Melek

Каждый отец – герой для своего сына. По крайней мере до тех пор, пока сыновья не вырастают и не находят себе новых героев. Тони Парсонс

      Высокая статная женщина гордо вышагивает по Золотому Пути, властно вздёрнув подбородок, и, не стесняясь брошенных в её сторону завистливых взглядом, назло им открыто улыбается во весь белозубый рот, жестоко насмехаясь над самой судьбой. Под руку с ней торопливыми подскоками семенит маленький рыжеволосый мальчик, звонко смеясь, и радостно перепрыгивает с одной на другую полоску солнечного света, избороздившего мраморный пол подобно ровным линиям растёкшегося жидкого золота. Он затевает непонятно с кем воображаемую игру, подстрекая себя внезапной мыслью о том, что каждый тёмный просвет между абсолютно одинаковыми струями дневного света представляет собой зияющую пропасть, а солнечные лучи – это сверкающий мост и что если он вдруг оступиться, по ошибке шагнув в тень, то непременно упадёт...       Сейчас точно такие же полосы, оставшиеся, как напоминание об чьих-то острых драгоценных когтях, казались Селиму слишком узкими, чтобы по ним перепрыгивать, да и сам путь к покоям падишаха, в детстве представлявшийся ему долгим нескончаемым путешествием, теперь занимал гораздо меньше времени, даже с условием, что шехзаде нарочно будет растягивать каждый свой шаг. Внезапно посетившие его столь ранним утром воспоминания о прошлом, возможно, были всего-навсего печальным последствием от его вчерашней гулянки, потому что обычно, в самом трезвом виде, он редко имел привычку придаваться тоскливым размышлениям. Если бы не прочно засевшая с вечера настойчивое напоминание о том, что он намеревался навестить отца, Селим бы, вероятно, даже не смог заставить себя проснуться, разморённый усладой алкоголя. К счастью, специально для такого случая у него имелся ответственный младший брат, по чьим венам текла чистая, незапачканная хмелем кровь.       Шею начало немилосердно ломить от долгого нахождения в согнутом положении, так что Селим наконец выпрямился, оторвав не совсем ещё прояснённый взгляд от ослепительно белого пола с характерными вкраплениями малахитовой голубизны. Ему нравилось временами замечать под собой собственное тусклое отражение, но всё-таки кидать по-хозяйски властный взор на открывавшиеся перед ним своды дворца было куда приятнее. Рядом с неизменно сосредоточенным лицом степенно вышагивал как никогда бодрый Джихангир и иногда даже чуть опережал старшего брата, словно ему не терпелось поскорее увидеться с султаном. Селим лишь добродушно усмехался его почти детскому стремлению, но старался делать это незаметно, чтобы случайно не обидеть младшего наследника.       Неведомое тяжёлое чувство непроглядной тучей висело где-то в самой груди почему-то взволнованного Селима, мешая ему вздохнуть. Внутри ненавязчиво и с неприятным покалыванием шевелилось нечто, похожее на едкий осадок, оставшейся с ним с того момента, как он поймал себя на мысли о необъяснимом страхе. Он честно пыталась вызвать в себе хотя бы намёк на нетерпение, которое явно обуревало Джихангира, но сколько не пытался, душа не находила столь нужного отклила на этот отчаянный призыв и никак не стремилась облегчить ему терзания совести. Если бы брат узнал, какие противоречивые чувства охватывают сознание старшего шехзаде в минуты долгожданной встречи в отцом, он бы точно испытал к Селиму отвращение. Как можно боятся своего собственного отца? А главное, чего именно боятся, если сердце полностью спокойно?       Понадеявшись, что налетевший неизвестно откуда кусачий холод был всего лишь плодом его разыгравшегося воображения, Селим в который раз мучительно расправил лёгкие в затруднённом вздохе и заставил себя сохранять внешнее хладнокровие. Золотой Путь неумолимо приближался к своему величественному концу, но это только сильнее возбуждало в Селиме желание отложить визит к султану на более благоприятное время. Поскольку Джихангир даже не думал о том, чтобы задержаться у тяжёлых дверей в господские апартаменты, Селим нарочно замедлил шаг, чтобы пропустить неугомонного брата вперёд, а самому войти следом. У стены, замерев в какой-то пугающе отрешённой позе с устремлённым на посетителей пробирающим взором, подобно статуе стоял Бали-бей, не посчитав за должное поприветствовать двоих шехзаде хоть одним словом помимо традиционного поклона. Впрочем, Селим и так сильно нервничал и обращать на смелые выходки воина своё внимание у него не было ни малейшего желания. Зато Джихангир, казалось, сощурился в неодобрении, однако ему хватило терпения промолчать и выдержанно кивнуть в ответ на непрозвучавшее приветствие.       – Повелитель у себя? – первым задал мучающий их обоих вопрос Джихангир, когда с любезностями было покончено. – Нам срочно нужно его видеть.       Пронзительный взгляд Бали-бея переметнулся с него на старшего шехзаде, словно преследуя недостижимую цель прочесть его мысли, и коротко кивнул, при этом как-то по-особенному сверкнув своими орлиными глазами.       – Разумеется, шехзаде, – ровно ответил он, чуть растягивая слова. – Я доложу о вас.       Минуло мгновение, и вот уже широкая спина воина, прикрытая свободно колыхающимся кафтаном, уверенно скрылась в дверном проёме, не оставив после себя ни следа от своего недавнего присутствия. Взбудораженное сердце Селима отчаянно ускорило темп, заходясь в каком-то причудливом ритме, но шехзаде решительно отгонял всякие мысли о страхе или волнении. В конце концов, он будущий правитель этого государства. Он должен уметь сохранять спокойствие в любой ситуации. Словно почувствовав его состояние, Джихангир незамедлительно высказал брату знак немой поддержки, коротко коснувшись его напряжённого плеча, на что Селим лишь удостоил его слабой улыбкой. Он не хотел, чтобы брат знал о его внутренних противоречиях. Только не сейчас.       Когда Бали-бей снова почтил томящихся в ожидании шехзаде своим возвращением, Селиму уже казалось, что прошла без малого целая вечность, хотя на самом деле воин отсутствовал всего несколько мгновений. Как только его широкие плечи показались в дверном проёме, он ощутил знакомый ему прилив тягучей тяжести, которая бесцеремонно оплела своими упругими нитями его разум, противно въедаясь в сознание. Ему понадобилось сделать над собой ещё одно усилие, чтобы это прекратить, но легче не стало. Наоборот, создавалось стойкое впечатление, что некто настойчиво пытается пробиться к его скрытым мыслям, чтобы обнаружить там хотя бы намёк на постыдную слабость. Хранитель покоев остановился перед наследниками, предоставив им возможность на короткое время залюбоваться скромным великолепием его слаженной фигуры, и отступил в сторону, с почтительным поклоном приглашая их войти. Селим помедлил, прокляная свою нерешительность, и даже не сразу уловил порывистое движение сбоку: Джихангир первым сделал шаг к покоям правителя и уже стоял за порогом, не дожидаясь старшего брата. Лишив Бали-бея удовольствия наблюдать его мешканья, Селим поспешил за Джихангиром и скоро стоял бок о бок с ним в апартаментах повелителя.       Не напрасно солнце щедро поливало драгоценными водами жидкого золота сводчатые стены и устланный коврами пол изысканных покоев, как бы подчёркивая их ослепительную чистоту. С поразительной точностью подобранные оттенки внутреннего убранства мягко ложились на любую поверхность вокруг, будь то деревянный стол, прикрытый аккуратно старой военной картой, или шёлковые простыни господского ложе, с виду казавшиеся бархатными, никем не тронутыми. Спокойные тона приглушённых тенью красок ласкали взгляд, и оттого внутри теплилось равнодушно незнакомое чувство собственной незначимости и посредственности, словно свободно гуляющий по покоям холодок был призван проникнуть в шаловливый разум каждого подчинённого, чтобы свести его с ума. Вопреки царившему в этом месте обманчивому покою, горящие янтарём свечи вовсе не согревали и не добовляли уюта – их единственное призвание было распространять по углам душистый аромат сандала, – величественная тишина не охлаждала разум и не пыталась заглушить взволнованную дробь чужих сердец, переливающиеся на солнце всеми гранями необработанные алмазы, покорно дремавшие в руках своего повелителя, не стремились остаться незамеченными и не препятствовали своей красоте околдовывать невинных подчинённых. Пока уличный ветер по-хозяйски разгуливал на господской терассе, его бродячие потоки так и наровили заглянуть в султанские покои, словно нечто привлекало их внимание и манило к себе, заставляя игриво вздыматься невидимым ураганом.       