Мысли о ней

Мадара был раздражён внезапным и непонятным порывом Обито. В верности мальчишки плану сомневаться не приходилось, однако, отвлекаться на его мимолетные прихоти Учихе хотелось меньше всего. Особенно теперь, когда контроль над Десятихвостым был, мягко говоря, далек от совершенства. «Пусть мне и одному под силу управлять этой безмозглой громадиной, однако, излишнее своеволие Обито начинает истощать моё терпение. Итак, безграничное», — подумал он и, отдав команду Джуби, с холодным безразличием привыкшего к нескончаемым битвам воина взирал с высоты своего опыта, силы и чудовища на падающих в руки смерти шиноби. Какими жалкими они ему казались. Хуже букашек — пыль. «От силы один, в лучшем случае два приемлемых противника найдется. Приемлемых для хоть какого-то боя, а не избиения младенцев», — монотонное течение мыслей, постепенно выстраивающихся в тактику следующего маневра прервал звук открывающегося портала. — Я уже было подумал ты решил сбежать, — бесстрастно бросил Мадара, не оборачиваясь. — И не надейся, — в той же манере произнёс Обито, прижимая внезапно похолодевшими руками Вас, сохранявшую стойкое безмолвие. Вы уповали на то, что сможете скрыть своё присутствие. Хотя бы ещё на несколько секунд. Даже миг… Любая капля времени разделяла Вас и Мадару от самой ужасной из встреч — последней. Стиснув зубы Вы молча ощущали, как тело сгорает в огне нескончаемой боли… Как же хотелось хотя бы на миг ощутить облегчение… Погасить языки пламени, пожирающие плоть… Однако силы покинули Вас, безвольно обмякшую на руках у Обито. Он лишь ближе прижал Рин… (В.И.)… Просто желая несколько последних мгновений ощущать её тепло. — Тогда кто или что отвлекло тебя? — спросил легендарный Учиха, не удостаивая напарника даже взглядом. Пауза длиною в миг для Мадары и Обито — вечность для Вас. — (В.И.), пришедшая, чтобы помочь Альянсу остановить нас, — голос «Тоби» вдруг начал звучать на несколько тонов тише. Мадара замер. Через мгновение пылающая, похожая на затвердевший сгусток лавы бомба Десятихвостого разрезала черноту ночи шепчущим о надвигающийся гибели свисте. Он знал, что это отвлечет их пока он попытается осознать, за каким чертом Вас вообще какой-то кретин пустил на поле боя?! «(В.И.) не воин и не медик — неужели отчаяние их настолько велико, что используют гражданскую, связанную со мной, как приманку?» — мысли она быстрее другой пронеслись в голове прежде, чем Мадара спросил голосом, звучащим на несколько тонов выше: — Где она?! Повернулся. Замер. Не поверил. Первые мгновения казались воплощением одного из его давнишних кошмаров. Но если сон развеивается с пробуждением, то как очнуться от реальности? Эти прелестные глаза, смотревшие на него с пониманием и теплотой — безэмоциональны и холодны; эти руки, сильные для женщины, мозолистые, но неизменно нежные — опущены в безвольной безжизненной слабости; эти шёлковые волосы, напоенные легкими ароматами риса и глициний, — спутаны и грязны от песка и пыли; это соблазнительное тело, что обычно будоражило его мысли — изуродовано остатками древесных шипов. С каждым новым выдохом Ваша личность по капле сливается с нескончаемым потоком времени. Эта личность, что так восхищала и раздражала его одновременно. Вся она, его принцесса, однажды пленившая его своим неярким, но не потухающим светом, была истерзана и растоптана войной… Которой не случилось бы, если бы Пятерка каге не была столь твердолоба в намерении защитить зловонные остатки давно прогнившего мира. По сей день со смерти Изуны он не ощущал всепоглощающего прилива столь чёрной ненависти. Он ненавидел их всех. Каждого в отдельности и всех вместе взятых. Их было так много, а они не смогли ни разу защитить её… Мадара грубо отнял, почти вырвал Вас из рук Обито. Последний невольно содрогнулся, ощутив чакру напарника. Она была слишком холодна и черна даже для Мадары Учиха. «Он уничтожит их всех», — только и смог подумать Обито, приняв бразды правления Десятихвостым. Ощутив знакомый холод доспехов Вы едва слышно выдохнули. Пусть и не видели его лица, но ощущали всем телом, что держащий Вас мужчина — Мадара. Настоящий Мадара. Едва ли какая-нибудь женщина могла бы похвастаться, что её столько раз носил на руках легендарный Учиха. Вам же, обласканной его вниманием, было нетрудно распознать жар и силу его прикосновений. Поэтому на протяжении месяцев Вас терзали сомнения об истинной личности Тоби… Однако можно ли было объяснить так Цунаде-сама о причине своих подозрений? — Почему… Почему вновь пошла против моих планов?! — Мадара, сев на голову чудовища, уложил Вашу голову на свои колени. По-другому было нельзя, иначе… Об этом Учиха не желал, до сих пор не верил и не мог помыслить. Затянутые в черные перчатки пальцы обхватили Ваше лицо, чуть приподняли его. Всмотревшись в подернутые дымкой глаза любимой женщины Мадара, желавший разглядеть отражение её чувств, обмер во второй раз. Он подозревал, что могло послужить причиной, но всё же… «От слов Обито будет зависеть каким образом они погибнут: безболезненно быстро или мучительно медленно», — подумал он, бросив краткое: — Что случилось с её глазами? — Скрытая организация Листа узнала о вашей связи… — прохрипел сдавленным от напряжения голосом Обито. Контролировать древнее чудовище тяжелее, чем организацию наемников. — Её пытали. Сильным гендзюцу. Таким, какое применяют для шиноби. Если бы не подружка Саске и моё участие твоя принцесса уже давно потеряла бы зрение… Или погибла бы там же, — он сипло хмыкнул. — Она крайне упряма. Пыталась сбежать от конвоиров. — Понятно. Одно слово. Грозное, как смертный приговор. — М-мада-ара… Н-нет, — Вы воззвали к воину сиплым преисполненным мольбы почти затухшим голосом. Больше ничего сказать не смогли. Мысли постепенно сгорали в пожаре последнего забытья. — Я убью их всех. Даже не моли. Не выйдет, — пальцем стёр скатившуюся слезу. — Помнишь, я давно тебе говорил, что твои слёзы ранят меня… Едва заметный кивок. —… до сих пор все осталось неизменно. Каждая слеза, пролитая тобою на допросе и после — град крови врагов. Но ты ведь не считаешь их таковыми? Чуть более резкий кивок за которым последовал тихий вскрик. Мадара тут же прижал Вашу голову к своей груди так, чтобы Вы не могли шевельнуть ею. Он забирал у неизбежного столько мгновений, сколько мог. Однако он желал полностью обхватить Вас, столь сильно дрожащую, прижать, вдавить в своё пока ещё мертвое тело, чтобы укрыть от всевидящего взгляда смерти. «Почему я не могу использовать Изанаги на ней?» — с горечью подумал мужчина, оглаживая Ваше плечо, сокрытое под формой шиноби. «Явно в медотряде помогала… Неугомонная Сенджу… Ты такой подарок, что действительно проклятье получить тебя как свою возлюбленную», — оставив размышления при себе вслух Мадара произнёс совсем другое: — Не трать силы напрасно на ответ, который мне, итак, известен. После того, что они, — его пальцы сильнее сдавили ваше плечо, — сотворили с тобой… Ты готова считать их союзниками? — Это… Я… Решила… Выйти… — сбивчиво прошептали Вы, всматриваясь, надеясь различить сквозь разноцветную завесу хотя бы черты, глаза дорогого человека, изменившегося так сильно, до неузнаваемости. Мадара удивлённо вскинул брови, воззрившись на Вас с непониманием. — Не ожидал… Воля Огня поглотила и тебя? — он хрипло выдохнул и, наклонившись, произнёс Вам на ухо: — Я должен был ещё тогда объяснить тебе план… Ты же с их подачи и по своему обыкновению поняла всё превратно, причислив меня к великим злодеям… Однако всё далеко не так. Моя милая (В.