Будоражат...
Обычно строгий, чётко выверенный строй мыслей рассыпался, как отряд, застигнутый врасплох врагом. Он был его командиром и он лицезрел это беспорядочное бегство, силясь остановить хаос разумными доводами. Но даже холодный расчёт тает под взглядом дорогих глаз. И ни одна техника не способна блокировать влияние, которому так безропотно поддаётся мозг, контролирующий все процессы в организме. В таком случае, разве можно ждать от простых воинов-мыслей слаженного отступления, если командир-мозг самолично ведёт их на верную гибель? «Романтические бредни для аристократов, актёров и жительниц «весёлых кварталов»», — столь лестно Мадара охарактеризовал бы подобное состояние чуть больше года назад. Однако горька ирония от осознания, что сейчас он может причислить себя к этим «подверженным любовным лихорадкам слабакам». Симптомы этого «недуга» обостряются и потому, что причиной болезни стала именно «эта Сенджу», которой ослиное упрямство полностью заменяет отсутствие чакры. Безродная чужеземка ему милей прекрасных гетер, имеющих свой герб, готовых без долгих уговоров скрасить ему тягостный вечер и привнести красок в чёрную ночь. «И на этом выжженном поле чувств способен проклюнуться росток», — подумал Мадара, приподняв уголок губ в подобии ухмылки. Неуловимый стук подошв раздавался в ушах гулкими ударами гонга. Ветви мощных деревьев мелькали под ногами, как брёвна моста; и будто между ними не было расстояния в несколько метров, непреодолимого для простого человека или начинающего ниндзя, но блеклого и ничтожного для воина уровня главы клана Учих. «И на что только рассчитывали эти идиоты Камизиру, устроив мне засаду? Пригоршня монет настолько ослепила их, что они решили, будто способны противостоять мне?» — лицо мужчины исказилось в брезгливом выражении презрения. — «Ненавижу слабаков. И глупцов». Золотые лучи по-зимнему холодного солнца неровными полосами освещали высокого воина в темной мантии, поверх которой грозно алела броня из металлических пластин. Чёрные жёсткие волосы ещё более обычного спутались после долгого пути. Отдельные пряди так и норовили прицепиться к гумбаю, закреплённому за спиной. Тяжеловесные доспехи и тускло сверкающее в лучах солнца оружие, казалось, должны были отягощать бег, но мужчина передвигался с лёгкостью лягушки, скачущей по кувшинкам родного пруда. Ему хотелось одному, поразмыслить над изменениями, бесспорно происходящими в его душе. Однако покушение… Как не во время решил какой-то наглый дурак прервать его жизненный путь. «Из-за того, что он…» — мысль лезвием катаны исключительно аккуратно и болезненно распорола швы, наложенные незаживающую рану, что оставляет на сердце потеря близкого человека. Мадара невольно стиснул пальцы, но через несколько мгновений расслабил, разжал кулак, ибо за год он свыкся с терзающей сердце мукой. Он ещё успеет выстрадать должный объём боли перед холодной каменной плитой. Однако не сейчас. «… Погиб», — закончил мысль Учиха, ощущая, как свинцовая тяжесть заполнила сердце, — «они решились на доброе дело — воссоединение семьи. Чтобы я точно увиделся со всеми братьями, пока в это время потерявший лидера клан попадёт в зависимость от влиятельных Сенджу или же потеряет блеск былой грозной славы. Потому что именно сейчас, во время строительства деревни и нового мира, Учихи более всего нуждаются во внутренней стабильности и сильном лидере, способном обеспечить её. Эту истину понимают даже те идиоты, имена которых вскоре станут мне известны. После того как я отблагодарю их за столь трогательную заботу о моих желаниях», — его глаза полыхнули красным пламенем, подобному неровным разводам и расплывшимся на ткани мантии и пластинах доспехов кровавым полосам. На глазах у членов клана Камизиру, быстро пленённых небольшим отрядом в пять Учих, Мадара безэмоционально расправился с их товарищами, как мясник с тушами животных. Привыкшей к однообразной работе рукой, он разделывал плоть, не питая и капли жалости к её обладателю. «В конце концов у каждого в этом мире свой путь», — думал глава клана Учих, брезгливо вытирая руки об изумрудные листья молодой берёзы. Он видел животный ужас в глазах Камизиру и отблеск потаённого страха в шаринганах соклановцев. Мужчина не был удивлён или польщён подобной и вполне ожидаемой реакцией. Мощь, текущая в его теле, её применение заставляют содрогаться саму землю, что