Melek

Наша сила — в силе мысли, в силе правды, в силе слова. Александр Иванович Герцен

      Тонкие полосы лунного света были искусно вплетены в роскошные кроны лесных деревьев, словно ленты серебра в косу молодой невесты, и заставляли большие пласты резных листьев трепетать в сгустках теней, позволяя им поворачиваться к сиянию лишь одной стороной. Небо и земля, окрашенные в одинаковый мглистый оттенок, слились друг с другом в одно целое, исчерпывая грань горизонта. Привыкший за много месяцев к ощущению постоянной невесомости Селим уже перестал обращать внимание на изысканные прелести ночи. Его мысли целиком и полностью находились во власти Мелек, смотрящей на него с искренней любовью и позволяющей ему беспрепятственно ласкать руками её тело под гладкой одеждой. Ему казалось, что нити их сознания сплелись, продолжая одну непрерывную линию, действия и движения дополняли друг друга, следуя зову неведомого голоса, сердца стучали в унисон, не заглушая и не перебивая дробь партнёра.       Трава под ногами Селима покрылась первой росой, предвещая скорый рассвет, но он не хотел отпускать своё сокровище. Легче было умереть, чем добровольно отступить от возлюбленной, замёрзнуть на смерть, но только не терять под пальцами ощущение её живого тепла. Блажённая улыбка не сходила с губ шехзаде, пока они обменивались бархатными взглядами, его грудь наполнялась тягучим жаром, заглушающим отзвуки ночного холода. Он поддался вперёд, намереваясь прильнуть к её мягким губам, как вдруг Мелек отстранилась, отступая от Селима на два шага. Её сапоги приминали упругую листву под ногами, она с нежностью смотрела в его удивлённые глаза, никак не стремясь объяснить своё поведение. Селим в растерянности протянул к ней руки, перестав улыбаться.       – Мелек? – вопросительно выдавил из себя шехзаде, едва сдерживаясь, чтобы не броситься к ней.       Однако Мелек молчала, будто нарочно растягивая мучения наследника. Его сердце заколотилось, предчувствуя что-то плохое, кровь на миг застыла в жилах, распространяя по телу лёд. Когда между ними возросло расстояние, Селим совсем смешался и только и мог наблюдать за тем, как её стройная фигура вырастает на пологом склоне холма, открытом всем звёздам, и её взгляд сверкает оттуда, подобно блеклым светлячкам. Тучи внезапно расступились, сверху вниз проливая тусклый лунный свет на единственное в округе существо, что аккуратно очертил все изгибы девечьего тела, покрывая одежду и поверхность бледной кожи серебряной конвой. Теперь Селим увидел, что её накидка на самом деле была чистого лазурного оттенка, словно ясное небо в солнечный день. Этот нежный цвет будто стройнил Мелек, делал её выше ростом и намного взрослее её юных лет. Шехзаде завороженно любовался живыми переливами огней мёртвых звёзд в её глазах, забывая дышать, и неожиданно поймал себя на мысли, что не может сдвинуться с места, словно часть его сознания боится нарушить какое-то таинство уходящей ночи.       – Ты открылся мне, Селим, – вдруг пропела Мелек, щемяще улыбнувшись. Безжизненные лучи подчёркивали линию её правильной осанки, оставляя в воздухе чёткий контур её заострённых плечей. – Открылся полностью и искренне, дал мне возможность узнать тебя не как шехзаде, а как обычного человека. И я благодарна тебе за это. Я думаю, пришло время и мне тебе открыться. Это будет справедливо, хотя теперь я понимаю, что должна была сделать это раньше.       – Мелек, дорогая, – нервно обратился к ней шехзаде, перед этим сухо сглотнув. Верхняя пуговица кафтана внезапно стала стеснять дыхание, и он едва удержался, чтобы не расстегнуть её. – Что ты хочешь сказать? Разве мы не уничтожили давным-давно все тайны между нами?       