И.), — Учиха особенно выделил Ваше имя низким тоном, — если бы Каге согласились сотрудничать со мной и отдали бы нам двух оставшихся биджу — мы бы давно жили в совершенном мире без теней, проигравших и таких трагических смертей… Но разум каге оказался не сильнее их ничтожных техник — они не проникли мыслью в глубину моего замысла, а следовательно не истолковали его своим подчиненным и даймё, что понимают суть явлений ещё хуже… Оттого теперь разрушаются города и земля вновь окрашивается кровью. Я не желал этого, поверь… Приблизив своё лицо, испещренное трещинами Нечестивого воскрешения, к Вашему он продолжил говорить, почти касаясь Вашей кожи губами. Риннеган неотрывно наблюдал за малейшим изменением дорогих сердцу черт. — И я не желал, чтобы ты поняла всё так… Я проклинаю себя за недальновидность, проклинаю за внезапный страх раскрыть перед тобой свой замысел… Нужно было забрать тебя ещё тогда. Отдал бы на попечение Зецу и Обито — компания так себе, но ты бы дождалась меня… И тогда бы я, став Джинчуурики Десятихвостого, поделился бы с тобой частью чакры. Помнишь, ты сокрушалась, что у тебя нет даже самых ничтожных запасов? — Мадара и Вы невольно одновременно улыбнулись теням минувшего. — Ты стала бы сильнее многих ныне и пока что живущих шиноби… Мы бы правили новым миром вместе. Принцесса стала бы императрицей… Однако, — лицо Учихи исказила злоба: брови сведены к переносице, холодная обреченность заледенела в немигающем взгляде, — ты выбрала свой путь ниндзя. Сделав всё наоборот, по своему обыкновению… Мадара закрыл глаза на миг, чтобы совладать с полыхающим в груди чёрным пламенем ненависти и алым злости. На себя за остатнюю заботу о Вашем мнимом счастье в компании тех ничтожных слабаков. На Вас за сделанный не в его пользу выбор. В его груди царила тишина. Слияние разрушительных чувств уничтожало, сжигало остатки его потрёпанной временем и мыслями души. Хотелось остановить течение времени. Однако подобное неподвластно даже ему. Пока что. Когда Вечное Цукуёми поглотит мир, не он, Учиха Мадара, будет подчиняться Времени, а оно — извечный враг человека, поверженное упадёт перед ним ниц. Но это случиться лишь после окончательного возрождения Десятихвостого. А пока что ему оставалось лишь беспомощно прижимать Вашу голову к груди, бережно удерживая в объятиях неподвижное тело. «Неподвижное?..» — Мадара в ту же секунду открыл глаза. — Нет… — то было единственное, что смог произнести он, смотря на полузакрытые любимые глаза. Его принцесса, облаченная в форму шиноби, с повязанным протектором Альянса на лбу, обмякла в его руках. Зелёный жилет вздымался, как рябь на воде — едва заметно. Сама она, словно эти невысокие волны — заставила колыхнуться доселе неподвижную ровную гладь его души, чтобы после навсегда раствориться в ней призрачным образом недостижимой мечты. Счастья и уюта. Пронзительный крик Десятихвостого сливался в адскую песню сражения с тысячами голосов шиноби, краткими, но ёмкими проклятиями Обито. Небесная тьма разлилась над Мадарой и Вами, как случайно пролитые чернила. Эта жидкая мрачная река омывала красный круг луны. Будто страшась измазать её поверхность, как столичная красавица прошлого свой подол мо. Однако до этого мгновения ночь не была темна для Учиха Мадары. Но теперь его свет постепенно меркнет, оставляя его… — Вновь одного… — прохрипел Мадара, касаясь своим лбом Вашего лба. — Опять убегаешь туда, откуда я не смогу тебя похитить… Миг коматозного спокойствия растаял от жарких лучей осознания. Легендарный Учиха приподнял Вас, придав Вам полусидячее положение. Его пальцы впивались в многослойный жилет. Глаза, выражающие неподдающееся прочтению и описанию отчаяние, наблюдали за каждым мгновением ухода возлюбленной. — Нет… Нет! Нет! Сенджу, не смей! — тихий голос постепенно переходил в сдавленный хрипящий крик. — Даже не думай вновь исчезнуть! (В.И.)! Не отвечала. Лишь смотрела, беззвучно роняя прозрачные, точно капли росы слёзы. Мадара припал губами к тёплым щекам. Осыпал лицо своей принцессы беспорядочными, лихорадочными поцелуями. А Обито с ужасом, подобного которому он не испытывал уже много лет, смотрел на близость двух мертвецов — теней прошлого, встретившихся на столь несправедливо краткий миг. — За что я должен испытывать это вновь?.. .— бывший глава уже вымершего клана огладил большим пальцем очертание её прекрасного лица. — За что я полюбил именно тебя, (В.И.)? Стоило последним словам сорваться с его губ, как она начала дышать нервно, быстро. Мадара не успел ни о чём помыслить, как вдруг его принцесса замерла, точно упавшая ваза, готовая в любое мгновение расколоться на тысячи осколков. Её дыхание потухало. Обхватив лицо он взглянул в её обожаемые глаза. Требовательно, властно приказал: — Смотри мне в глаза. Впервые она беспрекословно повиновалась ему. И пусть изображение мира стало для неё лишь пятном туши, однако всепроникающая сила мангекё шарингана смыла чёрную пелену с прекрасных глаз. И внезапно Вы увидели… Себя. Едва узнали! Красавица в белоснежном свадебном кимоно-фуросидэ сиромуку из-под которого горделиво выглядывает богатое алое нижнее платье дзюбан. С покрытой цунокакуси головой Вы стояли рядом с Мадарой, облаченным в строгое чёрное кимоно и того же мрачного цвета хаори. Он нежно обнимал жену, а она, опустив голову на его грудь, прижавшись к нему близко-близко, наслаждалась падением осенних листьев. Они будто плакали от счастья, взирая на соединившихся, как уточки-неразлучницы влюблённых. Едва Вы успели что-то осознать, как кленовый лист ширмой укрыл Мадару и Вас — его жену от Ваших же глаз. Лишь герб клана Учиха на их одеждах мелькнул перед глазами. Встрепенувшись Вы начали оглядываться вновь. Просторные покои поражали элегантной скромностью убранства и изящным выбором экибаны и свитка с неразличимой надписью для токонома. Посередине полулежали Вы в домашней юкате нежно-розового цвета, усыпанного цветами сакуры чуть более светлого оттенка и белыми пионами. Опершись о подлокотник Вы медленно проводили пальцем по странице древней книги. Губы чуть шевелились, произнося слова слышные одной Вам и ветру, проникающему сквозь раздвинутые перегородки. Осенний вечер полутемным светом ложился на татами и расписанные на сюжеты старинных повестей ширмы. Вдруг сёдзи со скрипом раздвинулись и в покои ворвался мальчуган лет пяти в чёрном кимоно с гербом клана на спине. Весело шлёпая пяточками по тростниковому плетению он, разведя коротенькие ручонки, устремился к Вам, с улыбкой прервавшей чтение. — Ма-а-мочка! Я сегодня смог сложить печать и тако-о-ой большой огненный шар надуть! Вы тут же приподнялись и заключили сына в нежные объятия. Довольный ребенок уткнулся носиком в материнскую грудь. Маленькие пальчики сжали гладкий шелк её одеяния. Коснувшись чёрных спутанных волос ласковым поцелуем Вы с улыбкой произнесли: — Даже так… Надеюсь, ты покажешь мне, как это делается. — Обязательно! И отцу