уж говорить о каких-то людишках! Те сорок ниндзя были ему сродни ударом камушка по шкуре кита. При желании он мог бы уничтожить целое поселение подобных слабаков. Однако Мадара не одержимый убийца и, тем более, не безумец. Он знает цену пролитой крови, поэтому предпочитает, чтобы единственной пролитой жидкостью было настоянное на травах вино. Неуловимый стук стих — подошвы обуви крепко упёрлись в толстую ветвь раскидистого дуба. Под зелёным куполом его кроны тихо пел свою журчащую песню ручей. Мадара оперся о ствол мозолистой рукой. Шершавая поверхность приятно щекотала кожу. А неподвижный взгляд ниндзя был прикован к оранжевой полоске, заботливо ведущей к недавно воздвигнутой ограде, окружающей будущую деревню. Конец дороги исчезал за воротами, по обеим сторонам которых стояли по двое стражей. Солнечный диск блестел начищенным золотом в безоблачной синеве, растекшейся над видимой его глазам частью мира. В мощных зелёных тисках леса строящееся селение казалось маленьким, слабым ребёнком, обречённым на смерть среди безразличных зданий столицы. «Но это особенный ребёнок, он — выживет», — Мадара был твёрдо уверен в этом, с внезапной, столь несвойственной ему нежностью, смотря на взмывших в небо над деревней птиц. Неожиданно его мозолистая рука скользнула в сумку на поясе. Через мгновение на холодный зимний свет был извлечён белый платок с пламенеющими на нём алыми узорами. Скромный подарок от той, чей приятный голос он бы желал услышать вместо однообразного шелеста листвы. Ваша лукавая, но всё же располагающе тёплая улыбка, почтительно опущенный взгляд, за ширмой которого виднеется тень игривости, подобно кристальной воде родника, смыли бы с его души гадостность и грязь печали после тяжёлых воспоминаний, фальшиво-вежливых бесед с приближёнными к даймё аристократами. «Интересно, что ты делаешь сейчас, (В.И.), когда ты мне так нужна?» — подумал он, улыбнувшись едва заметно, одними лишь кончиками губ. «Натираешь ли до блеска террасу в окия? Возможно моешь посуду после ужина? Или набираешь воду для того, чтобы майко и гейши поплескались в офуро?Вдумавшись, можно осознать, насколько много трудной работы ты выполняешь изо дня в день; однако недоступно моему пониманию твоё упрямое желание остаться в этом крошечном, изолированном мирке искусства, белил и потаённого смысла рисунков на кимоно. А ведь ты могла… До сих пор можешь перейти во служение ко мне», — ниндзя вдумывался в Ваш твёрдый мотив продолжать тащить на себе тяжёлое ярмо неблагодарной работы слуги, когда у Вас имеется редкий шанс оставить это ремесло. Быть служанкой у расположенного к тебе господина совсем иное, нежели угождать стайке юных девиц и утончённых гейш — так виделось Мадаре. Однако горячее, как разогретое вино, чувство уважения к этой девушке будоражило кровь и мысли. Её пылкое желание стать гейшей, ставшее мостом испытаний, который она постепенно строит и проходит на пути к виднеющейся на другом берегу мечте, восхищало его несгибаемой силой. Однако и в то же время нещадно, до колких мурашек по всему телу, раздражало, ибо оно шло вразрез с его идеями. А Мадара не любил, когда противостоят его дальновидным замыслам. «Ты одна из немногих, кто может вытворять подобное без последствий для себя… Камизиру, или вернее, тот, кто их нанял, пусть лучше молится Будде или любым богам, чтобы оказаться на твоём месте. С твоей головы не упадёт и волос, а подлецу уже будет не до причёсок. Сложно ухаживать за волосами без головы», — кровавая тень поволокой пролегла в чёрных глазах, в то время, как пальцы сильнее вжались в гладкую ткань платка. «Вероятно, они надеются, что Сенджу смогут подавить Учих и тогда с будущей деревней будет проще вести дела. В конце концов с Хаширамой договориться легче, чем со мной», — его прямой, острый, как лезвие катаны, взор был прикован к тянущемуся ввысь ограждению, что будто бросало вызов надавливающему со всех направлений лесу. За этой преградой невыносимо долго тянулся день для мастеров различного рода: от плотников до каменщиков. Фундамент нового мира уже был заложен. Даже виднелись его полупрозрачные очертания. Однако всё это достигалось общими усилиями. Мадара как глава клана не позволит Сенджу, в особенности самому ненавистному из них, перетянуть покров славы на себя, затмив усилия, что прилагали члены клана Учих. «Те, кто желают ослабить мой клан и деревню