Что тебе десять казней египетских? Гром, молнии, огненный град С неба падают желтые листики Жизней, прожитых невпопад Что тебе темнота, когда Нет нужды в пламени свечи Не пугает кромешный ад И нашествие саранчи Мне ни к черту лечить бессонницу Проще просто больше не спать Что мне голод? Мне есть не хочется Мне не хочется вспоминать RAVANNA, «Саранча»
Ночь выдалась бессонной и нервной. Несмотря на все выкуренные пахитоски и по-своему пасторальное течение диалога с Волдемортом в начале, всё произошедшее в конце — выбило Жоан из колеи напрочь. Как только маг аппарировал прочь, она поспешно покинула беседку, практически бегом вернулась в свою спальню и с громким хлопком закрыла дверь, на всякий случай запечатав ту парой дополнительных запирающих заклинаний. Как будто бы Лорд мог вернуться и продолжить свои обличительные тирады. Как будто бы запирающие заклинания его остановили бы. Дело было не в его физическом присутствии. Хотя, конечно, кому Жоан врёт: это тоже всё усложняло. Но куда сильнее угнетало то, как Волдеморт каждый раз умудрялся пробраться ей в подкорку. Выворачивал шиворот-навыворот все известные истины, разрушал все опоры и понятные знания о самой себе, других и мире. Он мыслил в каком-то абсолютно альтернативном от большинства ключе. Логику этого ума было невозможно постичь, а уж о морали и говорить не приходилось. Но, что хуже прочего, Лорд умел быть чудовищно, неотвратимо убедительным. Моментами Жоан казалось, что она начинает терять собственный рассудок. Собственные мысли, представления и суждения. А на их место — незаметно, аккуратно, исподтишка — встают совершенно чуждые тезисы. Которые, Мордред, каким-то непостижимым образом начинают ощущаться уже личными, а не инородными, навязанными. Чёртовы сорочку и пеньюар Жоан в спальне сразу же скинула, переодевшись в закрытый белый хлопок длиной до стоп. Как-то в этом было… побезопаснее. И плевать на жару. Тем не менее, чувство собственной обнажённости оставалось устойчивым. Преследовало, взвинчивало, не давало уснуть… И речь шла вовсе не об одежде. Она вывела Лорда из себя, это точно. На сей раз — всерьёз. Но чем конкретно?.. Пока оставалось непонятно. Однако то, какое бешенство разливалось в пылающих алым глазах, не оставляло места для сомнений: Жоан перешла какую-то не очень ясную ей самой, но очевидно важную грань. На которой терпение Волдеморта дало крен. И в отместку — он от души прошёлся по ней, безо всяких сожалений и снисхождения вспоров и изувечив ей нутро. Хорошо, что хотя бы только вербально… Тем не менее, Жоан шкурой чувствовала, что, пискни она что лишнее, — и агрессивные слова перешли бы в не менее агрессивные действия. Более того, ей было сложно судить, что напугало бы её больше: если бы Лорд послал в неё какое-то опасное заклинание — или буквально сомкнул длинные бледные пальцы на шее? Ярость, которая исходила от тёмного мага пульсирующими в воздухе волнами, открывала простор для самых пугающих фантазий. Насильно уложив себя в кровать, Жоан попыталась переключиться. Так, как учила когда-то мама. Вспоминала расслабляющие напевы медитаций, мысленно плела в голове бесконечные вязи защитных чар — как вязание, только вместо пряжи — магия, — воспроизводила в памяти ноты знакомых мелодий на фортепиано, думала о пресловутом «хорошем» и даже готова была считать овец, книззлов и лепреконов, лишь бы забытье наконец снизошло. Проворочавшись практически до утра, Жоан, наконец, отключилась. Сны её были поверхностными и беспокойными. Улыбающийся Аластер Бэрроу махал рукой, а затем растворялся в странном белёсом тумане. Кажется, сквозь молочную пелену можно было разглядеть чьи-то длинные извивающиеся щупальца. В том же тумане рядом с Аластером бродила Кристин в больничной сорочке Сан-Бурлона. В глазах подруги детства не было никакого выражения, отросшие светлые волосы струились по плечам как у утопленницы. Рексенор Аманатидис на фоне бетонных стен, перепачканных кровью, смотрел на Жоан в упор, демонстративно медленно делая пасс кистью в золотых перстнях; по обе стороны от него расходилось неудержимое пламя. Рабастан с бесстрастным, скучающим лицом поджигал незнакомый кирпичный дом, из которого слышались крики и испуганные возгласы на испанском. Вновь тот же запах палёных тел и крови, который преследовал Жоан с Ле Лодж. Последним, что она запомнила из сна, были пронзительный взгляд темнокожей прорицательницы из Каталонии и испещрённая шрамами рука в многочисленных браслетах, которая тянулась к шее Жоан.***
Утро принесло необходимое понимание — жаль, не облегчение. Ещё раз прокрутив в воспоминаниях за одиноким полуденным чаем их диалог с Лордом — на трезвую от эмоций голову, — Жоан быстро вычленила, в какой момент в их беседе всё пошло не так. И откровение, выведенное из последовательного логического анализа, оказалось поистине поразительным. Ибо меньше всего от Волдеморта можно было ожидать… такого. Что ещё явно не раз предстояло обдумать и как-то вписать в уже имеющуюся систему координат постепенно составляемого портрета Тёмного Лорда. Но не эта мысль являлась для Жоан трудновыносимой. Отнюдь. Потому что куда меньше неожиданного хода Волдеморта в свой адрес она могла ожидать настолько глупую, неадекватную ответную реакцию от самой себя. С негромким стоном сожаления осознав, что повела себя как форменная идиотка, Жоан, не сдержавшись, шлёпнула себя по лбу и выругалась; французкая брань, кажется, начинала занимать половину её обиходной лексики в принципе. Повздыхав от своей же невольной дурости и тоскливо посоображав, а что, собственно, ей следует делать дальше при таком-то неблаговидном раскладе, она в конце концов нехотя поволокла ноги в сторону лордовского кабинета. На деликатный стук никто не ответил. Удивлённо вскинув брови, Жоан постучала повторно, погромче. Ничего. Она аккуратно подёргала бронзовую ручку, уже готовясь выслушать все едкие комментарии о своих манерах… но дверь оказалась заперта. Странно. Выйдя в сад, Жоан увидела на тренировочном корте Долохова, обоих Кэрроу, Беллатрису с Рудольфусом, Каркарова, Джагсона и Макнейра. Нарцисса с младшим Малфоем — ну надо же какие гости, а где же Эван Розье? — сидели на смотровой скамье и непринуждённо болтали. Отца не наблюдалось. Пожиратели пока попарно разминались, больше оттачивая технику движений, нежели атаку-защиту. Жоан помахала Антонину и дружелюбным жестом подозвала его, очаровательно улыбаясь. Кислая мина на небритой физиономии болгарина не оставляла сомнений