Все закончится в январе

      «Ты обещал сказать — можешь сейчас?»       Рыжий Ванька смеётся в далёком прошлом. Несуразный, веснушчатый, странный — он кипельным туманом маячит у деревянного стенда, встает рядом с вывешенным расписанием. Сергей невесомо улыбается, до сих пор помнит его запах. Чувствует бергамот и лаванду, сладкий апельсин — тонкую эссенцию, пропитавшую теплый воздух пустого холла.       Он упрямо встряхивает головой. Старается отогнать прочь рыжего беса, приглядывается к расписанию. Ведёт глазами по выверенным строчкам, выискивая нужный класс — одиннадцатый. С начала учебного года они ещё ни разу у него не были, никто из параллели; как там говорил этот бедовый Максим, на их «Б» класс всех собак вешают?       — Серёжка?       Суровый голос расплавляется в оглушенном гуле далеких детских разговоров. Поспешный перестук маленьких каблучков звучит позади, привлекает внимание. Сергей оборачивается, чувствуя, как сердце гулко ударяется о рёбра. Его взгляд наталкивается на блеклые бездушные глаза, упрятанные глубоко за толстыми стеклами леопардовых очков. «Завучка» — та самая, которая так и осталась в школе.       — Сережка Рябин! А я смотрю ещё — ты или не ты! — она характерно всплескивает сухонькими руками. Приземистая, серьезная — Нина Евгеньевна, кажется, ни капли не изменилась, и только глубокие морщины на лбу выдают прошедшие года:       — Мне когда сказали, что ты у нас в школе историю преподавать будешь — я даже не сразу поверила.       «Завучка» деланно качает головой, но Сергей лишь пожимает в ответ плечами — до сих пор помнит собственные слова и горячечные обещания, выдавленные сквозь слёзы: «никогда сюда не вернусь»; как глупо — вернулся же.       — А я как у Лермонтова этот его офицер — тоже «фаталист».       — Узнаю нашего Серёжу, — улыбается в ответ Нина Евгеньевна; сжато, слегка натянуто. — Ты всегда «куда ветер подует». Внушаемым был…       Сергей медленно отводит взгляд, рассеянно оглядывается на стенд с расписанием. Карие глаза смотрят невыразительно, проскальзывают по бежевым стенам. Цепляются за безликие фотографии учеников, школьных «отличников и спортсменов», вчитываются в незнакомые фамилии.       Странно. Всего несколько лет назад здесь висела его собственная фотография — глупая и несуразная. Та, которую Ванька зачем-то попросил себе.       — И как тебе здесь? — отвлекает Нина Евгеньевна вопросом. — Многое поменялось?       — Кроме людей ничего не меняется, — Сергей выдерживает паузу, оглядывается на «завучку»; сухонькая и приземистая, она больше не внушает священного трепета, но смотрит точно также сурово и строго. — Да и люди иногда тоже.       Стеклышки квадратных леопардовых очков тускло сверкают в блеклом свете пасмурного дня. Нина Евгеньевна стягивает их с носа, складывает, щёлкнув заедающими дужками. Молодой учитель наблюдает за ней молчаливо и бесстрастно — знает этот жест. Помнит, как в детстве он пугал его до дрожи. Заставлял понять: шутки кончились.       В просторном холле повисает тяжелое молчание, откуда-то со стороны рекреации слышится приглушенный бубнёж — там, кажется, идёт урок литературы. «Завучка» нарушает тишину первая — говорит рассеянно словно бы «между прочим», полируя толстые стёкла краем серого вязаного кардигана.       — А знаешь, чему я больше всего удивляюсь, Серёжа? — она выдерживает грузную паузу, ловит вопросительный взгляд бывшего ученика, отвечает неспешно и степенно:       — Почему тебя вообще взяли. Мы, конечно, тогда с нашей директоршей тебе навстречу пошли и в личное дело вносить ничего не стали, но не для того, чтобы ты нам сейчас детей всякими дурными мыслями развращал.       