Melek

Сильные страсти часто порождают смертельную ненависть. Сократ

      Суровый ветер пробирал до костей, беззастенчиво трепал сильными порывами края одежды, словно намереваясь сорвать её с продрогшего тела и унести в далёкое мрачное небо. Пожухлые листья деревьев завораживающе кружились в бесконечном танце, подхваченные осенним резким воздухом. Пятно света на горизонте, напоминавшее некогда яркое и тёплое солнце, тускло догорало на закате очередного короткого дня, утаскивая с собой в темноту расплывающиеся по небу розовые ленты потухших лучей. На фоне темнеющего небосклона высокий силуэт одинокого дома выглядел ещё более отстранённым от внешнего мира, будто погрузившись в пугающую тишину. Казалось, внутри него не было ни души, хотя свет в окнах иногда загорался на какой-то промежуток времени прежде, чем хозяин отходил ко сну. Со стороны можно было решить, что живущий в этом доме всегда стремился погасить свечи как можно раньше, до наступления мрака, словно боялся, что его скромная молчаливая жизнь в этих стенах могла быть кем-то обнаружена.       Лишь Селим, изо дня в день наведывающийся к порогу этого дома с новыми намерениями, знал всю ужасающую правду. Его сердце, полное сожаления, боли и страха, давно уже перестало биться и трепетать от любви, поскольку отныне в нём поселилась одна лютая ненависть. Временами, охотясь за неуловимым Охотником, он забывал, ради кого и чего всё это делает, настолько давно ему не приходилось оставаться наедине с Мелек и проводить ночи в её исцеляющих объятьях. Только тогда, когда воспоминания о минувшем счастье накрывали его с головой, разом обрушивая на плечи всю печаль и тоску происходящего, шехзаде пробуждался от равнодушного сна, насылаемого на него слепым гневом и отчаянием. В такие моменты настоящего прозрения наследник каждый раз по-новому ощущал невероятную усталость и упадок сил: очевидно, долгие ночные поиски сказывались на его состоянии. Однако эти неудобства не могли сбить его с правильного пути и помешать найти предателя. В его голове до сих пор висел воображаемый список подозреваемых, из которого он мысленно вычёркивал всех, кто не попадал под прямое обвинение. Первым исключением стал Ибрагим, за ним Бали-бей, оказавшийся, как ни странно, самым настоящим Охотником, но всё же недостаточно свирепым для подобного злодеяния, а затем и другие многоуважаемые чиновники султана были изгнаны из мыслей Селима, как неспособные на предательство поданные. В эту же категорию одним из первых попал Рустем, главный приближённый Хюррем Султан, на чей счёт шехзаде считал даже глупым сомневаться. Последними, кого осталось проверить, были слуги и служанки в гареме. Если понадобится, он весь Дворец сравняется с землёй ради своего дорогого ангела, и никто не посмеет встать на его пути.       Пыльная тропинка, ведущая прямо к порогу, была поддёрнута тонким слоем неведимого тёмного блеска: длинная, плотная тень Селима упала прямо на землю и неподвижно замерла, копируя позу своего обладателя. Шехзаде хотел было зайти в дом, чтобы узнать о самочувствии Мелек, но внезапно остановился. Свет в окнах уже не горел, а значит девушка уснула, не сумев его дождаться. Решив отложить визит на более раннее время, шехзаде разочарованно сгорбил плечи, заставив свой молчаливый силуэт на дороге безобразно съёжиться, и с досадой пнул носком сапога лежащий перед ним ни в чём не повинный камень.       В ответ на беззвучное негодование наследника тучи скрыли под собой оставшийся на горизонте краешек солнца, погрузив всё вокруг в сумрачный полумрак. Глаза Селима пронзило стрелой временной слепоты, но взгляд почти сразу сформировал зоркое ночное виденье, позволив ему вновь лицезреть перед собой деревянные стены здания. Даже не пытаясь скрыть своего раздражения, шехзаде принялся расхаживать вдоль фасада, бездумно смотря себе под ноги. Он бесшумно свернул за угол, обойдя переднюю часть дома, и почему-то решил остановиться напротив исцарапанного окна, с внутренней стороны задёрнутого плотными шторами.       