о степени радости их встрече. — Чего тебе, принцесса? — недовольно поинтересовался Долохов. — Занят я, не видишь? Всё-таки есть на свете вечные вещи, заключила Жоан: приветливость и доброжелательность Долохова неизменно предоставляли окружающим флёр давно заброшенного склепа. — Вижу, — Жоан кивнула и улыбнулась шире. — Отвлеку буквально на минутку, и иди дальше запугивай народ, невинная овечка. — Ну? — свёл кустистые брови у переносицы Долохов. — Не нашла Милорда в кабинете. Ты не знаешь, он в штабе? — Не в штабе. — А когда будет? — Не отчитывается. Жоан вздохнула. — Степень твоей информативности поражает воображение. Ну в самом деле, клешнями из него, что ли, тянуть? — Тебе зачем? Вопрос какой? Я замещаю, — коротко бросил Антонин, оглядываясь обратно на корт. — Никакой. Мне по делу. Тонкие паучьи пальцы Долохова нетерпеливо покручивали палочку из тёмного дерева. Та выдавала беспокойные искры, как и её владелец, заметно рвалась в бой. Ну конечно, упырю только подавай свежей крови! Кэрроу и молодняк сегодня бодро попрыгают… — Я не решу? — Вряд ли, — заверила Жоан честно, стараясь на нервах не хмыкнуть. Оскал у неё на лице и так выходил кривым. — Я тебя услышала. О графике Лорда ты не осведомлён, всё поняла. Пойду делать амулеты для боёв. Вы сейчас последние разнесёте. — В отъезде он, — тощие острые плечи Долохова приподнялись как у летучей мыши. — Больше ничего не знаю. У Повелителя дел невпроворот, по всему континенту. Если с чем несерьёзным, то не лезь к нему лишний раз. У него и без твоей дури есть о чём голове болеть. — Мммгм… — промычала Жоан что-то невразумительное в ответ. Вот как. Вчера ночью наедине наговорил ей пусть и заслуженных, но гадостей, выпотрошил эмоционально наизнанку, навёл в душе смуту, выкурил половину её портсигара, не говоря уже о подобии флирта, и просто… уехал? Да ещё и когда Жоан сама его ищет, чтобы вслух признать свою неправоту и извиниться? Просто сказочно!.. — Хорошей тренировки, Антонин. Не калечь ребят сильно. У нас не все зелья в наличии, вы расходуете запасы как проглоты. — Да кого тут покалечишь!.. — с заметным раздражением процедил Долохов, посмотрев на Жоан недобро. Казалось, где-то за десятью масками своей непроницаемости болгарин был искренне раздосадован. — С тех пор, как ты впихнула свои предохранители, у нас не кровавые битвы, а беготня друг за другом с едва заметными вспышками. — Бедные! — округлила глаза Жоан. — Этак ж вы все выживете и окажетесь полезными в реальных боях! Горе-то какое! — Чеши отсюда, дипломатша, пока на щиты не поставил, — миролюбиво порекомендовал Антонин, ощерившись и покрутив палочку в руках уже куда более демонстративно. Чертыхнувшись, Жоан с прямой спиной и сжатыми челюстями пошла обратно в особняк. Что ж… Лорда в штабе нет. Значит, сходит извиниться в другой раз. У неё и без Волдеморта своих дел навалом.***
Две недели штаб жил в привычном режиме — весьма активном, хотя и без серьёзных происшествий. Кто-то приезжал, кто-то отбывал восвояси по поручениям, кто-то задерживался на тренировки и совещания, кому-то просто нравилось проводить время за городом. Благо что лето в этом году выдалось в Суррее на редкость удачным: тёплым и сухим. Нарцисса, со свойственным ей природным очарованием, попеременно выгуливала по обновлённому саду Барфорда и нареченного Люциуса, и спущенного сверху Эвана Розье — на титулованного папашу которого делались значительные, хотя пока и низкоперспективные ставки. Периодически к ним присоединялась немногословная и колючая Андромеда, комментировавшая всё происходящее с заметным сарказмом, но чаще — Белла с Рудольфусом. Эти двое, похоже, по итогу меж собой недурно ладили и коршунами следили за корректным выполнением Нарциссой указаний, полученных от Сигнуса Блэка и Волдеморта. Жоан без Кларисс было не так интересно среди молодёжи: всё-таки с ирландкой в силу возраста и опыта им было проще найти общие темы для обсуждения. А потому к прогулкам младших ребят Жоан присоединялась не то чтобы часто. В такие дни ею наиболее остро ощущалась щемящая, опустошающая нехватка Кристин, с которой когда-то они проводили в Живерни вместе целые дни напролёт — бесконечные и прекрасные. Делясь сокровенным, разговаривая о личном, сплетничая о мальчишках (одним из которых был старший братец Жоан), смеясь над всем подряд и строя огромные планы на светлое будущее. Увы, пока из Сан-Бурлон по-прежнему приходили всё те же безрадостные письма: «никаких изменений в состоянии мадемуазель Марбо; наблюдаем и ждём». Отца на территории Барфорда Жоан почти не встречала: Кристоф предпочитал проводить время со «старшей лигой» и упражнялся в боях, восстанавливая и развивая утраченные практически навыки, — пока с максимальной защитой и на самых строгих ограничителях. Жоан же пропадала то в местном подобии лазарета, то за изготовлением очередного инвентаря, то за покупкой необходимого для нужд штаба, то за чтением книг. Рутина, рутина, рутина… Ещё и Рабастана опять куда-то выслали из штаба. Кто, куда, зачем — никакой информации… Своим праздным интересом Жоан старалась никого не донимать. Антонин организовывал небольшие собрания и все тренировки сам и точечно координировал действия людей — не без помощи Малфоя с Ноттом. «Правая рука» Лорда методично вершила своё дело, пока остальные конечности, голова и туловище Волдеморта отсутствовали. Вопросов, куда делся Повелитель, никто в штабе предусмотрительно не задавал: недружелюбной рожи Долохова и лаконичного «Милорд занят, в отъезде» всем хватало с лихвой. Охоту любопытничать тут явно не приветствовали. За это время Жоан отправила Кларисс три письма, ещё по одному — Фредерике и Себастьяну, не получив, тем не менее, ни на одно ответа. Впрочем, она и не ждала: Бэрроу сейчас очевидно было ни до кого. Когда они вернутся обратно в Барфорд после похорон Аластера — и вернутся ли вообще, — было не ясно. Хотя, с учётом того, как искусно Лорд прошёлся по мозгам Фредерики, влив туда нужные ему тезисы, — скорее всего, ирландцы всё-таки объявятся на пороге штаба вновь. Вряд ли волдемортовская обработка и умение профессионально переворачивать факты в удобную ему сторону миновали Аллена, Себастьяна и Кларисс. Они слишком полезны штабу и слишком многое знают. А значит, так просто их никто никуда не отпустит. Что-что, а играть на чужих эмоциях ради выгоды Тёмный Лорд умел блестяще. Оратор, мать его… Поэтому все эти неглупые и небедные люди изначально и собрались в штабе под его командованием. И продолжают делать своё дело, даже когда лидер отбыл в неизвестном направлении на неизвестный срок. Не то чтобы Жоан это очень волновало.***
