Melek

Тот, кто хочет обвинять, не вправе торопиться. Жан Мольер

      С недавних пор солнце отливало золотинкой, и даже в самых его скромных лучах, брошенных из-под завесы дождливых туч, угадывались горьковатые и тленные цвета ранней осени. Вековое правление светила всё сокращалось вместе с тем, как упрямый месяц провозгласил себя правителем небесной империи. Эта бесконечная вражда вновь обернулась для хладнокровный луны преимуществом, так что теперь промозглые ночи опускались на землю гораздо раньше обычного.       Для кого-то эти изменения протекали незаметно, словно не случилось внезапной смены тепла на окрепший холод, а солнце всё также наполняло деревья и лесную подстилку из трав неиссякаемой жизнью. Селим всем своим существом утонул в поисках таинственного Охотника, которого подозревал во всех своих бедах, начиная с того дня, когда запуганная до смерти Мелек показала ему царапины на стекле. Отныне у него не оставалось ни капли свободного времени на развлечения, не говоря уже о том, чтобы как прежде посещать возлюбленную в доме почти каждую ночь. Теперь он наведывался к ней несколько раз на дню, при этом сильно рискуя угодить в неприятности, и встречался с ней исключительно ради того, чтобы убедиться, что с ней всё хорошо и преступник не заявился к ней снова. Шехзаде уже соскучился по их страстным и блажённым ночам, полным любви и счастья, страшно страдал без тёплого тела Мелек рядом с собой, без её нежных, воскрешающих поцелуев, без вкрадчивого шёпота и стонов на ухо, пока его руки ласкают её кожу. Все мышцы Селима сводило судорогой от сдерживаемой жажды, тело ломало, словно в лихорадке, а одиночество, сопровождавшее его каждую бессонную ночь, сводило с ума и одолевало мрачными мыслями. Вот, почему ему так важно было скорее разыскать этого Охотника. Он знал, что, если не сделает этого, их с Мелек жизнь никогда не станет прежней. Они так и будут жить в постоянном страхе друг за друга, не находя времени на личное счастье.       Отдающие свежестью и ледяным дыханием севера солнечные лучи приятно пригревали спину и плечи Селима, пока он прятался за высокой мраморной колонной в выжидании своей добычи. Суженные до мелких щёлочек глаза сосредоточенного наследника, не моргая, устремились на заветный поворот перед покоями повелителя, где чаще всего мелькала поджарая фигура Ибрагима паши. Визирь то и дело наведывался с деловыми визитами к своему повелителю, чтобы обсудить с ним очередной государственный вопрос, но в этот раз он, должно быть, и не подозревал, что за ним будут наблюдать. Конечности Селима немного затекли и ныли от усталости и долгого стояния на одном месте, мышцы лица постоянно находились в напряжении, выражая тихий гнев, и, хотя солнце заметно сдвинулось с момента начала слежки, шехзаде совсем не чувствовал всех этих неудобств, словно был готов провести в таком положении всё своё свободное время. Ему уже не раз приходилось вытворять подобное бесчестие, но все эти попытки стали безуспешными, поскольку не так-то легко было выследить неуловимого пашу среди слуг в каком-нибудь тихом месте. Однако Селим был твёрд в своих намерениях и собирался во что бы то ни стало допросить Ибрагима по всем пунктам, чтобы узнать, имеет ли он какое-то отношение к произошедшему с Мелек.       До сих пор Селим даже себе не мог этого объяснить, но почему-то в его списке подозреваемых на первом месте стоял именно он, Ибрагим, преданный и честный слуга своего повелителя. Возможно, именно его нерушимая близость к отцу подтолкнула шехзаде к таким мыслям: не исключено, что паша мог выполнять вероломный приказ его отца. От этих соображений наследнику становилось дурно, но ему приходилось думать об этом, чтобы как следует разобраться в этом преступлении. Если его собственный отец каким-то образом узнал, где прячется Мелек и чем они с Селимом занимаются наедине, то у него обязательно должен быть посредник, тихий, незаметный и молчаливый. Из всех подчинённых Сулеймана подобная роль идеально подходила только Ибрагиму.       