Горькое осознание того, что говорит неправду, пришло к Селиму даже раньше, чем девушка внушила его грустной улыбкой. Хоть её глаза и горели незабываемой любовью, во всех движениях читалась обречённость, будто она борется со страхом. Наследник хотел бы её успокоить, но сам не знал, от чего нужно уберечь подругу, поэтому предпочёл просто наблюдать, не высказывая осуждения или недовольства. Столько раз он уже боялся по неосторожности отдалить её от себя и сейчас этого точно не допустит.       – Смотри, Селим, – слегка улыбнулась Мелек.       Её тонкие руки потянулись к груди, где пленительно поблёскивала застёжка шёлкового плаща, и одним отточенным движением изящных пальцев освободили её, потревожив ночной воздух лёгким щелчком. Накидка медленно сползла с угловатых плеч, открывая взгляду оттеснённое арнаментом платье на груди, и, придерживаемая без особого старания женскими руками, бесшумно опустилась на траву, простелившись возле её ног тёмно-синим пятном. Завороженный взгляд Селима скользнул вверх, по её изящным бёдрам, миновал плоский живот, подобранный под гладкие рёбра, мельком зацепился за не слишком объёмную грудь и в растерянности замер, так и не сумев подняться выше. Дыхание застряло в горле шехзаде вместе с летней духотой, вырываясь наружу неразборчивыми обрывками фраз, когда его взору предстали огромные белоснежные крылья, выраставшие прямо из спины Мелек между лопаток. Примятые накидкой длинные перья с наслаждением расправились, словно им надоело прятаться от чужих глаз, и мгновенно придали им пышности и ослепительного великолепия. Словно небесный свет снизошёл на покрытую мраком землю, затронул собой воздух и на миг ослепил застывшего в оцепенении Селима, в немом благоговении наблюдавшего за тем, как Мелек какой-то непонятной волей своего сознания заставляет крылья распахнуться во всю их ширину, являя шехзаде настоящего Ангела.       Сердце отчаянно колотилось в скованной напряжением груди, пока наследник беззастенчиво разглядывал свою возлюбленную, не в силах налюбоваться на её идеальную фигуру, окаймлённую дрожащими под ветром крыльями и длинными волнами таких же белых волос, посеребрённых светом луны. Тонкие пряди, словно шёлк, переливались на ветру, покладисто изгибаясь в причудливые линии, и вся она, с ношей на спине, выглядела теперь гораздо более хрупкой, будто один неосторожный вздох способен подхватить её и унести в небо. Внезапно Селим догадался, как именно Мелек удавалось появляться на этих встречах совершенно бесшумно и незаметно, почему её одежда всегда была мокрой от дождевой воды, а плечи неизменно покрывал плащ. Выходит, всё это время она скрывала свою сущность. Шехзаде подумал, что разлозлится на девушку за такую скрытность, но он напротив чувствовал облегчение и радость от того, что узнал об этом лично от неё. Гордость согрела ему душу при мысли, что она настолько ему доверяет, и мгновенно захотелось обнять её, поцеловать, сказать, насколько она прекрасна в своём настоящем обличии. Мелек с грустной улыбкой на бледных губах глядела на Селима, шевеля крыльями, верхний конец которых почти упирался в небо, и тогда шехзаде осторожно подошёл ближе, отмечая про себя, что острые перья выглядят опасно, подобно отлитым из стали кинжалам, и на ощупь вряд ли кажутся мягкими и покладистыми. Он вспомнил, какое ощущение испытал, когда впервые прикоснулся к такому перу в день их первой встречи, и ему безумно захотелось сделать это ещё раз.       – Так ты Ангел, – с неподдельным восхищением выдохнул Селим, но вместо слов на волю вырвались лишь свистящие звуки. – О Аллах... Мелек, ты... Ты так прекрасна...       – Правда? – едва слышно переспросила Мелек, хотя её щёки поддёрнулись тусклым румянцем. – Ты не злишься, шехзаде? Я так долго от тебя это скрывала... Я боялась, что ты не примешь меня такой.       – Моя дорогая Мелек, как можно не принять такую изысканную природную красоту? Я очарован этими линиями, этими прекрасными крыльями. Что за чудо? Что за счастье послал мне Аллах, позволив стать свидетелем такого преображения?       