покажу, когда он вернётся! А хочешь, я и тебя научу? Я никогда не видел, как ты это делаешь — значит ты не умеешь? — Увы, родной, увы… — с притворной печалью вздохнули Вы. И в этот момент в комнату чинно вошёл высокий юноша. Его собранные в высокий хвост длинные секущиеся, совсем как у отца, чёрные волосы мягко качались на ветру, как ветви ивы. Однако многими чертами лица он походил на Вас. Устало выдохнув, он низко поклонился. — Приношу свои извинения за непочтительность ото-то, окаа-сан. Таджима, как можно так бесцеремонно врываться к матери? Без предупреждения совсем… Тем более в столь поздний час, предназначенный для отдыха. Если бы отец узнал, тебе бы пришлось несладко. — Если не наябедничаешь, ничего он не узнает! — Не стоит быть столь суровым, Изуна, — Вы мягко улыбнулись, подозвав преисполненным изящества жестом наследника рода. — Лучше подойди сюда… Я так редко вас вижу. Меня можно обвинить в несдержанности и малодушии, однако, я так сильно тоскую по вам, занятым тренировками и науками, что даже танака из «Кокинвакасю» не могут развеять этой печали… Иузуна, всеми силами пытаясь скрыть радость за строгостью выражения лица, опустился рядом с Вами на колени. Сильная для женщины, мозолистая, но неизменно нежная рука матери настигла и его головы. Вы силились объять обоих сыновей. И вдруг тут же под причитания кормилицы и служанок в Ваши покои, точно весенний ветер, ворвалась девчушка лет восьми с длинными чёрными волосами. Они доставали ей почти до пят. Путаясь в многослойном детском платье она бежала к маме. Да так сильно, что едва не бухнулась на полпути, благо, реакция старшего брата оказалась быстра, а его рука, обхватившая сестренку, сильна. — Мурасаки, сколько раз я говорила, что опасно бегать в нарядном платье. Уже умолчу о том, что неприлично это совсем… — беспокойство оставило Вас лишь после того, как голова дочери легла на Ваши колени. — Мамочока! Ну это же так скучно ходить медленно и плавно… Вот бегать весело! А ещё забавнее стрелять из лука! Ты должна это увидеть! — Мурасаки, ты не можешь указывать окаа-сан! Прояви уважение! — негодование Изуны отразилось на грозно сведённых к переносице бровям. — Ну ты и зануда, старший братец! –издевательски протянула девочка. — Вот да-да! — Таджима поспешил вставить несколько словечек, чтобы поддеть сурового нии-сан. Вы лишь беззлобно рассмеялись, привлекая в объятиях всех детей. — Изуна желает обучить вас манерам, не будьте с ним столь строги… — А ты не будь с ними столь мягка, иначе в конец разбалуешь их, моя дорогая жена. Все тут же обернулись на звучание низкого голоса, заслышав который, слуги спешили кланяться, соклановцы вежливо улыбаться, а дети ретироваться под Ваши рукава. Ибо знали, что только Вам под силу совладать с недовольством или, не приведи ками, гневом Мадары. Грозная фигура главы клана чёрной скалой нависла над сидящей женой, что была подобна нежному цветку глицинии. Казалось миг, и мрачная громада раздавит хрупкую красоту. Однако она лишь бережно укрывала её в своей тени. Единственное, чем угрожал Вам Мадара — чрезмерной заботой во время беременности и ревностью. Первое проявлялось у супруга всякий раз, стоило Вам, укрыв его в объятиях, сказать, что в клане будет пополнение. Вы со слезами на глазах смотрели на «свои воспоминания»: Мадара буквально готов был носить Вас на руках по дому лишь бы Вы не перенапряглись, тем самым навредив себе и наследнику. На весь ближайший год любое Ваше желание становилось законом в поместье, а случайный вскрик воспринимался как повод для созыва консилиума учёных докторов. Второе же прогрессировало с каждым годом. Хотя казалось бы… Однако Мадара ревновал Вас ко всем мужчинам, кроме секретаря Мэзэру-сана и своего младшего брата Изуны. Поэтому общаться с кем-то Вы могли лишь через занавеси и ширмы. Желательно в присутствии мужа. А лучше вообще не общаться… И всё же Ваша деятельная натура часто брала верх, как и доводы разума над неконтролируемым пожаром ревности мужа, порождаемой сильной глубокой любовью к Вам и страхом, что кто-то посмеет как-нибудь оскорбить Вас или повести недостойно по отношению к Вам. — Всего лишь объятия перед сном. Ты вернулся как раз вовремя, чтобы получить свою порцию, — Вы одарили Мадару лукавой улыбкой, на что он лишь хрипло усмехнулся. — В таком случае моя самая — большая: я слишком долго тебя не видел. Детям придётся остаться ни с чем. Потрепав каждого из наследников по волосам он сел позади Вас, обхватив дрогнувшие плечи крепкими ладонями. В Вашем взгляде, улыбке, каждом жесте он видел, как Вы скучали по нему — столь же сильно, глубоко, непрестанно, как он по Вам. Всякий раз, стоило ему разлучиться с Вами больше, чем на несколько дней — его душу начинала снедать тоска, заполнять тьма. А теперь, когда реальность отняла у него возможность наслаждаться объятиями дорогой женщины в кругу семьи, он стоит у пропасти ненависти, что сожжёт остатки света в его душе. Дотла. Мадара развеял гендзюцу. Его принцесса лежала неподвижно, точно сорванная веточка сакуры. Её недолговечные цветы разлетались на ветру прозрачными слезами. Однако их исток — блеклые глаза почти высохли навсегда под палящим дыханием неизбежного. Вдруг она подняла руку. Трепещущую, как ветвь ивы на ветру. Учиха дрогнул, ощутив на щеке дрожащую ладошку. Она так бережно нежно огладила щеку. Совсем как в ту памятную ночь, когда он желал отнести ее к лекарю. — С-пасибо… Это было прекрасно… Жаль… Не вышло… Тихий кашель — М-мадара… Они… Тебя… — она глубоко вдохнула холодный воздух, пропитанный вонью сражения и освежающей прохладой ночи. — Не трать силы… — прошептал Мадара, осознавая абсурдность своих слов. — Одолеют… И мы… Встретимся… Вновь… Надеюсь… Мозолистые пальцы огладили сухую кожу в последний раз. Невидящие глаза подарили последний спокойный взор, полный нежности и раскаяния за что-то, ведомое одной лишь ей. Рука его гейши опустилась на голову монстра древнего, как ее излюбленные стихи и картины. Даже эта резкость была преисполнена изящества, что она взращивала в себе долгие годы. Её последний танец исполнен. Земной поклон совершён. И она покидает очарованного клиента, оставляя его с надеждой о возможной встрече. Мадара Учиха застыл, как и внезапно воцарившееся безмолвие. Хотя, возможно, мир лишился звуков и красок лишь для него в это мгновение… Или не только для него одного? Он поднялся. Вновь взял контроль над Десятихвостым, взревевшим вдруг в стократ сильнее, чем до этого. Будто Учиха смог наполнить лишенное эмоций и чувств существо истязающим черным пламенем боли и оно, не выдерживая пытки, силилось потушить этот пожар скорби. Однако грозный клич Наруто смёл даже эту заставу. — Во имя сестрёнки (В.И.) мир… До боли в костяшках сжав каму и гунбай Мадара решительно яростно произнёс: — Во имя моей принцессы (В.И.) мир… Их разрозненные крики, точно Инь и Янь, слились воедино, олицетворяя противоположности тех, кому была дорога одна простая, лишенная чакры, девушка-пришелец из другого мира: — Будет жить! — Наруто бросился на монстра с расенсюрикеном, усиленным чакрой хвостатого. — Будет уничтожен! — Мадара сделал один резкий жест — жуткие подобные человеческим рукам хвосты поднялись в воздух под сотрясающий землю рёв Джуби.