Каждый мускул в теле Селима протестующе напрягся и задрожал, как перед трудным боем. Расшитый узорами кафтан, специально подобранный для встречи с повелителем, внезапно показался ему тугим, стесняющим любое движение. Почтительное молчание, в котором оба шехзаде поприветствовали своего отца глубоким поклоном, мгновенно разбавилось неподдельным напряжением старшего наследника, одну за другой задевая струны невыносимого затишья. Волна возбуждения прокатилась по полу, ударилась о крепкие стены и взлетела вверх, расстекаясь под сводами апартаментов неуместным и легко узнаваемым нетерпением. Кажется, именно этот тонкий перезвон, неслышный никому, кроме него, заставил правителя сбросить оцепенение и степенно приподнять голову, награждая сыновей непроницаемым взглядом. Селим не упустил возможности с нежностью улыбнуться отцу и, хотя Джихангир точно считал это совершенно неприемлемым, подойти ближе к его столу без всякого на то позволения. Отливающие синевой глаза повелителя смотрели сосредоточенно и выжидающе, но Селим заметно расслабился, уловив в них скупую отцовскую ласку.       – Повелитель, – со всем надлежащим почтением обратился к падишаху Джихангир, когда Сулейман встал и позволил младшему сыну прильнуть губами к его руке. – Какое счастье видеть Вас в добром здравии!       Призрачная улыбка Сулеймана сама собой сделалась шире, придавая его твёрдому лицу чуть больше мягкости в зрелых чертах, и спустя мгновение Джихангир оказался в чужих объятиях, бережных, но в то же время довольно крепких, выражающих заботу и любовь одновременно. Селим от подобного откровения воздержался и, когда повелитель бесшумно переместился к нему, чтобы повторить приветствие, просто коснулся губами его морщинистых пальцев, получив за это сдержанный кивок одобрения.       – Мы несказанно рады, что смогли застать Вас здесь в столь раннем часу, отец, – вежливо произнёс старший шехзаде, почему-то не позволив себе на этот раз улыбнуться. Скулы болезненно свело невидимой силой – часть лица будто потеряла чувствительность.       – Я никуда не тороплюсь, – привычным рокотливым голосом отозвался Сулейман, заставляя Селима в очередной раз наслаждаться его вкрадчивым звучанием. – Признавайтесь, что вас сюда привело?       Эта обычная просьба, сказанная самым беспечным тоном, никак не была похожа на священный приказ, но Джихангир всё равно учтиво наклонил голову, выражая беспрекословное подчинение. Зато Селим с готовностью раскрыл рот, намереваясь обрушить на Сулеймана нескончаемый поток прямых вопросов, но брат опередил его.       – Если Вы не против, повелитель, мы хотели бы задать Вам несколько важных вопросов, – тактично пояснил Джихангир, бросив на Селима многозначительный взгляд. – Это не займёт много времени.       На долю секунды Селиму показалось, что отец откажется, поскольку его взгляд приобрёл несвойственную ему жёсткость, однако падишах молча кивнул и коротко взмахнул рукой, позволяя им говорить. Мимолётно переглянувшись с братом, Селим взял на себя смелость продолжить повествование Джихангира.       – Только позвольте высказать Вам одну просьбу. – Сразу два взгляда молниеносно метнулись в его сторону – один пронзительный и подозрительный, другой предупреждающий и недобрый, – но шехзаде не посмел отступить. Его жилы все ещё вибрировали от предвкушения и благоговейного восторга, а незнакомая сила тянула его вперёд, толкая на край пропасти, вынуждая балансировать на тонкой грани между уважением и излишней дерзостью. Несмотря на потаённый под слоем бесконечной любви в отцу непрошенный страх Селим чувствовал окрепшую с ним связь и не мог удержаться, чтобы не выйти на шаг вперёд и не показать правителю, насколько они близки. Джихангир же напротив ничуть не боялся своего отца, однако всегда держал с ним должную дистанцию, будто считал это проявлением подчинения.       – Что за просьба? – тут же поинтересовался Сулейман, чуть качнув головой.       – Будьте с нами откровенны. Это всё, о чём я имею смелость Вас просить.       – Поверьте, это очень важно для нас, – поспешно прибавил Джихангир, словно опасался, что слова брата прозвучали слишком напористо.       Благовольный кивок последовал незамедлительно, но вот, что думает по этому поводу султан на самом деле, понять было невозможно. Какие чувства испытывает суровый правитель, прокручивая в голове необычную просьбу сыновей? И чего больше в его мыслях – гнева или растерянности?       Дождавшись, пока Сулейман наконец разрешит им озвучить подготовленные вопросы плавным взмахом руки, Селим в нерешительности покосился на Джихангира. У того в глазах он прочёл дрожащее отражение собственной отдалённой неуверенности и по хмурому выражению его умного лица понял, что ему придётся начать первым. Подавив в себе нервный вздох, так и просившейся наружу, старший наследник смело посмотрел на своего отца, стараясь, чтобы голос его не звучал слишком вызывающе.       – Я ни в коем случае не хочу обвинить Вас в скрытности и двуличии, повелитель, – вежливо, но в присутствии стальных ноток заговорил Селим и заставил себя не отводить взгляд от совершенно неподвижного Сулеймана, – но, смею предположить, мы знаем о Вашей жизни далеко не всё, что нам необходимо знать ради нашего же будущего. Вы знаете, что совсем скоро мне и Джихангиру придёт время выбирать сторону и этот выбор будет тяжёлым для каждого из нас. И всё же нам было бы намного легче понять своё предназначение, если бы мы знали, какой выбор в своё время сделали Вы.       Затылком Селим чувствовал молчаливую поддержку Джихангира, поэтому ему не нужно было даже оборачиваться, чтобы догадаться, с какой мольбой он смотрит на ни в чём не изменившегося Сулеймана, который по-прежнему изучал наследников сдержанным взглядом. В один миг Селиму неотвратимо показалось, что сейчас правитель откажется им отвечать и отправит прочь, но Сулейман словно нарочно растягивал минуты ожидания, погрузившись в какие-то свои мысли. Затем он внезапно встал, сопродив свои неслышные движения шорохом дорогой одежды, и, развернувшись к наследникам спиной, неспешно прошёлся к дверям на терассу, в горделивой манере расправив плечи и с неизменной величиственностью приподняв голову. Селим невольно вздрогнул от неожиданности, но тут же мысленно отругал себя за подобную реакцию: долгое молчание повелителя и его вгоняющее в замешательство стремление закрыться от мира могло означать лишь то, что он напряжённо о чём-то размышляет.       – Так значит, вы хотите услышать историю о том, как я стал падишахом? – не оборачиваясь, спросил Сулейман. Селим несколько растерялся от подобного вопроса и, переглянувшись с Джихангиром, увидел в голубых глазах брата отражение собственного замешательства. Как история о восхождении на престол может быть связана с выбором всей жизни?       Молчание, полное удивления и терпеливого ожидания, затянулось, но никто из присутствующих в покоях не стремился его нарушать. Взятые трепетным напряжением ровные струны вновь образовавшейся тишины уже начинали играть у Селима на нервах, так что он не выдержал и сделал один уверенный шаг по направлению к отцу, стараясь не слишком явно сверлить требовательным взглядом его широкую спину.       – Отец, – негромко проронил шехзаде, чувствуя, как в груди всё замирает и перестаёт дышать от одного лишь звука этого слова, – мы хотим узнать, кто Вы и в чём Ваше предназначение. Мне кажется, это знание может помочь нам в будущем. С Вашего позволения, мы всё же рискнём надеяться на откровенность с Вашей стороны.       Не заметив подошедшего сзади Джихангира, Селим невольно дёрнулся, когда младший брат легко коснулся рукой его плеча в знак молчаливой поддержки. Ему очень захотелось обернуться и встретить его успокаивающий взгляд, но он почему-то боялся хоть на мгновение упускать Сулеймана из виду. Султан по-прежнему не двигался и со стороны мог бы походить на каменное извояние, если бы не колеблющиеся в такт его дыханию рёбра, выдававшие присутствие некоторого волнения. Старший шехзаде был настолько поглощен пристальным изучением отцовского образа, что даже сам не заметил, как начал мысленно молиться о благополучном исходе этого разговора. Может, зря они всё это затеяли? Может, было бы лучше вообще не затрагивать прошлое повелителя?       Однако, к искреннему удивлению Селима, Сулейман вскоре пошевелился. Помимо убаюкивающего стрекота догорающих свечей, покои наполнились ласкающим слух невесомым шуршанием господского кафтана, сопровождающим каждое движение повелителя в настоявшейся тишине. Из-за спины его ловкие руки переместились к груди, и по характерному звуку деформированной ткани Селим догадался, что Сулейман незримо для них закатывает рукав своих шёлковых одежд, обнажая предплечье своей правой руки. Затаив дыхание и сам не зная отчего приковав завороженный взгляд к действиям отца, Селим с замиранием сердца наблюдал, как сильная рука Сулеймана поднимается вверх, сгибаясь в локте, и изумлённому взору двух шехзаде предстаёт его открытое запястье, туго обтянутое сверкающим обручем чистого металла. Окаймлённый гладкими краями, что будто бы вросли в человеческую плоть, сливаясь с ней в единое целое, широкое кольцо серебряного тона без швов и всяких неровностей облегало чужую кисть до самого предплечья, скрывая с глаз голубые линии вен, рельефные костяные выступы и ветвистые нити прочных сухожилий, что должны были быть видны на человеческой руке, но теперь оказались погребёнными под слоем непробиваемого металла. Селим в немом ужасе уставился на Сулеймана, не решаясь признаваться даже самому себе, что переливы солнечного света на поверхности оков выглядят