Холодные пальцы с дрожанием прошлись по рельефным следам на тонком стекле, чувствуя острое покалывание на самых кончиках. Селим задержался, стремясь ощутить неприятную болезненную резь всей поверхностью кожи, и поспешно опустил руку, пока на землю не закапала свежая кровь. Воспоминания об ужасной ночи, когда он застал едва живую от страха Мелек в тёмном доме, снова обрушились на него с новой силой, и шехзаде пригнулся к земле, словно какая-то неведомая тяжесть надавила ему на плечи. Его взгляд упал вниз и тут же наткнулся на какой-то предмет, лежащий под облетевшим колючим кустом возле самого дома. В темноте зловеще блеснуло что-то острое, и Селим присел, склонившись над странной находкой по ближе. Ему хватило нескольких мгновений, чтобы распознать утонувшее в чахлой траве изогнутое лезвие кинжала. У шехзаде перехватило дыхание, сердце безудержно подпрыгнуло и ударилось в быстрый бег, словно его подгоняли какие-то страшные мысли. Холодея от ужаса, Селим протянул дрожащую руку к оружию и бережно подобрал его за резную, украшенную рубинами рукоять, мгновенно почувствовав в ладони тяжесть чистого металла. Его пальцы сжимали традиционный османский кинжал, принадлежащий особам из высшего общества, а изумлённый взгляд скользил по его причудливой форме, словно желая отыскать какие-то изъяны.       «Я их нашёл, – пронеслось в голове Селима, пока он приближал кинжал к лицу, чтобы лучше его рассмотреть. Во мраке кинжал казался охваченным призрачными тенями. – Нашёл доказательства. Теперь осталось только понять, кому из обитателей Дворца принадлежала эта смертоносная вещь».       Дрожа всем телом от пугающих подозрений, Селим вышел на открытое пространство из сплошной темноты и окунулся в обтекаемый стоячим воздухом сумеречный свет, исходящий откуда-то из-под земли. Как только у него появилась возможность до мелких подробностей изучить кинжал, в глаза ему сразу бросилась великолепная драгоценная отделка оружия, то, с каким вкусом к нему были подобраны цветные камни, и знакомая гравировка на утолщённой части лезвия. Шехзаде показалось, будто из него вышибли весь воздух, а мир вокруг сжался до размеров этой крошечной полянки. Он узнал кинжал матери, но страшнее всего было то, что он хорошо помнил, кому Хюррем Султан отдала его последний раз в знак благодарности за верную службу. Перед внутренним взором Селима, уже начавшем терять свою былую ясность из-за застилающей его пелены ярости, появились прищуренные карие глаза, изогнутые в оскале губы и настораживающий прямой взгляд, которого он всегда избегал и сторонился даже близко пересекаться с его обладателем. Было в нём что-то недоступное наследнику, непонятное его разуму, а оттого не возникало желания дать этому человеку шанс на завоевание его бесценного доверия. Выходит, что все эти подозрения и сомнения были не напрасны? Скулы Селима свело судорогой гнева, и он резко обернулся в ту сторону, откуда на него, сверкая в последних закатных лучах, смотрели мечети Топкапы. Его глаза полыхнули огнём решимости, пальцы с силой стиснули рукоять кинжала, холодная ненависть заставляла его неустанно твердить про себя одно лишь имя.       «Рустем паша».       Перед чутким взглядом Селима символично розовел горизонт, знаменуя начало нового дня. Утренний свет постепенно уничтожал следы минувшей ночи, заметая звёзды рассветным туманом и прогоняя с небосклона луну настойчивым восходом солнца. Шехзаде больше сжался в своём укрытии, пригибаясь к земле, и осторожно выглянул из плотных зарослей ежевики, сосредоточенно высматривая на фоне облетевших деревьев знакомый силуэт. Тёмная фигура несколько мгновений не двигалась, замерев к Селиму спиной, а затем сошла с места, продолжив свой путь по петляющей тропинке густой рощи. Отсюда до города было легко добраться, однако от пристального внимания шехзаде не укрылось, что его желанная цель решила выбрать более тяжёлый и запутанный путь, словно стремилась остаться незамеченной. Подобный подход был не лишён смысла: куда проще подобраться к одинокому дому на окраине Стамбула, если есть уверенность в собственной скрытности. Рустем паша был хитёр, но Селим был хитрее. Он