будут упиваться кровью убитых собратьев. В особенности, если вновь посмеют недооценить меня, прислав мне в качестве убийц таких жалких слабаков», — Мадара брезгливо сморщил лицо. Но напряжённые мышцы тут же расслабились, стоило ему обратить свой взор на ткань, белеющую в холодном закате очередного зимнего дня. Мужчине почудилось, что на гладком шёлке он ощущает тепло Ваших пальцев, вплетавших алые нити в белоснежную ткань. Мимолётный морок окутал сознание опиумным туманом сладостной мечты, будоражащей мысли. Мадара провёл огрубевшими подушечками пальцев по вьющемуся на подобии языков пламени узору. Ваши мозолистые тонкие пальцы словно нежно пихнули его ладонь, будто Вы прознали о его последних размышлениях. Учиха не сомневался, что Вы бы именно так и поступили. — Идеалистка, — беззлобно буркнул ниндзя, впоследствии удивившись тому, насколько чётким ему виднелся Ваш образ. Мадара осторожно коснулся выведенного лёгкой рукой узора ещё раз. Алые нити сохранили в тончайших ворсинках тепло её мозолистых рук. Кончиками пальцев мужчина проводил по изгибающимся линиям пламенных змей. И, казалось, будто он соприкасается с ней. Со сжимающим сердце упоением выводит на её руках линии, собирающиеся в изображение герба клана Учиха. Его холодная кожа становится тёплой под её прикосновениями. Безумно хочется обхватить потеплевшими ладонями её горячие руки, крепко сжать их и забыться в сладком аромате, источаемом её волосами. В этих оттенках риса и персика растворится тошнотворный запах крови и пота — неизменных жидкостях на теле воина. Тогда-то он растает, и Мадара наконец-то сможет вдохнуть полной грудью. Лишь тонкий прямоугольник ткани с аккуратной вышивкой ненадёжным мостом соединяли его с её образом практически физически. В желанном мгновенном опьянении взбудораженной фантазией ему показалось, будто он поймал её руку, внезапно потерявшую долю благодатного тепла. «Ками, позвольте хотя бы мгновение…» — с мольбой озлобленного человека воззвал Мадара к богам. Однако внезапно раздавшиеся высокие женские голоса окончательно развеяли морок. — Акио-сан, Ивао-сан, только не уходите далеко! Мало ли, какая напасть кроется в этих зарослях! — с требованием в голосе обратилась «нарушительница спокойствия» к идущему впереди мужчине. «Неприятности не только скрываются, но ещё и вполне активно разгуливают в столь отдалённых от селения местах», — подумал Мадара, силясь подавить нарастающую бурную волну раздражения. Ловким движением он положил платок в сумку на поясе. После ленивым взглядом обвёл небольшую компанию из четырёх человек. Шедшие впереди парни выглядели достаточно крепкими, кожа их покрылась бронзовым загаром. Один из них, с опущенными до плеч секущимися чёрными волосами и аккуратным, маленьким, точно женским носом, вероятно был Акио, так как он первым обернулся на слова девушки. Ивао так и вовсе остался безразличен к призыву подруги. Его широкое лицо с большим носом картошкой и задумчивыми тёмными глазами выражало каменную сосредоточенность на некой мысли, ведомой лишь ему одному. Оба парня были одеты в хаори из грубой ткани, узкие штаны и соломенные сандалии. Голову прикрывали широкополые соломенные шляпы. «Вероятно простые крестьяне. Ни один ниндзя не вышел бы за пределы селения без снаряжения, оружия или доспехов. Хоть что-то одно должно быть», — отметил Учиха, переведя чуть более заинтересованный взгляд на их спутниц. «Нарушительницей спокойствия» оказалась миловидная девушка с тонкими, плавными чертами лица, которые придавали ей вид кроткой наивности. Однако Мадара с усмешкой подметил, что взгляд её карих глаз — насмешливый и цепкий, как загребущие руки чинуш — выдавал скрытую за прелестными чертами хитрость и изворотливость. Каштановые волосы были убраны в высокую причёску, увенчанную гребнем с замысловатым узором. Одета она была в светло-жёлтое косодэ, поверх которого было наброшено темно-синее хаори на вате. Вторая лицом была похожа на окамэ — маску круглолицей женщины, приносящей счастье. И действительно, лицо её будто излучало беззаботную радость, несмотря на её положение. Даже не искусный в понимании женских одежд Мадара заметил, насколько скромным было её косодэ из бумаги цвета опавших листьев и жёлтое хаори, такое тонкое, что едва ли согреет, особенно сейчас, когда зима выдалась особенно холодной. — Наоми-сан, нам, между прочим, тоже надо работу