Сергей невольно застывает на месте, чувствуя, как сердце пропускает удар. Он словно бы на миг оказывается в далёком прошлом — снова предстает перед грозной Ниной Евгеньевной маленьким мальчиком. Даже тянется вдруг к переносице, желая нервно сдёрнуть давно уже несуществующие очки, и лишь чудом себя останавливает — с трудом сохраняет лицо, тянет губы в притворной улыбке.       —Так одно дело «развращать», а другое — просто позволить думать свободно. Критическое мышление развивать, собственное мнение…       — «Мнение», Серёжа, в школе ни к чему, а свобода и подавно. Дети к ней не готовы — ты им только повода дай, и они на шею тебе сядут.       «Завучка» замолкает, сурово глядя на молодого историка сквозь стёкла очков — ждёт ответа, но он так и не успевает сказать и слова: тяжелая железная дверь внезапно распахивается настежь, и в просторный холл вместе с порывом холодного осеннего ветра заваливаются галдящие старшеклассники.       Раскрасневшиеся и шумные, пропитанные терпкой влагой, они моментально наполняют пространство собой — гремят дверью и топают по старой плитке потемневшего от времени кафеля, ловя раздраженные фразы промерзших на ветру девочек, плетущихся позади.       Сергей оглядывается на них растерянно, кидает краткий взгляд на округлые часы, криво вывешенные над входом. Минутная стрелка колеблется где-то недалеко от цифры «три» — пятый урок почти подходит к концу.       Среди гогочущей толпы подпрыгивает вверх один из мальчишек. Проиграв в росте одноклассникам, он шумит больше всех, привлекая взгляды застывших у стенда преподавателей. Оживленный, с покрасневшим носом и растрепанными пшеничными волосами, забранными в комичный хвост на затылке, он заливисто смеётся, переговариваясь о чем-то со своим соседом. Рябин узнает старшеклассника сразу: вспоминает вчерашнюю встречу на лестнице и приглушенные слова про герберу с ромашками, запоздало припоминает имя — Максим Тахаев.       — Молодые люди, давайте-ка потише: урок, между прочим, ещё не кончился!       Звучный голос Нины Евгеньевны вклинивается в звонкий взрыв ребяческого смеха. Мальчишки послушно сбавляют громкость, переглядываются между собой. Посмеиваются реже, косятся на «завучку» с немым укором, поспешно проскальзывают мимо неё.       Сергей провожает их взглядом до самой лестницы, глядит вслед. Вылавливает знакомый взъерошенный затылок, наталкиваются пару раз на рассеянный взгляд обернувшегося Максима. Медленно оглядывается на «завучку», осуждающе покачивающую головой.       — Одиннадцатый «Б»?       — Они самые, — охотно кивает Нина Евгеньевна. — Вечно шумят, покоя никому не дают, нашу Ксению Николаевну, «классную» их, доводят… что, уже имел честь знать?       — Только некоторых. Следующий урок с ними, вот и надеюсь познакомиться как следует.       «Завучка» оглядывается со снисходительным сочувствием, поджимает накрашенные губы. Сергей видит на её лице подозрительное сомнение, но Нина Евгеньевна словно перебарывает саму себя и лишь тяжело вздыхает; знает же, что «вбившего себе что-то в голову» Рябина не переубедить — не пытается.       — Тогда удачи, Серёжа, — она даже расщедривается на искреннее пожелание, заставляя молодого учителя слегка оттаять. — Заходи на чай, поговорим о былом.       — Обязательно, Нина Евгеньевна, зайду.       «Обязательно», — передразнивает сам себя Сергей. Видел бы его Ванька — живот надорвал бы со смеху!