действительно захватывающе. Сквозь хрупкую завесу неоправданного восхищения ему в мысли всё отчётливее врезалось страшное осознание неоспаримой правды, одного существования которой шехзаде было достаточно, чтобы начать тонуть в водовороте противоречивых чувств, стремящихся уничтожить его мир, надломить какой-то внутренний стержень в нём самом, ознаменовать собой неизбежность перемен. Разрываясь между гневом на отца и состраданием к его непростой судьбе, Селим внезапно ощутил, как пол уходит у него из-под ног, невидимые волны бросают его из стороны в сторону, швыряя о камни и остроконечные скалы. Каждый такой удар вышибал воздух из его груди, прижимал к земле, так что скоро шехзаде обнаружил, что ему стало трудно дышать, перед глазами образовался чёрный туман, а язык вяло шевелится между зубами, видимо пытаясь произнести хоть что-то внятное. Сулейман не смотрел на них, Джихангир, Селим чувствовал, пребывал в неменьшем удивлении, чем он, но единственным, что сообщало о его растерянности, были слишком частые вздохи, обрывками каких-то фраз срывающиеся с его высохших губ. Мышцы спины и плечей неумолимо свело напряжением, и Селим с трудом заставил себя немного пошевелиться, чтобы снять неприятное онемение с шеи. Отравленный страхом и недоверием воздух в апартаментах трещал, как в предверии грозы, впивался иглами тревоги в тело Селима, однако он не ощущал нарастающей боли в груди. Всё его внимание было направленно на отца.       – Так значит, Вы... – Селим не договорил, оборвав себя на полуслове. Ему не было необходимости произносить это вслух. Каждый присутствующий в покоях и так уже стал жертвой отталкивающей правды.       Сулейман впервые за долгое время удостоил старшего сына взглядом, развернувшись к нему полубоком. Его прекрасные глаза, какие Селим всегда мечтал иметь вместо своих зелёных, материнских, смотрели с сожалением и непрекрытой виной, так что ему стало не по себе от столь откровенного проявления слабости со стороны всегда сдержанного отца. В глубине спокойных вод его лазурных очей бушевала настоящая буря, и шехзаде никак не мог понять, чего же в них больше – раскаяния или непоколебимой уверенности в правильности своих действий. Селим неотрывно вглядывался в эти знакомые с детства глаза, не в силах допустить, что они видели всё: смерть, ложь и даже безчестие, что они отравлены грехом, что они принадлежат Охотнику.       – У вас есть все основания обвинять меня в скрытности, – пугающе спокойным и ровным голосом обратился к ним Сулейман, никак не меняясь в лице. Саднящий привкус стали в его тоне заставил Селима устыдиться своего желания выплеснуть возмущение на отца. – Если вы хотите узнать больше, задавайте вопросы. Я на всё отвечу.       Прежде, чем Селим успел вставить хоть слово, вперёд неожиданно выступил Джихангир, смело взглянув в глаза повелителю. Старший шехзаде невольно подивился его отваге и готовности во что бы то ни стало докопаться до тайн.       – Как так вышло? – спросил он, не скрывая дрожь в голосе. – Каким грехом Вы запятнали свою невинность, что Аллах наградил Вас этим бременем?       Сулейман окинул Джихангира долгим скользящим взглядом, и на миг в нём забрезжила тоска.       – Я убил. Убил безжалостно и жестоко. Это было ещё в те дни, когда я правил в Манисе. Один человек совершил преступление, и его надо было наказать. Эта первая казнь, о которой я вынес решение самостоятельно, по собственной воле. Лишь бы угодить отцу, я был готов на всё, чтобы доказать ему свою твёрдость и готовность к любым испытаниям.       – Он же был преступником, – неловко возразил Селим, бросив на Джихангира неуверенный взгляд. – У Вас не было выбора, ведь так? Никто и не ждал от Вас другого.       К горькому разочарованию Селима, Сулейман покачал головой.       – Я мог его помиловать, – глухо проронил он, и какая-то болезненность отразилась на его морщинистом лице. – Я мог смягчить наказание, но не стал этого делать, чтобы не огорчать отца. Преступление его было не столь тяжело, но я его убил. Я сделал такой выбор.       Прохладный воздух внезапно показался Селиму спёртым и отдающим горечью чужого сожаления. Он опустил голову, не в силах смотреть на отца, и постарался уговорить себя, что не хочет обвинять его в жестокости, но что он мог сказать на это? Как теперь ему смотреть в глаза Сулейману, зная эту правду? Как разобраться в своих чувствах?       – Правители не могут быть безгрешными, сынок, – уже гораздо мягче продолжал Сулейман. Селиму показалось, что он обращается лично к нему, хотя со всей внимательностью изучал узоры персидского ковра под ногами. – Такова расплата за нашу свободу. Бремя правления не только освобождает нас от рабства и дарит нам власть. Оно также возлагает на наши плечи непосильную ответственность и не может отградить нас от греха.       Вкрадчивый голос Сулеймана утонул в густой тишине, опутавшей туманом сомнений и противоречий сознание Селима. Он по-прежнему не поднимал взгляд на отца, боясь наткнуться в его глазах на холодную рассчётливость. Впервые в жизни ему казалось, что он совершенно не знает своего повелителя.       – Почему Вы скрыли это от нас? – резче, чем хотелось, выплеснул Селим, не желая больше вслушиваться в надвигающееся молчание. – Боялись, что мы отвернёмся от Вас?       Султан ответил не сразу, словно внутри него боролись две могучие стихии, но когда его взор неторопливо скользнул с одного шехзаде на другого, наследник со слабыми отголосками облегчения заметил в нём намёк на прежнюю нежность.       – Рано или поздно я всё равно рассказал бы вам об этом, Селим, – ответил Сулейман. – Но я должен был убедиться, что вы готовы. Теперь, очевидно, это время пришло. Знайте же, что я буду только рад, если вам обоим удастся избежать моей участи, но вероятность крайне мала. А потому я хочу с каждого из вас взять слово, что вы не станете скрывать от меня подобное и сделаете всё возможное, чтобы отвести от себя грех.       Покосившись на Джихангира, Селим заставил себя склонить голову, подавляя внутри негодование. Открывшаяся правда всё никак не хотела приживаться в его голове, а назойливое желание как можно скорее покинуть отцовские покои становилось всё сильнее, впиваясь в его тело острыми иглами нетерпения. Он с трудом дождался, когда же младший брат выразит своё согласие Сулейману, и только после разрешающего кивка султана посмел выпрямиться, с наслаждением разгибая спину.       – Славно, – коротко одобрил Сулейман и одним движением спрятал окружённое металлом запястье под широким рукавом своего кафтана. Селим невольно моргнул, сообразив, что света в покоях мгновенно поубавилось. – Можете идти.       Нежелание Джихангира что-либо обсуждать совсем не удивило и нисколько не расстроило внезапно уставшего за одно это утро Селима, поскольку его состояние полностью соответствовало настроению младшего брата. Им обоим определённо нужно было побыть в одиночестве и как слелует всё обдумать. И хорошо бы сделать это вдали от посторонних глаз и цепляющегося за каждую мелочь взгляда матери. Селим уже знал, где сможет отыскать такое место, поэтому сразу, как только просторные покои отца остались позади, отдал приказ немедленно отправляться в путь.       Очередная незнакомая девушка, одетая в какие-то накинутые в спешке тряпки, лишь на предвкушающее мгновение окрылённого нетерпения и жгучего желания удостоилась чёткого взгляда разочарованного шехзаде, после чего тут же была безжалостно выкинута из головы и вскоре забыта. Селим едва не взвыл от досады, вдруг остро почувствовав свою беспомощность, но продолжал упрямо прослеживать глазами толпу людей на площади освещённого солнцем Стамбула несмотря на то, что беспощадные лучи палили ему плечи, а сухой песок собирался раздражающим мусором на языке и под веками. Он всё всматривался, ощущая каждый удар трепещущего сердца, и готовился к тому, что когда-нибудь непременно услышит, как оно сладостно ёкнет в груди и затем остановится навсегда, не вынеся более этой адской муки. Его воображение до такой степени разыгралось, что каждая тень обретала манящие очертания стройной фигуры, каждый шелест редкого ветра звучал её голосом, отражающееся в стёклах чужих окон солнце напоминало заострённое лезвие драгоценного кинжала, нарочно поставленное против ярких лучей, чтобы ослепить врага. Но каждый раз, когда Селим приближался к своей цели и протягивал руку к своей фантазии, ведение бесследно ускользало сквозь его напряжённые пальцы вместе с бесценным временем, которое он, к своему собственному стыду, тратил на рынке впустую.       Прекрасная незнакомка не приходила. Полдень миновал не так давно, но Селиму казалось, что прошло несколько дней. Его выискивающий и полный наивной надежды взгляд цеплялся за всякую девушку в людном переулке, однако ни одна из них не стала для него утешением. Все они были ему чужими, незнакомыми и какими-то неправильными, словно бы нарочно крали понемногу от призрачного образа таинственного Ангела. У одной Селим обнаружил её дымно-серые глаза, другая оказалась обладательницей её гибкой талии, а третья в открытую носила её знакомую тёмно-синюю накидку. Шехзаде замер, провожая эту женщину взором и задержавшись на ней дольше остальных, но походка у неё была грузная и неповоротливая, совсем не такая грациозная и летящая, как у Ангела.       