сощурилась. — Праутфуд! Нам надо исследовать зону происшествия, обнаружить улики и понять, что случилось в этом Мерлином и Министерством забытом месте! А не разнести и запачкать всю площадку! Мракоборец расплылся в виноватой улыбке и вжал голову в плечи: беременность беременностью, а о жёстком характере, склонности к хлёсткому словцу и недюжинном авторитете Кендры Бруствер среди молодых авроров слухи ходили самые разные. Попасть под раздачу не рисковал никто. И гормоны в случае этой женщины отнюдь не являлись смягчающим фактором. — Сэвидж, постарайся найти следы тех, кто устроил здесь заварушку. Кровь, слюна, остатки тканей, личные вещи… подойдёт что угодно, — скомандовала Кендра. — И возьми с собой Медоуз. Ей полезно учиться у кого-то из старших, кроме чокнутого Грюма. Коротко кивнув в ответ, немногословный Сэвидж — маг средних лет с абсолютно невыразительным, каким-то категорически незапоминающимся лицом — молча двинулся по периметру, жестами подавая сигналы посеменившей за ним Медоуз. — Кендра, у вас есть предположения, что здесь могло произойти? — вкрадчиво поинтересовался Пруэтт, тряхнув характерной для их семейства рыжей копной волос. …Гоблин, который это всё-таки из братьев?.. Память у Кендры на поздних сроках стала совсем ни к чёрту. Нахмурившись, аврор выдала очевидное: — Кто-то сцепился, безусловно. Но как, зачем и почему именно здесь — большой вопрос. Следы от непростых заклинаний. В воздухе много напряжения от остатков тёмной магии. Сэвидж отметил присутствие маггловских взрывных механизмов, уже активированных. Но в этом вопросе нам потребуется более точная экспертиза Долиша. И, возможно, консультант из подразделения по техническому сотрудничеству с магглами. — Маггловские взрывные механизмы? В магически защищённом министерском здании? — брови Пруэтта в напряжении сошлись на переносице. — На ум приходит только одна банда с подобным стилем. Не местная. Давненько я о них ничего не слышал. Они что, могут быть в Британии? — Понятия не имею, — Кендра устало вздохнула и огляделась вокруг, ища, куда бы присесть. Спину изрядно ломило от долгого нахождения на отёкших ногах. К их беседе бесшумно присоединился Праутфуд. — Надо хорошенько всё исследовать. Собрать улики, оценить масштабы разрушений. Зафиксировать следы остаточной магии. И хорошо бы понять, откуда у посторонних волшебников в принципе появилась информация о пустующих министерских зданиях. Документация этого — давно в архиве. Его когда-то использовали для динамичных тренировок новобранцев аврората. Имитация боя в закрытом помещении. Лет семь назад это было, может, восемь… А потом забросили, и нового формата использования как-то не изобрели. Эта бетонная образина долгое время пустовала и мирно зарастала плесенью. Магглы её не видят, колдунам она незачем… а тут вдруг такой повышенный ажиотаж. Как минимум две группировки узнали об этом здании. И без труда проникли в него. Это вызывает много вопросов. — Две группировки? — уточнил Пруэтт, ещё больше мрачнея. — Как минимум, — авторитетно подтвердила сказанное Бруствер. — Если здесь отметились те же проходимцы, что устраивали взрывы в континентальной Европе, то очевидно, что они не сами себя атаковали. И не в одиночку обрушили столько бетона. Да и от кого-то же были установлены взрывные механизмы на лестничных пролётах… которые, как мы видим, совсем недавно были активированы. То есть кто-то на них нарвался, заглянув на огонёк. — Звучит погано, — подал голос Праутфуд. — Так себе у Министерства с охранными чарами, если в наши защищённые здания невесть кто ходит как к себе домой. Да ещё и террористы в розыске… — аврор скривился. — Здесь не стояло какой-то серьёзной защиты, — обронила Кендра задумчиво. — Здание не бог весть какое важное. Внешний барьер на третьем этаже вообще пробит взрывающим заклинанием — оттуда явно отступали. Скорее всего, на мётлах или чём-то подобном. То есть защита у конструкции не особо крепкая. Меня больше волнует другое: как о наличии и расположении этого здания в принципе стало известно посторонним? Повисла напряжённая пауза. — Вы же не думаете?.. — осторожно