***

      В просторном школьном коридоре подозрительно тихо. Привычный гул голосов стих совсем недавно –звонок разогнал учеников по классам. Лишь где-то впереди проскальзывает группа пятиклассников. Пугливые, головастые, с огромными портфелями за спиной, набитыми до отказа, они глядят вокруг ошарашено — ещё не привыкли, что уроки теперь в разных кабинетах.       Сергей даже хочет было их окликнуть, но «пятиклашки» бесследно исчезают на лестнице.       «Наверное, нашлись», — мелькает отрешённое в мыслях, и молодой преподаватель, забывшийся на миг, снова оборачивается к двери.       Старая, с облупившейся от времени белой краской, она невольно навевает неприятные воспоминания — заставляет на миг увидеть рыжего Ваньку, умоляющего его не входить.       Удивительно, что самый мрачный кабинет из детства теперь стал безраздельно «его».       Скрип несмазанных петель путается в гуле ребяческих голосов, когда молодой преподаватель распахивает дверь и шагает за порог.       Одиннадцатый класс, ещё не пришедший в себя после физкультуры, даже не замечает появления педагога — шумит и хохочет, громко переговаривается друг с другом. Счастливые и необычайно оживленные, подростки уже предвкушают окончание учебного дня, в тайне мечтая об «окне» вместо утомительной истории.       Сергей уже и сам не против пропустить урок — слишком уж ему не понравилось выражение «завучки» и ее поджатые губы.       — Ребята!       Мужской окрик сливается с многообразием взвинченных голосов, тонет во взрыве визгливого смеха. Сергей растерянно оглядывается вокруг, сжимает в пальцах твёрдую обложку ярко-красного журнала. Рассматривает оживленных подростков, наталкивается вдруг на знакомый взгляд голубых глаз: Максим Тахаев, разлегшийся за первой партой, аккурат придвинутой к учительскому столу, медленно поднимает голову. Сидит почему-то один.       Полусонный и бледный, он смотрит невыразительно — кажется вдруг уставшим. Будто бы это не он, а кто-то другой гоготал на весь холл пять минут назад. Странно как-то и непривычно. Что только случилось со старшеклассником, которому даже классный руководитель не смог ничего внушить?       — Ребята, учитель в классе!       Сергей поспешно отводит взгляд — звучно хлопает ладонью по столу. Глухой отзвук сплетается с растянутым визгом, невольно привлекает внимание разошедшихся ребят. Те поспешно принижают голоса, сползают с парт, расходятся по классу. Дробный хохот постепенно растворяется в шорохе встревоженного шёпота, тут и там шуршат встревоженные разговоры.       Ребята, вышколенные предыдущим педагогом, успокаиваются быстро — косятся на нового преподавателя с затаенным интересом.       — Спасибо.       Сергей благодарит тихо, поспешно оборачивается к доске. До сих пор чувствуя на своей спине прожигающие насквозь взгляды, он подхватывает крошащийся в пальцах мел, скрипит им о графитовую доску. Где-то позади раздаются приглушенные смешки и новый взрыв интригующего шёпота.       — Меня зовут Сергей Александрович Рябин, приятно познакомиться. Я здесь в качестве преподавателя по истории, так что, надеюсь, мы с вами подружимся.       Сергей аккуратно вырисовывает хвостик в конце собственной фамилии, оборачивается назад. Мел ложится крошками на рукава темного пиджака, пачкает подрагивающие пальцы. Учитель звучно отряхивает их, рассматривает исподтишка ребят, застывших за партами. Только сейчас спохватывается, что так и не посадил класс.       Вот дурак! Ванька бы так и заявил: «дурак».       — Можете садиться, спасибо!       Старшеклассники с облегчённым гулом опускаются на стулья, гремят мебелью. Сергей едва заметно морщится, порывисто опускает взгляд к столу. Не знает, за что взяться первым — перебирает пальцами стопку учебников, раскрывает первую страницу классного журнала.       Шуршит листами, вчитываясь в названия предметов: «алгебра», «геометрия». Все не то, где «история»?       — Седьмая страница.       Сергей застывает на месте, поднимает глаза — сталкивается взглядом с насмешливым Тахаевым. Тот смотрит почти в упор, комично сводит брови. Сбрасывает на миг свою усталость, указывает подбородком на раскрытый классный журнал:       — Вам же история нужна? Седьмая страница. У меня там, кстати, «два» незаслуженно стоит — вы только ничего такого не подумайте.       «Историк» гулко выдыхает, благодарно кивает в ответ. Поспешно пролистывает к нужной цифре, вписывает аккуратно верную дату урока. На оценки за сегодняшний урок он не рассчитывает, но к отчётности относится трепетно — проскальзывает взглядом по ровному столбику последних отметок. Напротив знакомой фамилии действительно красуется жирная «двойка» с витым хвостиком. Грубоватая, растянутая почти на всю клетку.       — А я и не собирался ничего «такого» выдумывать, — Сергей едва заметно качает головой, хмуря брови — приглядывается к старшекласснику внимательнее. — Ты что, учителя довёл?       — Ничего подобного!       Максим возмущается громко, привлекает внимание одноклассников. Преподаватель ловит на себе заинтересованные взгляды ребят вокруг, слегка тушуется. Он чувствует себя словно бы не в своей тарелке — будто бы уже успел сделать что-то не то.       Совсем не так должны вести себя учителя, не так.       — Ладно, Максим, — «историк» запоздало пытается вернуть дисциплину, повторяет потяжелевшем голосом. — Если захочешь, с этим разберёмся позже, а пока давайте начнём — и так слишком долго собирались.       Одиннадцатиклассники шумно выдыхают, разочарованно гудят в ответ. Сергей с трудом сдерживает улыбку — поспешно подхватывает со стола учебник, шуршит тонкими страницами. Отвлекается на поиски нужной главы, прислушиваясь к приглушенному перешептыванию встревоженных ребят.       Кажется, они обсуждают «принципиальность» нового историка и тихонько шипят на раздосадованного Тахаева — явно злятся за то, что у него не вышло как следует отвлечь преподавателя от темы урока.       — Сергей Александрович, а можно вопрос?       Вверх взметается чья-то рука, электронные часы с широким экраном сверкают тонкой посеребрённой окантовкой. Сергей неспешно поднимает взгляд, сосредоточенно хмурит брови — рассматривает молчаливо одну из учениц за второй партой. Загорелая, с длинными каштановыми волосами, забранными в высокий хвост, она то и дело поглядывает на скучающего за первой партой Тахаева, демонстративно рассматривающего что-то за замыленным стеклом.       — Если по теме — то можно, — он разрешает осторожно, но девушка подхватывается так, будто бы от его ответа зависит вопрос жизни и смерти. Сергей даже подозрительно хмурится: кажется, ребята и вправду настроились на «окно» — желанием учиться здесь и не пахнет.       Ванька, наверное, поступил бы точно также. Он умел заговаривать зубы кому угодно.       — Вы к нам надолго?       Сергей невольно удивляется неожиданному вопросу, хмурит брови. Тянется было к переносице, но одергивает сам себя: проклятая привычка преследует до сих пор. Становится даже неловко — столько времени прошло, а он снова чувствует себя маленьким мальчиком в дурацких квадратных очках.       Становится им в стенах старой школы. И вправду, надолго ли?       — Надеюсь, что да.       В рядах школьников проносится встревоженный шёпот. Максим за первой партой звонко цокает языком и демонстративно утыкается лбом в сложенные на столешнице руки, а девчонка напротив — слегка распрямляет плечи, вскидывает ещё более заинтересованный взгляд. На длинных ресницах сверкает хрусталём крошечная блёстка.       — И как с вами подружиться?       Новый вопрос окончательно выбивает из привычной колеи. Сергей ошарашено переспрашивает, позабыв про найденную в учебнике тему урока.       — Что?       — Вы сказали, что надеетесь на дружбу, — охотно поясняет девушка, вырисовывая ноготками ломаные узоры на мягкой обложке предметной тетради. — Вот я и спрашиваю, а как с вами можно подружиться?       Сергею на миг кажется, что он вовсе не понимает вопрос — тот звучит вызывающе, выбивает из колеи. Заставляет колебаться и нервничать, судорожно выискивая достойный ответ. Как вообще должен вести себя толковый педагог?       «Учиться, учиться и ещё раз учиться», — изгаляется Ванькин голос в голове, но Сергей от него лишь отмахивается, встряхивает поспешно головой. Он, кажется, всегда говорил, что преподавателя из него не выйдет. Стоило бы ему поверить!       — Как обычно, — «историк» пожимает плечами, тянет губы в притворной улыбке. Говорит размеренно, до сих пор старается казаться невозмутимым, шутить. — Любить меня вовсе не обязательно, а вот хорошо учиться — это для вас самый лучший вариант, можете пользоваться.       Кто-то из ребят тихонько посмеивается, переглядывается между собой. Сергей и сам улыбается шире — снова опускает взгляд в учебник, шуршит тонкими страничками. Вычитывает выделенные темы, доходит до громогласного «первая мировая война», проскальзывает по сделанным собственной рукой пометкам на полях.       Кажется, Ольга Михайловна настоятельно рекомендовала начать именно с этого раздела — заодно подготовить и к олимпиаде.       — Сергей Александрович!       Максим внезапно оживает за партой, и преподаватель невольно вскидывает взгляд, интересуется сухо:       — Да?       — А если полюбим?       Старшеклассники взбудоражено переглядываются между собой, тихонько шипят что-то за спиной Тахаева, но тот даже не шевелится — смотрит неотрывно, прямо, и от его взгляда становится не по себе. Мальчишка словно бы специально выводит из себя, но Сергей сдерживается — пожимает плечами, оборачиваясь к доске:       — Не несите чушь, Максим, настраивайтесь на урок. Сегодня у нас объемная тема.       Пауза, крошащийся мел оставляет за собой тонкие линии выверенных букв.       — А если вы и решите что-то полюбить, то полюбите лучше историю.       Историю — и только её.