с самого рассвета вёл за ним непрерывную слежку и мучился от жаркого желания покончить с этим. Его плечи держались в напряжении, выгнутая спина играла сильными мышцами в лучах встающего солнца, на лице отражалась мрачная решимость, смешанная с хладнокровный гневом. Ещё никогда он не чувствовал себя настолько уверенным в своих замыслах и возможностях. Необходимость бесцеремонно шпионить за одним из членов совета уже не представлялась ему столь возмутительной и наглой, поскольку в этом наследник видел свой единственный шанс на спасение. Отныне Селиму было всё равно, что позволяет ему его высокий статус, главное было не допустить того, чтобы такие опасные преступники, как Рустем, разгуливали на свободе.       Ощущая себя так непринужденно, словно занимался этим грязным делом всю свою жизнь, Селим подобрался и бесшумно, подобно юркой тени, прошмыгнул в соседние кусты, передвигаясь по чаще вслед за Рустемом. Он не сводил с него глаз, но при этом не забывал об осторожности, чтобы не дать паше почувствовать слежку раньше времени. Всё его существо целиком и полностью было поглощено стараниями остаться незамеченным, так что шехзаде упорно не обращал внимания на бросавшиеся на него сзади солнечные лучи, зябкий ветер над головой, твёрдость голой земли, устланной шуршащим ковром палой листвы, и движения лесной жизни, кипевшей всюду, куда ступала его нога. Рустем неожиданно сменил направление, уходя всё дальше, вглубь рощи, и Селим проворно переметнулся за соседнее дерево, не потревожив ни одного листочка под собой. Воздух вокруг него всколыхнулся, напоминая порывы ветра, и шехзаде затаил дыхание, почти слившись с шершавым стволом в одно целое. К сожалению, это не спасло его от разоблачения, и спустя секунду навострённого уха наследника коснулись хруст и треск ломаемых ветвей: Рустем побежал.       Прокляная про себя свою неосторожность, Селим сорвался с места и бросился следом, подгоняемый загнанным дыханием и упрямым биением наполненного азартом сердца. Кровь бурлила в его венах, разливая по телу приятное тепло новой энергии, поэтому шехзаде с наслаждением размял мышцы, преследуя ловкого пашу среди совершенно одинаковых на вид деревьев. Он ловил незабываемое удовлетворение от каждого прыжка, с мрачным блаженством натягивал каждое сухожилие в стремительном беге, заставляя кости то и дело отзываться жалобным стоном на такое внезапное напряжение. Селим ринулся вперёд, не обращая внимание на сухие ветви, хлеставшие его по лицу и шее, охотно позволял колючим лапам ежевики рвать одежду на его боках, словно бы это придавало ему сил. Где-то перед ним в нескольких шагах с тяжёлой отдышкой мчался Рустем, но его рывки постепенно слабели, что позволило молодому наследнику приблизиться к нему почти вплотную.       Ветер обрушивался на Селима, со всего размаху врезаясь ему в плечи, но шехзаде только улыбался про себя этим ничтожным препятствиям, с готовностью встречая свистящий в ушах воздух расправленной грудью. Казалось, его силы были бесконечны, дыхание до сих пор оставалось бесшумным и ровным, будто какая-то неведомая мощь удерживала в узде все его мысли и чувства, оставив внутри него лишь холодную уверенность. В то время, как силы Рустема были на исходе, Селим только ощущал новый прилив энергии, всё ближе и ближе подбираясь к нему. На мгновение паша обернулся, обогнув росший посреди дороги куст шиповника, и в его распахнутых глазах лихорадочно блеснул страх. Шехзаде ещё поднажал, словно почувствовав его усталость, и с незнакомым прежде торжеством вкусил потоки чужого ужаса, наливая мышцы жадным нетерпением. Ему хотелось достать свою добычу, заставить её испытать тот же кошмар, который пережила Мелек, а потом убить. Впервые в жизни Селим не испугался, поймав себя за подобными мыслями.       