сделать! Иначе Иошито-сама урежет меру риса при расчёте, — сказал Акио и голос его выдавал явно наигранное неудовольствие. — Думаешь, моя госпожа рада будет не стиранному белью? — в тон ему ответила Наоми, уперев руки в бока. — В самом деле, Акио-сан, что ты так раскричался, как торговец в ярмарочный день, аж голова разболелась, — сказала вторая девушка, показательно коснувшись висков. — Всё потому, что не понимаю, чего вы напросились с нами. Стирать бельё в такой дали от селения… — парень неодобрительно покачал головой, взглянув на товарища, бесстрастно идущего сбоку. — Да… Только отвлекаете своей болтовнёй… — пробурчал тот, не удостоив девушек даже взглядом. — Вот и хорошо, что ты помалкиваешь, — усмехнулась Наоми. — Дела задержали нас с Эмико, поэтому когда мы пришли к реке, то вода там была такая же мутная, как и помыслы Ивао-сана. — Не стирать же бельё госпожи в такой канаве. А мы то знаем, что там, где вы хворост собираете для господина Иошито протекает чистый ручей, — поддержала подругу круглолицая Эмико, после чего произнесла, — спасибо, Ивао-сан, что помог нам. «Занимательная выходит ситуация…» — подумал Мадара, с любопытством наблюдая за служанками, готовящимися начать стирку и удаляющимися фигурами парней, — «в такой глуши отдых мне прервали собиратели хвороста и прачки. Пожалуй, это знак, что пора выдвигаться. Даже отягощенный пленниками отряд уже наверняка достиг деревни. Не стоит оставлять «дорогих гостей» надолго без внимания, к тому же надо заглянуть к (В.И.)» — в чёрном холоде бесстрастных глаз блеснула искра трепетного тепла, вспыхивающего всякий раз при мысли о ней. Ниндзя уже был готов сорваться с места, когда внезапно его слуха настигло звучание знакомого имени. После чего широкая ветка едва не ушла у него из-под ног. Благо, он быстро обрёл контроль над телом и чакрой, удержавшей его в вертикальном положении. Только взбудораженный услышанным разум не поддался сильной воле. —… (В.И.) такие красивые любовные письма сочиняет! — мечтательно протянула Эмико, опустив руки в ледяной поток. «Кому… Что она сочиняет?» — ни о чём более разумном в этот момент он подумать не мог. Слова девушки с лицом окамэ ранили мужчину, как подлый удар — неожиданно, метко. Однако оружие было смочено ядом, чья смертельная жидкость уже просочилась в кровь. Отравленный ядом ревности Мадара желал облегчения острой боли, противоядия, способного вывести отраву из организма: расправы над соперником. Ниндзя внезапно осознал, что ему в голову не приходила и тень мысли о том, что у Вас может быть возлюбленный. Практически весь день Вы отдавали работе, а оставшуюся его часть посвящали тренировкам. В редкие, как снег в стране Огня, свободные часы Вы проводили в обществе главы клана Учиха. «Откуда вдруг появился этот дружок?» — подумал Мадара, до хруста костяшек сжав кулак. Догадка, будто подсказанная богом любви Айдзен-мёо, вспышкой взрывной печати уничтожила оставшиеся предположения. «Тобирама…» И, словно в подтверждение, Эмико по памяти с нежностью зачитала текст письма: — «Милый сердцу взгляд, подобен свету звёзд, но ночь черна мне, давно не видела я света, милых сердцу звёзд». Каково написано то! — Даже самый благодетельный монах воспылает страстью, если получит такое письмо, — смех Наоми утонул в плеске воды и чавканье намокшей ткани. Однако Мадара не разделял игривого настроения прачки. Огрубевшая душа внемлила трогательному посланию, в словах которого, как птицы в клетках, были заключены нежность, томительное ожидание следующей встречи, изнывающая тоска по одному лишь взгляду возлюбленного. О, если бы Вы адресовали подобные строки ему! Мысль теплом разлилась по телу, жаром обдавая сознание. Кончиков пальцев коснулось приятное горячее покалывание. Вам было бы уже не вырваться из плена его объятий. Одной рукой он бы нежно провёл по волосам, опустил бы ладонь до плеч и притянул ближе, чтобы оставить огненный поцелуй-клеймо на соблазнительных губах… «Что за детские фантазии?» — Мадара резко одёрнул себя, негодуя, что позволил желаниям взять верх над разумом. «Проклятый Тобирама, я тебя превращу в горстку пепла, которой лишь и можно будет удобрять растения… Но, откуда этим прачкам известно содержание её писем к нему? Нет, здесь дело в другом…» Последующие слова Эмико стали лишь подтверждением его умозаключения: — Уж если так, то, надеюсь, что сердце Ивао-сана не сделано из камня. Потому что если такие красивые строки, которые (В.