***

Коноха находилась словно бы в ином измерении: тишина и спокойствие разливались по заново проложенным улочкам, а вновь отстроенные дома мигали приветливым жёлтым светом окон. Казалось, будто сейчас не вершилась судьба мира. Однако неведомое для простого гражданского или шиноби срывает покров тайны перед мощью и знаниями Второго хокаге. Он прекрасно ощущал наполняющую пространство энергию. Очень сильную чакру. Даже чакра хвостатых зверей в сравнении с ней кажется не столь уж устрашающей. «Чего и следовало ожидать от такого, как Мадара… Только ему придет в голову возродить подобного монстра», — так подумал Тобирама, смотря на изменившийся облик деревни. В кажущемся суровом взгляде мелькали едва заметные тени довольства и нежности к их детищу. С минуты на минуту воскрешенные хокаге в компании Орочимару и Саске с его командой должны были выдвинуться на поле боя. Резкий поток ветра принёс на волнах пожухлый разломанный пополам зеленый лист. — Интересно, решатся ли они шантажировать Мадару? У них в руках должна быть его вроде как подружка… — вдруг задумчиво протянул Саске. Ожидаемо взгляды всех собравшихся устремились на последнего из Учих. — Любопытно… Не ожидал от него такой сентиментальности чувств, — походивший на змеиное шипение голос Орочимару был полон насмешки и любопытства. — Откуда же тебе стало о ней известно, Саске-кун? Сомневаюсь в желании Мадары знакомить тебя с ней. Однако ответить ему не удалось: эмоциональное восклицание Хаширамы перебило его мысли и речь. — Ого! Я и подумать не мог, чтобы Мадара обзавёлся подружкой… К тому же когда бы успел… Постойте-ка, — он приложил согнутый указательный палец к подбородку, посмотрев на бесстрастное лицо Саске с любопытством охотника, напавшего на след желанной добычи. — А у неё были… Хашира обрисовал словесно и с помощью активных жестов в воздухе Ваш портрет. Все с любопытством как Минато и непониманием, как Хирузен смотрели на распинавшегося Первого, однако самым внимательным, пронзительным, точно свет фонаря в безлунной ночи, был взгляд Второго хокаге. Он не мог двинуться, словно бы ещё находился под контролем улучшенного Орочимару Эдо Тенсей. Однако тот давно ослабил его… Тобирама отказывался верить в невероятную, даже фантастическую возможность увидеть Вас вновь. В далеком прошлом он прошёл тернистый путь ложных надежд. Тот был исчерчен корнями потаённых желаний и усыпан осколками разбитых чувств. Сполна споткнувшись об одни, порезавшись о другие Сенджу младший счёл за благо оставить Ваш образ как приятное воспоминание о прекрасном минувшем. Прекратил так часто приходить в покосившийся одинокий дом, на месте которого должен был находиться склад. Лишь раз в год обозначал ненавистный день новой хризантемой на пороге. Какой по счету? Не помнил, сбился на пятнадцатой… «С другой стороны Мадара был слишком глубоко привязан к ней… Зная склонность Учих к всепоглощающей любви я вовсе не удивлен, что спустя столько лет он всё так печется о (В.И.). Выходит её перенесло не в свой мир, а забросило сюда, в это время?» — мысли одна быстрее другой безумной вереницей проносились в голове, отвлекая внимание от излишне эмоциональной и громкой речи брата. — «Мысли об этой девушке-проблеме вновь отвлекают меня. Так же, как двадцать лет назад… Уже несколько больше». За холодной сосредоточенностью выражения лица Тобирама скрывал едва светящийся лучик надежды увидеть Вас вновь… Услышать Ваш голос… Поймать на себе недовольный его излишне резким замечанием взгляд… Почувствовать пропитанное нежностью тепло Вашего присутствия, что в последний месяц перед Вашим уходом всё чаще вгоняло его в практически незаметную краску. Чем изящнее и утончённее становились Вы, тем более ему приходилось признавать своё поражение. Полагая, что Вы никогда не изменитесь, он и представить не мог, что однажды сам пожалеет о том, что Вы не остались той капризной девчонкой, в которой Тобирама сначала не разглядел переливчатые оттенки её отнюдь не однотонной души. Однако маска спокойствия едва не раскололась от удара, которым стали слова мальчишки Учиха. Тогда бы обнажились столь потаенные чувства Второго. — Кажется она. — Ого! Тобирама, ты слышал?! — радостно воскликнул Хаширама, как бы между прочим похлопав младшего по плечу. — Наша (В.И.) умудрилась очутиться здесь! И как всегда неприятности следовали за ней по пятам… Ну ничего, как всё закончится, мы заскочим к ней! Думаю, она сейчас сидит дома, дожидаясь вестей с фронта. — Я не просто так сказал «должна быть», — мрачно заметил Саске, смотря со скрытым изумлением на воскрешенных. — Я не уверен, жива ли она до сих пор… Хаширама тут же посерьезнел. Радость в тронутых запретной техникой глазах сменилась серьёзной задумчивостью. — С ней что-то случилось? — Её проткнул катаной один из подчиненных Данзо, когда она попыталась сбежать. Опрометчивый шаг для простого человека — я не ощутил в ней чакры — но всё же верный. Обвиняемую в шпионаже убили бы в любом случае. Она, видимо, не особо рассчитывала на Мадару… Раз решилась на такой риск, — Саске намеренно внимательно вглядывался в лица двух первых каге. Тобирама понял, что малец явно силился понять, как возможно, чтобы выглядящая столь молодо девушка без запасов чакры прожила больше века. К тому же была знакома со всеми основателями Конохи. Однако разъяснять ему он ничего, разумеется, не намеревался. Беспокойство и шок окатили его холодом осознания: его ученик убил его возлюбленную. Сюжет, достойный быть поставленным на сцене театра кабуки. И вновь он споткнулся о корни потаенных желаний, порезался осколками разбитых чувств. Скрестив руки на груди Тобирама крепко сжал ладонями предплечья. Главное успокоить шторм гнева, готовящийся смести все здравые мысли, потопив их в своей глубине, как рыбацкие лодки. — Если Мадару воскресили, значит это был не он, — спокойный голос совершенно лишенный эмоций был слишком знаком Хашираме: он знал, что брат балансировал на грани впадения в пучину ярости. — В таком случае хочется лично пожать руку этой занимательной особе, — прошипел Орочимару, усмехнувшись. — Кажется это о ней были слухи, будто бы она из другого мира… Не удивительно. Была знакома с первыми хокаге и Мадарой, раз вы с легкостью поверили и не опровергли довод о том, что Мадара привязан к ней так сильно… И, оказывается, как-то связана с таинственным лидером Акацуки, выдававшим себя за него. Поразительно… Живучая личность. Тобираму до глубины души раздражало саркастичное пренебрежение, с каким этот сопляк