начал Пруэтт. — Пока только предполагаю, — Бруствер покачала головой. — У этих преступников может быть доступ к министерским документам? Архивам? — сообразил Праутфуд. — Не исключено, — Кендра кивнула. — Это бы объяснило факт того, что они осели в Британии и их никто не может найти. Если они каким-то образом проникли в министерский архив или имеют к нему опосредованный доступ, они могут годами скрываться на невостребованных объектах британского Министерства Магии. Скрытые неплохой защитой от любых преследователей, включая наших же авроров и иностранных агентов. Вернувшийся с обхода Сэвидж, услышав последнюю фразу, многозначительно присвистнул. — Изобретательно, — в тоне мракоборца звучало одобрение. — В креативности им не откажешь, — поморщилась Кендра, продолжая на автомате поглаживать живот. Кингсли сегодня был особенно подвижен и задавал матери жару. — Но о безопасности Министерства это говорит не лучшим образом. Если мы допускаем подобные утечки конфиденциальной информации и не следим за собственными подведомственными локациями — стоит ли удивляться, что от преследования аврората годами успешно скрываются беглые террористы? Повисла неловкая пауза. Пристыженные мракоборцы с повышенным вниманием изучали носы своих ботинок и помалкивали. Да и что тут было сказать… комментарии оказались излишни. Министерство село в грандиозную лужу. И уже не в первый раз за последние годы. — Мы с Сэвиджем собрали образцы крови и кусочки тканей, — деликатно включилась в беседу Медоуз, переводя тему. — Их немного, и расположены они были совсем локально. Кто-то явно подчищал площадку после боя. Но для анализа — вполне набралось. Если где-то в хранилище есть ранние образцы для сравнения, то у нас будет возможность проверить, точно ли это те самые взрыватели. — Не уверен, что подходящие образцы найдутся у нас… — с сомнением протянул Пруэтт. — С Британией-то этих террористов не сказать чтобы что-то связывало. Я вообще удивлён, что они здесь околачивались. Если мне не изменяет память, то, согласно последним следам их терактов, тех ребят больше интересовала континентальная Европа. — Ничего страшного, — пожала плечами Доркас. — Обратимся в парижский аврорат. Зря, что ли, Дженкинс запускала эту свою международную программу сотрудничества? Медоуз лукаво улыбнулась и кинула озорной дружелюбный взгляд на Праутфуда. Тот негромко прыснул в ответ. К показательным политическим инициативам Юджины Дженкинс мракоборцы относились со сдержанной иронией. — Что ж, — крякнула Кендра, — предлагаю расходиться по домам. Час нынче поздний, а я уже голодна и устала. Чрезмерно сочувствующий взгляд вмиг засуетившийся Доркас аврора Бруствер изрядно взбесил. «Когда эта амбициозная молоденькая выскочка обрюхатится — я первая запинаю её непрошеной заботой», — мстительно подумала Кендра и направилась к выходу из вонючего бетонного склепа.***
Тёплый июньский ветер неосторожно поддел тяжёлую ткань тёмно-изумрудных штор в кабинете Милорда. Полумрак комнаты прорезал скользнувший сквозь густую тень луч света. Сияющим клинком он бесстыдно обнажил стороннему взору истинное состояние хозяина этого мрачного помещения — ещё более холодного и отстранённого, чем весь остальной Барфорд Мэнор. Антонин с лёгким беспокойством наблюдал, как его Господин, шипя и морщась, отработанным движением обрабатывает кровоточащие разрывы на бледной, восковой, испещрённой язвами и открытыми ранами коже предплечья. Осторожное внимание Пожирателя не первый год становилось спутником интимной, тщательно скрываемой от остальных обитателей штаба процедуры; развернувшаяся картина не была Антонину в новинку. И всё же столкновение лицом к лицу с последствиями многократных темномагических вмешательств, которым подверг и продолжал подвергать себя Лорд Волдеморт, каждый раз вызывало у Долохова невольное внутреннее содрогание. То, что изредка, в короткие мгновения угрюмой откровенности Милорда, дозволялось лицезреть Антонину как самому преданному стороннику и единственному, кого Волдеморт смог бы назвать каким-никаким, но другом, вызвало бы непроизвольный ужас и инстинктивное