Melek

Если вы начинаете с самопожертвования ради тех, кого любите, то закончите ненавистью к тем, кому принесли себя в жертву. Джордж Бернард Шоу

      Жаркое дыхание лета сменилось мягким дуновением сумерек, а морской воздух наконец-то смог прорваться в леса сквозь плотную завесу дневной пыли и неутомимых солнечных лучей. Земля наслаждалась мгновениями тишины и ублажающего холода, и над её травянистой и рыхлой поверхностью будто поднимался знойный пар. Деревья стонали от наслаждения, не стесняясь своих скрипучих голосов, каждый лепесток на их ветвях свободно дышал, наполняя пространство трепетными, шелестящими вздохами. Первая полоса закатных красок, неаккуратным мазком разлитая по всему небосклону, плавно обрывалась по краям, превращаясь в клочья пушистых облаков, как нельзя кстати скрывших с глаз палящее солнце. Круглый диск светила, окантованный вишнёвым сиянием, неподвижно висел над уходящим вдаль горизонтом, рассечённый чёрными ветвями столпившихся вокруг дубов и клёнов.       Неотвратимое приближение ночной поры оставалось для Селима несуществующим явлением. Даже внезапно обнявший его плечи цепкий холодок, незаметно проскользивший под широкие рукава кафтана, не пробудил впавшего в забытьё шехзаде от полусна. Уткнувшись лбом с свои согнутые у груди колени, наследник прижимался спиной к шершавой поверхности высокого дерева, ощущая под собой твёрдость голой земли, устланной опавшими от ветра листьями. Его глаза давно уже не видели света, будучи плотно замкнутыми переплетёнными ресницами, дыхание тревожило воздух размеренным сопением, всё ещё дрожащие от напряжения пальцы ослабили мёртвую хватку на лодыжках, готовясь безвольно упасть вниз. Селим не помнил, как принял решение остановить сумасшедшую гонку с собственной тенью по дворцовому саду, чувствовал только зудящую боль в мышцах, оставшуюся единственным напоминанием о позорном бегтстве. Он и не стремился осознать, в какую глушь завела его пелена слепой ярости и отчаяния, и свалился под первый попавшийся дуб, изнемогая от нехватки воздуха и колкой судороги в конечностях.       Время словно нарочно тянулось длиннее вечности, хотя Селим без зазрения совести задремал под ветвями могучего растения, ощутив наконец себя в полной безопасности. Почему-то здесь, вдали от посторонних глаз и чужого присутствия, он чувствовал пугающе тихое спокойствие и безропотно влился в его бесконечное течение, позволив длинным путам беспамятства и усталости окутать его разум. Произошедшее днём столкновение с отцом казалось ему теперь далёким воспоминанием, не достойным сожаления, но в то же время возвращаться во Дворец не хотелось. Больше ему там нет места, пока его родной родитель пытается убить своего наследного сына.       Каждое бесцельно проведённое в раздумьях мгновение превращалось в минуты, минуты – в тяжёлые часы одиночества, но никто так и не пришёл к Селиму, забеспокоившись, куда же мог пропасть главный наследник трона. И ему это даже нравилось. Пусть лучше его вообще не ищут, чем делают вид, что на самом деле волнуются за его судьбу. Лишь спустя бессчётное количество времени, за которое всё тело шехзаде болезненно затекло от долгого пребывания в одном положении, в окутанный молчанием и грустью мирок Селима бесцеремонно ворвались чьи-то шаги. Сознание наследника было поддёрнуто туманом призрачного сна, но ему хватило светлого разума на то, чтобы насторожится и рефлекторно прикоснуться ладонью к земле, выискивая мягкую дробь чужой поступи. Незнакомец ступал осторожно, почти по -кошачьи, словно боялся кого-то спугнуть, и шехзаде тут же перенёс руку на рукоять сабли, но подниматься не стал: если его пришли убить, то пусть лучше это произойдёт без сопротивлений.       