Орочимару отзывался о Вас. Однако поставь он его на место сейчас — новых вопросов будет не избежать. Тогда Ваше имя окрасится в неприглядные краски ненужных домыслов. «Не стоит разжигать это пламя», — подумал Сенджу младший, сильнее сжав ладони. — «Почему ты всегда попадаешь в неприятности? Как была проблемной, так и…» Но мысль Второму не дал закончить излишне высокий голос странной красноволосой девушки из Узумаки. — Не нужно хоронить её раньше времени! Я вылечила её, а тот Мадара… Тоби… То бишь как его там на самом деле зовут, после забрал её. — Куда?! — едва ли не синхронно спросили братья Сенджу. Опешившая Карин помотала головой, а после, ближе прижавшись к побледневшему в тот же миг Саске, сказала уже тише, будто промурлыкала: — Чего пугаете то?.. В измерение своё, он меня туда вместе с Саске-куном переносил, когда я его подлечить была должна, — она ласково потерлась щекой о руку замершего в замешательстве Учихи. — А дальше не знаю… Может утащил в своё логово, а может отпустил. — Слава ками… — Хаширама хлопнул себя ладонью по лбу. — Наша (В.И.) умеет находить неприятности. — И психов, — с облегчением буркнул Тобирама, вспомнив увязывавшегося за Вами Мадару. Доселе молчавший Минато лишь с удивлением протянул: — Любопытно было бы узнать о ней побольше. Кажется история её жизни очень интересна. А Хирузен, пораженно смотря на бывшего учителя и Первого, прошептал: — Странно… В детстве, да и в юношестве мне никогда не доводилось слышать о такой девушке. Хоть и жили мы в одну эпоху… Карин, продолжая прижиматься к активно изображающему статую Саске, начала яростно пенять ему за то, что… — Не спасаешь меня, как этот «Недомадара» свою подружку! Он меня заставил её лечить, хотя толку от неё как от помощника явно нет совсем… А ведь такая красивая история запретной любви! Она из Конохи, он из преступной организации — каждый верен своей стороне, но при этом любовь их сильнее ненависти союзников! Ах! — мечтательно протянула девушка. — Кажется Саске-кун не впечатлен, — Орочимару снисходительно усмехнулся, смотря на каменное выражение лица Учихи, а после легендарный саннин перевел взгляд на Тобираму, чьё настроение было созвучно с мрачным состоянием духа Саске. Сознание, однажды отравленное ядом ревности, едва ли способно восстановиться от его губительных последствий — так понял Тобирама, вновь ощущая в груди жгучий пульсирующий комок раздражения. «Уверен, (В.И.) противен этот преступник. Вероятно у того был свой интерес помогать ей», — подумал мужчина, желая потушить неугасимое пламя здравыми рассуждениями. — «Данзо… До него дошли слухи о её прошлом? Неужели она поведала обо всём? Едва ли… (В.И.) подчас не хватает разумения, но она не дура. Скорее всего этот лжемадара каким-то образом скомпрометировал её». Однако времени на размышления не оставалось — нужно было выдвигаться на поле брани, разделенное между Альянсом шиноби и тенью мрачного прошлого, что вдруг облеклась плотью. «Я не покину этот мир, пока не узнаю, где (В.И.) и что с ней. Мы обязательно поговорим обо всём… Уверен, она не забыла тот поцелуй. Мне же более нечего от нее скрывать», — с такими мыслями Тобирама перенес с помощью Техники летящего бога грома Хашираму, приготовившегося зачитать воодушевляющую речь для небольшой команды: сказывалось прошлое лидера клана.

***

Хаширама смотрел на невообразимо отвратительное гигантское чудовище Десятихвостого, взирающего на мир неосознанным взглядом единственного глаза. Казалось, будто его оком была сама луна, что словно нарочно отливала красным цветом крови в день самой масштабной битвы за все поколения существования ниндзя. За его спиной застыли в удивлении сотни воинов. Им было сложно поверить, что они видят «Бога шиноби» во плоти, пусть и без крови. Рокот тысячи голосов, наполнившихся воодушевленной надеждой, точно волны разбивался о скалы спокойствия в душе каждого из каге. Им не нужно более бояться смерти, а значит они могут выложиться на полную мощь, чтобы защитить своё наследие и, как бы то пафосно не звучало, весь мир. Повернув голову, чтобы взглянуть на крики за спиной, он увидел, как Минато разговаривает с джинчуурики девятихвостого. Розоволосая незнакомка же, смущенно хихикая, медицинскими техниками восстанавливала порядком потрепанного юношу, похожего на Четвертого. «Вероятно его наследник», — подумал Хаширама и вдруг неожиданно для юных шиноби обратился к ним: — Вы ведь из Конохи, ребята? Девушка, с удивлением и толикой благоговения воззрившись на «Бога шиноби», кивнула: — Да, Первый-сама. Стоявший неподалеку Тобирама захотел в это же мгновение придушить старшего братца. Пусть это и не убьет его, но хотя бы остудит пыл. «Нашёл время, когда о (В.И.) спрашивать. Да ещё у молокососов… Ками, за что в моем брате силы больше, чем мозгов. Нужно было подождать окончания битвы и уже затем поинтересоваться у Цуны. Она ведь теперь хокаге», — так размышлял Второй, осознавая, что уже нет смысла сокрушаться о нелепости положения, в которое поставит их необузданное любопытство «Бога шиноби». — О-о-о! Отлично! Не подскажите, как мне и моему брату… Тобирама едва не упал, благо, во время перенаправил чакру к ступням. «Я убью этого кретина», — подумал он, а меж тем Хаширама продолжал: —… найти девушку, её зовут (В.И.), может вам известно что-нибудь о ней? Удивление в мгновение ока изменило выражение лиц юных шиноби: девушка в изумлении расширила глаза, приоткрыв губы, а джинчуурики, широко разинув рот, невольно навалился на подругу. За что та в то же мгновение наградила его профилактическим ударом по макушке. — Ах ты! Я же сказала не двигайся! Иначе сам себя лечить будешь! — Прости, Сакура-чан… — юноша обиженно потер ушибленное место. — Просто я не понял… Откуда странный дядька, похожий на высеченного на скале Первого, знает онее-чан? «Кажется я нашел брата по разуму для Хаширамы», — подумал Тобирама, искоса наблюдая за, по его мнению, происходящим фарсом, которого можно было бы избежать, если бы… — Ты действительно не понял… — Сакура страдальчески закатила глаза. — Дурак, это и есть Первый хокаге! (В.И.) же рассказывала… — Что?! Серьезно?! Это Первый?! — джинчуурики едва не подскочил от обуявших его душу чувств, благо, вспомнив предупреждение подруги, остался неподвижен, лишь продолжив с восхищением рассматривая ожившую легенду. Хаширама залился звучным задорным смехом, что, казалось, был способен сотрясти землю не менее сильно, чем рёв Десятихвостого. Ему было приятно наблюдать за дружескими спорами молодых воинов, однако ещё более на сердце было радостно от того, что (В.