Смущение Мелек было столь велико, что она склонила аккуратную голову, пряча растроганную улыбку, и с благодарностью посмотрела на наследника, поддавшись к нему. Уже спустя секунду Селим с наслаждением прижимал к себе её стройное тело, окунаясь лицом в ароматные волосы, и самозабвенно исследовал руками вырез на её платье, предусмотренный специально для крыльев. Там, где грудные позвонки вырастали из плоти, кожа покрывалась лёгким пушком, что превращался потом в саблевидные перья. Он потянулся пальцами к основанию одного крыла, но вовремя остановил себя, сообразив, что это место, должно быть, весьма чувствительно к чужим прикосновениям и стоит немного подождать. Ладони покалывало в предвкушении, но наследник запрещал себе даже думать о том, чтобы без разрешения вторгнуться на эту территорию. Мелек и так позволила ему неслыханную роскошь, добровольно открыв все свои тайны, так что отныне он не в праве её предать.       – Селим, – глухо проронила Мелек слабым от облегчения голосом. Её нежное дыхание приятно защекотало его шею под ухом. – Я так тебе благодарна. Ты не отвернулся от меня, принял мою сторону, и я никогда этого не забуду. Пусть ты ещё не остепенился в своём выборе, я точно знаю, что у такого благородного человека не может быть иного пути, кроме как сохранение мира на земле и спасения людей от грехов.       – Аминь, Мелек, Аминь, – горячо прошептал Селим в ответ, зажмурившись. О, как же ему хотелось, чтобы это было правдой! – На всё воля Аллаха. Тебе повезло стать его посланницей, олицетворением справедливости и прощения в этом бренном мире. Я буду счастлив разделить с тобой твоё предназначение.       Разгорячённое страстью тело Селима отозвалось мучительным трепетом на живое тепло прижавшегося к нему в ответ существа, и он блажённо заулыбался, впитывая в себя необычную энергию, источаемую аурой Мелек. То ли от того, что она была Ангелом, то ли дело было в необузданных чувствах, что сжигали его изнутри, но шехзаде пожелал никогда больше не отпускать своё сокровище. Никогда больше не разлучаться с ней на долгий день от рассвета до заката, давно уже переставший приносить ему прежний интерес. Отдать взамен всё: трон, богатства, статус и целый гарем, лишь бы только одна Мелек была рядом. А потом оторваться от земли и вместе с ней улететь исследовать небеса, опираясь на её хрупкое, но надёжное плечо.       Золото аккуратными каплями рассыпалось под ногами, бесшумно разбиваясь на тысячи осколков солнечного тепла, и тут же тонуло в чужой тени. Нагретая земля дышала в небо жарким воздухом, так что скоро все следы приятной прохладной ночи оказались стёрты из памяти, будто их и не было никогда. Солнце палило беспощадно и щедро, до рези ослепляя глаза, оставляло на пыльных листьях деревьев огненные поцелуи смерти, выжигая из них последнюю влагу рассветного тумана. Всё живое требовало тень и дождливые облака, что могли бы хоть не надолго скрыть опасный источник света, но даже ветер оставался глух к молчаливым мольбам нуждающихся, словно не в силах был бороться с более сильной стихией.       Одежда неприятно липла к телу, а сухая пыль остро впивалась в лицо, и без того горящее под лучами немилосердного солнца. Селим давно уже потерял счёт времени, но ноющая боль в натруженных мышцах спины и ног напоминала об очередной проведённой без сна ночи. Если бы не стучащее в висках родное имя Мелек, он бы вряд ли нашёл в себе силы добраться до Дворца в такой изнурительный день, хотя лесная тень, пока сохранившая в себе холод, спасала от прямых лучей до самого города. Когда же пришлось выходить на открытую местность и пробираться к Топкапы сквозь пахнущие пылью и потом тела горожан, шехзаде внутренне пожалел, что не стал рисковать и ехать к Мелек верхом. Стоило ему представить, как слабый ветерок обдувал бы его лицо и шею во время стремительной скачки по роще, как сердце досадно сжималось и в груди рождалось негодование.       