отвращение практически у любого человека. Тем ценнее для Долохова была сакральная тайна, к которой доверительно допускал его Том, демонстрируя неприглядную истину своего состояния как есть — без прикрас. В неровных отсветах алого закатного солнца, опасным свидетелем проникающего в тень кабинета, облик могущественного тёмного волшебника проявлялся совсем иначе, чем при ярком свете дня, под раболепными, пугливо-восторженными взглядами последователей. Обычно привлекательное, здоровое и молодое лицо ныне безжалостно выдавало истинные возраст и физическое состояние мага. Лорду Волдеморту было уже сорок три года. Однако в повседневности он, обласканный живительными чарами и иллюзиями, казался окружающим на десяток лет моложе. Обманчиво завлекающий облик, призванный сбить с толку, стереть остатки осторожности в собеседниках и соблазнить присоединиться к его армии волшебников любого пола и возраста. Этот свой ресурс Том не был склонен недооценивать со школьных лет. Он не раз расчётливо использовал потенциал и возможности не только своего недюжинного ума и магического таланта, но и внешних данных. Тем не менее, без применения сложной магии уникального зелья, из месяца в месяц нейтрализовавшего последствия тёмных экспериментов Повелителя и восстанавливающего искусственный, благополучный визуальный фасад, — ныне Том Реддл, не кривя душой, выглядел старше и хуже самого Антонина. Изувеченно, противоестественно. Жутко. Насколько Антонин мог судить при беглом, аккуратном осмотре исподлобья — Лорд вновь не рассчитал силы. И, очевидно, ударился в чрезмерное колдовство, разложением отразившееся на его облике. Остро прорезались жёсткие, росчерками испещряющие алебастровую кожу заломы морщин; под глазами — багровыми, алыми, нечеловеческими — залегли глубокие зловещие тени. Черты лица точно оплавились, смазались, став нечёткими. Циничный изгиб губ казался гротескным, демоническим, нечеловеческим. От нарочитых, демонстративных молодости и обольстительности — ныне в чертах мага оставалась лишь блёклая память о былом красавце Томе Реддле. Изуродованная нарывами, язвами и шрамами восковая кожа лица и тела являлась сплошь открытой раной. Вся умелая искусственная защита схлынула, вытесненная чем-то зловещим и разрушительным. Антонин отчётливо видел: в данную минуту Том Реддл — живой человек, не бессмертный могущественный маг — был не просто измотан. Он находился на пределе собственной физической и магической устойчивости. А потому срочно нуждался в целительной магии болгарских зелий — редких, драгоценных; в условиях строжайшей секретности изготовленных по индивидуальному рецепту специально для его израненного тела. Тайна самого их существования доверялась только лишь самому истовому многолетнему последователю. Сдаваясь под методичными, отточенными манипуляциями Лорда, уродливые повреждения на его торсе и руках затягивались на глазах. Оставалось обработать нарывы на спине и выпить один флакон зелья. Дать восстанавливающей — пусть временно, но всё-таки эффективно — магии разлиться по внутренним тканям и органам. Вернуть облику мага привычный глазу вид и, что самое главное, на время сдержать те неотвратимые гниение и тление, которым Лорд подверг себя при жизни, платя чудовищную цену за собственное бессмертие. Оторвавшись на минуту от своего флегматичного занятия, Том сухо ответил на не заданный Антонином вопрос: — Ритуал прошёл неудачно. Влил магии больше, чем тело могло безболезненно пропустить. Перестарался. — Важная цель, Милорд? — Хотел как можно надёжнее укрыть кольцо в Литтл-Хэнглтоне, — Реддл взмахнул бледной восковой рукой, демонстрируя крупный чёрный камень, обрамлённый золотом, — родовое наследие потомка самого Слизерина, — Попробовать на практике одно моё новое проклятие. По задумке, активироваться должно сразу же после прикосновения чужака к металлу. И без возможности последующей нейтрализации кем-либо, — маг вздохнул, поморщившись. — Но увы. На запланированную мощь ритуала мне не хватило энергии. Позже попробую ещё раз… Пока надо восстановиться. Он открыл следующую колбу с зельем. В повисшей тишине