***
Тобирама ловко выхватил рыбу прямо из воды. Благо сродство с Суйтоном и повышенная скорость шиноби позволяли провернуть такой фокус. Рыбина была что надо, и Сенджу, удовлетворенно кивнув, принялся за потрошение добычи. Вообще, Тобирама любил рыбалку и даже раньше, до той истории с братом, бывал на реке довольно часто. Но потом… Сначала им запретили даже появляться на берегу. А после его и вовсе отослали учиться, и никто не позволил бы заниматься «какой-то там рыбалкой». Пожалуй, живя в столице, он скучал по этому ощущению обманчиво покорной стихии под ногами и стремительного движения потока, который не могла укротить никакая преграда… Вода была прекрасной в своей противоречивости стихией. Больше всего, конечно, Тобирама скучал по братьям, но и походы на речку занимали свое место в его сердце. Теперь же он впервые за долгое время снова мог наслаждаться неповторимым чувством. Жаль, что нельзя было отдаться этому в полной мере. Стоило сохранять бдительность на случай как простого появления Учиха, так и возможности прихода Изуны. Тобирама, конечно, не думал именно о таком варианте, когда писал ответ. Но Учиха был достаточно безбашенным, чтобы счесть это приглашением на личную встречу. Но даже если никто не появится, то Тобирама просто получит удовольствие от своей прогулки и рыбалки. «Так, пожалуй, будет даже лучше, — решил Сенджу, заканчивая потрошить рыбину. — Меньше нервотрепки возникнет». Тобирама отложил очищенную рыбу и стал приглядываться к тем, которые уже собрались, заметив потроха своей товарки. Улов обещал быть неплохим… — Мя! — возмущенно отозвался кот, вспугнутый прилетевшем кунаем. Впрочем, своего намерения утащить рыбину не утративший даже после демонстрации силы. — Что-то ты больно наглый, — подозрительно прищурившись, констатировал Тобирама. — И лощеный для дикого. Кот, с царственным видом игнорируя внимание «двуногого», продолжал подкрадываться к рыбине. От второго куная он, впрочем, с легкостью увернулся, что только подтвердило подозрения Тобирамы. — Ниннеко, — решил Сенджу. — Ну, хорошо, забирай эту рыбину, раз она так понравилась, и рассказывай, кто и для чего тебя послал. Ведь не просто же так ты тут оказался. Кот фыркнул. — Это ж надо одной фразой весь настрой сбить! — возмутился он, оставив в покое рыбу. — А погоняться за мной по лесу? Или погладить котика? Тобирама усмехнулся: хватать руками такого гостя стал бы разве что брат. — Что, и гладить не умеешь? — пушистый собеседник прищурился. Ниннеко потянулся, когтя землю и оставляя на каменистой почве бороздки. Затем повалился на бок, покатался, пачкая в пыли черную шубу. Сложенное в журавлика послание вылетело у кота из-под лап. — Вот обижусь, будет Изуна сам записочки носить, — заявил кот и одним прыжком исчез в кроне дерева. Тобирама хмыкнул и, напрягши сенсорику, проследил, как удаляется небольшой источник чакры, принадлежащий призывному животному. Подставлять открытую шею после такой демонстрации остроты когтей совсем не хотелось. — Что ж, — пробормотал Тобирама, аккуратно поднимая журавлика с земли. — Посмотрим, что там написал Изуна.***
— Нее-сан, осторожнее с этим! Небольшой свиток Тамамару обнаружил, еще когда перетаскивал свою добычу в чайный домик. — Что за привычка тащить все в дом, — сестра недовольно нахмурилась, но торопливо натянула перчатку и приняла свернутую бумагу. — Сам им будешь заниматься! — Конечно, — усмехнулся Тамамару. Он не собирался уступать этого Сенджу кому-то другому. Сестра посмотрела с подозрением, и это было понятно: присмотр за пленниками в большинстве случаев оказывался муторным занятием. — Надеюсь на твое благоразумие, — наконец заявила она и удалилась, предусмотрительно держа свиток подальше от себя. — В подвал? — тихо поинтересовалась не ушедшая напарница. — Что ты, Умеко-чан, — Тамамару поудобнее перехватил свою ношу, — там неуютно! А если учесть, кто мне попался… — Только не заигрывайся, — проворчала девушка, сдвигая перед ним сёдзи, чтобы провести в дальнюю комнату. — Тебе будто мало