Перемещение из Франции обратно в британский Суррей далось ему не очень-то просто и уж тем более — не приятно. И дело было не только в трансгрессии на большое расстояние с использованием портала, деньги на который ему любезно выделил так называемый «штаб». С физическим дискомфортом от перемещений Мишель, часто путешествовавший по работе, свыкся уже давно: это не было какой-то новинкой. Однако конкретно в это место и к этим людям ему возвращаться не хотелось. Особенно с учётом того, чем они тут занимались, и во что — в силу собственной не то ответственности и любезности, не то просто наивности и глупости — теперь ввязался сам Мишель. Приглашение от Кристофа Дю Белля в Британию с крайне туманным описанием цели их встречи удивило Де Вержи сразу при получении. Несостоявшийся тесть утверждал, что крайне нуждается в экспертной помощи Мишеля как профессионала. Что дело важное, срочное и — здесь явно стоило насторожиться — абсолютно секретное. Получи он такую весточку от кого угодно ещё, Де Вержи, вероятно, просто проигнорировал бы запрос, ответив сухой и дипломатичной отпиской. Но с семьей Дю Беллей их род связывала не только давняя дружба, но и обсуждение потенциального соединения семей — хоть и не увенчавшееся успехом. И потому Мишель счёл, что вполне может потратить некоторое время на разбирательство в секретном вопросе Кристофа. Плату за его исследовательские труды посулили какую-то баснословную — и это был второй повод для настороженности, который он, увы, проигнорировал. Отдельно Мишеля манил тот факт, что в письме упоминалась потенциальная неразрешимость поставленной задачи. Дю Белль утверждал, что магия, о которой идёт речь, нигде не упоминается: подходящих сведений ни он, ни какие-то его «знакомые» найти не смогли. И потому им требовались «узкая специализация и нетривиальный взгляд настоящего эксперта», который «смог бы найти что-то поистине стоящее, недоступное простому обывателю». Звучало заманчиво и, без преувеличения, лестно. Ибо во всём, что касалось его работы, Мишель был невероятно вовлечён, заинтересован и активен: он поистине горел любимым делом. С чем большей загадкой или сложностью он сталкивался, тем пропорционально сильнее росли его азарт и желание разобраться. Его личная ахиллесова пята. Многим специализация Де Вержи казалась скучной — сокурсники и коллеги не понимали, как он не помирает от тоски, часами копаясь в многочисленных свитках или пропадая в лабораториях… но они просто не удосужились разглядеть суть. Пока авроры расследовали преступления, Мишель — расследовал магию. Он находил способы разобрать импульс магической энергии буквальной до атомов, провести заряд нужной формы и эффективности через определенные предметы и создать на основе этого по-настоящему уникальные артефакты. Как минимум, именно он и его команда почти добились того, чтобы для трансгрессии на дальние расстояния можно было использовать не только драгоценные металлы. Какие просторы это откроет для путешествий магов в будущем!.. Финансово и физически доступных, без потерь и последствий… Сказочные перспективы! И всё — благодаря его труду. Мишель всю жизнь был увлечённым мечтателем. Вот только в его мечты никак не вписывалось то, с чем он столкнулся в этот раз. Разговор с Кристофом при первой встрече внёс не так много ясности. Ещё меньше ясности внесло то, что с Де Вержи сразу же взяли целую серию магических клятв о неразглашении. И только потом незнакомые во Франции, но явно высокопоставленные в Британии люди обтекаемо описали Мишелю, о чём именно идёт речь. Как будто тестируя, насколько он будет готов погружаться в контекст дальше и разбираться глубже. Уже на этом этапе разговор вёлся о пролитой крови. Если бы Де Вержи был менее неравнодушным, менее азартным и менее чутким к проблемам других людей — а в глазах того же Дю Белля он прочитал отчетливое отчаяние, — Мишель бы разумно и предусмотрительно отказался. Но весь ореол таинственности, эмоциональная просьба давнего друга семьи, большие деньги и то, что речь шла о какой-то действительно увлекательной загадке, сделали своё дело. Де Вержи согласился. И — законопослушный, порядочный, воспитанный и миролюбивый, — истово содрогнулся, узнав больше. Ещё больше он содрогнулся, узнав, насколько серьёзно во всём происходящем замешана Жоан. Он давно не питал к ней возвышенных чувств, со временем пережил их публичный разрыв и сопутствовавшее ему унижение, практически не думал о бывшей пассии, за исключением новостей о смерти Матильды и Роберта, с которыми вся семья Де Вержи была хорошо знакома и горевала вместе с половиной магической Франции, и в принципе благополучно жил свою жизнь — довольно счастливую, к слову, ведь по итогу Мишель нашёл себе действительно замечательную и понимающую его жену. И, тем не менее, когда его, наконец, представили некоему «Лорду Волдеморту» (где такие титулы дают, интересно) и тот — холодно, изучающе глядя в упор на исполнителя, — предоставил Мишелю Омут памяти, в котором уже переливались поистине чудовищные воспоминания, принадлежавшие именно Жоан, Мишеля практически вырвало после просмотра. Хотя к эмоционально неустойчивым людям он себя не относил никогда. Представить, что Жоан — улыбчивая, порывистая, смешливая, яркая, манерная, — могла своими глазами видеть подобное, Де Вержи удавалось с трудом. Изувеченный труп светловолосого юноши и процесс того, как этот труп появился, — точно последнее, что предназначалось для глаз любой благовоспитанной леди. И пусть Жоан Дю Белль к этой категории всегда можно было отнести с большой натяжкой, да и странностей в её агрессивном характере хватало с лихвой, вся эта жуткая сцена была категорически отвратительной и противоестественной. Как и тот факт, что Дю Белли в принципе связались с убийцами. И сами собирались убивать. Жоан собиралась убивать. Собственноручно. Уложить это в голове Мишель не мог никак. Это было что-то за гранью его повседневной реальности, состоявшей из свитков, лабораторных исследований, опытов трансформации предметов и кропотливого изучения магии. В его мире никто не умирал, никто не горел заживо, никто не становился жертвами теракта, никто не преследовал убийц своей семьи, никто не присоединялся к подпольным организациям, чтобы совершать преступления. Мир Жоан и Кристофа Дю Беллей теперь был иным. И от этой трансформации, от