Окончательно расстроенный и подавленный, наследник скрепя сердце признал своё поражение. Вероятность того, что девушка снова появится именно в этом районе необъятного города, была ничтожно мала, и теперь он злился на себя за собственную подростковую глупость. Как он мог забыть о своих обязанностях ради какой-то призрачной девушки? Твёрдо развернувшись спиной у гудящему рынку, Селим быстрым шагом направился в сторону Дворца, словно боясь передумать. Полы длинного плаща за его спиной приятно ласкали слух шёлковым шелестом, совпадая с ритмом его поступи; ветер подхватывал этот мотив, мягко подталкивая наследника в сторону дома. Селим почти успокоился, убаюканный этой своеобразной мелодией природы, как вдруг вскинул голову, поражённый внезапной мыслью. Плащ на его плечах был вышит вовсе не из шёлка, а из обычной дешёвой ткани, специально подобронной для подобных прогулок в город. Откуда же тогда этот приятный шёпот морской волны, проникающий в его грудь и так глубоко трогавший струны разбитого сердца?       – Я так и знала, что ты следишь за мной!       Всё случилось настолько быстро, что Селим не успел опомниться, как почувствовал под пальцами нежную, словно лепесток розы, кожу тонкого женского запястья, и тут же осознал, что сжимает в непозволительно твёрдой хватке изящную руку той, кого так долго и отчаянно разыскивал на рынке. Их глаза встретились, и в этот отрадный миг Селим будто пережил заново всю свою жизнь, начиная от самого рождения. Девушка, облачённая в свою тёмную накидку, свирепо глядела на него из-под широкого копюшона, нисколько не страшась проявления подобной ярости. Её туманные глаза метали ослепительные молнии, но шехзаде был только счастлив встречать их расправленной грудью и чувствовать, как они сгорают внутри него под гнётом страстного пламени. Он не отпускал её нежную руку, хотя разум протестовал против такой грубости, но сердце заливалось сумасшедшей песней, и Селим с радостью прислушивался к ней.       – Чего молчишь? – снова вскричала девушка своим пронзительным твёрдым голосом. Он как хрупкая ткань был пропитан едким ядом, но Селим с наслаждением вкушал каждую порцию смертельного напитка, услаждая голодный огонь жажды внутри себя. – Украсть что-то хочешь? Только попробуй меня тронуть!       – Я вовсе не собираюсь тебя обкрадывать или вредить тебе, – мягко осадил её Селим, с трудом борясь с подступающей улыбкой. – Видишь? Я безоружен. У меня и в мыслях нет ничего дурного.       Лицо девушки преобразилась, как если бы ей в голову ударило какое-то осознание, и она чуть откинула голову, сдувая со лба светлые пряди. Копюшон неудачно отбрасывал длинную тень на её красивые черты, мешая Селиму до последней мелочи возобновить в памяти их острые линии.       – Это же ты. – Поняв, что незнакомка не собирается бежать, Селим неосознанно разжал пальцы, с долей разочарования выпуская руку девушки на свободу. К его большому облегчению, она не попыталась тут же его ударить. – Тот самый драчун, который спас меня от Охотника. Похоже, я всё-таки обязана поблагодарить тебя за это.       Порывистый смешок против воли сорвался с губ шехзаде, когда он расслышал насмешливые нотки в тоне своего ненаглядного Ангела. С надменным прищуром и по-кошачьи сверкающими глазами она выглядела ещё более привлекательно и завлекающе.       – Можешь не благодарить меня, если не хочешь, – пожал плечами наследник, коротко усмехнувшись. Мера общения девушки всё больше начинала ему нравится. – Один взгляд на твоё сияющее лицо доказывает мне, что у тебя и так всё хорошо.       – С каких пор тебя волнует моё лицо? – в тон ему парировала девушка, подозрительно сощурившись.       Улыбка Селима стала шире, и на этот раз он был вынужден отвернуться, чтобы остаться незамеченным.       – Я просто хочу его запомнить, чтобы в следующий раз не искать тебя так долго на рынке.       – Ты искал меня? – изумился девушка. – Для чего?       Она непонимающе нахмурила тонкие брови, украшая молодое лицо ранними морщинами, и почти требовательно заглянула в глаза Селиму. Шехзаде немного растерялся, лихорадочно перебирая в голове все возможные оправдания, но ответ пришёл сам собой, словно давно забытое обещание, данное самому себе.       – Узнать твоё имя, – без колебаний отозвался наследник.       