За углом послышался знакомый звук ритмичных шагов, и Селим инстинктивно напрягся, ничуть не удивившись, когда на свет вышел Ибрагим, держа в руках папку с какими-то записями. Двигался он целеустремлённо и чётко, его серьёзный взгляд смотрел перед собой, на лице неизменно застыло выражение мрачной решительности, а позади него развивалась привычная тёмная накидка. Шехзаде приосанился и прильнул к холодной колонне всем телом, обхватив руками гладкий мрамор, и так и замер, ожидая, пока паша скроется в покоях повелителя. Стоящий на своём посту Бали-бей поприветствовал визиря учтивым поклоном, и Селим осторожно выглянул из своего укрытия, провожая спину Ибрагима недобрым взглядом. Внутри всё вскипело, будто этот человек уже был во всём виноват только потому, что прошёл мимо, где-то в груди зародилась ослепляющая ярость, и шехзаде едва удержал себя на месте. Желание броситься на этого двуличного лжеца было велико, но Селим напомнил себе, что нужно сохранять бдительность и хладнокровие, чтобы исполнить задуманное без лишнего шума.       Время тягучим мёдом утекало сквозь напряжённые пальцы Селима, отсчитывая мгновения до желанной встречи с пашой. Шехзаде, к своей досаде, скоро заскучал и от нечего делать начал рассеянно изучать острый профиль невозмутимого Бали-бея напротив скучающим взглядом. Казалось, за этой колонной минуло несколько долгих лет, за которые Селим успел ещё несколько раз обдумать свои действия. Так что тогда, когда Ибрагим наконец покинул обитель падишаха, уже без папки в руках, шехзаде был ещё более уверен в своём решении и, не теряя больше ни секунды, отправился следом за пашой, не желая терять его из виду.       Путь Ибрагима лежал через Дворцовый сад, что было Селиму только на руку. Двигаясь за ним незаметно, словно хищная кошка, наследник сумел улучить подходящий момент и затаиться среди начинающих желтеть декоративных кустов. Паша остался без верной стражи, сочтя разумным отослать её прочь за стенами Топкапы, и, вероятно, намеревался дождаться карету, которая отвезёт его домой, к жене. Селим не стал этого дожидаться и под бешенную пляску своего сердца и бурный плеск гнева у горла набросился на визиря со спины, пригвоздив его за плечи к ближайшему дереву.       Листва замелькала перед глазами Селима, стоило ему прорваться сквозь густые переплетения самшита, земля промчалась под ногами в одно мгновение и вот он уже стоит лицом к лицу с Ибрагимом, вдавливая его руками в шершавый ствол, и чувствует застрявшие в одежде сучки и ветви. Глаза Ибрагима расширились от испуга, глухой вздох сорвался с его губ, тронув шею шехзаде едва уловимым теплом, а затем его взгляд зажёгся неподдельной яростью, и он начал сопротивляться. Наследник чуть не поддался настойчивому давлению паши, но всё же устоял, поскольку его ярость была куда сильнее.       – Сейчас не время для развлечений, шехзаде, – раздражённо заявил Ибрагим, дёргаясь всем телом. – Отпустите меня, немедленно!       – Говори, что ты задумал, нечестивец! – рявкнул Селим, немилосердно сжимая плечи паши в своих пальцах. – Хочешь нас выдать, да? Сначала убить её, а потом открыть повелителю глаза на поступки его ничтожного сына?!       Под покровом тени, отбрасываемой древесной кроной, глаза Ибрагима горели, точно два янтарных камня в подземной пещере, отчего казалось, что все затухающие на склоне дня закатные лучи уместились в этих омутах растерянности и возмущения. Паша задышал чаще от усилий, не оставляя попыток вырваться, и напрягся всеми мышцами.       – Мой шехзаде, – сдавленно просипел он, морщась от боли в плечах. – Я понятия не имею, о чем Вы говорите. Кого, по-Вашему, я собираюсь убить?       – Хватит притворяться! – взорвался Селим, сминая под пальцами верхнюю накидку на плечах Ибрагима. – Кто приказал тебе следить за нами? Отец? Кто-то из членов совета? Говори!       