изменившихся выражений лиц обоих по позвоночнику у Де Вержи струились липкие капли пота, никак не связанные с жаркой погодой в Барфорде. Ничего общего у этих двух незнакомцев с теми людьми, которых он раньше знал по светским приёмам, своим ухаживаниям и приветливым чаепитиям, — не было. Смерть явно необратимо меняет что-то внутри человека. Особенно смерть насильственная, несправедливая. И в Барфорд Мэноре, очевидно, собрались люди, готовые быть причиной таких смертей. Склизкие ледяные черви бесперебойно ворочались в желудке каждый раз, когда Мишель вспоминал и о том, кто руководил всеми процессами в этом месте. У них было не так много персональных диалогов с Лордом Волдемортом — и, положа руку на сердце, Де Вержи был этому искренне рад. Ему становилось по-настоящему некомфортно в присутствии того, кого Кристоф с благоговением представил как «предводителя штаба». Лорд Волдеморт выказывал безупречные, отточенные манеры, лаконично и информативно отвечал на возникавшие у Мишеля вопросы и сдержанно демонстрировал готовность к сотрудничеству. Но интуиция Де Вержи, дыбом поднимая волоски на загривке, вопила о том, что за любой неверный шаг, за любую оплошность, которая гипотетически поставит деятельность «штаба» этого Лорда под угрозу, — сей участливый джентльмен Мишеля попросту похоронит. Не фигурально, а вполне себе буквально. И от трупа его останется вряд ли больше, чем от трупа того же светловолосого юноши, чью загадочную смерть от загадочного артефакта, который нигде в известных источниках не упоминался, Мишеля и пригласили исследовать. Де Вержи сразу же услужливо заверили, что он в любой момент сможет завершить свою работу в штабе на любом этапе. Что всё взаимодействие абсолютно добровольно, хорошо оплачивается и вообще пойдёт на пользу благого дела — ведь чистокровным как-то нужно защищаться от имеющегося у террористов неизвестного оружия. И, глядя на Дю Белля, Мишель понимал, что Кристоф искренне верит в то, что говорит. Вот только одного внимательного взгляда на Лорда Волдеморта хватало, чтобы даже не столько понять, сколько почувствовать, что попавшее в руки этого мага раз — больше оттуда не выскользнет. По крайне мере, добровольно. Тот факт, что та же Жоан Дю Белль, которая ранее не рискнула бы замараться примерно ни в чём и повседневно делала лишь то, что сама считала нужным, теперь послушно выполняла чьи-то приказы, без ограничений спонсировала с отцом всё происходящее и оказывалась в местах типа той бетонной коробки из пыли, грязи и крови в окружении покойников и убийц, — давало Мишелю отчётливое представление, что Лорд Волдеморт, при желании, гнёт даже сталь. И личная воля людей его волнует чуть менее, чем никак. А значит, Мишелю стоило как можно быстрее разобраться с поставленной задачей, коль уж он сдуру из-за своей порядочности ввязался в эту авантюру, и найти подходящее решение вопроса, повисшего немой паузой перед этими людьми. А после — отбыть восвояси. И больше никогда не видеть ни Лорда Волдеморта, ни, по-хорошему, Дю Беллей.***
Он нашёл её в большой светлой зале, где почему-то было мало мебели — как будто помещение для чего-то расчищали или готовили к ремонту. Жоан примостилась на сливовом бархатном диване и методично, сосредоточенно водила палочкой над какими-то компактными предметами, разложенными небольшой горкой на журнальном столике подле. Неяркие вспышки удачных заклинаний стирали продолговатую морщинку заметного напряжения с переносицы. Бежевое летнее платье в белый горошек напомнило Мишелю наряды его матери, которые та носила несколько десятилетий назад — какой-то ретро-фасон. На подлокотнике дивана аккуратно уместилась пепельница с несколькими окурками. Как некультурно… — Здравствуй, — Мишель галантно склонил голову, приветствуя ту, что из давней знакомой волею чудного случая вновь стала недавней. Встрепенувшись от неожиданности звука его голоса, Жоан чуть вздрогнула и подняла на Де Вержи растерянный взгляд. Она заметно запнулась, словно не успела сообразить, как стоило реагировать на внезапное появление Мишеля посреди Барфорда. В конце концов, он отсутствовал в поместье три недели, а их приснопамятная встреча с Жоан после нескольких лет взаимной тишины выдалась донельзя специфичной. — Привет, — наконец отмерла Дю Белль, с некоторой неловкостью возвращаясь к своему медитативному ремеслу. — Чем ты занята? — нахмурился Мишель, окидывая изучающим взглядом россыпь барахла. Какая-то система в этом определённо была, но какая именно — он ещё не понял. — Готовлю инвентарь для тренировок, — пояснила Жоан равнодушно. Лицо её сделалось непроницаемой маской — безличной и ровной, как гладь стоячей воды в озере. — Ребята упражняются, папа тоже. Нужны ограничители на палочки и защита. Меньше лечить потом. — Вот оно что, — Мишель улыбнулся и присел в такое же сливовое кресло рядом — достаточное расстояние для соблюдения этикета между джентльменом и дамой, — после чего поставил свой извечный походный саквояж справа от журнального столика. — Это мне знакомо. Мы с коллегами делали подобное лет семь назад, на заказ для Шармбатона. Для школьных занятий по искусству дуэли, — уточнил он. — Чтобы ученики друг друга случайно не перебили в запале. Но материалы использовали совсем другие. — Да, про материалы я знаю, — вздохнула Жоан как-то устало и торопливо сдула упавшую на скулу прядь волос. — Но то, что широко распространено и используется во Франции, в британских лавках — днём с огнём не сыщешь… оказывается. В принципе, на практике разница небольшая — инвентарь всё равно исправно работает. Так что мне отличие сырья не мешает. Мишель молча разглядывал её, вновь отмечая, насколько другим было лицо напротив. Не в плане черт, нет… они оставались прежними. Но мимика, взгляд, жесты, поза тела — всё это было ему практически незнакомо. Он толком не знал эту Жоан Дю Белль. Хотя и прошлую знал слабо. Решив, что стоит перейти непосредственно к делу, он ровно озвучил: — Моя семья получила твоё письмо с извинениями. Мягкие женские плечи под бежевыми рукавами-фонариками в горошек непроизвольно дёрнулись. Жоан промолчала, отведя взгляд. — Я тоже прочитал, — продолжил Мишель. Он рассеянно улыбнулся, смягчая общую неловкость. Оливковые глаза оторвались от созерцания инвентаря, на сей раз — прямо встретившись с его светло-серыми. — Признателен, что ты нашла время, — Жоан по-прежнему не говорила ничего, лишь внимательно слушая и разглядывая его чуть более пристально, чем на их свиданиях. — И