На одно молниеносное мгновение Селим решил было, что девушка откажется открывать ему тайну своей личности, поскольку складка на её переносице сделалась глубже, сообщая о назревающих подозрениях. С упавшим сердцем шехзаде осознал, что она по-прежнему не доверяет ему, хотя он уже воспользовался случаем переубедить её. Разве ей этого мало? Однако, чем дольше Селим вглядывался в быстро запоминающиеся черты таинственной незнакомки, тем яснее понимал, что она ответит. Должна ответить. Иначе как объяснить это странное заискивающее выражение в её глазах?       – Мелек.       Будто течение полноводной реки, звук этого имени бурным потоком разлился в памяти Селима, заполняя собой каждую щель в его сознании. Он не раз представлял себе, как должно звучать имя столь прекрасного существа, но теперь, когда эта тайна наконец стала ему известна, и придумать не мог что-то более подходящее и многозначительное, чем Мелек. Простое и лёгкое в произношении, идеально ложившееся на слух, оно беспрестанно шелестело в его ушах, заменяя собой шёпот ветра и говор морских волн, таяло на языке медовой каплей и растекалось в глотке ублажающим бальзамом, затопляя грудь, проникая в лёгкие вместе с дыханием и смешиваясь с горячей кровью. Шехзаде с наслаждением прикрыл глаза, мысленно повторяя про себя заветное слово, будто молитву, и ему даже не верилось, что когда-то он мог его не знать. Теперь же, когда оно завладело всем его существом, он поклялся себе никогда его не забывать.       – Мелек, – в упоении протянул Селим, мечтательно закрывая глаза. Он поймал себя на мысли, что хочет произносит её имя снова и снова. – Легкокрылый ангел.       Девушка пренебрежительно фыркнула, не оценив его комплимент, и выжидающе вскинула голову.       – Услуга за услугу, – веско потребовала Мелек. – И ты назови своё имя.       Поддавшись первому искушению, Селим был готов сорваться и выложить ей всё про себя и свою жизнь, но вовремя меня осадил. Здесь не место, чтобы говорит об этом, особенно, когда вокруг толпятся любопытные зеваки. Остановив себя на полуслове, шехзаде лишь лукаво улыбнулся девушке, вгоняя её в замешательство, и хитро ей подмигнул.       – Моё имя содержит в себе слишком много информации, – уклончиво пояснил он, наблюдая, как лицо Мелек в изумлении вытягивается. – Не хочу, чтобы кто-то посторонний случайно узнал, кто я.       – Ты мог бы солгать, – насмешливо улыбнулась девушка, складывая руки на груди. Селим всё ждал, когда она по неосторожности приподнимает свою накидку, но та была чрезвычайно внимательна. – Я бы поверила. Мы всё равно вряд ли встретимся снова.       Эта фраза остро кольнула Селима в самую грудь, и ему пришлось призвать к себе все свои усилия, чтобы остаться спокойным.       – Мог бы, – нехотя согласился шехзаде. – Но не стану. Уж лучше я найду другой способ тебе открыться.       – Это какой же?       В голосе Мелек сквозило недоверие, но Селим сделал вид, что его это нисколько не задело. Преодолев маленький шаг навстречу девушке, шехзаде как можно искреннее заглянул ей в глаза, желая показать, что настроен серьёзно.       – Давай встретимся сегодня вечером в лесу, – торопливо и почти шёпотом заговорил Селим, склоняясь ближе к девушке. От неё пахнуло каким-то неизведанным ароматом, вскружившим ему голову и на миг сбившим и без того загнанное дыхание. – Я буду ждать тебя под большим дубом. Приходи, прошу. Если, конечно, хочешь узнать, кто я такой.       Во взгляде Мелек, в котором всё ещё плескалось подозрение, быстрой тенью прошмыгнуло любопытство, быстро сменившееся раздумьями. Кажется, она всерьёз размышляла над предложением Селима, и шехзаде почти физически ощущал, как борются внутри неё сомнения и интерес. Он молчаливо вознёс молитву небесам, уговаривая их склонить девушку к согласию. Его сердце замерло, мучительно отсчитывая каждую секунду и ещё больше растягивая ожидания.       – Ладно, – наконец кивнула Мелек, и её глаза загорелись новым нетерпением. – Но если ты меня обманываешь...       – Клянусь, что нет! – поспешно заверил её Селим. – Пока у тебя нет причин мне доверять, но скоро твоё мнение изменится.       Согласный кивок девушки вышел напряжённым и даже усиленным, но Селим не успел предоставить ей право выбора: Мелек, не бросив ему ни слова на прощарие, развернулась и с ловкостью кошки затерялась в толпе, без труда огибая чужие спины. Ей бы только летать с подобным изяществом. Шехзаде мог лишь любоваться слаженной игрой её тела, не в силах заставить себя отвернуться, и до последнего провожать её завороженным взглядом, самозабвенно повторяя про себя её имя.