Сейчас Селим уже миновал ворота Дворца, вновь вступая под защиту родных стен, и мельком глянул на солнце. Ослепительно сверкающий янтарём диск светила почти переступил порог зенита, и внутри наследника заворочилось невольное волнение. Мысли стрелой пронзило воспоминание о том, что он обещал отцу встретиться с ним в полдень в саду и потренироваться на саблях. Разговор состоялся вечером накануне, но, оказывается, шехзаде уже успел забыть о данном повелителю обещании. А теперь от опоздания на встречу с отцом его отделяли считанные секунды.       Забыв о раздражающем недомогании во всём теле, Селим сорвался с места и резко сменил направление, бросаясь прямиком во дворцовый сад. На бегу он молился всем богам, чтобы его внешний вид выглядел хоть немного подобающе, но мысль об измятом кафтане, припорошенной песком и листвой одежде и всклокоченных волосах заставляла шехзаде сгорать от стыда. Зажмурившись, он изо всех сил нарастил темп, запинаясь на покрытой гравием дорожке, и остановился лишь тогда, когда издалека стал заметен поставленный в тени шатёр Сулеймана.       Шаги резко замедлились, отбивая по камням более спокойный ритм, и Селим круто обернулся вокруг себя, жаждя отыскать отца взглядом. Шатёр пустовал несмотря на дразняще повисшую под ним тень, по бокам с отрешёнными лицами замерли неизменные стражники, охраняющие покой отсутствующего государя. Шехзаде едва подавил в себе порыв схватиться за первый попавшийся стакан с прохладным шербетом и осушить его, поэтому поторопился пройти мимо, стараясь восстановить загнанное дыхание. Руки сами собой потянулись к одежде, стремясь привести её в более опрятный вид, а взгляд всё продолжал метаться из стороны в сторону, подгоняя изнутри непрошенный страх и отвратное ожидание нападения из засады.       Прокляная себя за подобные мысли, Селим всё-таки заставил себя остановиться и почти сразу почувствовал чей-то настойчивый и вместе с тем пронзительный взгляд, от которого хотелось спрятаться, убежать, припасть к земле. Только его разума коснулась оборванная нить тревоги, как откуда-то сзади ему навстречу вылетела молниеносная тень. Свистнула в душном воздухе острозаточенная сталь, и шехзаде в последний момент успел выхватить оружие, останавливая нападение. Всё вокруг содрогнулось от столкновения лезвий, болью отдавшись в напряжённые руки наследника, и он поднял глаза, встречаясь растерянным взглядом с холодным и рассчётливым взором Сулеймана.       – Повелитель? – только и смог выдавить Селим, теряясь в собственных чувствах. – Простите, я...       – Ты опоздал, – резко перебил его Сулейман, сверкнув глазами. Его чистые глаза сливались с лазурным небом над головой, но метали колкие стрелы зарождающегося гнева. – Я уже давно жду тебя. Где ты был? Ты ведь не из Дворца пришёл, не так ли?       Сухой воздух обжигал горло и лёгкие, нестерпимо хотелось кашлять от привкуса песка на языке, по телу распространился знобящий жар. Селим неотрывно смотрел в глаза своему отцу, борясь с великим желанием отвести взгляд, и мучительно сглотнул.       – Верно, – не стал лукавить шехзаде. – У меня просто были дела в городе. Я совсем забыл о времени.       – А что если я скажу, что твои слова лишь в половину являются правдой?       Загнанное сердце замерло в напряжённой груди Селима при этих словах, окатив его ледяной волной внезапного испуга. Наружу просилась трусливая дрожь, но он быстро подавил её и вместо ответа лишь крепче сцепил зубы, приводя в движение челюсти. Ему показалось, что давление на саблю стало сильнее, и в тот же миг Сулейман атаковал.       Движения правителя были смертоносными, стремительными и точными, но его шаги уступали плавным переходам Селима в лёгкости и проворности. Скорее уворачиваясь, чем отражая удары, наследник отступал всё дальше и дальше, смотрел в глаза противнику, ловко орудовал саблей, только не нападал. Мир проносился перед взором с пугающей скоростью, солнечные лучи мешали сосредоточится, мягкая трава под ногами, внезапно сменившая гальку, пружинила и заглушала шаги, ещё больше усложняя обстоятельства. Селим перестал видеть хоть что-то вокруг себя, кроме грозного силуэта Сулеймана, забыл об изнывающем теле, отгарадил разум от всего, что находилось за пределами сражения. Молодая кровь взыграла сладостным азартом, стоны и вопли вибрирующих сабель ласкали слух, сложные комбинации из шагов и прыжков постепенно превращались в танец. Ещё немного, и Селим уже чувствовал близость возможной победы, но Сулейман оказался более непредсказуемым.       