считаю важным предложить завершить на этом все наши разногласия. Право слово, они ни к чему. Много воды утекло с тех пор. Как ты на это смотришь? Мишель умолк и, протянув руку к содержимому стола, с любопытством принялся изучать распространённые в Британии материалы. Судя по цвету и фактуре, похоже на свинец и плетение из меди. Негусто. Во Франции же, славившейся обилием полезных ископаемых, для такого рода артефактов преимущественно использовали литий и тантал. Наладить бы английскому Министерству Магии нормальный импорт, в самом деле… Наплодили бюрократии и сами же страдают. — Буду рада, — тихо выдавила Жоан в ответ, вновь отводя глаза. В уголках губ притаился намёк на улыбку, и непроницаемая маска, кажется, неуловимо расслабилась. — Я написала искренне. Меньше всего всё это время Мишель полагал, что именно этой девушке может быть совестно — да что там, похоже, даже стыдно — за некрасивое, грубое расставание с ним. Кто бы мог подумать пару лет назад… Жизнь точно полна парадоксов и сюрпризов. — Я зашёл к тебе по небольшому делу, — произнёс Де Вержи, деликатно переводя тему. В конце концов, его всегда учили, что ставить женщину в неловкое положение — неприлично и не красит джентльмена. — Не что-то серьёзное, — поспешил успокоить он, потому что волновать женщину джентльмену тоже не пристало. — Но решил, что этот вопрос также пора закрыть. Сам бы не вспомнил, но обстоятельства подстегнули. Жоан вопросительно посмотрела на него, ожидая продолжения. — Моя супруга разбирала вещи в поместье и нашла кое-что, что предназначалось тебе. Вопрос в лице Жоан проявился ещё заметнее; брови приподнялись вверх, глаза расширились от удивления, и даже некий булькающий звук вырвался очевидно против воли. — Мне? Что-то из твоего дома? — казалось, Жоан изумилась и растерялась окончательно. — Ну, точнее сказать, из кладовой, — рассмеялся Мишель, тщательно контролируя громкость звука. Они были в помещении только вдвоём, но установленные правила этикета никто не отменял. Не дожидаясь дальнейших расспросов, он достал палочку, открыл зачарованный замок саквояжа и заклинанием приманил из глубины расширенного магией пространства три запакованных в коричневую бумагу прямоугольника разных форм и размеров. — Ты знаешь, вопросов у меня не поубавилось, — честно протянула Жоан, оглядывая свёртки с недоверием. — Не сомневаюсь, — продолжая тихо смеяться, покачал головой Мишель. — Сейчас покажу и объясню. Подняв палочку вновь, он осторожно разрезал обёрточную бумагу и тесёмки, бережно извлекая содержимое. На журнальный столик легли три картины в лаконичных рамах. Изображение на них было одно и то же — отличались лишь ракурсы и размер. Жоан негромко ахнула и, отложив свою палочку в сторону, протянула руки к портретам. — Но это же… — Да, — довольно подтвердил Де Вержи. — Ты. Правда, образца почти трёхлетней давности. На композиции из мастерски написанных портретов — художника Мишель выбирал лично — красовалась праздничная, довольная Жоан. Полумрак, алые розы в вазе, бархатная софа, фруктовая тарелка, бокал мартини. Экстравагантное вишнёвое платье, винная помада — выразительно, дерзко, стрелой в память, — мягкая вечерняя укладка волнами, блеск розового золота украшений. Кошачий взгляд полуприкрытых глаз, приглашающая улыбка — лишь одним уголком губ, дразня, — иронично приподнятая бровь, плавные движения рук, невооружённым глазом считываемые расслабленность и удовольствие во всём теле. Безмолвные роскошь и соблазнительность. Это были действительно красивые портреты. Это была действительно красивая Жоан Дю Белль. Подарок, не дошедший до получательницы в тот злополучный для Дю Беллей год. Новогодняя вечеринка 1967-го, где Жоан с Мишелем и их семьями присутствовали на праздничном приёме вместе. Тогда он был поистине зачарован обликом и обаянием своей спутницы. Казалось, ему завидовал весь свет — настолько Жоан расстаралась, подбирая туалет для променада. Или, может, Матильда настояла, что более вероятно. Сейчас же — Мишель смотрел на эти картины и изображённую на них прелестную женщину лишь как на нечто просто симпатичное, но к нему лично отношения уже не имевшее. — Что… это? — Жоан неопределённо повела плечом, не понимая, как корректно обозвать разложенную перед ней композицию. — Откуда это вообще взялось? Почему сейчас? — Вообще это планировалось как подарок на твой день рождения в тот год. Я заказал их у портретиста на основании своих воспоминаний о новогоднем вечере. Подумал, что будет здорово сделать настенное панно из трёх портретов. Но… — Мишель прервался, подбирая более-менее деликатную формулировку. — …Но я закончила всё раньше, — завершила фразу вместо него Жоан. — В общем, да, — сглаживать ситуацию Мишель не стал: в конце концов, он уже успел высказать всё накипевшее сбежавшей невесте без обиняков. До конца марта их общение не продлилось, ибо Дю Белль устроила ту запоминающуюся сцену ещё в феврале. — Поэтому картины отправились в кладовую. Что с ними делать, я не знал, а выкидывать было жалко. — И твоя супруга… — Как воспитанная женщина, Ив сдержанно попросила меня деть это куда-нибудь из нашего дома. — Резонно, — улыбнулась Жоан — уже куда более искренне, и, кажется, даже чёртики заплясали на дне зрачков. — Это она ещё мягко действовала. Я бы на её месте сожгла и картины, и мозги мужа. Она явно умеет держать себя достойно и уравновешенно. — Умеет, — согласился Мишель. — В их семье воспитание строгое. — Вы очень друг другу подходите. Жоан крутила картины в руках и рассматривала детали. Де Вержи видел, что ей действительно нравится. Когда-то он бы дорого отдал за такое выражение её лица и возможность разрушить тот внутренний лёд, с которым Жоан Дю Белль неизменно его встречала… Как давно это было и насколько незначительным казалось сейчас. — Слушай, это правда потрясающе! Искусная работа, тонкая. Удивительная точность мазков. Спасибо тебе большое! Я могу оставить их себе? — Конечно, — пожал плечами Мишель. — Я для этого и захватил их. Это не сентиментальный жест, думаю, ты сама понимаешь. — Передай отдельную благодарность Ив, пожалуйста. Я в самом деле признательна, что она их не сожгла, — пошутила Жоан, с нежностью и интересом раскладывая портреты на столешнице в правильном порядке. — Жоан… — М? — Зачем ты тут? — осторожно, точно ступая на тонкий лёд, вкрадчиво вопросил Мишель. — К чему тебе… всё это? Улыбка исчезла с лица Жоан; оливковые глаза будто остекленели, в считанные секунды потеряв всякое