И.) смогла даже в этом веке найти себе опору — друзей. — Вижу, она уже успела рассказать вам… Лишь надеюсь, что не обо всём, ибо было несколько моментов, вспоминая о которых, начинаешь сам себя корить. — Не так уж много она рассказала… — поспешила заверить Сакура и взгляд её вдруг застелила поволока грусти. — Лишь в общих чертах… Хаширама выдохнул с заметным облегчением. — В таком случае мне не о чем волноваться… Так по какому адресу она теперь проживает? Подозрительное молчание охватило юных шиноби. Светящаяся радость в глазах юноши померкла в тени спутанного, разъедающего душу чувства, чьё грозное отражение, однако, было слишком хорошо известно тем, кто жил во времена нескончаемых войн. Неизъяснимая скорбь потери. Хаширама прежде видел её в глазах братьев, соклановцев, Мадары… Тобирама же полностью повернулся к в миг приутихшим ребятам. Ему не хуже, чем брату была известна возможная причина молчания. И всё же он вновь противился себе, отказываясь до конца поверить, что худшее из несчастий обрушилось и погребло её — слишком молодую, не заслужившую такое, его любимую женщину. Пусть он так и не смог открыть перед ней тайны истинных чувств, скрываемых за льдами холодности и нескончаемых придирок. «Будь аккуратен, брат, иначе упустишь её», — пророческое увещевание Хаширамы, сказанное в тот день, когда она пришла посадить хризантемы, теперь наполнилось необъяснимыми чувствами ужаса от осознания, горечи и бесконечной нежности, что он так и не успел разделить с ней. Не решился. И теперь он был вынужден слушать, как тот, кого она называла «младшим братиком», с остекленевшим от ледяного ветра боли взглядом произносит: — Онее-чан… Она больше… — Наруто-кун… — тихий шепот девушки походил на колыхание лепестков сакуры на ветру. — Всё в порядке, Сакура-чан… Я должен, — Наруто прикусил губу, пыльным рукавом размазал по щекам слёзы. — Я должен гордиться онее-чан… Она погибла, старик Первый, как настоящий шиноби… Защитив своего товарища… Решив пойти против этих ублюдков… — его голос постепенно срывался в отчаянный крик. Смотря на дрожащего юношу потухшим безэмоциональным взглядом Тобирама то же кричал. Как обычно, про себя. Молча. — Я не могу поверить, что один из них… Этот Мадара был её другом! Как она могла с таким водиться то вообще?! И второй… Обито… Черт его знает, зачем ему была нужна онее-чан… Урод! Почему к такой светлой девушке, какой была моя сестренка тянутся одни злодеи?! — Потому что таков мир, юноша, тьма Инь всегда стремится слиться со светом Янь. Они порождают гармонию и всё сущее, — с нескрываемой печалью произнёс Хаширама, одарив сочувствующим взглядом джинчуурики, а затем посмотрев на брата. Тобирама стоял неподвижно, грозно скрестив руки на груди. Ни в выражении мрачных темно-красных глаз, ни в тронутом трещинами лице не проглядывалась даже тень его истинных чувств. Однако Хаширама, помнящий историю с хризантемами, безмолвный силуэт младшего на фоне заброшенного дома, его нежелание боле никогда связывать себя узами любви, как никто другой понимал всю глубину отчаяния Тобирамы. Минато тихо произнес: — Мне так жаль, сын, что тебе пришлось пережить такую утрату… Эта удивительная девушка действительно стала для тебя сестрой? — Угу, — кивнул Наруто и вдруг поднялся, решительно стукнул себя кулаком по груди, — онее-чан стала для меня семьей! Именно поэтому, после того, как мы разберемся с Десятихвостым, мы должны отобрать ее у Мадары. — Где он прячет её? — глухой холодный, как суровый зимний ветер, голос до этого молчавшего Тобирамы привлёк внимание каге и молодых шиноби. — Там, — джинчуурики пальцем указал на виднеющееся вдали хитросплетение ветвей макутона, над которыми ужасающей величественной горой возвышалось сусаноо. — Мадара оставил её со своим клоном. Он не подпускает никого. Тобирама обратил взгляд туда, где в руках врага покоилось то, что осталось от неё. Даже холодное самообладание подвело его на этот раз — пальцы сжались в кулаки. «Мадара неизменен. Неважно. Мы освободим её. Она стала настоящим шиноби, в чьем сердце горела Воля Огня. Пошла против своего дружка, пожертвовала собой ради товарища — удивительная девушка… Не скажешь, что лет двадцать назад она была способна совершить нечто подобное», — мысли о ней повлекли за собой воспоминания о безвозвратно ушедшем минувшем и ушедшей. Внезапно он вспомнил сцену, что долгие годы являлась к нему во снах. По своему обыкновению войдя в ее дум бесшумно и без стука, он заметил движения за ширмой. Присмотревшись Тобирама понял, что Вы танцевали. Веер плавно взмыл в верх, удерживаемый нежной рукой. Вырисовав в пространстве полукруг вновь поднялся в высь, будто она сама желала воспарить, коснуться небес своим танцем. Завороженный изяществом движений Тобирама заглянул в проем между ширмой и стеной. Обмер. Едва не потерял контроль над собой, увидев, что она была лишь в одном хададзюбане — тонком нательном кимоно из белого шелка. Благородная ткань точно туман скрывала до покалывания в подушечках пальцев соблазнительное тело. Распущенные волосы волнами разливались по её спине. Она, не подозревавшая о нескромных взглядах тайного гостя, с метательной любовью смотрела на веер, вобравший в себя серый сумрак дождливого осеннего вечера. «Я обязательно стану гейшей. И пусть отстав от других безнадежно, сетую на судьбу *1*, однако, наступит день и они будут сетовать из-за того, что не верили в меня! Осталось совсем немного…»

***

Конец. Никто не мог поверить в то, что этот казавшийся непреходящим кошмар закончился. Казалось, будто они спали и всё это время видели непрерывающийся кошмар, в котором погибали их товарищи, дрожали от ужаса оставшиеся дома близкие. Затихли звуки — смолкли стоны боли и яростные вопли. Они проснулись. Проснулись, чтобы лицезреть больший кошмар. Подчас последствия хуже самого действия. Вскоре союзная армия будет распущена, и все смогут вернуться в родные страны и деревни. Однако кто восполнит полученные увечья, потерянных близких, разрушенные города? Ни один из присутствующих не надеялся, что время окажется столь великодушным. Шиноби более других знали, что пыль времени лишь покрывает воспоминания, но ничего не возрождает и не уничтожает. Притупляет боль, но не борется с её источником. Эта ночь казалась особенно долгой: неизменная тьма окутывала расколотые камни, впивающиеся в землю глубокие трещины, нескончаемые тела павших. Тобирама склонился над одной из тысячи погибших