Melek

Что такое семья? Люди, которым ты нужен. В радости и горе, в мелочах или целом, они приходят в нужную минуту и остаются с тобой, несмотря ни на что Сара Дессен.

      Тонкое лезвие зари, покрытое алыми разводами первых утренних лучей, бесшумно пронзило небосклон призрачным сиянием, разгоняя прижившиеся на земле ночные тени. Пока верхушки деревьев под самым небом окрашивались в приятные нежные тона осеннего солнца, властелюбивую луну и застенчивые звёзды прогонял со своих мест лёгкий морской бриз, внизу, над самой травой, ещё таились обманчиво гостеприимные сумерки, удерживая в своей власти тишину и сонный покой. Сверху на землю опускалось лёгкое туманное облако, оседая на поверхности пыльных листьев и сухих ветвей серебряными бусинками чистой росы, сквозь которые проглядывал дивный рассвет. Ранние птицы уже вовсю резвились в небесно голубом пространстве, рассекая воздух гибкими крыльями, и приветствовали начало нового дня пронзительными песнями, как бы подбодряя только что проснувшееся солнце поскорее выбраться из пелены невидимого сна и окончательно вступить в свои права.       Лишь несмолкаемые голоса птиц, хорошо слышные с высоты террасы, давали Селиму понять, что эта длинная кошмарная ночь осталась позади. Где-то вокруг него всё ещё витали остатки липкой тьмы, по мраморному полу стелился заманчивый полумрак, легко сдуваемый в никуда крепкими порывами ветра. С каждым новым вдохом шехзаде чувствовал, как лёгкие наполняются утренней свежестью, уступая удушливой ночной жаре, и вскоре кафтан на его плечах стал мокрым от мелкой мороси, усеявшей в беспорядочном потоке охваченный морозом воздух. Если бы не волнение, атаковавшее всё существо наследника в эту минуту, он бы смог насладиться предрассветными часами настоящей прохлады прежде, чем солнце вновь начнёт пригревать землю. Но сейчас и без того напряжённое тело Селима колотила безудержная дрожь, его беспощадно бросало в озноб, словно откудато сверху на него обрушивался поток ледяной воды. Не зная, куда деться от обуревавших его печали и сожаления, шехзаде всеми силами пытался заставить себя не перемещаться глазами по террасе так быстро, будто одно только пересечение его затравленного взгляда с непроницаемым и глубоким взором Сулеймана могло лишить его всякого самообладания. Наследник не мог отделаться от стойкого ощущения, будто его бесцеремонно изучают два пронзительных голубых огня холодного пламени, просвечивая насквозь его душу и все его тайные мысли.       За всё то время, что Селим был вынужден в чёткой и доступной последовательности пересказать отцу свой бесславный подвиг, Сулейман не произнёс ни слова. Казалось, он лишь делает вид, что вникает в рассказ сына, а на самом деле его мысли находятся где-то далеко, за пределами разума. Шехзаде было намного легче так думать, только бы найти доступное объяснение неподвижной позе правителя со спрятанными за спиной руками и его немигающему взгляду, способному одним своим блеском прижать наследника к полу. Сгорая от стыда, Селим всё говорил и говорил, упрямо пряча глаза, и с каждым словом всё больше ощущал себя провинившимся воином на допросе, которого могут казнить за любое непристойное действие в присутствии падишаха. Постоянная угроза, волнами исходившая от Сулеймана вместе с неоспаримой силой и властью, заставляла шехзаде держаться в предельном напряжении, в любой момент ожидая внезапного нападения. Рядом с отцом ему до сих пор становилось не по себе, и в памяти снова всплывали картины произошедшего несколько месяцев назад, когда его едва не убили, если бы не Ибрагим. После своего позорного бегства Селим сознательно избегал встреч с отцом, боясь вновь почувствовать страх и гнев по отношению к нему, но теперь им овладело только непередаваемое желание поскорее замолчать и уйти прочь как можно дальше от роскошных покоев султана.       Во время рассказа Сулейман непринуждённо хранил величественное молчание, всем своим видом показывая мрачную задумчивость. Он не проронил ни слова и тогда, когда Селим наконец закончил и как можно мягче оборвал непрерывное звучание своего немного хриплого голоса. Шехзаде с наслаждением почувствовал, как саднящее напряжение в горле ослабляет стиснутые когти волнения, позволяя сделать полноценный вдох. Если султан и заметил, какое облегчение принесла Селиму возможность помолчать, то предпочёл лишь снисходительно кивнуть, как бы подводя итог всему сказанному. Говорить Селиму было весьма трудно, особенно под прицелом тяжёлого отцовского взгляда, но ещё труднее оказалось выдержать возникшую после этого навязчивую тишину, сопровождаемую его сбивчивым дыханием и ранней перекличкой чаек за стенами дворца.       