Мышцы паши под руками Селима отчаянно напряглись, но сам он уже оставил попытки сопротивляться и теперь просто обмяк в хватке шехзаде, изучая его смешанным взглядом. По тому, насколько явно в его чертах отражалось замешательство, наследник краем сознания сделал вывод, что, возможно, прямо сейчас совершает непоправимую ошибку. При нём не было ничего, кроме едких слов обвинения в сторону Ибрагима, никаких доказательств или аргументов. Всего лишь догадки, продиктованные его потаённой злостью и обидой на отца.       – Шехзаде, – обессиленно проронил Ибрагим, совсем расслабившись, так что Селим сбавил силу давления, испугавшись сломать паше плечи. – Я понятия не имею, что случилось между Вами и Вашим отцом, но, заклянаю Вас, повелитель ничего против Вас и Вашей подруги не замышляет и никогда не будет замышлять. Вы же его сын. Как Вам только в голову пришло подобное? Да ещё через меня?       Словно холодная дождевая вода обрушилась на Селима, заставив его очнуться, и остудила нелепый гнев, плескавшийся в его сильном теле. Здравый рассудок мгновенно взял вверх над затуманенными мыслями, взгляд прояснился, и руки сами собой разжались на чужих плечах, но не отпустили. Шехзаде пристально вглядывался в честные глаза Ибрагима, стараясь угадать его мысли, и от него не укрылось облегчение, мелькнувшее в его взоре после долгожданной свободы.       – Докажи, – бросил Селим. – Докажи, что я могу тебе верить.       В глубине души шехзаде надеялся, что паша сейчас растеряется, смутится от столь прямого приказа, однако, к удивлению наследника, он даже не стал оправдываться, а лишь мягко улыбнулся, словно никто только что не собирался его допрашивать.       – Я покажу Вам, шехзаде, – заговорщески понизив голос, пообещал Ибрагим. – Отпустите меня и сами увидете, что у Вас нет причин для гнева.       Секунду Селим молча стоял, пристально всматриваясь в глаза паше, и лишь после того, как они выдержали испытание на прочность и ни разу не дрогнули, он слегка кивнул и опустил руки. Он отступил на шаг и лёгким жестом позволил Ибрагиму продемонстрировать ему свою невиновность. На его глазах паша отстранился от дерева, с наслаждением разминая плечи, а затем медленно стянул с себя утеплённую накидку, явно предназначенную для промозглой осенней погоды. Под плащом заколыхался на ветру лёгкий кафтан из богатой ткани, подпоясанный кушаком, но отнюдь не это привлекло внимание Селима. Разинув рот от изумления, шехзаде молча смотрел на то, как накидка стелется по земле, а из-под неё появляются великолепные, ослепительно белоснежые крылья, чьи широкие острые перья, словно стальные кинжалы, пронзали холодный воздух. В объятия тени внезапно ворвались нисходящие откуда-то потоки приятного света, и сам Ибрагим будто светился изнутри, внушая невольное спокойствие и желание любоваться этим чудом вечно. Селиму уже приходилось наблюдать от одной девушки подобный сюрприз, но теперь он чувствовал себя загнанным в ловушку. Непонимание и неверие обрушились на него вместе с облегчением и непонятной радостью, и сейчас безумно хотелось принести свои извинения этому крылатому воину.       – Теперь Вы понимаете, что совершили ошибку, шехзаде? – бахратным голосом пророкотал Ибрагим, какой-то высшей волей приводя свои роскошные крылья в движение, мышцами груди и пресса заставляя их складываться и раскрываться вновь. – Как видите, я не похож на преступника и просто не могу им быть, потому что моя задача – поддерживать мир и равновесие среди людей.       – Но как?.. – беспомощно пролепетал Селим, чувствуя себя ужасно виноватым перед пашой. – Почему ты скрываешь это ото всех?       Крылья Ибрагима изогнулись, приобнимая шехзаде за плечи и словно спасая его от ветра и солнечных лучей.       – Ангелы вынуждены прятать от других свою сущность, – с едва уловимым сожалением пояснил паша. – Иначе они легко могут стать лакомой добычей для Охотников. Когда-нибудь я расскажу тебе, чем связаны Ангелы и Охотники, но не сейчас, поскольку, мне кажется, ты слишком ошеломлён, чтобы слушать.       