последних ран. — В этот раз я готов, — не стал он спорить. — Футон тоже доставай. Тамамару чувствовал, как начало меняться дыхание Сенджу, значит, тот мог скоро проснуться. «Кажется, я не совсем верно рассчитал дозу снотворного», — Учиха принялся стаскивать с пленника одежду. Умеко метнулась к двери и через пару мгновений вернулась с небольшим тазиком, в котором парил травяной отвар и плавал кусок ткани. Тамамару узнал запах: снадобье нейтрализовало часть простых ядов, которые иные умельцы без вреда для себя наносили на кожу. Наконец закончив обтирание, Учиха стянул с рук перчатки, они все же притупляли осязание. Умеко помогла справиться с самой длинной веревкой, а затем подхватила тазик и удалилась. Тамамару закрепил последний узел, перенес пленника на футон и отстранился, чтобы оценить свою работу. Веревки больше походили на своеобразное украшение. «Хорош!» — констатировал Тамамару, теперь как следует разглядев Сенджу. Чистая кожа, лишь с легким росчерком старого шрама на груди, приятные черты лица, сейчас смягченные сном. Уже не стянутые шнурком волосы свободно лежали на футоне. Сенджу, не просыпаясь, сделал попытку свернуться клубком: все-таки уже стало довольно прохладно. Хмыкнув, Учиха укрыл его одеялом. «Странно, что не было никаких сюрпризов, — Тамамару перевел взгляд на сложенные рядом вещи пленника. — Только тот свиток, пара кунаев и сенбоны не в счет». Остальные вещи тоже не несли в себе никаких секретов и могли принадлежать любому гражданскому. Это вызывало легкое разочарование пополам с настороженностью. Прокусив палец, Тамамару сложил печати призыва. Появившийся ниннеко — рыжий, с белой грудкой и лапками, окинул комнату быстрым взглядом, а затем уселся и обернул себя пушистым хвостом. — Присмотри за пленником, пока я не вернусь, — попросил Тамамару. Выйдя из комнаты, он прислушался: в доме началась привычная суета. «Скоро прибудут гости, и с сестрой уже не поговорить до утра!» — Тамамару зашагал быстрее. Родственницу он перехватил на пороге комнаты. Сестра уже была в кимоно с легкими осенними узорами, готовая к рабочему вечеру. — Опять ты спешишь, Тама-кун, — покачала головой родственница. — Если раньше Сенджу просто терся поблизости и подозревал, что чайный домик принадлежит нашему клану, то теперь он в этом уверен. Или ты не планировал его отпускать? — Нее-сан! — возмутился Тамамару. — Я его перехватил в другом заведении! Небольшая иллюзия, никто ничего не понял и… — он осекся, заметив затаенное веселье во взгляде сестры. — Верю-верю, что мой маленький братик вырос, — усмехнулась она. — Свиток, который ты забрал у Сенджу, — письмо для нашего главы. Оно чистое от ядов, и я уже отправила послание в клан. Сам понимаешь, теперь пленника в любом случае придется оставить в живых и даже отпустить потом, чтобы он смог передать ответ. Вне зависимости от того, что решит Мадара-сама. — Нее-сан! Можно подумать, я получаю удовольствие от чужой боли, — возмутился Тамамару. — То, что я стал играть с этим Сенджу, не значит… Ками-сама, как моя родная сестра могла такое подумать! — он добавил в голос побольше драматизма. Родственница тихо засмеялась, прикрыв лицо веером. — Иди уж, — махнула она рукой, — до того момента как Мадара-сама пришлет ответ, Сенджу на тебе. Делай что хочешь, только чтобы это не породило бо́льших проблем. Такие размытые формулировки вполне устраивали. Смыв грим, Тамамару вернулся к комнате, в которой разместил Сенджу. Учиха активировал на стене печати для поддержания тишины и привычно накинул на глаза иллюзию, скрывающую шаринган. «Да я вовремя!» — порадовался Тамамару. Ниннеко с невозмутимым видом намывался в уголке. Очнувшийся пленник явно проверял веревки на прочность. Тщетно, судя по поведению кота. — Ну, здравствуй, Сенджу, — в предвкушении улыбнулся Тамамару.***