Мгновения нерушимого молчания, чьи ощутимые потоки беспощадно давили на плечи Селима всё большей тревогой, выстроили между отцом и сыном невидимую, но прочную стену недоверия и сомнительных подозрений. Лишь спустя несколько томительных секунд, потребовавших от шехзаде стойкости и терпения, наследник наконец осмелился оторвать глаза от сверкающего пола под ногами и поднять на Сулеймана открытый сожалеющий взгляд. Ему пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы выдержать прямой и проницательный взор отца. Для него это было скорее испытание на преданность, поскольку почти сразу поддёрнутые размышлениями глаза Сулеймана смягчились и подарили Селиму довольно искреннее сочувствие в ответ. В тот же миг его одолела внезапная дрожь, и воображаемая преграда, отделявшая его от отца, мгновенно рухнула, а на её месте возник хрупкий мостик взаимопонимания. Повинуясь какому-то неведомому сигналу, они одновременно шагнули навстречу друг другу, затем ещё ближе и ещё и так до тех пор, пока расстояние между ними не сократилось ровно настолько, чтобы они могли беспрепятственно смотреть друг другу в глаза.       Эхо от гулких шагов всё ещё звенело в ушах Селима, когда он замер напротив своего отца и чуть приподнял голову, чтобы видеть его лицо, на котором застыло выражение глубокого понимания, отчего шехзаде даже захотелось сморгнуть невольные слёзы. Он ожидал чего угодно от строгого правителя, но совсем не думал, что после всего пережитого столкнётся с сочувствием. Наследник и не знал, как на это реагировать, и просто молча стоял перед Сулейманом, изучая его бездонные глаза немного растерянным взглядом. Вероятно, от пристального внимания султана не укрылось его секундное замешательство: сжатые в тонкую линию губы правителя внезапно тронула призрачная улыбка.       – Мне жаль, что так получилось, сын мой, – глубоким рокотливым голосом признался Сулейман. От одного звучания его знакомых неповторимых переливов Селим испытал небывалый приступ светлой тоски. – Я, как мог, пытался защитить тебя от этого, но даже я не могу властвовать над волей судьбы.       – Ты не виноват, отец, – искренне ответил Селим, заставив себя не отводить взгляд. Они уже так долго не смотрели друг другу в глаза, что шехзаде успел забыть, как это иногда бывает завораживающе. – Это моя вина. Я так увлёкся своим желанием уберечь Мелек от всех опасностей, что совсем забыл о своём долге перед народом. Теперь ни один житель нашей империи не захочет, чтобы государство возглавил в своё время убийца.       Крепкая, но на удивление мягкая ладонь Сулеймана бесшумно легла на поникшее плечо Селима и ободряюще сжала в знак немой поддержки. Наследник поднял взгляд на отца и, увидев в его глазах отголоски нескрываемой любви, не мог не улыбнуться в ответ. Внутри него всё таяло от благодарности, а из груди поднималась волна неожиданного тепла, так что даже колени задрожали от облегчения. При мысли о том, что Сулейман не собирается наказывать сына за эту ужасную ошибку на душе у шехзаде стало спокойнее и даже немного радостно. Значит, отцу не всё равно на него!       – Ты не злишься? – в надежде приосанился Селим, незаметно для самого себя поддавшись вперёд.       – Я сам когда-то пережил то же самое, – печально улыбнулся Сулейман, на миг придавшись воспоминаниям. – Я обещаю тебе, что всегда буду рядом и постараюсь сделать всё возможное, чтобы защитить тебя даже от самого себя.       Не в силах выразить свою благодарность Селим только смог растроганно прикрыть глаза и низко склонить голову перед Сулейманом. Почти сразу он почувствовал, как сильная рука отца поднимается выше по его плечу ему на шею сзади, чуть сжимая, и притягивает его к сильному натренированному телу султана, заключая в мягкие объятия. Шехзаде мгновенно растерялся, не зная, что от него требуется, а тем временем другая ладонь султана обхватила его спину, крепче прижимая к себе. Расслабленные мышцы наследника сковало неподдельным напряжением, и он изумлённо оцепенел, почему-то не осмеливаясь вздохнуть. Однако ничего страшного не произошло даже тогда, когда Сулейман прильнул щекой к его шее сбоку, оказавшись возле его уха.       – Я так сожалею, что не был рядом и поддерживал тебя в такое трудное время, – раскаялся он хриплым голосом. – Возможно, будь я для тебя лучшим отцом, ты бы не ступил на этот скользкий путь.       Внезапный прилив нежности захлестнул Селима с головой и он самозабвенно прижался к отцу всем телом, подавляя трепетную дрожь. Он едва не дал волю новому приступу слёз, но вовремя сдержался и лишь теснее соприкоснулся с поверхностью его кафтана, обвивая двумя руками шею.       – Спасибо Вам, повелитель, – горячо прошептал шехзаде, как никогда желая раствориться в тепле, которое дарили ему объятия Сулеймана. – Я думал, что остался совсем один, но теперь вижу, что ошибался. Простите за всю боль, которую я Вам причинил. Вам, матери и Джихангиру.       – Я прощаю тебя, мой храбрый шехзаде, – коснулся его уха вкрадчивый ответ Сулеймана. – И помни, что тебе не обязательно снова сбегать, чтобы найти выход из сложной ситуации. Я, Хюррем и Джихангир всегда рядом, чтобы помочь тебе.       С трудом сглотнув подступающий к горлу ком, Селим нашёл в себе силы лишь на то, чтобы растроганно кивнуть. Слова застряли у него в лёгкий, и ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прогоняя накотившую безумную радость. Давно они с отцом вот так не разговаривали друг с другом по душам, не делились своими тревогами и не стояли подолгу в утешающих объятиях, как положено выражать свою поддержку членам одной семьи. С души Селима словно бы упал тяжёлый камень, и даже дышать стало намного легче, а режущая боль в запястьях померкла по сравнению с обуревавшими его светлыми эмоциями. В этот момент больше всего на свете, может, больше, чем увидеться с Мелек, ему хотелось остаться вместе с отцом в знакомых с детства апартаментах и наслаждаться этим редким счастьем, которое он по собственной неосторожности упустил несколько долгих месяцев назад.       Воздух вокруг был пропитан терпким ароматом разгоревшихся свечей. От живого огня веяло теплом и уютом, чему способствовало также с треском резвящиеся в камине рыжее пламя. Хруст палённого дерева приятно убложал слух, где-то рядом текучим воем плавился воск, стекая по канделябрам крупными каплями застывшего золота. Отделившиеся от предметов их тёмные тени бросались на пол и сводчатые стены апартаментов, завораживая всякий скучающий взгляд незатейливым, но совершенно бессмысленным танцем. Тихая ночь незаметно пробиралась в просторные покои, невидимыми нитями мрака просачиваясь сквозь щели массивных дверей, туда же пытался проникнуть и лунный свет, но поздно: сверкающий сталью серп месяца давно уже переместился в другую часть неба, ближе к горизонту, так что теперь его холодные лучи не могли коснуться гладкой поверхности стеклянного окна.       Правое плечо Селима отяжелело и ныло в попытке удержать мышцы в напряжении, чтобы голова брата не упала безвольно с его покатого склона. Хоть тянущая боль становилась с каждым мгновением только сильнее, шехзаде и не подумал признаться в этом Джихангиру, дабы не прерывать его заслуженный отдых. Лежащие вдоль его тела в расслабленном состоянии широкие крылья смотрелись умиротворяюще и казались наследнику единственным источником света в окутанных сумерками покоях. Селим беззастенчиво любовался их ненавязчивым изяществом, и их ровные гибкие линии неожиданно напомнили ему белоснежные крылья Мелек. Его грудь тут же пронзила сбивающая с толку боль, так что он поспешил отвести взгляд и подумать о чём-то другом. Джихангир, казалось, уже давно уснул на его плече, утомившись после бессонной ночи и долгого разговора с повелителем, но шехзаде не хотел оставаться совсем один в кругу своих мрачных мыслей, поэтому решил обсудить с младшим братом то, что так давно не давало ему покоя.       – Как ты это сделал? – словно из далека услышал Селим свой собственный севший голос. От долгого молчания связки ослабли и теперь с некоторым трудом производили звуки.       