радушие. Взгляд её сделался ледяным, пронзительным, неживым — как у рептилии. Перед Мишелем вновь сидела какая-то чужая, чуждая женщина, — и от этой женщины он ощущал нечто подобное тому, что чувствовал ранее рядом с Лордом Волдемортом. Запах смерти. Сам того не замечая, Де Вержи сглотнул, уже жалея, что поднял эту тему. — Есть вещи, — сухо начала Дю Белль, продолжая взирать на него мёртвыми змеиными глазами, — которые не могут, не должны оставаться безнаказанными. И меняют приоритеты очень сильно. — Я видел те твои воспоминания, — изменившимся голосом обронил Мишель, отчетливо ощущая в горле скрежещущий песок. — Из-за которых Кристоф пригласил меня сюда. Это… немыслимо, Жоан. Ненормально. Это не то, что должна наблюдать женщина… Да любой человек. Ты правда считаешь, что после мести тебе станет легче? Что ты и Кристоф станете прежними и жизнь вернётся в привычное русло? — Ни в какое привычное русло она не вернётся, Мишель, — этот высокий, холодный голос был для него неузнаваемым; он понятия не имел, откуда в мягком, бархатистом тоне Жоан появились такие металлические, безжалостные ноты. — Я вообще понятия не имею, выживу ли тут. Но после того, что я видела, и после того, что чувствовала, я не вижу для себя иного выбора. Меня не тащили сюда обманом и не тешили иллюзиями… иллюзий я понастроила себе сама. Но это в прошлом. Воздушные замки быстро рушатся в таких местах и с такими людьми. — И ты… — Де Вержи запнулся, не понимая, какая формулировка была бы подходящей по этикету: на такой случай его точно ничему не обучали. — Ты будешь готова убить человека? Сама? Он не хотел слышать ответ. Понял его ещё до того, как Жоан произнесла хоть слово. Почувствовал, как в желудке всё сворачивается, а прямые плечи сковывает напряжение, близкое к онемению. Она пугала его. Однозначно пугала. Милое платье в горошек и солнечный свет не могли скрыть совершенно инфернального, демонического, что порой разливалось вокруг Жоан Дю Белль, заполняло комнату и отравляло воздух зловонием будущего разложения, которое она уже несла с собой. В тёплый, нежный образ Ив — его милой, послушной, немногословной и терпеливой, — сейчас хотелось завернуться с головой. Укрыться, обогреться, лишь бы не травиться, не обжигаться о ядовитую ухмылку, разом изуродовавшую всю прелесть облика Жоан. Её очаровательные портреты, разложенные по столу, казались в этот миг злой насмешкой над всеми иллюзиями самого Мишеля, которые он питал насчёт этой женщины. Она не утонет в этом шторме. Её не разрушит вся жестокость, с которой придётся столкнуться и которую придётся творить. И Лорд Волдеморт — ей не мучитель. Жоан Дю Белль наконец попала в свою истинную стихию… знала она об этом или ещё нет. В подтверждение его слов она тихо обронила: — Я не буду готова убивать, Мишель. Я уже готова. И была готова давно.***
Двери в залу распахнулись, и Мишель увидел неторопливую процессию из белокурой женщины старше него самого с образцовой осанкой и заметной статью, молодой особы в зелёном корсете под руку с темноволосым кудрявым юношей и — Лорда Волдеморта, из чьего лаконичного письма Де Вержи и узнал о дате назначенного ему прибытия в Барфорд. Казалось, все они удивились, обнаружив в этом помещении кого-то, но виду практически не подали. — Мсье Де Вержи, — поприветствовал его Лорд сдержанным кивком, взглядом показав, что он помнит об их договорённости на встречу. На Жоан этот человек не обратил никакого внимания, мазнув взглядом точно сквозь. Та же, напротив, на Волдеморта странно вытаращилась, словно видела впервые, однако не сказала магу ни слова — только молча склонила голову на несколько секунд. После чего с повышенной любезностью обратилась к самой старшей женщине в группе: — Друэлла, я вам не помешаю? Села здесь с инвентарём, так как в этот зал мало кто заглядывает. — Всё в порядке, Жоан, — царственно махнула рукой не то домоправительница, не то владелица поместья. Из-за простоты кроя повседневного платья её статус Мишель пока не понял. — Мы планируем перестановку для проведения особенно масштабных совещаний и приёмов. Людей становится всё больше, и политические аппетиты Абраксаса растут. Практические полное отсутствие мебели в комнате стало Мишелю понятно. Женщина, которую Жоан назвала Друэллой, величественной походкой двинулась к журнальному столику; сопровождавшие её девушка и юноша тронулись следом. Похоже, всё-таки аристократка. Лорд остался в стороне и безразлично оглядывал помещение. Видимо, Друэлла с ним что-то согласовывала. Мишель поднялся с кресла для формального знакомства: регламент превыше всего. — Добрый день, мадам, — отметив обручальное кольцо на пальце женщины — удобный маркер для подбора корректной формы обращения к незнакомке! — он поклонился и сразу же перешёл на английский: — Мишель Де Вержи, к вашим услугам. — Друэлла Блэк, — выверенно, точно по этикету растянула губы в протокольной улыбке мадам Блэк и отработанным движением подала узкую ладонь для приветствия. Мишель приложился к светлой кисти. — Рада знакомству. Это поместье моей семьи. Надеюсь, вам будет комфортно пребывание в Барфорд Мэноре, мсье Де Вержи. — Не сомневаюсь, дом и сад выглядят изумительно, — ещё раз поклонился Мишель, с внутренним возмущением отмечая, что девушка в зелёном корсете едва заметно морщится и посылает многозначительный взгляд по-прежнему сидевшей на диване Жоан. — Видна заботливая рука хозяйки. — Благодарю, — дежурность улыбки Друэллы оставалась прежней. — Если вам что-то потребуется, вы всегда можете обратиться к моей дочери Беллатрисе, — колдунья изящным жестом представила юную девушку. — И её супругу Рудольфусу Лестрейнджу. Мы с мужем будем отсутствовать некоторое время, но в поместье вам всегда предоставят всё необходимое. Я ввожу Беллу в курс дела. — Признателен за заботу, мадам Блэк, — Мишель приветственно поцеловал руку Беллатрисы и пожал крепкую протянутую ладонь Рудольфуса Лестрейнджа, который был на добрый десяток лет младше самого Де Вержи. — Я прибыл в Британию совсем ненадолго. Но если волей случая задержусь, с удовольствием воспользуюсь предложенной вами любезностью. Вы очень радушны. Пока они обменивались обязательными репликами для соблюдения установленного этикета гостеприимства — Мишелю было спокойнее в своей родной стихии, — Беллатриса отпустила руку мужа и, обогнув их компанию, порывисто устремилась к журнальному столику. В глазах её вспыхнуло любопытство. — Ну ничего себе! — воскликнула она за спиной Мишеля. — Вот это