Казуо вздрогнул, узнавая голос. Да, точно его он уже слышал. На последней миссии, во время боя. И принадлежал голос Учихе. «Все-таки попался», — констатировал Казуо, с трудом подавив желание зябко передернуть плечами. Без одежды Сенджу чувствовал себя неуютно уязвимым. Да и к тому же это сразу пробуждало не самые лучшие воспоминания. Конечно, он понимал, что быть таким гонцом — это почти стопроцентный билет в один конец, но все-таки надеялся прийти к Учихам на своих ногах. Хотя теперь можно было быть уверенным, что свиток попадет к адресату. — Мадара-сама получит то послание, — только подтверждая мысли Казуо, предупредил Учиха. — Но ответ придется подождать, а я пока составлю тебе компанию. Казуо прикрыл глаза. Ну что ж, даже если Учиха будут не очень гостеприимными хозяевами, пару дней без еды и воды он продержится. А потом его должны были отправить обратно с ответом Мадары. Главное, чтобы во время ожидания в его голове не появилось никаких лишних закладок. У него, конечно, была защита, которая спасала от грубого вмешательства, но учитывая время, что он проведет у Учиха… Если у них будет такая цель, то они вполне успеют взломать его блок. Впрочем, Казуо знал одну технику, которая могла обезопасить от такого. Да и ожидать ответа так было бы намного проще. Казуо размеренно задышал, входя сначала в обычную медитацию, а потом… Весь настрой сбило аккуратное прикосновение маленькой пушистой лапки. И столь же ювелирное вмешательство в работу чакросистемы. «Ниннеко!» — сообразил Казуо. А ведь влезь Учиха, он бы справился… Но не с точечным воздействием, которое производил кот. Казуо предпринял еще одну попытку восстановить правильное течение техники, но призывной зверь и не думал прекращать по нему топтаться. Снова и снова нарушая его попытки уйти в транс. Судя по всему, ниннеко был против такого спокойного и ненапряжного времяпровождения как для самого Сенджу, так и для обязанного присматривать за ним Учихи. И Казуо оставил свои попытки, смирившись с неизбежным. — Меня Тамамару зовут, — непонятно зачем представился Учиха. «Поболтать, что ли, хочет? — несколько даже удивился Казуо, но быстро собрался. — Хотя, скорее, вызнать что-нибудь полезное, как бы между делом, во время разговора». К счастью, сам Сенджу тоже умел вести такие беседы. Так что, если Учиха хочет что-нибудь вызнать… Ну, что ж, это могло стать интересной игрой. — Казуо, — представился Сенджу в ответ и сам удивился, насколько хрипло прозвучал его голос. — Хочешь пить или что-то еще? — поинтересовался Учиха, и Казуо сделал вывод, что заботиться о нем, как о пленнике, будут хорошо. Если, конечно, в питье ничего не подмешают. Но это вряд ли. Для установки закладок спутанность сознания была не лучшим союзником. Так что Казуо почти без опаски позволил Учихе себя напоить. Но тот после этого все равно не унялся. А начал поправлять узлы. Хотя на самом деле в перевязке путы не нуждались. Не настолько Казуо успел их сместить, чтобы они мешали. Впрочем, замысел Учихи стал понятен довольно быстро. Тамамару не столько поправлял путы, сколько поглаживал пленника, проверяя реакцию на такие пока еще невинные прикосновения. «Биджу! — ругнулся про себя Казуо, очень стараясь не напрягаться под руками. — Кажется, я тогда своей неадекватной реакцией пробудил в этом Учихе интерес. И он теперь не уймется, пока все не выяснит. Или не добьется своего». Поглаживания стали настойчивее. Запахло разнотравьем с масляными нотками. Таким составом обрабатывали мелкие ранки, использовали его при массаже. И не только. Казуо выдохнул: он, конечно, успел слегка натереть кожу веревками, но когда Учиха закончит возиться с этой малостью, скорее всего последует то «и не только», которого хотелось бы избежать. «Дыши, — напомнил себе Сенджу, стараясь не сбиваться с ритма, чтобы не выдать себя заполошным, испуганным дыханием. — Это реальность. А в реальности далеко не всегда больно». Но первый неудачный опыт, к сожалению, давал о себе знать. Иногда даже возвращаясь кошмарами. — Тебе не нравится? Мне прекратить? — было бы странно, если бы Учиха не заметил. С шаринганом-то! И не оставил без внимания его состояние. А вот то, что Тамамару был готов отступить, неожиданно успокоило. «В прошлый раз такого не было», — отметил Казуо и все-таки промолчал, не желая как признаваться в собственной слабости, так и не имея сил дать Учихе то, что тому бы хотелось. — Ладно, раз ты не хочешь, то я ничего делать не буду, — решил Учиха, и Казуо облегченно прикрыл глаза, но тут же снова напрягся. — Но в качестве компенсации расскажешь мне, откуда такая реакция.***