И.) сочинила для меня, не расположат его ко мне, то, верно, легче будет дожить до дня, когда прекратятся все войны. — Этот каменный чурбан ведь и читать то не умеет! Эти иероглифы будут для него не большим, чем грязь под ногами. — Так и не надо читать, я ему сама скажу, — смущенно потупив взгляд, Эмико потёрла мокрой, блестящей в тускло-жёлтом свете рукой круглую щёку, — я от бедняжки (В.И.) не отстала пока наизусть не запомнила это послание. Но знала бы ты, какого я ей печенья за это дала! Немного, конечно, но она вообще ничего не просит за сочинительство и сильно благодарит, когда ей по доброй воле приносят хотя бы один или два онигири. «Как я мог сразу не понять? Мысли о ней будоражат разум, тайфуном сметая логику и здравый смысл. Однако же…» — Мадара не смог сдержать тихого, будто колыхание пожухлого листа, скупого смешка. Его забавляла ситуация, в которую эта упрямица определённо попала ненамеренно, как неопытный воин в хитрую засаду. Писать любовные послания для неграмотных девиц — это вполне в её стиле, к тому же не пытаться извлечь выгоду из рискованного предприятия. «Если до этой жеманной старухи Маи дойдёт молва о деяниях служанки, то (В.И.) станет майко лишь в следующей жизни», — подумал мужчина и напряг мышцы, приготовившись к прыжку. Слушать до конца женскую болтовню не входило в планы шиноби. Однако, её имя пленило его слух вновь, пресекая попытку отступления. — Какая странная девица, эта (В.И.), — Наоми бережно заправила мокрыми руками выбившуюся прядь, — я бы на её месте просила больше за такие труды. — Вот за твою жадность боги и оставили тебя безграмотной! — Будто её сам Будда писать учил, — губы красавицы исказились в ухмылке. — Может и не сам, но послал ту, что обучила… — Эмико с громким хлюпаньем опустила в помутневшую воду темно-серую ткань. — Как бы там ни было, она всё равно странная… Сочиняет такие письма, а не имеет дружка, которому их можно читать. — А как же… Мадара? Названый господин заметил, как нежно-розовый цвет лица Наоми потускнел, сменившись землисто-бледным, словно у больной тяжким недугом. Тонкими пальцами девушка нервно сжала тяжёлую материю, силящуюся уплыть вслед за быстрым течением ручья. В карих глазах промелькнула тень потаённого страха, что всегда жил в её душе. Он являл себя миру крайне редко, ибо Наоми была не из робкого десятка. — Тише ты! Развязался язык твой змеиный… — Не волнуйся, нет тут никого, — промолвила Эмико, но как-то неуверенно, даже с опаской. «Кажется я не доберусь до поселения сегодня… Слишком много нового узнаю и о себе, и о ней», — подумал Мадара, устремив взгляд в направлении деревни, ибо вероятность того, что прачки ощутят на себе давление тяжёлого, каменного взора была слишком велика. Притаившись, Учиха весь обратился в слух. Девушки осмотрелись, настороженно прислушались, как заплутавшие путники, заметившие на свежей грязи волчьи следы. Однако лес ответил им переливчатым шелестом листвы, сухим скрипом деревьев и отменной бранью Акио, который угодил лицом в расставленные липкие сети паутины. Успокоенные подруги продолжили негромко делиться последними сплетнями. — Надеюсь… А то Мадара язык отрежет за такие разговоры… «Как до такой дури додуматься можно? Неужели я действительно настолько бесчеловечен в их глазах?» — удивился Учиха. — Мало сказать, глазами этими своими запытает… Может, поэтому бедняжка с ним и ходит. Попробуй тут и откажи ему! Сразу же в путешествие под адской реке Сандзуногаве отправиться можно, — придвинувшись вплотную к подруге, Эмико говорила чуть ли не шёпотом, даже прекратив стирать белье. — Дом её стоит под «дьявольским углом», вход выводит прямо на северо-восток. Направление самое благоприятное для нечистой силы… Не будет ей счастья, — Наоми вгляделась в своё отражение, мутное и расплывчатое в подвижной, коричневой из-за ила воде. Невольно Мадара нахмурился. Нечто пророческое прозвучало в словах хитрой красавицы. —…однако, может, она и рассчитывает стать женой главы клана… — Не пустословь, Наоми. (В.