Антонин негромко поинтересовался: — Вы решили всё-таки спрятать артефакт в тайник, как и остальные? Не держать при себе? О бессмертии Господина Антонин знал единственный из Пожирателей. Не имея, тем не менее, однозначного понимания, что конкретно представляли из себя совершенные Томом обряды и какие именно предметы тот использовал для расширения собственного могущества, стоившего ему так дорого. Уже после Хогвартса Реддл поведал Антонину о нескольких уникальных артефактах, на которых зиждилось столь противоестественное для самой природы чёрное колдовство. Он коротко рассказал о кольце, дневнике и медальоне и выдал чёткие сухие инструкции на случай экстренной необходимости воспользоваться по назначению одним из вместилищ его души. Более знать Антонину не полагалось — да он и не стремился. Хотя подозревал, что артефактов было больше. — Да. Так будет безопаснее. Просто убирать кольцо в ящик комода, сейф или банковскую ячейку время от времени — было бы непростительной глупостью. А постоянно носить его на руке я не могу. Привлекает слишком много внимания. Да и особенно чувствительные к сильной тёмной магии колдуны могут почувствовать исходящий от кольца след. Это вызовет вопросы. Антонин не решился выяснять, почему укрытием для столь ценного артефакта Милорд выбрал именно Литтл-Хэнглтон, и только бесстрастно уточнил: — Необходимое для ритуала количество магии выходило за пределы даже ваших возможностей? Лорд скривился, раздражённый и вопросом, и собственной неудачей. — Мне нужно будет переработать обряд. Чтобы совершить его, например, в три этапа, а не разом. И что-то решить со способами вливания своей магии в формулу проклятья. Так, чтобы я оставался на ногах и не истощался до… такого состояния, — Том бросил брезгливый взгляд на своё отражение. — Формула сложная? — деликатно перевёл тему Антонин. — Да, весьма. Это не просто заклинание. Большой ритуал. После прикосновения вора к сокрытому предмету — проклятие должно выжечь его изнутри. В кратчайший срок обратить в пепел. Вне зависимости от защит, оберегов и магической мощи… Долохов заинтересованно приподнял бровь. — Самое сложное — сделать механизм воздействия практически необратимым. Потому что это противоречит самой сути магии: что-то воспроизведенное всегда имеет возможность быть нейтрализованным. Пусть путь к нейтрализации и оказывается порой неявным, окольным… Но даже смерть, как оказалось, можно переиграть… — Том усмехнулся. — Мне же нужен ритуал, обойти который будет фактически невозможно. А это… непростая задача. Особенно из-за ограничений этого чертового тела!.. Реддл вновь метнул злой взгляд в сторону зеркала. — Ваше тело удерживается целостным в немыслимых потоках энергии. Включая самые тёмные материи, Милорд, — отозвался Антонин почтительно. — Вы достигли непревзойденных высот в использовании магии. Не уверен, что кто-то смог бы сделать больше. — Я силён и многое умею. Это бесспорный факт, — не стал отрицать Том. В холодном, преисполненном высокомерия лице на миг проявился взвинченный, раздражённый, беспокойный мальчишка времён Хогвартса, который столкнулся с пока нерешённой задачкой и с недюжинным энтузиазмом ломал голову, чтобы придумать какой-то новый способ колдовства, ранее не изобретённый и не исполненный никем. — Однако реализация любого магического потенциала ограничена не только способностями конкретного мага — это ты и без меня знаешь, — но и физически. Рамками тела, мощью волшебной палочки, устойчивостью сознания… И их способностью проводить через себя не более какого-то определённого количества магического заряда. Мои эксперименты вознесли меня на вершину могущества. Мне удаётся связывать и использовать в разы больше энергии, чем любому из смертных. Но этого недостаточно! Я всё ещё раб дурацкой оболочки этой плоти! Которая требует еды, воды, сна, воздуха и отдыха… — перечисление сухих фактов звучало как обвинительный приговор. — И, Мордред подери, может истощаться, болеть, разрушаться, не оправдывать моих ожиданий, мешать выполнению намеченных целей! — последние слова Том цедил уже сквозь зубы, с искренней ненавистью