Сердце Селима невольно встрепенулось, выдавая ему самому желание увидеть отца, однако отдалённый страх и сомнения помешали ему поднять голову и встретить его воображаемую фигуру должным почтением. Некто приближался к его дереву неровными перебегами, то останавливаясь, то замедляя темп, словно кого-то выискивая. Шехзаде представил, как этот человек оглядывается вокруг себя, с облегчением находит его взглядом, подбегает ближе и сообщает ему, что всё закончилось, всё позади. Но эти представления были далеки от реальности, и может быть поэтому Селим предательски вздрогнул, когда над ним раздался голос, вовсе не принадлежавший его отцу.       – Шехзаде, Вы в порядке? Не ранены?       Острое разочарование кольнуло Селима в грудь под самым сердцем и опалило глотку горьким привкусом вновь нахлынувшей печали. Он был готов встретиться лицом к лицу со своим страхом, носящим воплощение Сулеймана, но не ждал, что на его месте окажется тот, кто стал свидетелем проявленной им слабости. С силой сжав в пальцах рукоять сабли, Селим словно через силу оторвал голову от своих колен, не подтрудившись поднять взгляд на Ибрагима или хотя бы придать себе наиболее величественный вид.       – Уходи, – глухо проронил он, не обращая внимание на то, что голос его звучит хрипло и совсем не по-господски. – Я не просил тебя приходить.       Желание посмотреть в глаза наглому паше было велико, но Селим сдержался и скорее почувствовал, как тот напрягся всем телом после его слов. Лёгкое шуршание листьев под ногами сообщило ему о том, что Ибрагим подошёл ближе, а затем на плечо ему опустилась чужая рука, невесомо и мягко, и всё равно заставила наследника вздрогнуть от неожиданности. Поддавшись первому порыву негодования, он вскинул голову, встречаясь взглядом с Ибрагимом. Его глаза лихорадочно блестели, выдавая неподдельную тревогу.       – Встаньте, шехзаде, – словно умоляя, обратился к нему визирь, хотя в тоне прозвенели стальные нотки строгости. – Быстрее, пока никто не увидел Вас таким.       Горькая усмешка сорвалась с губ Селима прежде, чем он успел осознать, что паша прав, только почему-то до последнего не хотел признаваться в этом себе. Да кому он вообще нужен после того, как собственный отец попытался его убить? Метнув на Ибрагима уничтожающий взгляд, шехзаде не сразу, но всё же пошевелился и с трудом заставил себя встать на слабые ноги, выпрямившись и по привычке расправив плечи. Ибрагим наградил его одобрительным взглядом, из-за чего наследнику ещё больше захотелось ему нагрубить, и положил обе руки ему на изгиб у основания шеи. В этом простом жесте поддержки сложно было прочесть хотя бы намёк на неуважение или излишнюю опеку, так что Селим не стал препятствовать.       – Не убивайтесь так, шехзаде, – мягко продолжил Ибрагим, заглядывая прямо ему в душу своими тёмными честными глазами. – Вы напрасно себя терзаете, не успев даже разобраться в произошедшем.       – Да в чём тут разбираться?! – взорвался Селим, взвившись всем телом. Пальцы паши чуть сжали его плечи, словно призывая к спокойствию. – Мой отец хотел меня убить, и он бы это сделал, если бы не ты!       Из мощной груди Ибрагима вырвался долгий порывистый вздох, похожий на сдерживаемую досаду. Паша уронил голову, изучая землю под ногами сосредоточенным взглядом, и снова посмотрел на наследника, на этот раз более твёрдо и решительно.       – Даже думать об этом не смейте, – отчеканил он. – Вы не знаете всего, поэтому так злитесь на повелителя. Ваш отец Вами очень дорожит, но не всегда может совладать со своими греховными желаниями...       – Что значит, не может совладать с греховными желаниями?! – резко повысил голос Селим, с досадой сбросив с себя руки Ибрагима. – Он хотел убить меня, паша!       