Эти слова прозвучали с улыбкой, но в тоне Ибрагима послышалось что-то такое, отчего Селиму стало жутко стыдно. Он спрятал взгляд, чувствуя жар по всему телу, хотя ласковое прикосновение перьев к его шее и плечам приятно холодили кожу даже сквозь одежду. Опережая собственные мысли, шехзаде самозабвенно поднял руку, протягивая пальцы к Ибрагиму.       – Вы позволите...       Не успел Селим договорить, как паша, похоже, и так всё понял и без возражений развернулся к нему спиной, позволяя поближе рассмотреть его крылья, вырастающие на месте лопаток. Шехзаде беспомощно открыл рот, не зная, что сказать, и с благоговейным трепетом в сердце прикоснулся бережно к эластичным, невесомым на ощупь перьям, способным принимать любую форму и с точностью вытягиваться вдоль тела, при этом оставаясь незаметными.       – Как это произошло с тобой? – слабым голосом спросил Селим, млея от знакомого покалывания в ладонях. В отличие от мягких пёрышек Мелек, эти стержневые выросты были похожи на смертоносное оружие, обладающее изяществом и лёгкостью какой-нибудь стройной птицы.       – Это была ночь ифтара, – после недолгого молчания откликнулся Ибрагим. Селим не мог видеть его глаза, но чётко представил, что они затуманились воспоминаниями. – Шёл священный месяц Рамазан. Повелитель ждал меня у себя, я не мог не почтить его своим присутствием, но меня тяготило предчувствие. Весь день я провёл в молитвах, и пока другие наслаждались вечерней трапезой, я продолжал молиться. Я молил Аллаха о прощении, чтобы искупить все свои грехи, клялся, что очистю свою душу от грехов и стану свободным от жажды и гордыни. Я помнил те слова, что сказал мне однажды наш повелитель. «Либо ты сам выберешься из ямы, либо навсегда канешь в ней», – так сказал он, и в тот день во мне что-то переменилось. Огромных усилий мне стоило выбраться из этой ямы под названием власть, я нашёл в себе силы отказаться от неё и от желания получить больше, чем имею. Выбирая между любовью к другу и властью, я выбрал любовь. Я нашёл свет во тьме, и Аллах вознаградил меня за это в священную ночь. Пока я молился, на меня снизошло Высшее Прощение, и я переродился в крылатого Ангела. Бог провозгласил меня миротворцем на земле, и отныне я всюду провозглашаю Его Высшую Волю. Такого моё предназначение.       Казалось, даже ветер смолк, вслушиваясь в переливающийся голос Ибрагима, словно все вокруг притихло, боясь потревожить рассказчика даже малейшим шорохом листьев на деревьях. Селим слушал затаив дыхание и долго ещё не мог прийти в себя, прокручивая в голове всё новые и новые мысли.       – Вижу, я заставил Вас задуматься, шехзаде, – безобидно усмехнулся Ибрагим, снова становясь лицом к обескураженному наследнику. Селим не смог скрыть разочарования, когда прекрасные крылья вдруг ускользнули у него из рук. – Надеюсь, Вы осознали, что я не имею никакого отношения к произодшему с Вашей подругой.       После размеренного, монотонного рассказа Ибрагима, убаюкивающего не хуже колыбельной, и усыпляющего холода мягких перьев Селим чувствовал, что его клонит в сон, поэтому пришлось как следует встряхнуться, чтобы прогнать остатки пленительного навождения. Пару раз моргнув, шехзаде опустил руки и поднял на пашу виноватый взгляд.       – Простите мне эту опрометчивую дерзость, паша, – искренне раскаялся он. – Я был не прав. Вероятно, вся эта история настолько сильно меня потрясла, что я готов был обвинить любого, лишь бы поскорее избавиться от страха за Мелек. Примите мои извинения.       К величайшему облегчению Селима, Ибрагим слегка склонил голову, задержав на нём благодушный взгляд.       – Не волнуйтесь, шехзаде, я принимаю Ваши извинения, – улыбнулся паша, выпрямляясь, и подобрал с земли накидку, вновь набрасывая её на плечи. Крылья мгновенно спрятались за спину, прильнув к ней каждым пёрышком, и теперь никто не мог бы сказать, что всё это не было игрой уставшего воображения. – Могу лишь пожелать Вам удачи в поисках, но, если Вы столкнётесь с каким-либо затруднением, знайте, что я всегда готов прийти Вам на помощь.       