рассуждая о земной природе своего воплощения в этом мире. — Понимаю. Досадно, — согласился Антонин. — Природа сыграла злую шутку, заключив наши души и магию в физический сосуд. Который, к тому же, слаб и смертен. Но, с другой стороны, будь вы духом, вырванным из тела, могли бы вы творить такие необыкновенные вещи, недоступные большинству? — Кто знает, — ощерился Том. Тон его стал обидчиво-злобным. — Может и мог бы… Пока не довелось проверить. Хмуро замолчав, он продолжил обрабатывать саднящие разрывы на лопатках, вынужденно выворачивая руку и с недовольной миной крутясь перед зеркалом. В какой-то момент пропитанный зельем бинт пришлось перехватить уже палочкой, левитируя, и, оглядываясь на отражение через плечо, кое-как водить неровно парящей притиркой по измученной коже. Долохов видел, что самостоятельно обрабатывать нарывы на спине — Тому очевидно неудобно. Но попросить о помощи и расписаться в собственной уязвимости вслух тот ни за что бы не сподобился. Наученный обширным опытом их прошлых взаимодействий, Антонин уже знал, как стоит действовать в подобных ситуациях: — Повелитель, позволите? Ваше время слишком ценно, чтобы тратить его на подобную рутину. Скоро собрание. Вам незачем отвлекаться на мелочи. Смерив последователя тяжёлым, испытующим взглядом, Реддл попытался отыскать в невыразительной физиономии Антонина малейшие намёки на неосторожное сочувствие — или, тем паче, снисхождение, за которые Пожирателя можно было бы со спокойной душой проклясть на месте. Взор мага проникал буквально под кожу. Очевидно, не обнаружив ничего опасного для своей гордости, он нехотя выразил согласие угрюмым кивком и всё-таки позволил Долохову перехватить парящий бинт с зельем своей палочкой. Антонин, по-прежнему удерживаясь на почтительном расстоянии, принялся неспешно залечивать следы жуткой магии. Лоскуты кожи и края язв постепенно стягивались. Спустя полминуты тишины Том — нормальным, человеческим голосом — пробормотал не то Антонину, не то куда-то в воздух: — Голова вообще летит в тартарары в последние пару дней… — Милорд?.. — Бессонница, — пояснил Реддл нехотя. — Несвойственно для меня. Трудно сосредоточиться. Мысли путаются. В голове звон, раскалывается часто. Я как будто… не совсем в себе. И это до зубовного скрежета меня раздражает, Антонин. Долохов внимательно посмотрел на Лорда. Тот и впрямь выглядел дурнее обычного — даже после вмешательства спасительной магии зелья. Изможденный, уставший и нервный. Как-то многовато эмоций в сравнении с его обычным, достаточно хладнокровным, состоянием. Это после греков его так разобрало? Неудача штаба? Смерть мальчишки Бэрроу? Переутомился? Да вряд ли… Что тогда? — Есть предположения о причинах? Когда это началось? — Да какие там предположения… — Реддл скорчил мину, преисполненную отвращения и негодования. В любой другой ситуации и с другим человеком Долохов бы даже счёл это выражение лица забавным. Но не сейчас. От Тома веяло с трудом сдерживаемой злобой, плохо контролируемым бешенством. А у него от сильных эмоций до действий — шаг короткий. Особенно если не в настроении и вымотан. Чего только стоит их последняя, с позволения сказать, беседа… После той приснопамятной легилименции — Антонину пришлось изрядно опустошить запасы зелий штаба, чтобы вернуться в адекватное работоспособное состояние. Хотя сам виноват. Не оправдал ожиданий. Провалил задание. — Я точно знаю, когда это началось, — отозвался Лорд. — И из-за кого. Механизм пока ещё только не совсем понял. Долохов не перебивал. — Дю Белль. Всё из-за неё. Антонин, при всей скупости своей эмоциональности, как ни старался, не смог сдержать удивления: — Дю Белль? А здесь-то она причём? — Бардак в её голове оказался заразителен, — холодно процедил Том сквозь зубы. — Я проник в её сознание, чтобы посмотреть со стороны, что происходило во время вашей неудачной вылазки. Проанализировать причины неудачи операции. Ну и заодно греков оценить… «И нас», — мысленно добавил про себя Антонин. Было бы наивно полагать, что зоркий взгляд их предводителя будет направлен только на противников. Действия своих бойцов