И.) хоть и чудная, но не глупая девушка. Куда безродной служанке надевать шёлковые платья с гербами! — Откуда тебе то знать, о чём думает эта девица? Смотри раз — и учёной оказалась. Хоть я и не замечала за ней такого, но, может, она и загордилась совсем талантами своими. Вон сколько девушек к ней с просьбами бегает, а глава клана зовёт её на ужин в чайный домик… — Наоми ещё более понизила голос. — Помнишь, она у самого Хаширамы хризантемы сажала. И это несмотря на то, что у него есть садовник искусный, из самой столицы… Уж не знаю, учёностью или ещё чем она угождает господам, но девица эта вероятно лисица-оборотень. — Кто же такое говорит? — Сузу сказала, что слышала, как собаки ей вслед лаем заливались… Они кицунэ за километр чуют… Болтовня девушек, напоминавшая назойливый писк комаров, ненавязчиво, но упорно подтачивала и без того тонкую нить терпения. Она могла разорваться в любой момент случайным словом ни о чём не подозревающих прачек. Мадара напряг мышцы до предела, и одним мощным прыжком достиг ветви другого широкостволого дерева. До слуха сплетниц донёсся лишь шелест, а на бугрящуюся водную гладь упал зелёный листок. Учиха же ухватил строки любовного послания, которые Эмико зачитывала с особо нежным чувством: — …даже холодный камень безразличья, согревают любви тёплые лучи…***
Горячая вода расслабила одеревеневшие от напряжения мышцы. Казалось, что не только грязь, но и силы были смыты очищающими потоками. Мадара не мог, а вернее, не желал пошевелить даже рукой, которая ещё пол часа назад обхватывала шею неудачливого Камизиру. Однако, несмотря на бездействие разморенного теплом тела, мысли шиноби прибывали отнюдь не в безмятежном спокойствии. Смотря на дощатую стену пристройки, отведённой для бани, он размышлял о проблемах, остановившихся у порога его одинокого жилища, как нежеланные, но настойчивые гости. Самой шумной, но, к удивлению Учиха, разрешимой проблемой оказался вопрос о покушении на него. Мадара решил оставить в живых одного пленного. Желание это было продиктовано отнюдь не внезапно зародившейся жалостью к врагу клана. Этому несчастливцу было приказано доставить огромные глиняные горшки главе клана Камизиру. «Передашь моё глубокое почтение вашему главе», — Ичиро из клана Камизиру невольно скривил лицо, не могучи выдержать столь неприкрытой издёвки в голосе Учихи, оставлявшего кровь его, Ичиро, убитых товарищей на грубом сукне, о которое небрежно вытирал руки. «И подарок», — Мадара кивнул в сторону глиняных сосудов, в чьих недрах, под толщей формалина, застыли изувеченные, четвертованные останки некогда храбрых воинов. У Ичиро кружилась голова от осознания, что ему предстояло сделать. Он не понимал, как остался жив, не сошёл с ума от ужаса. Однако огонёк жизни продолжал теплиться в измождённом, покрытом испариной и синяками теле. Он был поддерживаем углями воспоминаний, что позднее вспыхнут пламенем возмездия, которое спалит проклятый клан жестоких ублюдков до основания. Уж он, Ичиро, точно позаботится об этом. Тем временем грубый голос продолжал иглами втыкаться в напряжённый мозг. «Скажи вашему главе, что Мадара Учиха передал, что ежели он желает вновь получить подобный подарок, пусть вновь пришлёт тайных гостей», — в дрожащем свете масляного светильника лицо шиноби было так страшно, что в глазах едва прибывающего в сознании Ичиро, виднелось маской хання. Внезапно огонёк колыхнулся, и красноглазый демон приблизился к застывшему в страхе Ичиро. В следующий миг удушливая комнатушка погрузилась для него во тьму… «Сопроводить его до границ Страны Земли. Будете в обличье торговцев вином и сакэ. Я вручу особую грамоту, подписанную приближенным к лорду чиновником высокого ранга — вас без особых расспросов пропустят. Если нет… Оставьте стражников живыми, шум нам ни к чему. С Ичиро глаз не спускайте, он не должен ни передать весть, ни сбежать. В день, когда остановитесь в трактире недалеко от границы, подсыпьте ему в вино яда. Этот юноша явно доставит нам проблем, если продолжит доживать свою жизнь в этот безрадостный век», — так приказал Мадара соклановцам, которые лишь покорно внемлили словам главы, на словах и в душе соглашаясь с его образом действий. Страшная участь настигнет каждого, осмелившегося подорвать мощь клана. «Надеюсь впредь лорд страны Земли будет более предусмотрителен в своих попытках подорвать военную мощь Огня», — подумал Мадара, лениво поведя плечами. Другая же проблема, менее грозная, к неудовольствию шиноби, задержится в его мрачном доме надолго. Ибо как спровадить этого гостя мужчина не знал. Пока что. До памятного разговора прачек Мадара и не подозревал насколько грязный шлейф нелепых