С этими словами Ибрагим прилежно откланился, оставив Селима в потрясённом одиночестве. С одной стороны он был несказанно рад, что его отец оказался непричастным к преступлению, но с другой это мог быть отвлекающий манёрв и кто-то из других близких подчинённых Сулеймана втайне готовит новое проникновение в их дом. Шехзаде едва не завыл от отчаяния, осознав, что ни на шаг не приблизился к разгадке, и в исступлении ударил кулаком по стволу дерева, так что несколько жёлтых листьев бесшумно упали на землю рядом с ним.       С уходом Ибрагима осенний ветер стал ещё более ощутимым, исчез неведомый свет, по сравнению с которым солнце казалось тусклой звездой. Селим поёжился от налетевшего холода и принял решение вернуться в Топкапы, пока окончательно не стемнело. В высоких кронах деревьев по-прежнему щебетали и резвились поздние птицы, сопровождающие угрюмого шехзаде всю дорогу до величественного Дворца.       За непрерывной игрой огненных бликов свечей на оттенённых сумерками стенах покоев время пролетело незаметно, словно не было этих томительных секунд томного раздумья, отнявшего у Селима много энергии и сил. Почти весь оставшийся вечер после встречи с Ибрагимом он провёл в бесплодных размышлениях о будущем и том, как ему найти и обезвредить преступника. В голову не приходило ни единой дельной мысли, будто все они в страхе разбежались, почувствовав его слабость и разъедающую изнутри тревогу. Где-то там Мелек совсем одна нуждалась в его помощи и утешении, а он, сам не свой от подозрений и бесконечных ожиданий чего-то плохого, был не в состоянии что-либо предпринять. Сегодняшний опыт недвусмысленно намекнул шехзаде на необходимость соблюдать осторожность, но в его груди по-прежнему полыхало пламя решительности. Он найдёт этого Охотника, чего бы ему это ни стоило! Но впредь будет продумывать каждый свой шаг до последней мелочи, чтобы вновь не наброситься на невиновного.       Двери в покои мелодично приоткрылись, и Селим машинально поднял голову, встречая вошедшего вымотанным взглядом. Он настолько устал за прошедшие бессонные ночи в тревоге за Мелек, что даже не потрудился встать с постели на случай, если к нему пожаловал повелитель. Однако ещё с порога он услышал знакомое звонкое приветствие младшего брата и заметно расслабился, закрыв глаза.       – Прости, что помешал, – сразу извинился Джихангир, с некоторым трудом подходя ближе. Вслед за ним в апартаменты проник вездесущий сквозняк, заставив Селима чуть поёжиться. – Я беспокоился за тебя. Хотел узнать, как продвигаются дела с поисками Охотника.       С глухим стоном отчаяния и безысходности старший шехзаде принял сидячее положение, окинув взволнованного брата неподдельно растерянным взглядом. Разумеется, Джихангир узнал о произошедшем с Мелек раньше всех остальных, и теперь Селим просто не представлял себе своих дальнейших действий без мудрого наставления брата, в котором тот нуждался как никогда. Только он один, известный своим завидным терпением и миролюбивой рассудительностью, мог уберечь главного наследника от очередной ошибки.       – Джихангир, я не знаю, что мне делать, – без тени стыда признался Селим, чувствуя, что едва сдерживается. – Сегодня я напал на Ибрагима прямо в саду и устроил ему допрос, а потом оказалось, что он здесь вообще не при чём! Что со мной происходит? Я настолько сильно уверен в том, что к этому причастен наш отец, что готов обвинять всех его подчинённых без разбору!       В синеватых при заходящем солнце глазах Джихангира мелькнуло понимание, смешанное с сочувствием, и он осторожно присел на краешек кровати, стараясь поймать ускользающий взгляд старшего брата. От него веяло таким невероятным спокойствием и собранностью, что Селим даже досадовал на себя за такое поведение. Ему безумно хотелось довериться молодому шехзаде, рассказать ему о всех своих страхах и подозрениях, но он боялся свалить на его и без того обременённые плечи тяжкий груз чужой ответственности. Вдруг это окажется для него непосильной ношей? Он и так с рождения держал на себе слишком много.       – Я понимаю твой страх за любимую, брат, но, мне кажется, ты слишком рано начал действовать в открытую, – мягко и бережно высказался Джихангир, тщательно подбирая слова. – Сначала ты должен найти хоть какие-то доказательства, а уж потом допрашивать тех, кто им соответствует.       – Но что если я опоздаю, брат? – дрогнувшим голосом спросил Селим, не отводя взгляд. От этих мыслей его тело окатило ледяной волной дрожи. – Что если этот Охотник доберётся до Мелек раньше, чем я сумею его найти? Я не переживу, если допущу такую оплошность!       Из сжатой сгорбленными плечами груди Джихангира вырвался громкий вздох, словно он хотел призвать на помощь какие-то неведомые силы. Внезапно младший шехзаде приосанился, смело посмотрев в глаза брату, и неожиданно твёрдо сдвинул брови.       – Ты ведь делаешь всё возможное, чтобы защитить её, так? – всё так же спокойно задал он вопрос и дождался растерянного кивка Селима. – Ты должен сосредоточиться на самом главном, Селим. А самое главное – найти доказательства существования этого преступника. Мелек под твоим контролем точно будет в безопасности, значит, ты можешь всерьёз занять расследованием.       Взгляд Джихангира горел такой непоколебимой и в то же время успокаивающей уверенностью, что Селим лишь согласно кивал в такт его словам, схватывая всё на лету. Теперь это казалось ему таким простым и последовательным, что он сам удивился, как мог не додуматься до столь разумного решения. Он так обезумел от паники и страха, что совсем забыл, что является воином, способным дать достойный отпор любому неприятелю.       – И я всё же не советую тебе даже мысли допускать о том, что подобное мог совершить повелитель, – гораздо бережнее вставил Джихангир, ободряюще улыбнувшись. – Он наш отец и не может желать нам зла. Да, он Охотник, но ведь он и раньше им был. От того, что мы об этом узнали, ничего не изменилось, правда же?       На какой-то сумасшедший миг Селиму захотелось подтвердить наивные рассуждения Джихангира, но он вовремя остановил себя и лишь сдержанно кивнул, чтобы не вводить младшего брата в ещё большее беспокойство. Его мудрость была велика, но он всё ещё оставался ребёнком, поэтому старший шехзаде не мог так прямо заявить ему, что до сих пор продолжает тихо ненавидеть своего отца за попытку его убить. Что бы ни говорил Джихангир о благих намерениях Сулеймана, Селим всё равно подозревал его наравне со всеми, прекрасно помня тот злополучный день, который мог стать для наследника последним, если бы не Ибрагим.       – Спасибо, братец, – искренне поблагодарил его шехзаде, действительно почувствовав в себе новые силы и небывалое спокойствие. – Ты мне очень помог. Я постараюсь не вести себя так опрометчиво.       – Я всегда рад помочь, – серьёзно отозвался Джихангир, кое-как вставая и на последок одаривая брата долгим пронзительным взглядом, отчего Селиму вдруг показалось, будто он стремиться прочесть его мысли. – Спокойной ночи, брат.       – И тебе, брат.       Тяжёлые двери с тем же приятным стуком закрылись за горбатой спиной Джихангира, вновь пустив по стенам покоев холодок, и Селим в изнеможении откинулся на подушку, не сдержав усталый вздох. В словах младшего брата крылась безусловная истина, позволяющая лучше продумать план действий, но этого определённо было недостаточно, чтобы решить, как поступить с этим предателем, когда его личность станет известна. А вдруг это кто-то из членов совета? Вдруг это его отец? Селим порывисто перевернулся на бок, смяв под собой край рубашки и заботливо застеленные служанками простыни, и уставился немигающим взглядом на горяющую у ложе свечу, отбрасывающую причудливые тени на стены покоев. Все эти мысли его только сильнее нервировали, так что он принял решение подумать об этом позже, но не сейчас. Пока ещё время не пришло. Проваливаясь в тягучее, отрывистое забытьё, шехзаде внезапно вспомнил милые черты Мелек, и её призрачный образ ещё долго колыхался у него перед глазами, сопровождая его мрачные поверхностные сны.