через призму восприятия Дю Белль Волдеморт однозначно оценивал не менее пристально. И можно было быть абсолютно уверенными, что по заслугам и способностям — все своё ещё получат. — Легилименция прошла неудачно? Откуда такие побочные эффекты для вашего сознания? — Долохов нахмурился. — Это странно. — Могу только предполагать, — Реддл немного нервно вышагивал туда-сюда по кабинету, пока так и не надев рубашку. Привычный взгляду облик полностью вернулся к нему, сокрыв все следы мрачной лордовской тайны. — При глубоком погружении не только на уровень мыслей, но и на уровень впечатлений, переживаний — я не учёл огромную разницу в эмоциональной составляющей. Между моим сознанием и сознанием Дю Белль. — А это имеет значение? — Обычно — не особо. Но конкретно у неё в голове… — Том попытался подобрать подходящее слово. — Нечто. Как если бы с силой ударили по всем клавишам фортепьяно разом, и на фоне — скрипка играет что-то вообще другое. До кучи — барабаны с разными ритмами и где-то неподалёку бубен и гитара вразнобой. И всё это одновременно, вперемешку. На высочайшей амплитуде. Я вообще не понимаю, как она функционирует с таким потоком переживаний и чувств. Это какая-то неуправляемая какофония… До Антонина, наконец, начала доходить ирония произошедшего. — Получается, находясь внутри сознания Дю Белль, вы были вынуждены проживать и чувствовать всё то же самое, что и она? Соединиться с её переживаниями? И дать им буквально проникнуть в ваш разум? В этот момент Долохов совершенно искренне засочувствовал вяло кивнувшему Реддлу. — При этом, как я понимаю, возможности справляться с этим содержанием так, как справляется сама Дю Белль, у вас не было. Просто потому, что для вашего сознания — оно очевидно инородно. И ваш разум банально не был приспособлен для такого рода эмоциональных амплитуд. Мерлин, ну и ситуация!.. Нарочно не придумаешь! Антонин из последних сил постарался сдержать нервный смешок. — Именно, — угрюмо подтвердил Том. Обсуждая всё это, он явно начинал раздражаться. — Я оказался внутри её головы со всем сопутствующим содержанием. И меня попросту затопило. Долохов мысленно покачал головой, всуе поминая Жоан. Это ж надо было умудриться — довести Волдеморта до белого каления при всех возможных раскладах: и не давая проникнуть ему в своё сознание, и пропустив его туда! Да у Дю Белль просто талант действовать Милорду на нервы… — Но ведь прошло уже несколько дней… — пробормотал себе под нос Антонин, всё ещё удивлённый случившимся не меньше Лорда. — О чём и речь, — мрачно подытожил Том. — В меня будто проникла неконтролируемая зараза. Я ощущаю всё в десятки раз острее, чем обычно… И даже дать название большинству из того, что во мне происходит, я не могу. Это какая-то хворь, дрянь, уродство! — он уже шипел. Глаза пылали алым. — Хуже всего то, что я не могу в достаточной степени себя контролировать. Ни свой сон, ни свой разум, ни свои рассуждения… Голова взрывается. Бесперебойное жужжание чего-то инородного. Бурлит и не даёт думать. — А как-то… вылечиться, — Антонин осторожно подбирал выражения, — от этого можно? Сама же Дю Белль как-то живёт? Умеет всё это чувствовать и не сходить с ума. — Предлагаешь обратиться к ней за советом? — съязвил Том. — Ну или, может, есть какое-нибудь заклинание, чтобы вытолкнуть это из себя? Успокаивающие зелья?.. Предложил — и сам испугался. Мордред! Ну какие Успокаивающие зелья он рекомендует! И кому!? — Будем считать, что про зелья для впечатлительных девиц я в свой адрес не слышал, — процедил Том. Они помолчали. — Я надеюсь, что это пройдёт само, — наконец негромко отозвался Лорд. Облокотившись на подоконник, он смотрел в окно — задумчивый, отстранённый. Солнце уже село; на Барфорд опустился прохладный сумрак. — В конце концов, рано или поздно мой разум либо переработает этот потоп, либо найдёт способ от него избавиться. Антонин не ответил, думая о своём. Судя по всему, то, с чем столкнулся его Повелитель в сознании Жоан Дю Белль, — это то, чем сам Том Реддл был в изрядной степени обделён с самого детства. Чувственный мир. Привязанности. Переживания. Антонин, впрочем, тоже