Не успел шехзаде издать даже сдавленный вздох, как очутился на земле, подкошенный одним точным ударом под колено. Оружие отлетело в сторону, пальцы защекотала нежная травка, а под рёбрами хорошо прочувствовалась твёрдость земли. Селим приподнялся, опираясь на дрожащие руки, и сразу наткнулся на конец сабли, направленный прямо ему в грудь. Над ним стоял Сулейман, изучая поверженного сына оценивающим взглядом, от которого всё внутри сжималось и холодело.       – Любовная увлечённость – это неплохо, Селим, – внезапно заговорил султан, не опуская оружие. – Но она легко может перерасти в предательство, если она происходит за стенами этого Дворца, в обход нашим традициям и без моего ведома.       В голове промелькнула пугающая мысль, тут же сменившаяся не менее ужасающим осознанием: он всё знает. Знает про Мелек и их ночные встречи за городом. Но как? Как такое возможно? Кто доложил?       – Как Вы узнали? – против воли вырвалось у Селима.       – Так это правда?       Взгляд Сулеймана стал твёрже, и в нём промелькнуло изумление. Его рука дрогнула, но саблю не отвела.       – Правда ли, что я уже на протяжении нескольких месяцев тайно встречаюсь с Мелек за Стамбулом? Сожалею, повелитель, это правда...       Сабля резко рассекла воздух совсем рядом с шеей Селима, вынудив того испуганно отпрянуть и отползти назад. Сулейман в ярости взмахнул оружием, наступая на сына, и его угрожающая тень затмила от шехзаде солнце.       – Да как ты посмел скрывать это от меня?! – вскричал султан, тяжело дыша от гнева. – Учиться управлению государством – твой единственный долг, а ты даже себя обуздать не в состоянии! Какой из тебя наследник, если ты тайком сбегаешь из Дворца каждую ночь, рискуя собственной безопасностью, да ещё проводишь всё время до рассвета с вольной женщиной?!       Справится с накатившей паникой стоило Селиму невероятных усилий: его изумление было столь велико, что он даже забыл, что находится на земле, а его собственный отец пытается замахнуться на него саблей. Его сознание окутал плотный туман, звуки долетали до него сквозь какой-то гул, в котором с трудом можно было разобрать стук крови в ушах. Не смей поднять глаз на Сулеймана, шехзаде виновато опустил голову, инстинктивно пытаясь прощупать позади себя путь к отступлению.       – Простите, повелитель, но позвольте, я объясню, – отчаянно затараторил Селим, растерянно бегая глазами, но Сулейман резко шагнул вперёд, поднимая саблю так, что часть солнечных лучей отразилась на поверхности гладкого лезвия:       – Молчать! Не вздумай себя оправдывать, нечестивец! За такую грязную ложь ты обязан сполна ответить передо мной!       Взгляд Селима лишь на миг затронул запястье Сулеймана, но этого ему хватило, чтобы испытать прилив неконртолируемого ужаса. Вокруг руки султана сжимались и алели разгорячённым металлом сдерживающие его оковы, явно причиняя ему невыносимую боль. Тут только он заметил, что на лбу правителя проступила испарина, его лицо, искажённое гневом и страданиями, напоминало свирепый оскал раненного зверя, а рука из последних сил сжимала саблю, стремясь обрушить её на шею наследника, да не могла: высшая воля оков была куда сильнее. Селим зажмурился, отвернувшись от этого зрелища, и смог открыть глаза лишь тогда, когда откуда-то сверху повеяло спасительным холодом, а воздух перед ним всколыхнулся, остужая тело сквозь одежду искусственно созданным ветром.       