Краем глаза шехзаде уловил бесшумное движение, подсказавшее ему, что Джихангир пошевелился и принял во внимание его слова. Неподъёмная тяжесть тут же исчезла с его плеча, и он чуть ни с шумом вздохнул от облегчения, мимолётно разминая затёкшие мышцы. Младший брат поднял на него округлённые в растерянности глаза, сверкающие в темноте, подобно неогранённым алмазам.       – Сделал что? – тихо переспросил он, не скрывая непонимания.       Тёплая улыбка осветила лицо Селима, когда он не смог сдержать безобидную усмешку в ответ на забавное замешательство Джихангира. Он приподнялся, проскользив рукой ему за спину, и теперь поглаживал короткие нежные перья у основания его крыльев.       – Как тебе удалось успокоить меня тогда на террасе? – снова спросил он. – Я вдруг почувствовал небывалое умиротворение, вся боль исчезла, и гнев испарился сам собой. Я раньше видел, как Ибрагим проделывал то же самое с нашим отцом...       Разомлевший от равномерных касаний чужих пальцев Джихангир прикрыл глаза и слегка улыбнулся, будто речь шла о чём-то непринуждённом.       – Особенная связь Ангела и Охотника, – на распев объяснил Джихангир, подавляя зевок. – Когда Охотник не может сам справляться со своими чувствами, ему на помощь приходит его Ангел Хранитель. Это, так сказать, наше предназначение. Именно так мы поддерживаем мир и равновесие.       – Неужели все Ангелы способны на это? – встрепенулся Селим, внезапно подумав о Мелек. Может ли она вот так же останавливать греховные порывы Охотников?       К его разочарованию, Джихангир с намёком на сожаление покачал головой, и шехзаде поник, не сумев скрыть досаду. Младший брат снисходительно усмехнулся.       – Не все, брат, далеко не все, – вздохнул он. – Ангелами Хранителями становятся только самые близкие Охотнику люди. Не всем выпадает такая честь.       После всех своих переживаний и тревог Селим наконец смог остановить бесконечный поток своих страхов и глубоко задуматься. Внезапная мысль, стрельнувшая в голову, так поразила его, что он не смог подавить невольный вздох восхищения, сорвавшийся с его губ на ухо Джихангиру.       – Так ты, получается, и есть Ангел Хранитель? – почему-то шёпотом ахнул Селим, ближе придвигаясь к брату. – Мой Ангел Хранитель?.. Это же невероятно! И всё же я не понимаю, как именно ты смог остановить меня?       В ответ на его искренний восторг Джихангир бархатно рассмеялся, легко поигрывая на тонких струнах надорванной тишины. Шехзаде хотел было оскорбиться такому повидению со стороны брата, но, увидев в его честных глазах лукавый огонёк, мгновенно осадил себя.       – Я просто поделился с тобой своей любовью, – непринуждённо пожал плечами младший наследник, не переставая улыбаться.       – И только лишь? – изумился Селим, не скрывая растерянности. На миг ему показалось, что он ослышался.       – Ну да. Все Ангелы несут в себе свет, но длиться им могут только с теми, кого по-настоящему любят.       – Получается, я должен искренне полюбить, чтобы научиться управлять своими эмоциями? – уточнил Селим. На него вдруг нагрянуло озарение.       – Верно. – Джихангир чуть прищурился, словно хотел разглядеть воодушевлённое лицо Селим по ближе. – Но научиться контролю невозможно без любви к себе. Чтобы полюбить кого-то другого, тебе нужно сначала полюбить себя.       Ослеплённый внезапной мыслью Селим подскачил, напугав при этом Джихангира, и во все глаза уставился на него, жадно изучая его любопытным взглядом. Младший брат вопросительно склонил голову к плечу, непонимающе моргая.       – Покажи, как, – попросил наследник, почти с мольбой заглядывая в лицо молодому Ангелу.       Спустя секунду мимолётного замешательства Джиханоир благосклонно кивнул и развернулся к Селиму, поворачивая его к себе за плечи. Шехзаде затаил дыхание в предвкушении и нетерпеливо начал заламывать пальцы на руках, цепляясь внимательным взглядом за каждое его движение. Он ожидал, что брат покажет ему какую-то замысловатую систему жестов и слов, но тот лишь устроился напротив старшего наследника, серьёзно посмотрев на него.       – Закрой глаза и сделай несколько глубоких вдохов, – наставительно направил его Джихангир. Селим коротко кивнул, выполнив все указания, и приготовился дальше вслушиваться в усыпляющий голос брата. – Теперь подумай о том, кого ты любишь больше всего на свете. Вспомни ваши самые счастливые моменты и не давай им покидать твои мысли. Когда по чувствуешь, что становится легче, прочти молитву.       