всегда был сдержанным и суховатым — что ему не раз припоминали в узком семейном кругу. Может, потому они и сошлись с Томом на младших курсах и оставались рядом до сих пор. Назвать себя знатоком людских душ и эмпатом — у Долохова бы язык не повернулся. Он куда больше был человеком мысли и действия. Стратегом. Координатором. И от длительного нахождения рядом с той же Дю Белль его тоже иногда потряхивало (хотя, на его взгляд, по сравнению с неугомонной порывистой Беллой, беснующейся в приступах ледяного гнева Кларисс, частенько тревожно причитающей Фредерикой или скатывающейся в откровенные истерики Друэллой — Жоан умела быть прямо-таки образцом сдержанности). Тем не менее, несмотря на свой замкнутый и не особо дружелюбный характер, в общении с людьми Антонин иногда интуитивно понимал, откуда ветер дует. И какая-никакая эмоциональная амплитуда ему доступна была. У Тома же… всё обстояло сложно. С самых ранних лет. Разумом он многое подмечал, безусловно. Умел анализировать, использовать в своих целях. Манипулировать, находить слабые места людей. Мотивировать и подводить к нужным ему результатам. Но проживать что-то сильное самому, по-человечески… Мордред его знает. Вряд ли. Долохову трудно было судить или всерьёз рассуждать о таких тонких материях. Тут и впрямь какая-нибудь Дю Белль справилась бы получше… Беллатрисе вон она вправляла мозги вполне успешно. В общем, с умениями Жоан — Антонину явно не тягаться. И всё же, какие-никакие базовые аспекты относительно эмоций окружающих — он с годами замечать таки навострился. И тем удивительнее ему подчас казалась выборочная слепота Тома. Понимая многое о жизни и магии совершенно блестяще — в чём-то отдельном Лорд оставался решительно несведущ. Это порой до глубины души поражало даже закаленного их регулярным общением Долохова. Мерлин, да даже исходя из сухой логики и фактов, можно было предположить, что называется, «на входе», что примерно творилось внутри Дю Белль сразу после возвращения с вылазки!.. И сколько сильных чувств в ней поднялось. Неудивительно, что Милорда буквально скрутило от встречи с подобным чужим потоком внутри себя. Том ведь не лукавил. Не преувеличивал. Правда не понимал. Возможно, растерялся. Разозлился. Испугался?.. Того, что хлынуло в его разум извне. Антонин бросил быстрый взгляд на заметно напряжённого Реддла. Опасно заведённого. Как бы он в таком состоянии не пошёл отыгрываться на Дю Белль… Чем она виновата, в конце концов? На операции себя вела более чем разумно. Штабу помогает. И как маг защиты, и даже вон целительница из неё сносная. Суммы их семья, опять же, спонсирует немалые. Воевать девчонка совсем не умеет, это да… Но от неё как бы и не ждали. Бойцов в рядах Волдеморта и без того хватает. Пока Антонин размышлял о способностях и ограничениях своего Лорда — молча, конечно же, — тот наконец отошёл от окна, потянулся восстановленной рукой за рубашкой и начал одеваться. Приближалось время собрания. Штабу многое необходимо было обсудить. Быстрый стук в дверь нарушил повисшую в комнате паузу и перебил негромкий шорох ткани. Кто-то с той стороны явно был взволнован и в нетерпении стремился попасть в кабинет. — Эйвери, наверное, — пробормотал Том. Длинные бледные пальцы защёлкивали запонки на манжетах. Оставалось только застегнуть пуговицы взмахом палочки, и можно будет выдвигаться. — Я не успел ему сказать, что собрание переносится в библиотеку. Антонин запоздало подумал, что Теобальд вряд ли бы так настойчиво тарабанил в дверь. Да и в целом, скорее всего, предпочёл бы дождаться Лорда, не воспроизводя лишних звуков. До озвучивания этой мысли вслух дело не дошло: Лорд бросил короткое «Да», дверь стремительно распахнулась, и через порог впорхнула в кабинет запыхавшаяся и растерянная Жоан Дю Белль. Даже у густого сумрака кабинета не было ни единого шанса скрыть неровный алый румянец, заливший её лицо после неизбежного столкновения взглядом с так до конца и не одевшимся Милордом. Уже не надеясь, что их сегодня пронесёт от карающей колючей бури, Антонин лишь устало прикрыл глаза и приготовился к неизбежному.