Кажется, его требование удивило Сенджу, и, пока тот раздумывал, Тамамару постарался соорудить из одеяла этакое гнездо, устроился рядом с Казуо так, чтобы между ними оказалась плотная ткань. Ниннеко зевнул, показывая, что ему не интересны подобные истории, а затем безмолвно скользнул в потайной лаз. «Опять сделает налет на кухню, — понял Тамамару. — Ну и хорошо, не влезет с комментариями. — Учиха осторожно притянул пленника к себе. — Сестра велела не обострять, да и скатываться до фактически изнасилования…» — Тамамару знал, что подобные методы могли применяться, когда нужно было сломать пленника, но у самого Учихи они вызывали отторжение. Не говоря уже о том, что в преддверии возможного мира с Лесным кланом подобное было просто глупо. — Неудачные миссии бывают у всех, — обтекаемо заявил Сенджу. — Ты осознаешь, что меня сейчас начнет есть любопытство? — поинтересовался Тамамару и положил одну ладонь поверх чужих связанных запястий. Вроде как просто устраивая собеседника поудобнее, но не отстранившись после. — И, Казуо-кун, я не буду ждать, пока оно обглодает меня до костей. — Учиха осторожно погладил свободную от веревок кожу. — А что тут рассказывать, — обреченно вздохнул Сенджу и сделал попытку пожать плечами. — Глупый мальчишка решил, что если доверили самостоятельную миссию, то можно поиграть во взрослые игры. Особенно если аристократ, за которым нужно следить, недвусмысленно показывает, что ему по нраву юные слуги и он совсем не против, чтобы служба продолжалась и в постели. — И он… — Тамамару сдвинулся еще немного, аккуратно запустил вторую руку под одеяло. — Все было добровольно, если ты об этом, — Казуо явно мыслями был в тех моментах и поползновений не заметил. Кажется, Сенджу решил, что, если уболтать подробностями старой медовой миссии, можно сохранить иные секреты. — Не сомневаюсь, — Тамамару позволил себе улыбнуться. Он-то уж решил, что Казуо не повезло побывать в плену у тех, кто, не имея мастеров гендзюцу, выбивал информацию всеми доступными средствами. С такой проблемой пришлось бы долго работать. А неудачный опыт можно было перекрыть приятным. Оставалось убедить Сенджу, что он сам этого хочет. Вот теперь Учиха начал действительно чувствовать желание. Оно огнем разливалось под кожей. «Вот что имел в виду этот меховой обжора, — Тамамару припомнил давний разговор с напарником, — когда заявлял, что карп, тайно выловленный из любимого пруда даймё, в сто раз вкуснее, чем еда, приготовленная лучшим поваром и поставленная под нос в расписной миске». — Аристократов не зря учат говорить красиво. — Учиха понизил голос, так, чтобы он походил на мурлыканье. Кое-что из премудростей ниннеко было доступно и людям. — Записки, многозначительные взгляды, любование садами. Тамамару невесомо коснулся губами уха и с удовлетворением отметил, что Сенджу не дернулся, может, погруженный в подобие гендзюцу, он считал себя где-то там, на еще не зашедшей слишком далеко миссии. В объятиях того аристократа. Будто в подтверждение этого, Казуо откинул голову так, что она легла на плечо Тамамару. Он чувствовал, как от легких поглаживаний расслабляются крепкие мышцы. Уловил тихий вздох. Это было бы идеально: закрыться такой маской и получить желаемое. «Да биджу лысого я должен подменять себя идиотом, не способным позаботиться о любовнике?!» — злость была совершенно неуместной, но Учиха ничего не мог с этим сделать. Он бережно уложил Сенджу на постель, мягко поцеловал того в приоткрытые губы. — Казуо, — шепнул Тамамару, сознательно разрушив собственную иллюзию. — В этот раз все будет иначе. На нижней губе немедленно сомкнулись зубы. Больно, но не до крови. Тамамару подавил желание