Деревья начали редеть, расступаясь и давая Селиму простор, и неожиданно свежий воздух ударил его в лицо, вынудив остановиться. Яркий свет лучей на миг ослепил его, заставив с силой зажмуриться, и, открыв глаза, шехзаде обнаружил, что Рустем тоже замер на приличном расстоянии от него, сбивчиво хватая ртом воздух. Его плечи и грудь стремительно поднимались и опускались в такт быстрым вздохам, взгляд в панике метался из стороны в сторону, но он больше не пытался сбежать. Выглянув ему за спину, наследник понял, что бежать ему некуда. Прямо позади него зиял крутой обрыв, на дне которого ритмично бурлил горный поток, врезаясь в отвесные скалы и глухим шумом грохоча в ушах Селима. Он злорадно улыбнулся, предвкушающе сверкнув глазами, и со звоном вынул кинжал, начиная медленно наступать на загнанного в ловушку Рустема.       По мере приближения шум воды становился всё громче, заглушая все звуки вокруг, отчего Селим даже ничего не услышал, когда паша беспомощно открыл рот, пытаясь передать ему какие-то слова. Шехзаде беспощадно взмахнул оружием в воздухе, оттесняя Рустема к самому краю пропасти, и остановился, лишь убедившись, что путь к отступлению оборвался. Под пашой гневно плескались грязные воды, несущие с собой обломанные ветви деревьев и мокрые листья, и наследник решительно сощурился, сжимая рукоять кинжала до боли в пальцах. Секунду они смотрели друг другу в глаза, а затем Рустем сделал маленький шаг назад, покорно прикрывая веки. Он хорошо знал, за что ему придётся ответить собственной жизнью и даже не пытался отсрочить неизбежное. В тот миг, когда сердце Селима безудержно ёкнуло, пробуждая в груди первые сомнения, он в ярости замахнулся оружием, безжалостно разрывая податливую плоть на чужом боку. Сухая земля под ногами тут же впитала в себя тёплую свежую кровь, окрасившись в богряный, в ноздри шехзаде врезался соленоватый металлический запах, едва не вызвав у него прилив тошноты. Ничуть не меняясь в лице, Селим сделал выпад, отталкивая Рустема назад, и словно в замедленном сне наблюдал, как тот стремительно падает вниз, уставившись в безмятежное небо над собой пустым, полным неостывшего ужаса, взглядом, и скрывается в смертоносном потоке, оставив после себя зловещие алые следы, бесформенными цветами растекавшиеся на поверхности воды.       Над притихшей поляной раздался всплеск, а затем ещё один: окровавленный кинжал полетел в пропасть вместе со своей последней жертвой, выскользнув из ослабевших пальцев. Селиму показалось, что густая пелена потрясения накрыла его с головой, стирая с памяти все звуки и образы, оставляя в груди пугающе приятную пустоту, похожую на долгожданное облегчение. Шехзаде ожидал почувствовать радость или хотя бы гордость за себя, но сейчас его уничтожала изнутри противная горечь, не давая вздохнуть и затягивая его в омут мрачных размышлений. Он словно потерял самого себя и смотрел со стороны на то, как с трудом отрывает взгляд от бурлящих вод и отворачивается, подобно призрачной тени скрываясь в лесу. Его пугало воцарившееся в мире скорбное молчание, в него вселяло неконтролируемый страх осознание того, что он совсем ничего не чувствует. Всё тело ослабело, а спина вдруг сделалась тяжёлой, будто кости разом начали весить намного больше. Внезапно Селим очутился в тёмном беспросветном тумане, лишённом даже малейшей капли воздуха, и земля ушла у него из-под ног. Беззвучный вопль отчаяния сорвался с бесчувственных губ шехзаде, когда он рухнул в пустоту, проваливаясь в омут собственной ненависти. Следом за этим его руки пронзила адская боль, словно кто-то резал ножом его запястья, и он весь выгнулся в болезненных судорогах, испытав непреодолимое желание умереть. Мучения сделались невыносимыми, выжимая слёзы из глаз, и он до крови закусил закусил губы, пытаясь сдержать новый крик. Кожу жгло ненасытным пламенем, так что хотелось рвать на себе одежду, плоть на руках плавилась и разрывалась, покрываясь ожогами, пока несколько из них не начали уплотняться на запястьях, твердея и превращаясь в металл. Вспыхнул неуловимый свет, вобравший в себя скромную красоту луны и холодное мерцание звёзд, и тьма вокруг поредела, но не спешила уходить насовсем. Селим с трудом открыл глаза, почувствовав, что боль ослабевает, и в немом ужасе уставился на свои руки, вокруг которых всё более явно и отчётливо возникали скованные из крови, огня и плоти серебряные оковы.