Взгляд визиря приобрёл невиданные прежде оттенки какой-то потаённой печали и даже сожаления, словно вот-вот собирался выразить ему своё сочувствие, но вместо этого Ибрагим лишь покорно прикрыл веки, опуская руки, и отошёл чуть назад. Его глаза пленительного блеснули, пустив по хребту Селима сладостную дрожь предвкушения, и в тот же миг паша слегка качнул головой в подзывающем жесте.       – Пройдёмся, шехзаде, – пригласил он, простирая руку вперёд себя, и, не дожидаясь ответной реакции, первым устремился вдоль тропинки, петляющей среди непроходимых деревьев.       Мгновение замешательства продлилось недолго, и Селим сорвался с места, нагоняя Ибрагима и пристраиваясь сбоку от него. Внезапно он вновь почувствовал себя маленьким шехзаде, всюду следующим за своим отцом на все мероприятия, и ему ужасно захотелось вернуть те годы беззаботного детства. Годы, когда он не знал, каково это, быть наследником. Когда не знал, что его отец – Охотник.       Паша беспечно брёл сквозь чащу, не оборачиваясь, и Селиму даже пришлось чуть ускорить темп, чтобы не отстать. Когда пугающая и одновременно ублажающая своей робкой тишиной лесная глушь осталась позади, Ибрагим перешёл на спокойный шаг, по-прежнему не удостаивая своего сопровождающего взглядом. Возможно, он и забыл уже о существовании шехзаде, увлёкшись какими-то своими мыслями, но Селиму это было только на руку. Ему редко выдавалась возможность понаблюдать за этим суровым воином вблизи, а сейчас удачный момент сам ему подвернулся. Воспользовавшись своим везением, наследник неспеша прошёлся по Ибрагиму изучающим взором сбоку и внезапно заметил, что его плечи укрыты плотной накидкой с османским орнаментом по краям, выточенным на нежном бархате. Такой необычный элемент одежды вызвал у наследника невольное удивление и настороженность, особенно, когда не было возможности видеть лицо его обладателя. Поддавшись внезапному приливу любопытства, Селим спустился внимательным взглядом по его гибкому стану, очерчивая гладкий рельеф плечей и лопаток, и скользнул ещё ниже, неспеша пройдясь им по спине. Беззастенчиво задержался на сильных мышцах вдоль позвоночника, цепляясь за каждое их ритмичное сокращение во время хотьбы. Даже сквозь тяжёлую ткань накидки шехзаде удалось отследить самое малейшее движение чужого тела, сопровождающееся плавным и беззвучным колыханием дорогого одеяния. Наблюдать за этой твёрдой поступью оказалось весьма увлекательно, отчего наследник на мгновение потерял бдительность и позволил себе малость залюбоваться воинственным пашой.       – Не будьте так жестоки к своему отцу, шехзаде, – словно издалека донёсся до него голос Ибрагима, и Селим вскинул голову, оторвав заинтересованный взгляд от спины паши. – Безусловно, Ваши потери за этот день велики, но Вы должны быть мужественным и не показывать слабость.       – Не показывать слабость? – с горькой иронией переспросил Селим и поморщился от острого привкуса чужой жалости на языке. – Поздно предупредил. Если я не могу быть в безопасности рядом с родным отцом, то как мне и дальше делать вид, будто ничего не было?       Очередная сухая ветка громко хрустнула под неосторожным шагом Селима, заставив его инстинктивно дёрнуться. Если Ибрагим и заметил эту явную осечку, всё равно предпочёл не обращать внимание. Они миновали границу дворцового сада, и теперь ковёр из листьев у них под ногами сменился звонкой галькой. Паша плавно сменил направление и повёл наследника дальше, ко Дворцу.       – Я понимаю Вашу боль, – приглушённо отозвался Ибрагим, бросив на Селима сочувствующий взгляд. В этот момент шехзаде показалось, что он действительно понимает, хотя никто не мог знать, какие чувства он испытал, находясь так близко к смертоносной сабле повелителя. – Однако и Вы должны понимать нашего султана. Я говорю о том, что он, как и Вы, несёт на своих плечах непосильную ношу. Не только как правитель, но и как Охотник.       – Ты знаешь? – Селим даже осёкся и замер на полпути от изумления, вытаращив на Ибрагима смешанный взгляд. – Но откуда? Я сам узнал об этом лишь несколько месяцев назад!       На этот раз Ибрагим не смог сдержаться и выплеснул наружу шёлковый, почти невесомый смех, от одного звучания которого само собой забывались все печали, словно от них остались одни лишь воспоминания. Лёгкие Селима вдруг наполнились свежим воздухом, и он ощутил невероятный прилив сил, а валящая с ног усталость тоже куда-то исчезла. Да что это с ним? Ещё мгновение назад он бы, не задумываясь, набросился на отца с упрёками при первой же возможности, но теперь он проникся к нему пониманием и совсем немного сожалением. Причины столь неожиданного преображения так и остались для него загадкой.       – Он всё-таки мой друг, шехзаде, – с лёгкой улыбкой пояснил Ибрагим таким тоном, будто объяснял маленькому ребёнку самые очевидные вещи. – Сколько себя помню, он всегда был немного... Вспыльчивым и терпеть не мог, когда кто-то что-то делал без его ведома. Но в то же время он справедлив, хотя эта справедливость не для всех. Иногда он бывает груб и даже слишком жесток со своими близкими, но это лишь потому, что в прошлом ему пришлось познать тяжесть такого греха, как убийство. Теперь он вынужден контролировать свою злость на других, иначе подавленное оковами желание убить становится невыносимым. Тогда он может сорваться и... Впрочем, Вам нечего опасаться, шехзаде. Оковы никогда не позволят Охотнику навредить другим во власти греховных желаний.       – Но меня спасло только то, что рядом был ты, Ибрагим, – возразил Селим, бросив на пашу признательный взгляд. Всё-таки он не мог не быть благодарным ему за спасение. – Если бы не ты... Я не хочу больше наблюдать такую жестокость от собственного отца. Скажи, почему на тебя он не напал?       Слова наследника были встречены подозрительным молчанием, которое Селиму немного не понравилось. Ради приличия он отвернулся, чтобы не смущать Ибрагима своим пристальным вниманием, и не заметил, как сильно затаив дыхание жаждил услышать ответ.       – Я думаю, дело в опыте, – уклончиво ответил паша, почему-то избегая смотреть на шехзаде. – Мне уже не раз приходилось становится свидетелем такого поведения со стороны Вашего отца, поэтому я больше не испытываю ужаса при виде безумного взгляда. Я хорошо его знаю, мне известны все его страхи и мечты. Мы с ним столько лет были близки. У нашего повелителя нет от меня тайн.       Болезненный укол досады пронзил сердце Селима, заглушив вновь восставшее воодушевление приступом детской обиды и едкого разочарования. К горлу подкатывало возмущение, которое с трудом удавалось подавить, в голове пульсировала лишь одна мысль: почему Ибрагима, а не он, родной сын, знает о Сулеймана больше других?       – Я лишь прошу Вас попробовать понять его, – осторожно намекнул паша, неверно истолковав негодующее молчание наследника. – Если Вы хоть немного постарайюетесь проникнуться к повелителю доверием, он тоже начнёт доверять Вам. Вот увидите. Стоит только сделать первый шаг.       «Почему я должен делать первый шаг? – спросил сам себя Селим, замедляясь после слов Ибрагима. – Я, что ли, виноват в произошедшем?»       Задать этот вопрос было уже некому: проводив наследника до порога Дворца, Ибрагим тактично оставил его наедине со своими мыслями, перед этим задержавшись в приличном поклоне. Вынырнув из омута невесёлых размышлений, Селим смотрел растерянным взглядом вслед удаляющейся спине паши и не горел желанием его останавливать. Теперь, когда сущность его отца полностью открылась перед ним, он чувствовал острую потребность в необходимости защищать, и не только себя, но и свою дорогую Мелек.       – Смотри. Можешь открывать глаза.       Тонкие длинные ресницы, словно посеребрённые инеем, бесшумно затрепетали, и спустя мгновение плотно закрытые веки Мелек вздрогнули и распахнулись, предоставив Селиму удовольствие наблюдать за тем, как зрачок сперва сужает на свету, а затем восторженно расширяется, жаждя рассмотреть приглянувшийся объект вблизи. Губы растянулись в радостной улыбке, выражающей неподдельное восхищение, из груди вырвался невольный вздох благоговения, когда изумлённый взгляд Ангела окинул выросшее перед ней здание, будто пытаясь охватить его высокие стены за один раз. Шехзаде не смог сдержать добродушный смех умиления и самодовольно выпятил грудь, чувствуя распирающую его изнутри гордость.       – Нравится? – с улыбкой спросил он, не останавливая Мелек, которая сорвалась с места и принялась кружить вокруг двухэтажного деревянного домика с ровной крышей. – Это мой подарок. Здесь мы сможем встречаться каждую ночь вдали от чужих глаз.       Стыдливое закатное солнце робко выглянуло из-за ближайшего дуба, гордо знаменующего окраину города, и словно по задумке осветило боковую часть фасада здания, обогрев беревенчатое строение алыми пятнами. Каждая грань отливала бронзой в сумеречных лучах и ослепительно блестела начищенным отполированным деревом, донося до любопытного наблюдателя глубокий тёмный оттенок поспевшей вишни. Стройные стены украшали строгие прямоугольные окна, поддёрнутые слегка тонким слоем дорожной пыли, дом отличался изяществом и богатым убранством, что только сильнее подчёркивало высокий статус и неиссякаемое состояние того, кто смог позволить себе такую роскошь. Стоящее в одиночестве на открытом всем ветрам пустыре, лишь кое-где припрятанное скромными деревьями здание смотрелось величественно и статно, несмотря на то что было специально отделено от остального города некоторым расстоянием голой земли.       – Это просто невероятно! – восторженно восклицала Мелек, захлёбываясь взволнованным дыханием. Селим краем глаза заметил, что кончики её прижатых к спине крыльев слегка подрагивают от предвкушения. – Я могу здесь жить?       – Конечно, можешь, если захочешь, – с запозданием отозвался Селим, чуть растерявшись от умоляющего взгляда, который девушка метнула на него из-под трепещущих ресниц. – А я каждую ночь буду приходить к тебе и оставаться до утра.       – О Селим! – Мелек порывисто бросилась на плечи шехзаде, прижавшись к нему всем телом. – Как я рада, что нам больше не придётся ни от кого прятаться! Ты сделал это ради меня, да? Какой же ты щедрый!       – Ради нас, – тихо поправил подругу Селим, с наслаждением привлекая к себе излучающего энергию Ангела. Кровь в его жилах мгновенно наполнилась жизнью, и он ощутил невероятный прилив сил, подобный тому, что он испытал, когда впервые услышал смех Ибрагима. Может, это оттого, что он полностью разделяет их общее с Мелек счастье? – Ради нашего будущего. Доверься мне и ничего не бойся. Я обещаю, здесь ты будешь в безопасности. Я лично об этом позабочусь.       Нежные женские руки крепче обхватили сильные плечи наследника, согревая от поднимающегося вечернего ветра. Селим мечтательно закрыл глаза, не сдержав прерывистый вздох наслаждения. В груди медленно разгорался огненный шар блаженства и собственного удовлетворения, а врущееся изнутри тепло окутало его сердце небывалым спокойствием. Под приятной тяжестью щемящих чувств, которые так и веяли от Мелек вместе с её освежающим ароматом, Селим готов был забыть о времени и о своём долге. Готов был предать забвению даже навязчивое ощущение притаившейся рядом угрозы, вынудившей его искать более надёжные пути к спасению.