да! — Белла, тише, — сразу же отреагировала мадам Блэк — резко, одёргивающе. — У нас гости! — Ты где это прятала? — эмоционально продолжила Беллатриса Лестрейндж, обращаясь уже к Жоан и начисто игнорируя окрик матери. — В жизни тебя такой нарядной не видела! Да ещё и туфли!.. А они у тебя с собой? А серьги? Дашь мне поносить? Или закажи мне такие же из Франции, — тараторила Беллатриса, хватая картины и крутя их в руках. Несколько готовых амулетов с негромким звоном упали со столешницы на паркет. — Белла, ты забываешься, — грубо, наотмашь обрубил все эмоции девушки Лорд Волдеморт, доселе остававшийся где-то вне поля зрения присутствовавших. Мишель поражённо отметил, как буквально в доли секунды — всего лишь от одной фразы Лорда — весь жизнерадостный запал юной мадам Лестрейндж полностью схлынул. Она потупила взор, молниеносно умолкла, вся будто сжалась и уменьшилась в размерах, и натурально посерела, в непритворном ужасе закрыв рот ладонью. Голос её из звонкого стал сиплым, сдавленным, преисполненным раскаяния. — Прошу прощения, Повелитель, — почти прошептала она и тут же выпрямила спину, став собранной и серьёзной. Сейчас она скорее напоминала каменное изваяние или щенка, которого носом швырнули об стену, чем молодую энергичную девушку. До Де Вержи донёсся тихий вздох Жоан. Предводитель штаба в несколько широких шагов преодолел разделявшее их пространство и окинул брезгливым взором содержимое захламлённого стола. Ноздри его едва заметно раздулись, а губы изогнулись в сардонической усмешке. Мишель вновь почувствовал шевеление невидимых червей внутри желудка и всепоглощающий, безотчетный дискомфорт. Ему ни минуты не нравилось вынужденное общество этого неприятного человека, от которого, вопреки напускной вежливости, по позвоночнику ползли вязкие, ледяные струи озноба. — Это ещё что? Вы решили устроить в Барфорде выставку имени себя самой? — издевательски обратился Лорд Волдеморт к безмолвно глядевшей на него снизу вверх Жоан. В обществе местного лидера несостоявшаяся возлюбленная Мишеля производила впечатление весьма уязвимой и уязвлённой. — У вашего самомнения и самолюбования есть хоть какие-то границы? Спешить Жоан на выручку никто из присутствующих не спешил; даже Рудольфус Лестрейндж, который, по правилам хорошего тона, был обязан ненавязчиво разрядить обстановку и обеспечить дамам комфорт и лёгкость в обществе джентльменов, стоял немым гипсовым солдатом и смотрел на своего руководителя в ожидании следующего приказа — не более того. Мишель не заметил и толики неодобрения в его взгляде, как и в глазах всех остальных. Регламент установленных правил для светских бесед трещал по швам, и Де Вержи в очередной раз почувствовал растерянность. Он не совсем понимал, что было бы уместно проявить в столь неблаговидных обстоятельствах. — Это подарок, — односложно отреагировала Жоан на грубое замечание и поспешно достала палочку, упаковывая картины обратно в обёрточную бумагу. — Прошу прощения за неудобство, Милорд. Я уберу. Изучающий взгляд Лорда Волдеморта вновь обратился к Мишелю, ввинчиваясь с радушием питона в область его переносицы. Было в выражении лица мага нечто, что Де Вержи не успел идентифицировать, однако понижение температуры вокруг почувствовал отчётливо. Тем не менее, какого-либо вопроса в его адрес не последовало. Жоан шуршала оберточной упаковкой и левитировала картины со стола, когда в комнате с негромким хлопком появился домовик, державший в тощих ручках увесистую для его габаритов коробку средних размеров. Увидев, сколько волшебников собралось в помещении, домовик вытаращил круглые глаза-блюдца, осторожно опустил свою ношу на паркет и тут же упал на пол, беспрерывно кланяясь и причитая: — Кори просит прощения, что прервал господ и Милорда, Кори может прийти в другое время… — В чём дело? — откликнулась Друэлла строго. Эльф, испуганно приподняв голову с дрожащими ушами, тоненько отчитался: — Кори нужен приказ госпожи, что делать с посылкой из Франции. У Кори нет инструкций на этот счёт. — Посылка из Франции? — нахмурилась Жоан, приподнимаясь с дивана. — Вы не против, если я посмотрю? — спросила она у Друэллы. — Положи на стол и не занимай наше время, — приказал Лорд Волдеморт домовику с такой интонацией, что даже Мишель, при всей своей родословной и поистине высоком происхождении, на миг ощутил себя в весомой степени незначительным. Кори аккуратно перенёс коробку на столешницу журнального стола и постарался объяснить причину своего затруднения как можно скорее. Говорить ему, очевидно, мешал страх. Притом, как подумал Де Вержи, не перед Друэллой. — Кори разносил посылки и не разобрался, что делать вот с этой, — костлявый дрожащий пальчик ткнул в плотный картон. — В Мэноре нет получателя с таким именем, госпожа. Ушки Кори прижались к голове, а глаза всё ещё оставались круглыми-прикруглыми. Мишель увидел, как Жоан потянулась к посылке. Но Волдеморт её опередил. Перехватив отправление собственноручно, он с жадным прищуром пробежался по строчкам на мятном ярлыке и озвучил: — Из Франции, для мадемуазель Жаклин Дюбуа. По лицам присутствующих Мишель понял, что это имя никому знакомо не было. Сам он никакой Жаклин Дюбуа также не знал. — Возможно, прислали по ошибке? — медленно выговорила Друэлла. Хозяйка поместья выглядела недоумевающей. — В Барфорд? — желчно отбрил гипотезу Волдеморт. — Многие ли знают об этом месте и отправляют сюда что-либо? Или мне стоит озаботиться вопросом безопасности штаба, Друэлла? Маг передал коробку Беллатрисе и сухо отчеканил: — Проверь на следящие чары, проклятия и остальное. Не в Барфорде, в другом месте. Если что-то обнаружишь, сразу сообщи Антонину. Найдём отправителя и отправим к нему людей пообщаться. Добавьте защитные чары на периметр поместья. Все посещения — только по согласованию с Долоховым, Ноттом или Малфоем. В крайнем случае — Эйвери. Под личную ответственность каждого. — Кори, поди прочь, — нервно бросила Друэлла в сторону. Тонкие пальцы мадам Блэк беспокойно перебирали складки хлопкового платья из многослойной серой ткани. Домовик поклонился и, пискнув, аппарировал. Мишель, ощущавший себя совершенно лишним во всеобщем разливающемся напряжении и подобострастии, в данный момент окончательно убедился, что люди, с которыми он столь опрометчиво связался, не постоят за радикальными средствами решения своих проблем. — Проверка не потребуется, всё в порядке, — раздался ровный, доброжелательный голос Жоан. Слишком ровный, отметил