в этот день девушкой. Однако она не была куноичи и даже не квалифицированным медиком. Обычная помощница ирьенина, необычная личность, утерянная для него навсегда. Он и сам скоро уйдет. Но по прошествии лет… — Я был рад, что ты выбрала свой мир, — его тихий звучащий необыкновенно мягко голос говорил лишь для одной её, пусть она и не могла ни слышать, ни отвечать. — Осознал, что боялся пережить тебя. Слишком неспокойно было наше время: любая хворь грозилась стать причиной смерти. Думал, никогда не увижу ни тебя, ни своего кошмара наяву. Однако… Ты, как всегда, смогла удивить меня. Сенджу младший вперил истерзанный страданием взгляд в её так и оставшиеся открытыми глаза. Выражение глубокой печали и удивительной безмятежности её лица порождало в его душе желание разбудить любимую женщину, словно бы она всего лишь спала. Его руки крепко обхватывали её неподвижное тело. Уложив свою гейшу на колени Тобирама приобнял её за спину, придавая ей полусидячее положение. Из-за открытых глаза и практически незаметной улыбки казалось, будто она была жива… Ужасающая картина. Воин бережно поправил чёрное кимоно, на подоле которого расцвели алые паучьи лилии. Цуна вынула из прекрасного тела возлюбленной двоюродного дедушки остатки древесных шипов. С помощью техник раны закрылись, оставляя после себя лишь крестообразные шрамы. «Если бы я была рядом…» — прохрипела Пятая, с болью смотря на окрашенное бледными красками смерти лицо девушки, что и ей стала дорога. Канкуро, подоспевший на подмогу к основным силам, когда узнал, что «невеста брата» погибла и её останки даже нечем прикрыть, не раздумывая снял с марионетки — её точной копии — фуросидэ. «Мастер Сасори наказал мне беречь «Его вдохновение». Эта красавица стольких Зецу своими веерами раскромсала… Вот уж где точно увидеть и умереть. Однако, насколько я понял, он тоже имел ввиду на бедняжку… Раз обрядил её марионетку так неподходяще для битвы», — сопроводив свой подарок такими словами, он поспешил к Гааре. Тот, положив руку на плечо Наруто, силился успокоить его и себя. Оба шиноби не могли поверить, что их подруга уже не скажет: «Я дерзну спросить Вас, Казекаге-сама, не откажитесь ли Вы пойти со мной и Наруто на пикник? Ото-то, не стоит так ворчать — это вовсе не формальная просьба, а простая вежливость к вышестоящему лицу… Я не хотела волновать Вас, Гаара-сама, то есть Гаара-сан… Гаара-кун… Вы… Ты мой друг! Вне всяких сомнений! Просто привычка…» — Девушка-проблема… Я горд тобой как Второй хокаге, но я проклинаю тебя как любящий мужчина, — покрытая трещинами рука прижимала её голову к холодным пластинам доспехов. — Я много не сказал тебе, пока сам был жив, пока ты была… Теперь же слова излишни. Ты не слышишь. Однако, — Тобирама приподнял лицо с навеки неизменным выражением за подбородок, чтобы взгляды двух мертвецов встретились в последний раз, — я всё равно признаюсь, иначе не найду покоя по ту сторону. Я… Люблю тебя. До сих пор. Все эти годы. Тобирама, закрыв глаза, коснулся лба возлюбленной холодным поцелуем. С болезненным исступлением сжал её в объятиях. Он никогда никому не открывал свою душу — даже брату. Его редкие, как снег в пустыне, слёзы не видел никто, кроме ками и будд. И теперь, находясь вдали от любопытствующих взоров, Тобирама ощутил, как по щеке скатилась скупая одинокая слеза. Очертив линию упала каплей росы на её полуприкрытый глаз. И на миг показалось, будто это она, услышав его облаченную в слова скорбь, начала плакать над горестной судьбой дорого человека. Он различил сначала чакру брата, затем раздались его шаги. — Тобирама… — нелегко Хашираме было обращаться к младшему в такой момент, однако… — Наше время на исходе. — Знаю, — потухшим голосом бросил Тобирама, поднимаясь на ноги, при этом продолжая держать её на руках. Однако Хаширама мягко произнес, осторожно коснувшись её черного савана-кимоно. — Позволь мне перенести её тело… — Куда? — грозно спросил Сенджу младший, крепче сжимая её. Казалось, он мог убить каждого, кто попытался бы отнять её. Тяжело выдохнув «Бог шиноби» положил тяжелую руку на плечо хмурящегося брата. — Попрощаться. Не один ты хочешь сказать несколько слов ей напоследок… Тобирама, догадавшись о намерении старшего, одарил его ошарашенным взглядом. Сделал шаг назад. Голосом, полным раздражения и злости прошипел: — Да ты, верно, шутишь. После всего… Однако Хаширама перебил его в особой манере — безапелляционной. Мягкость растаяла, как осенний туман под лучами солнца. Его слова звучали как приказ, ослушаться которого не мог даже Тобирама. — Как бы ты не отрицал, но она видела в Мадаре близкого человека. О его чувствах ты и сам знаешь… Ему осталось недолго и он явно хотел бы увидеть её в последний раз. К тому же детишки тоже хотят попрощаться с нашей… — Конечно, попасть в мир Чистой земли ему явно не получится, — хмыкнул Тобирама, перебив старшего брата. Он в последний раз посмотрел на искаженные безжалостной смертью дорогие черты. Прошептав несколько проклятий бережно передал её Хашираме, который, осторожно подхватив подругу, поспешил к тому месту, где свои последние мгновения доживал Мадара. — Ты принёс её… Хаширама, — слабеющим голосом прохрипел он, повернув голову в сторону вечного противника. «Бог шиноби» опустился на корточки рядом с тем, кого он считал товарищем. Их подруга мирно покоилась под покровом темного, как сама Пустота, кимоно, смотря невидящим взглядом на далекие звезды. Сильные руки уложили её, не отводящую взора от далей, к которым она всегда стремилась, откуда пришла, подле Мадары. Он, едва шевеля ладонью, смог укрыть выглядывающие из-под черного шелка изящные мозолистые пальцы. — Не мог поступить иначе, Мадара, — прошептал Хаширама. Он смотрел на скорбную картину с нежной печалью. — Зная, как она тебе была дорога. — Всегда, — тихий голос потерпевшего поражение Учихи походил на шелест пожухлого разломанного на пополам листка. — Она единственная… Не боялась, не ненавидела меня… Пыталась понять, хоть и не всегда у неё получалось… До последнего верила в мою невиновность. — Она дорожила тобой… — Хаширама осторожно убрал упавшую на её лицо прядь волос. Мадара усмехнулся: хрипло с болью. Он с постепенно угасающей нежностью смотрел на свою принцессу, любуясь ею прекрасной даже после того, как лучшая её часть — душа, покинула бренную оболочку. — «Эта Сенджу» дорожила всеми… Неизвестно кем больше… Однако, — он тихо выдохнул, вспомнив нежный поцелуй, коснувшийся его старческой стянутой морщинами щеки, — её вера в