освободиться, просто погладил по болевым точкам, так удачно оказавшимся под пальцами. Намек «могу ударить, но не буду» был недвусмысленным. Дразнясь, Учиха провел кончиком языка по губе вновь напрягшегося Казуо. Положение было не очень удобным, Тамамару почти лег на Сенджу, чтобы не нагружать не до конца зажившую руку: шов вновь начало тянуть. Вот только такая поза позволяла прижаться и потереться бедрами. А освободившимися руками можно было оглаживать бока. «Ты ведь хочешь этого, я чувствую», — даже в таком положении Тамамару позволил себе улыбнуться. Казуо все же разжал зубы. Провокационно облизнувшись и почувствовав во рту привкус крови, Учиха вновь легонько поцеловал партнера. На этот раз тот не попытался оставить его без губы. — Ёкай как есть, — выдохнул покрасневший Казуо, едва получил такую возможность. — Но соблазнительны-ый, — протянул Тамамару, кончиком пальца коснулся члена Сенджу, размазывая выступившую капельку смазки. — Тебе самому придется меня готовить! Полностью! — от щек Казуо можно было зажигать светильники. Тамамару быстро склонился к его шее, чтобы скрыть смешок. Прихватил губами кожу там, где бился пульс. — Не волнуйся, нам не придется заходить так далеко, чтобы получить удовольствие, — промурлыкал Учиха.***
Кенджи поежился, поплотнее запахивая дорожный плащ. Ночью в пустыне было холодно. А еще ужасно неуютно без привычного шепота леса на грани сознания. Это заставляло прислушиваться к гулкой тишине, нарушаемой чужеродным для его восприятия шелестом перекатывающихся дюн да собственным сердцебиением. «Зато звезды здесь крупные. Кажется, будто рукой можно достать», — постарался сам себя подбодрить Кенджи. Умирать не хотелось. Как никогда, сильно хотелось жить. И любить. «А ведь Кото, кажется, была даже не против… — с тоской подумал Кенджи и тут же сам себя оборвал. — Уймись! Естественно, она была не против! Особенно если бы ты рассказал ей пару клановых секретов. А наутро мог и вовсе не проснуться. Или проснуться не собой…» Сенджу вздохнул, переводя взгляд со звездного неба на песчаные барханы, которые окружали его со всех сторон. Решение было принято и пересмотру не подлежало. И все-таки умирать Кенджи не хотелось. «И даже ни одного самого чахлого кустика… — посетовал он, с осторожностью прогоняя по телу чакру, чтобы не нарушить собственную маскировку. И не выдать свое местоположение слишком обнаглевшим в последнее время Акасуна. — Вот еще, повадились набеги совершать, кукольники проклятые!» Кенджи ухмыльнулся и бросил не обещающий ничего хорошего взгляд в сторону убежища песчаников. «Судя по расположению луны, уже сегодня я разнесу этот гадюшник. Да так, что восстанавливать не будет иметь никакого смысла. Чакрой фонить станет…» — кивнул сам себе шиноби и принялся дожидаться самого темного часа перед рассветом. План был тщательно продуман, и оставалось только ждать подходящего часа, чтобы начать реализацию. Но Кенджи был хорошим шиноби, а потому ожидание не представляло для него особых трудностей. «Стоит помедитировать, чтобы опять глупых мыслей не появилось», — решил Кенджи, еще сильнее запахивая плащ, но упрямо не меняя позы.***
Мадара проснулся и в первое мгновение не смог понять, что именно выдернуло его из сна: для утреннего пробуждения было рано. Едва слышимый шорох повторился, как будто кто-то легонько поддел сёдзи, слишком слабо, чтобы сдвинуть. Теперь все стало понятно. Учиха откинул одеяло и направился к двери. Ниннеко мог войти и самостоятельно, но подобное поведение было оправдано хотя бы тем, что будить шиноби стоило осторожно. Или же кошачья натура требовала, чтобы его именно запускали. Едва створка оказалась сдвинута, как из сумрака коридора в комнату вошла небольшая трехцветная кошечка — Что такого произошло в столице? — пробормотал Мадара, разом узнав, чья напарница явилась в ночи. Ниннеко плюхнулась на татами и всем видом показывала, что злые шиноби совсем загоняли бедную кошечку. О выносливости ниннеко Мадара знал не понаслышке, так что хмыкнул, опустился на