С новым вздохом Селим ощущал, как холодный воздух стекает в лёгкие по трахее, наполняет силой каждую клеточку его измученного болью тела, а затем выходит наружу едва уловимым теплом, забирая с собой все его страхи и тревоги. Он заглянул в самые глубины своего сердца и отыскал там нерушимый и всё такой же родной образ Мелек. Как только её светлые дымно-серые глаза замерли перед его внутренним взором, он воскресил в памяти их прошедшие ночи, представлял себе её улыбку и будто на яву слышал её блажённые стоны. Однако это не помогало, а напротив, лишь возбудило в нём звериное желание пустить чужую кровь. Оковы вдруг сомкнулись вокруг его запястья, и он вскрикнул, отдёрнувшись от рук Джихангира и рывком открывая глаза. Дыхание мгновенно сбилось, превратившись в надсадные судорожные вдохи, сердце заглушило все звуки в ушах, в том числе обеспокоенный голос Джихангира, долетевший до него словно сквозь туман.       – Ты в порядке? – встневоженно спросил он, аккуратно коснувшись рукой его плеча.       Не успев до конца осознать свои действия, Селим дёрнулся, сбрасывая ладонь брата, и отвернулся, отрицательно покачав головой. Его преследовали растерянность и испуг.       – Нет, не в порядке, – глухо бросил он, восстанавливая дыхание. Джихангир больше не пытался к нему прикоснуться. – У меня ничего не вышло. Стало только хуже. Видимо, я ещё не успел принять то, что со мной стало.       – Ты справишься, брат, я знаю, – уверенно заявил младший наследник, но меньше всего шехзаде сейчас хотелось слушать эти надоедливые фразы про веру в него. – Не у всех получается с первого раза. Ты ещё научишься!       Селим рассеянно кивнул, отводя ускользающий взгляд. Ему вдруг стало немного тоскливо, так что в груди болезненно защемило. Если Мелек не имеет никакого отношения к Ангелам Хранителям, как они смогут видеться в условиях того, что он Охотник? Как ему сказать ей об этом?       – Я должен увидеться с Мелек и рассказать ей обо всём, – внезапно опомнился Селим, серьёзно глянув на брата. – Как думаешь, она разозлится?       – Ты должен сказать ей правду, – согласно кивнул он, но про то, как она может отреагировать на это, умолчал. – Только будь осторожен. Помни, тебе нельзя её касаться. Если она не является Хранителем, твоя рука может оставить ей страшную рану.       При этих словах Селима одолела неудержимая дрожь, сбежавшая вниз по его позвоночнику. Он крупно вздрогнул, подавив приступ ледяного страха. Стоило ему вспомнить, как прекрасно он проводил долгие ночи в компании с Мелек, как гладил и изучал её податливое тело нежными поцелуями, а она стонала в голос, всем своим существом отдаваясь его ласкам, как его тут же охватил давно забытый порыв огненной страсти.       – И не вздумай целовать её, слышишь? – предупредил Джихангир, словно подслушав его мысли. Наивные мечтания Селима мгновенно рухнули, разбившись о стену жестокой реальности. – Твоя слюна отныне яд для неё.       Сердце Селима отчаянно ёкнуло и бешено заколотилось, отбивая волнительную дробь его потаённой тревоги. Он уже чувствовал возникшее внутри негодование, смешанное с саднящей печалью и неверием, и никак не мог найти в себе смелость признать, что Джихангир прав. Стал бы он напрасно запугивать брата, если бы не был уверен, что это правда? Пугающе осознание промелькнуло в голове Селима, как только он представил себе новую встречу с Мелек. Если раньше он с жадным нетерпением ждал каждого свидания с ней, то теперь вместо радостного предвкушения его мучил непреодолимый страх. Им больше нет смысла видеть друг друга, отныне любые встречи будут приносить им лишь боль и напоминание об ужасном прошлом, где их пути разошлись навсегда. Лёгкие Селима щемяще сжались, из-за чего дыхания стало не хватать, и шехзаде едва сдержался, чтобы не броситься прочь из закрытых покоев на свежий воздух, так пленительно задувавший с террасы вечерним сквозняком.       «О Мелек, – беззвучно взмолился про себя Селим, устремив потерянный взгляд на видневшийся из окна краешек тёмно-синего неба. – Где бы ты ни была, знай, что, если ты действительно меня любишь так же сильно, как говорила, никакие запреты не станут преградой для нашей безграничной любви друг к другу».