меня, вероятно, главная причина, по которой я, возможно, слишком сильно любил её. — А как же танцы? Мадара просипел: — Пожалуй из-за этого тоже… И её упрямства… Проклятого… Упрямства… Наруто и Гаара смотрели на происходящее издали. Первый так и кипел от негодования из-за того, что сестренку перенесли к этому… Сжав кулаки он намеревался пойти и отнять её у «безумных стариков», а после перенести к остальным павшим шиноби Конохи. Однако Мудрец Шести Путей рукой, обхваченной белой тканью струящегося рукава, преградил ему путь. — Не следует быть столь нетерпеливым. Она — часть прошлого и настоящего этого мира. Сейчас черёд прощаться ваших предков. Лучше смотрите… — Хагоромо плавно и величественно очертил монашеским посохом полукруг, указав на собравшихся в последний раз теней минувшего. — И проникайте мыслью в важность происходящего, чтобы впредь не свершить того, что приведёт к подобному исходу. Наруто, закусив губу, не смел ослушаться Рикудоо Сэннина. Все слёзы высохли — в груди осталась лишь пустота, озаряемая мягким светом воспоминаний — самого дорогого, что она оставила в этом мире после себя. Узумаки почувствовал ладонь Гаары на плече. Поддерживающий жест придал ему сил, чтобы вернуть самообладание. И даже подумать, что, возможно, летающий дед прав насчет того, что онее-чан следует попрощаться со своим другом. Каким бы он ни был. — Интересно, — темп речи Мудреца был подобен спокойному течению реки. — Я бы мог призвать её душу, однако, она уже находится в мирах, куда нет доступа даже мне. Всё, что видите — лишь пустая оболочка, скорлупка цикады. Однако самое важное — воспоминания и чувства о ней храните в памяти и сердцах. Тогда она, даже переродившись в одном из Шести миров, будет до сих пор жива в своем нынешнем перерождении. Узумаки, пораженный словами Хагоромо, лишь медленно кивнул, прошептав: — Я так ничего не понял… В каком пре…преро… прерождении была онее-чан? И что за миры? Гаара так же тихо произнес: — Я тебе позже всё объясню. Главное — помни о ней и она будет бессмертна в твоем сердце. — Вот так бы и сразу… — устало выдохнув, сказал Наруто, не отрывая взгляда от разливающихся во тьме алых паучьих лилий на ее последнем кимоно. — Я никогда не забуду её… Никто не забудет.

***

Черные траурные одеяния делали собравшихся похожими на воронов, что решили в один миг заполонить всё кладбище Конохи. Серое небо мрачным покровом нависло над шиноби. Будто понимая их печаль горько выл ветер, оплакивая навеки ушедших. Зелёные листья вихрем проносились вокруг надгробных плит. Возле одной собралась внушительная толпа шиноби. Сложив руки в молитвенном жесте каждый просил будд о благополучии души безвременно ушедшей подруги. — Тётушка… — плача, пролепетала Мурасаки, сжимая в объятиях ставшей ещё более драгоценной куклу. Саму же девочку обнимал Конохамару. — Не рыдай… — прошептал он, сам роняя слезы. — Она стала героем… Мы напишем о ней в газете «Герои Конохи»… — Вместе? — Мурасаки подняла воспаленные от слезы глаза на юного шиноби, который тут же кивнул. — Вместе. Другая пара стояла неподалеку от детей. Неджи, бережно державший за руку Тен-Тен, смотрел на фиолетовые звезды глициний, рассыпанных по безжизненному камню. Именно их ароматом были напоены её волосы… Возлюбленная крепче сжала ладонь Хьюга, зайдясь в беззвучном плаче. Он тут же поспешил положить ей ладонь на плечо, мягко успокаивая. «Спасибо Вам за то, что помогли понять, кто на самом деле был мне дорог как возлюбленная… Вы тоже мне были дороги, но, я понял, что, очарованный, я видел в Вас прекрасную загадку, изящного призрака утонченного прошлого. Ваша грация, изящество, ум и красота поразили меня, заставили потерять голову… Однако теперь я осознал, что не смог бы быть с Вами — Вы были слишком далеким идеалом для меня. Может именно о Вас сложил песню Фудзирава-но Тосюики: В Обители туч недостижимо далекой Хризантему увидел И за звезду в небесах Принял невольно ее. Мы любуемся идеалом, но он недостижим, поэтому жить с ним невозможно. Но, может, и не нужно», — Неджи с нежностью влюбленного посмотрел на Тен-Тен, положившую на его плечо отяжеленную думами голову. –«Однако… Я так и не смог защитить эту хризантему. Падающей звездой скатилась она с небосклона… Простите, что не выполнил своего обещания». — Прости… За то, что презирала тебя… Если бы возможно было… — едва слышный шепот Тен-Тен можно было принять за шелест высохшей от солнца травы. — Вернуть всё… Спасибо тебе… За Неджи. Ли, стоявший рядом с друзьями, изливал потоки слёз, оплакивая свою единственную ученицу. В отдалении же ото всех стоял Шино. Кибо и Хината упорно не оставляли друга, понимая, что его скорбь отличается от той, что терзает их. Абураме был им безмерно благодарен. И всё же он пожелал бы остаться один. Когда никого не было рядом ему казалось, что он и белая бабочка Конохи вновь сидят друг напротив друга, разделенные незначительной преградой. Протяни руку — сможешь коснуться рукавов, напоенных ароматом глициний. Это гендзюцу он не хотел развеивать… «Ушла ты безвозвратно… Однако только из мира этого… В сердце моём навсегда будешь жива ты», — каждая новая мысль лишь приумножала его и без того глубокую, точно море, печаль, грозящуюся стать океаном. — «Белый веер оги — ты им дорожила, теперь лежит в окия, в честь твою названом как его символ. Цунаде-сама обо всем позаботилась с Гаары помощью. Ты посмертно стала первой окаа-сан… Первой гейшей в Конохе спустя полвека…» Юноша дрогнул, ощутив на себе мягкие робкие объятия Хинаты и крепкие руки Кибо. Необъяснимым образом поняв, что именно сейчас время они не отпускали Шино из плена заботы несмотря на его слабые протесты. Но он сопротивлялся недолго — обмер, едва не обмяк от нахлынувших чувств. «Почему рядом не был я?.. Так рисковала ты… Не смог быть полезен… Защитить». В это мгновение на его нос плавно кружась приземлился мотылек. Тонкие лапки словно бы огладили его, успокаивая так, если бы это была она. «Но разве может быть?» — только и успел подумать Шино прежде чем мотылек вспорхнул и растаял на фоне белоснежного облака. Тянется ввысь витиеватый узор дымка от курений; фиолетовыми слезами стекают по камню цветы глициний; кружится, точно танцует вокруг надгробия мотылек. Однако разве это — конец истории? «Недолг отмеренный кармой век// Поменять тебе суждено одну жизнь на другую?» Вдруг конец одной жизни лишь начало истории другой?

Печальны думы О последнем дне земном, Когда взлечу я Над весеннею травой Вверх облачком туманным…

Оно-но Комати