Мишель. — Полагаю, это моя посылка. — Ваша? — то, каким тяжёлым, давящим взглядом Волдеморт снабдил свой вопрос, по всем законам должно было умертвить Жоан на месте. Беллатриса и Рудольфус интуитивно сделали полшага в сторону. — Вы о чём-то забыли нас уведомить, мадемуазель Дю Белль? Или развлекаетесь сменой имён на досуге? То, что Жоан ходила у местного предводителя в неясной немилости, Мишелю стало очевидно, что называется, с порога. Волдеморт смотрел будто сквозь Дю Белль, позволял себе крайне бестактные реплики в её адрес, игнорировал любые протоколы установленной коммуникации между джентльменом и леди и в целом демонстрировал к Жоан откровенное пренебрежение, граничившее с бесцеремонностью. Она же — никак на это не реагировала и, казалось, принимала всё происходящее как нечто само собой разумеющееся. Что для известной Мишелю Жоан было абсолютно несвойственно. Интересное у них взаимовыгодное сотрудничество… — Это просто ошибка в имени, Милорд, — также благожелательно внесла Жоан ясность, послав руководителю штаба самую дежурную из возможных улыбок. — Я заказываю свои сигареты в одной и той же лавке не первый год. Но у них, увы, постоянно какие-то проблемы в канцелярии. Вечная путаница. На какое имя мне только не слали отправления… Жизель Дюбарри, Жюли Де Голль, теперь Жаклин Дюбуа… Я уже смирилась. Ругаться с ними бесполезно. — Да неужели? — осведомился Лорд ядовито. — Вы-то, с вашим шкалящим чувством собственной важности, и не потребовали у всех выучить своё имя наизусть? Я скорее поверю, что Юджина Дженкинс согласилась добровольно отдать своё кресло гоблину. Кому вы пытаетесь втолковать подобную чушь? Волдеморт выхватил коробку у Беллатрисы и одним резким движением вскрыл посылку сам, высыпав содержимое поверх инвентаря на журнальном столе. Всю поверхность столешницы заполонили небольшие одинаковые упаковки с нарисованными на них сигаретами и перечнем входивших в скрутки трав и зелий, каллиграфией от руки. Ничего примечательного. — Я неоднократно пыталась, — звучало как излишнее оправдание, с учётом того, что ни в чём виновата Жоан не была. — И письма им писала, и лично наведывалась в лавку. Но там большая текучка, девушки в канцелярии всё время меняются. И из-за бардака иногда случается путаница. Извините, что это создало такие неудобства. Я обязательно свяжусь с ними ещё раз. Некоторое время Волдеморт пристально изучал выражение лица Жоан — вероятно, решил Мишель, ища в нём признаки лжи. Но дальнейшего разбирательства не последовало. И это показалось Де Вержи… странным. Лорд Волдеморт, даже при поверхностном и коротком знакомстве с его персоной, не производил впечатления человека, который позволяет увиливать или лгать себе в лицо. А ответ Жоан даже для Мишеля звучал неискренне и малодостоверно. Он бы поставил что угодно на то, что так просто эта ситуация не кончится. — Начинайте работы по расширению зала, — маг невежливо оборвал повисшую тишину, обращаясь к Беллатрисе и Друэлле. — По плану переустройства меня всё устраивает. На следующей неделе помещение должно быть готово. Трэверс и Гойл с Малфоем назначили первый большой приём на второе июля. Детали уточните у них. Меня на мероприятии не будет, это их задача. — Да, Милорд, — почтительно склонила голову Друэлла. — Всё будет сделано в лучшем виде. — Рудольфус, в мой кабинет. Сейчас, — завершил беседу Волдеморт без каких-либо расшаркиваний. Смотрел он в этот момент почему-то не на мсье Лестрейнджа, а на Жоан. — Мишель, к пяти жду вас и Кристофа. Де Вержи подумал, что меньше всего хотел бы задерживаться с этим человеком в замкнутом пространстве из четырёх стен. — До встречи, — вместо этого сказал он вслух.***
Неожиданная процессия наконец покинула зал. Мишель остался с Жоан наедине и услышал громкий выдох облегчения, раздавшийся с дивана. Жоан прикрыла глаза и помассировала виски. Цвет её лица стремился к белоснежному; даже губы выглядели практически обескровленными. — Тебе нехорошо? — вопросил Де Вержи с лёгким беспокойством. — Кого-то позвать? — Всё в порядке, — нервно дёрнувшись, отрезала Жоан торопливо. — Ничего не нужно. Подрагивающими пальцами разорвав первую попавшуюся под руку коробку сигарет, она извлекла коричневую пахитоску, подожгла кончик палочкой и закурила. Мишель, поморщившись, отошёл в сторону: курящая женщина, да ещё и прямо в доме — это уже какой-то полный моветон… Слава Мерлину, его Ив никогда не была замечена ни в чём подобном и разделяла высокие идеалы и ценности Де Вержи. Пока Жоан молча курила, Мишель решил, что с его стороны было бы невежливо просто уйти, и начал левитировать рассыпанные всюду упаковки с пахитосками обратно в большую коробку. Закончив, он удивлённо заметил: — Хм… Надо же. Тут нескольких пачек не хватает. Они тебе ещё и не докладывают? Нахмурив высокий лоб, он попытался вспомнить, была ли коробка полной на момент открытия. Кажется, была… Куда тогда делись четыре упаковки сигарет? Жоан лишь махнула рукой и устало бросила: — Мерлин, это неважно. Доехали — и отлично. И так чуть посылка не потерялась. — А что за лавка такая? И канцелярия бедовая? Впервые слышу о подобной халатности где-либо… Им совсем репутация не дорога? Мишель начал крутить посылку, ища глазами ярлык отправителя. Однако та сразу же вылетела у него из рук, приманенная чарами Жоан. Как беспардонно. — Спасибо за помощь, Мишель. И за картины. Они замечательные. Я пойду, отнесу всё в спальню и вернусь к работе. Мне нужно подготовить инвентарь к новым тренировкам. Ещё увидимся, — Жоан быстро встала и прежде, чем обескураженный Мишель успел хоть что-то прояснить, исчезла в дверном проёме. Оставшись в одиночестве, он пытался поймать какую-то мысль, зудевшую на краю сознания. Где-то он уже видел такую упаковку, кажется… Но где? Проведя в поместье несколько свободных часов до аудиенции с Волдемортом, Де Вержи наконец вспомнил. Аналогичные коробки с примечательными мятными ярлыками для указания отправителя-получателя периодически появлялись на комоде у его матери. Аннет Де Вержи много лет страдала от мигреней и регулярно выписывала себе зелья у колдомедика Жерара Шаболя… Вот только Шаболь издавна славился своей карикатурной дотошностью, чрезмерной педантичностью и неадекватной зацикленностью на порядке. А ещё — в канцелярии его лавки вот уже четыре года работала одна и та же девушка. Констанс, кажется. И никакой путаницы в этом месте не могло быть совершенно точно. Это было абсолютно исключено. Откуда же тогда взялась Жаклин Дюбуа?..