слухов тянулся за Вашим именем. На нём оставляли следы всё больше людей, обманутых сплетнями. И можно ли отмыть тонкий шёлк Вашего имени до прежней, идеальный белизны, не искомкав его, не разорвав? О, ками, а ведь он прежде не замечал сора сплетен! Мозолистые пальцы сильно сжали деревянный бортик офуро. Несмотря на распаренную, почти воздушную расслабленность, что подарил ему жар хорошо нагретой воды, злость холодом проползла по позвоночнику, тонкими нитями опутала всё тело. Крепкие мышцы окаменели. Однако Мадаре удалось через несколько мгновений усмирить эту метель гнева, которую он бы с радостью обрушил на головы бездельников, попусту сотрясающих воздух гнусными словами. Смотря на расслабленную, покрытую полупрозрачной коркой мозолей ладонь, успокоившийся воин размышлял: «Тогда я и не думал скрываться… В конце концов, это такая глупость! Тащить за собой измученную работой и проклятыми этими танцами девушку в какую-нибудь захолустную деревеньку за несколько километров, чтобы побеседовать. Так ведут себя охочие до приключений столичные неженки и трусы, боящиеся собственных жён… Хуже было бы, если бы мы появлялись в домах для свиданий. Мы же были у всех на виду. Неужели они настолько несообразительны, чтобы не понять, что пожелай я скрыть свою связь с (В.И.), об этом бы даже сам Хаширама не узнал бы?» Мадара хмыкнул, провёл ребром ладони по источающей пар воде, что тут же пошла мелкой рябью. Неприятное, но вполне закономерное осознание вгрызлось в сознание клещом. Он даже и на мгновение не помыслил о том, как эти встречи скажутся на Вашем имени. Мужчина привык видеть в глазах людей и шиноби страх, плавно перетекающий в ужас, если ему, Мадаре, остановиться рядом более, чем на несколько секунд. Такая показательная реакция, учитывая, грозную и чёрную, как безлунная и самая дождливая ночь, славу, тяжёлой тучей нависающей над его образом. Много ли найдётся смельчаков, готовых вымолвить словечко в его сторону? Едва ли. «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», — любил повторять Изуне Мадара, когда брат в очередной раз проводил задумчивым взглядом провинившегося соклановца, трусившего вперёд после славной взбучки от главы. Он жил с этим так долго, что привык к леденящему кровь значению, приписанному его имени. Поэтому не задумывался о том, что у Вас подобной защиты нет. Безродную челядинку обидеть может каждый, а вот главу одного из самых могущественных кланов страны едва ли — духа не хватит. Однако кусочек мрачного облака славы простёрся и над Вами. Потому что шиноби не помнил, чтобы в последнее время видел печаль в Ваших глазах. «Хоть она и делает безучастный вид, но это лишь маска, натянутая впопыхах. Настоящее её лицо искажено мукой страдания от осознания несправедливости происходящего или чьих-то речей», — подумал Мадара, тяжело выдохнув. Он видел сквозь воздвигнутую людьми преграду лжи трусливо спрятавшуюся, дрожащую из страха быть найденной истину. Любой шиноби должен уметь хотя бы на начальном этапе овладеть этим искусством. Иначе легко оказаться введённым в заблуждение врагом. Зная о переживаниях людей, Мадара им не сочувствовал. Практически. Лишь Хаширама и Ваша персона могли даже в безразличных льдах его души развести маленький пламень искреннего участия. Поэтому прознай он о Вашей грусти, мигом бы начал разбираться с её причинами. «Только возможно ли выжечь слухи страхом? О, едва ли… Действуя неприкрыто, я лишь усилю подозрения. Ведь откуда взяться дыму, если огонь не разведён? Пусть скрашивают своё безрадостное существование пустыми пересудами… Мне даже интересно, когда им наскучит эта тема, учитывая, что их горячему интересу ответом послужит холодное безразличие?» — губы тронула тень ухмылки. Зачерпнув пригоршню воды мужчина плеснул её на себя. Тепло волной омыло широкие плечи, каплями поскользило по рельефу мышц натренированных рук. Мадара блаженно прикрыл усталые глаза. Во тьме, затушевавшей мир чернотой, воин невольно, на миг, вообразил, что капли воды — это Ваши изящные пальцы, осторожно очерчивающие контур его плеч. Телу стало ещё приятнее, а разуму горше от осознания, что подобное реально лишь во сне, да людских толках. И эта девушка желает стать госпожой! Мадара прорычал сквозь зубы от досады. Противоречия Вашего настоящего характера и сплетен порождало в мужчине странные желания и мысли. «Она ни разу не пытается воспользоваться моим расположением к ней, чтобы облачиться в шелка… Ни намёка, ни записки, ни словно бы случайного прикосновения и томного взгляда — ничем не одарила меня эта коварная в своём благородстве женщина! Она бы и не планировала ничего подобного… О, они совсем не знают её. Что в общем-то и к лучшему. Значит, среди этих дураков, нет её знакомых, которые понимают, что (В.