корточки и погладил холодную и чуть влажную шерсть. Кошка мигом перевернулась на спину, обхватила руку передними и задними лапами. Чуть кольнули когти, а в следующий миг Учиха ощутил, как в пальцах оказался зажат какой-то обернутый тканью предмет. Это был небольшой тубус с прикрепленной к нему запиской. Лаконичное «все чисто» вызвало улыбку: судя по мону на тубусе, яда и быть не могло. Чуть помедлив, Мадара открыл крышку и вытряхнул послание. Листы были шероховатыми, бледно-зелеными, с отчетливо видимыми прожилками. Только Хаширама мог создать подобное, похоже, выращивал такую бумагу цельными листами. Мадара спокойно коснулся их голыми пальцами: даже если бы письмо не проверили на яды, считать Хашираму врагом не получалось. Даже после боев и пускания друг другу крови. «Вот, с этим уже можно работать, — констатировал Учиха. — Искренне предлагать мир во время боя — это, конечно, в духе Хаширамы, но с кланом подобное можно обсуждать, лишь имея на руках более материальные подтверждения намерений. Теперь я хотя бы могу предъявить письмо старейшинам». В комнату заглянул чуть растрепанный после сна Изуна. — Похоже, утром нам придется нарушить планы почтенных старейшин, — Мадара продемонстрировал брату листы. Тот требовательно протянул руку. — Я все равно уже не усну, — заявил Изуна. — Хоть ознакомлюсь, что там. — Хорошо, а я тогда приготовлю завтрак, — кивнул Мадара. При упоминании еды кошка мигом перестала изображать полудохлую тушку, выскользнула в коридор и уверенно зашагала в сторону кухни. Мадара усмехнулся: утро началось очень рано, но с хороших новостей.***
Казуо пытался успокоиться и отдышаться, вот только тело все еще била противная мелкая дрожь. Ее не могло унять и теплое одеяло, которым его прикрыл Учиха. Казуо вновь чувствовал себя грязным, даже сильнее, чем после той медовой миссии. Подсыхающее семя неприятно стягивало кожу. Из глубин памяти вновь полезли противные воспоминания. Саднящая боль от отметин, оставленных в порывах страсти, холод, забравшийся под одежду и кусавший разгоряченное тело. Господин никогда не позволял задерживаться дольше необходимого. Казуо поморщился: сейчас было немного иначе. Этот красноглазый куда-то ушел еще до того, как он успел отдышаться, но в целом ситуация не изменилась. «Позорище. Ладно Учиха решил поразвлечься, а чем я думал, когда позволял себе такое поведение?! — Казуо хотел закусить губу, но она отозвалась неожиданно сильной болью и привкусом крови во рту. — Биджу, успел прокусить! Ну хоть не стонал в голос…» Лицо вновь начало гореть. На этот раз от осознания, что Учиха и не делал ничего особенного. «А чего я вообще ожидал?! — разозлился сам на себя Сенджу. — Хорош! Тому красноглазому и делать ничего не пришлось, чуть приласкал, а я уже обо всем забыл! Повеселил того ёкая! Права была госпожа Изуми, нельзя напряжение копить… Стоило соглашаться на предложения ее подопечных!» Медовые куноичи показывали, что не против провести вечер в компании соклановца. А глава разведки уже недвусмысленно намекала, что ему стоит наведаться в квартал развлечений не только с поручениями. Но периодически возникающее желание мгновенно исчезало, стоило представить, что ради своего удовольствия придется причинить боль напарницам. Таю и юдзе из квартала развлечений было не так жалко, но останавливала мысль, что там могут попасться куноичи других кланов. Сенджу рвано выдохнул. «А теперь развлекаться будет Учиха, — к собственному отвращению, Казуо понял, что и возненавидеть того не может. — Похоже, ему уже надоело играть в заботливость!» В коридоре раздался громкий шорох, кажется, кто-то споткнулся. — Ксо, что ты под ноги лезешь, как обычный кот?! — в комнату вернулся Учиха и, похоже, с ниннеко. Казуо со своего места не видел. — Тренируюсь! — заявил кот и подошел так, что его стало видно. — Ты, похоже, тоже времени не терял, — он начал принюхиваться. Казуо закашлялся. Мысль о том, что ниннеко понял, чем они тут занимались, почему-то обожгла огнем. — Друг мой, — вкрадчиво заметил Учиха, — я