Неведомый силуэт, играющий под тканью тёмного плаща мышцами сильной спины, встал между отцом и сыном, загораживая последнего от рокового удара сабли. Режущей боли в районе шеи так и не последовало, зато Селим ощутил исходящие от величественного источника потоки импульсивной мощи, пронзающей его плоть осколками щемящей нежности и стойкого спокойствия. К нему вмиг вернулось самообладание, и он наконец смог разглядеть перед собой чью-то статную фигуру, отличающуюся особой осанкой и разворотом плечей. Даже со спины шехзаде сразу стало понятно, что перед ним, защищая его от правителя, стоит ни кто иной, как Ибрагим паша.       Мучаясь от саднящей боли в горле и неприятном недомогании в руках, ещё совсем недавно с таким усердием сжимающих саблю, Селим с трудом поднялся на ноги, неловко покачнувшись, и теперь молча наблюдал за открывшейся ему картиной. Его отец, повелитель всего мира, славившийся своим терпением и хладнокровием, загнанно дышал, вцепившись напряжёнными руками в ткань плаща своего верного слуги. Его взгляд смотрел безумно, некогда глубокие и мудрые глаза лихорадочно блестели и поддёрнулись пеленой оцепенения. Воздух с шумом вырывался из ходящей ходуном груди, запястья всё ещё терпели на себе жестокую расправу оков, но постепенно их давление ослабевало, медленно возвращая Охотнику контроль над собой и возможность ясно мыслить. Ещё не до конца оправившись после потрясения и пережитого ужаса, шехзаде попятился и осторожно заглянул на Ибрагима чуть сбоку, желая рассмотреть его лицо. То, бледное и совершенно гладкое, светилось спокойствием и неподдельным миролюбием, не идя ни в какое сравнение с пышущим от ярости Сулейманом. Наследник только и смог удивиться тому, как можно сохранять подобную стойкость и независимость рядом с таким опасным и диким Охотником, как его отец.       Однако Ибрагим держался с достоинством и каким-то отчуждением, будто подобное случалось на его веку не раз. Обнимая за плечи своего повелителя, паша, соприкоснувшись с ним лбами, что-то воркующе, как бы успокаивая, нашёптывал ему на ухо, словно читая молитву или заклинание. Слов было не разобрать, но даже без этого Селим поймал себя на внезапной и изумляющей мысли, что этот своеобразный ритуал помогал Сулейману прийти в себя и успокоиться. На его глазах взгляд султана начал проясняться, натянутые мышцы тела расслаблялись, и вскоре место гневу и слепой ярости уступили растерянность и усталость. Шехзаде хотел бы испытать облегчение, но вместо этого в его сердце поселилась смутная тревога, посеяв в его душе семена страха и сомнений.       Завороженно отсежливая каждое движение Ибрагима, продолжающего беззвучно шевелить губами, Селим отходил всё дальше и дальше, боясь обернуться, будто если отведёт взгляд, непременно подвергнется ещё более ожесточённому наказанию, чем несчастье наблюдать слабость и жестокость собственного отца. Когда натренированная спина Ибрагима затерялась среди насыщенной листвы садовых кустов, а в ушах перестало шуметь от повисшего в воздухе убаюкивающего шёпота, Селим сорвался с места и бросился бежать, куда глаза глядят. Сердце гулко колотилось в груди, дыхание прерывалось и было готово вырваться наружу неосторожным криком накопившейся боли, поэтому шехзаде стремился как можно быстрее утопить себя бессмысленным бегом, чтобы сил на всё остальное просто не осталось. В глазах стояли жгучие слёзы досады и разочарования, мешая разглядеть препятствия перед собой, из-за чего он то и дело наталкивался на деревья, в кровь обдирая ладони, но не останавливался. Ему было всё равно, куда бежать, лишь бы подальше от настырных правил, бесконечных войн за престол и тяжёлого груза ответственности. Селим проклянал себя за трусость и малодушие, признаваясь себе в собственном страхе, но тогда его не волновали честь и достоинство, которые наследник обязан был сохранять в любой ситуации. Унижение и накопленная злость гнали его вперёд, вынуждая искать одиночества, и он с неимоверной радостью прислушался к этому желанию.