И.) — отнюдь не глупа. Она слишком хорошо видит границы дозволенного, прекрасно осознавая, что и речи быть не может о браке даже с гейшей. О её нынешнем положении думать не хочется… Она понимает, что мой союз будет основан на политической выгоде, ведь клану нужна поддержка и сильные наследники. Либо же женой станет благородная женщина из Учиха… Однако», — воин пятернёй провёл по отяжелевшим от воды волосами, — «стань она гейшей, то я бы мог быть её покровителем. Старуха Маи не будет против, не в её интересах противиться воле знатного и богатого клиента. Но (В.И.)… Если бы она была расположена ко мне, то тень чувства упала бы на глаза… Я бы заметил… Однако в них сияет лишь нежность и участливость, коими она одаривает каждого. Даже этого ублюдка Тобираму… Слишком добрая, слишком стойкая, слишком верная своим принципам и идеалам — слишком благородная для «дарованного» ей положения челядинки. Они такими не бывают… Даже среди нечистот и грязи она держит себя достойно. Как говорит старинная пословица: лотос в болоте растёт, а белый». Мадара резко опустил руки, ударяя водную поверхность, словно хлыстом, будто прозрачная гладь была виновна в пробудившемся осознании. Он затолкал этого упорного зверька в самую глубь души, заковал его в цепи лжи. Пусть сдавливают, да потуже, сдерживают и подольше его истину… Он видит её измученное отражение в глазах других. Однако в черноте своих он не позволит никому разглядеть и бледного проблеска правды. Кусающей гордость, терзающей самолюбие, как дикий зверь. Не посади такого на цепь — разорвёт так, что ни одна техника не восстановит вновь. Однако голос истины, грозный, словно рык, эхом доносился до его совести: «Как мог ты, аристократ, глава клана, влюбиться в челядинку?» «Она челядинка лишь на словах Хаширамы, которому надо было как-то пристроить найденную им в лесу девушку. (В.И.) из другого мира и там она занимает почётную должность письмоводителя, кажется», — так отвечал Мадара на ним же самим заданный вопрос. «Как мог ты, презирающий слабых, влюбиться в девушку, не имеющую даже ничтожного запаса чакры?» — донимал внутренний голос собственных устоев. «Её сила кроется не в чакре, а духе. Стремление к цели, твёрдая решительность не отступать с избранного пути, способность с достоинством переносить тяготы скудного быта челядинки, — в этом её сила», — не колеблясь парировал Мадара, уверенный в твёрдости своих убеждений. «Как мог ты, обычно подчиняющий всех своей власти, сам пасть рабом своих желаний, очарованный той, которая даже не пыталась тебя очаровать?» — мужчина задал себе последний, третий, вопрос ответа на который он до сих пор не мог разглядеть ни в свете сознания, ни во тьме души. Мадара приложил размякшую ладонь к горячему лбу. Он будто силился унять головную боль — так могло показаться со стороны. Однако горящий алым взгляд указывал на то, что шиноби пытался совладать с прожигающим его гневом. Когда мысли о ней стали будоражить его застывшее в спокойной собранности сознание? Почему он не выстроил плотину безразличия раньше, чем бурный поток успел разлиться, затопив сознание? Чувства к Вам впитались глубоко в его душу, разломали лёд, сковавший её после смерти последнего брата. Ровная гладь вдруг всколыхнулась, пошла волнами. Мадара осознавал перемены и даже готов был их принять. Ибо, боги будут ему свидетелями, он изнемог от одиночества, нескончаемых противостояний, обязанностей, которые ему более не с кем разделить… — В Дзигоку это всё… — прохрипел он, резко одёрнув руку. Мысли будто смешались с жарой, стоявшей в тесной комнатушке. Лёгкие наполнялись удушливым паром — невозможно дышать. Лишь поток холодного воздуха мог развеять липкий, хмельной дым мечтаний. Мадара поднялся. Вода, разбиваясь на капли, стекала по отяжелевшему после офуро телу. «Если не потороплюсь, то застану её спящей… А более ждать я не намерен… Не могу…»Я наизнанку Ложась ночное платье Скорей надену, - Нет сил мне дожидаться, Тоска любви безмерна...
Оно-но Комати