же не комментирую, когда ты по весне… — Молчу-молчу! — усмехнулся кот. — Может, мне еще погулять? — Сделай милость, — вздохнул красноглазый. — Ты ведь не удержишься от комментариев. Казуо осуществил единственное, что мог в своем положении — зажмурился и сосредоточился на дыхании. При упоминании о том, что кот начал бы высказывать свое мнение, стало почти дурно. — Не обращай внимания, он тот еще шутник. Учиха стянул одеяло, и Казуо не удержался, поежился не столько даже от прохлады, сколько от того, что красноглазый видит его таким. — Да, сейчас довольно зябко, — одновременно со словами кожи коснулась теплая влажная ткань. Еще миг, и самого Казуо окутала горячая волна. Запоздало пришло понимание, что это чакра Учихи. Казуо открыл глаза, наблюдая за Тамамару. По лицу Учихи оказалось невозможно понять, что он думает, но создавалось впечатление, будто сложившаяся ситуация ему приятна. Казуо пришлось сосредоточиться на дыхании. Больше всего он боялся, что тело вновь отреагирует на ласковые прикосновения. Особенно когда Учиха коснулся живота, бедер, смывая смешавшееся семя. — Не думал, что чакра катона может ощущаться так, — разговор показался неплохим способом отвлечься. — Обычно она удушливая, ядовитая. — Ну, ведь я сейчас не на поле боя, — Тамамару улыбнулся. — И твоя чакра теперь словно озеро с чистой прохладной водой. Тогда, когда мы сражались, она ощущалась гиблым омутом… А хочешь, она станет как горячий источник? — Это как? — насторожился Казуо. Сомнительные эксперименты не прельщали. От неожиданности он встретился с Учихой взглядом. Вот только вместо шарингана в темных глазах разом плясали все биджу. — Ками-сама… — через несколько мгновений до Сенджу дошло, что имел в виду собеседник. — Ну, зачем же столь официально! — тот покачал головой, деланно сокрушаясь. Казуо не выдержал, рассмеялся так, что поджившая губа вновь треснула. — Ты и над шинигами насмехаться будешь? — поинтересовался он, успокоившись. Сенджу теперь даже затруднялся сказать, хочет он отправить Тамамару искать ответ на этот вопрос или как-то подколоть, чтобы продолжить шутливую перепалку. — Надеюсь, наша с ним встреча произойдет все же позже! — серьезно заявил Тамамару и протянул руку. Ладонь окутало зеленоватое свечение шосена. Казуо ощутил прикосновение к губам. — Нет нужды сдерживаться, на стенах печати, — Тамамару чуть надавил пальцами, побуждая открыть рот. Сенджу выполнил это требование, на пробу коснулся языком подушечек, а затем осторожно прихватил зубами за фаланги. — Думаю, это все же будет вкуснее, — Тамамару продемонстрировал небольшой колобок темари-суши. Казуо разжал зубы, и получивший свободу Тамамару помог ему сесть. Возможность поменять позу показалась высшим блаженством: мышцы спины успели затечь. Губ коснулся бок рисового колобка. Конечно, Учихи могли добавить в еду всякое, но пока ощущался лишь аромат риса и рыбы. Перекусить действительно было неплохо, но вот то, что предложил Тамамару, удивило. «Похоже, нахожусь я в чайном домике, — сделал вывод Сенджу. — Тамамару, может, и милый, но не верю я, что он стал бы тратить время на такое. Наверняка прихватил то, что готовили во множестве. Ками-сама, — он в очередной раз помянул богов, — я готов признать, что Учиха — милый! — необходимость есть с рук Тамамару воспринималась уже неизбежным злом. — Не развяжет же он меня, в самом деле…» Если в еду и было что-то добавлено, то снотворное: Казуо ощутил, как веки стали тяжелеть. — Пошли спать, — тихо предложил Учиха. Сенджу сквозь сон слышал, как Тамамару чем-то шуршит поблизости. А вот то, что тот ляжет рядом, стало неожиданностью. «Какая потрясающая наглость, — пользуясь моментом, Казуо устроил голову на чужом плече. — Я, конечно, и не собирался пытаться его убить, но все же!» Появившийся из сумрака ниннеко широко зевнул, блеснув белыми зубами, сладко потянулся и, забравшись на постель, развалился так, чтобы использовать обоих шиноби как подстилку. «И кто у кого учился наглости…» — сонно отметил Казуо, прикрывая глаза.