***
Баки просыпается от звука детского смеха. На мгновение он в замешательстве — у них со Стивом нет соседей с детьми или даже тех, кого навещают дети, — прежде чем он регистрирует свое окружение как гостевую комнату в доме Сэма и Райли. Он натягивает одеяло на голову. Три недели. Три недели одного и того же пробуждения, кошмаров, пустой постели. Три недели свитеров, курток и одеял, потому что все такое холодное. Три недели Сэм мягко спрашивал, что случилось, но Баки затыкал его. Баки чувствует себя так, словно он находится в эпицентре бури, бури, которая бушует вокруг него и разрывает его жизнь на части. Шторм, который обязательно вернется, как только он покинет око. Шторм напевает ему всякие пустяки, уговаривая ослабить бдительность, расслабиться, оставить все позади, прежде чем снова собьет его с ног злым умыслом. Он ходил к Бекке всего неделю назад. Он сомневается, что вернется в ближайшее время, особенно когда маленький Макс, которому сейчас почти три года, посмотрел на него и спросил, где дядя Стив. Баки не плакал с той первой ночи. С тех пор, как он появился на пороге Сэма и Райли в истерике, не в силах ничего сделать, кроме как свернуться калачиком в объятиях Сэма и кричать. С тех пор, как он узнал, что мужчина, в которого он влюблен, мужчина, с которым он собирался сбежать, — убийца. В эти дни его лицо редко выходило из апатии, никогда не показывая, что происходит внутри. Он не хочет, чтобы Сэм и Райли волновались, но, судя по выражению их лиц, он не очень хорошо справляется с этим. Баки любит сидеть у окна. Из его спальни открывается прекрасный вид на улицу, и он может наблюдать за проезжающими машинами и детьми с верхнего этажа, играющими во дворе. Они выглядят счастливыми. — Баки. Баки поднимает глаза. Он не знает, когда встал с кровати и подошел к окну, но сейчас он там, смотрит на улицу. Снаружи идет дождь, слабая морось, из-за которой мир приобретает блеклый оттенок серого. Детей сегодня на улице нет. Райли стоит в дверях, вцепившись руками в колеса своего кресла, как будто это единственное, что удерживает его привязанным к этому миру. Его лицо пепельно-серое, в тон асфальту снаружи. Он слегка дрожит, глаза широко раскрыты, челюсти сжаты. — Что? — спрашивает Баки. Его голос хрипит. Лицо Райли становится еще белее, и до того, как он открывает рот, чтобы ответить, Баки знает. — Стив.***
— Почему сейчас? Роджерс поднимает бровь, глядя на нее. — Прошу прощения? — Почему вы сдаётесь сейчас? — Дэнверс уточняет. Ее задница онемела уже добрую пару часов назад от сидения в одной и той же позе на холодном жестком стуле в комнате для допросов. — Вы убивали годами. Что изменилось? Роджерс невесело улыбается, его взгляд падает на стол между ними. — Я был глуп. Я стал самоуверенным, думал, что мне все сойдет с рук. — Мы так и не нашли никаких доказательств, указывающих на ваше причастие к убийству на последнем трупе, — говорит Дэнверс, нахмурившись. — Просто вас там не было, — парирует Роджерс. Он делает паузу и прерывисто вздыхает, и впервые с тех пор, как она вошла в эту комнату много часов назад, Дэнверс видит, как его лицо искажается сожалением. — Я забыл сменить одежду. Глупо, на самом деле, но я не замечал, что был весь в крови. Мне удалось благополучно добраться домой, и никто меня не видел. Я думал, что со мной все будет в порядке. Я думал… я думал, он уже лег спать. С замиранием в животе Дэнверс понимает.***
— Мистер Барнс. Мистер Нельсон. Баки наклоняет голову, изучая женщину перед собой. Детектив Картер выглядит измученной, но ее глаза все еще насторожены, когда она встречается с ним взглядом. Рядом с ним молча сидит Фогги. — Детектив Картер. — Я бы сказала, что рада снова вас видеть, — легко начинает она, перекладывая бумаги перед собой. — Но, учитывая обстоятельства, я сомневаюсь, что вы оцените мою ложь. Она убирает с лица прядь волос, выбившуюся из конского хвоста. — Мистер Барнс, вы здесь, потому что во время своего признания Стивен Роджерс подразумевал, что вы узнали о его личности до того, как это было обнародовано в прессе. — Как это подразумевать? — спрашивает Фогги. В его голосе нет обвинения, только жесткий профессионализм, который едва ли соответствует пухлому, ухмыляющемуся мужчине, с которым Сэм познакомил его несколько дней назад. — У меня есть стенограмма интервью, — отвечает Картер, просматривая бумаги, прежде чем она, по-видимому, находит то, что ищет, и передает это Фогги. Баки не может не заглянуть поверх плеча адвоката, но быстро жалеет об этом. Я думал, он уже лег спать. С тошнотворным ощущением в животе и комом в горле Баки отворачивается. — Джеймс… — Баки, — перебивает он. — Пожалуйста. Шэрон кивает, ее глаза добры. — Баки. Когда вы с мистером Роджерсом перестали встречаться? Баки сглатывает от постоянно растущего напряжения. — Четыре недели назад. — И почему вы ушли? — Будет лучше, если ты скажешь правду, когда будешь там, — сказал ему Фогги перед тем, как они вошли в участок. — Или говори правду, или ничего не говори. Если солжешь, более чем вероятно, что тебя поймают, и смогут арестовать за препятствование правосудию. — Баки не потрудился сказать ему, что он знал, что он был на другой стороне этой игры в течение многих лет. Казалось, оно того не стоило. — Я больше не знал, кто он такой, — отвечает Баки, и его голос срывается на последнем слове. — И у вас были какие-либо предположения, даже догадки, что Стив был связан с Мстителем? — Нет.***
Даже если бы Баки захотел вернуться в свою со Стивом квартиру, он бы не смог. Место огорожено полицейской лентой, офицеры бродят внутри и роются в вещах, как в игрушках, берут все, что они считают подозрительным, и упаковывают в маленькие пластиковые пакеты. Все это транслируется в прямом эфире — Логово Мстителя, наконец, обнаружено, говорится в подписи. Они не найдут ничего компрометирующего. Баки знает. — Я не могу в это поверить, — слышит он голос Бекки из кухни. Ее голос дрожит. — Он… он был в моем доме. Он готовил мне ужин… Черт, он приходил посидеть с Максом. Я оставила своего ребенка наедине с убийцей. — она всхлипывает, достаточно тихо, чтобы, вероятно, Баки не мог услышать ее. Но он услышал. — Он не был тем, кем мы все его считали, — отвечает Сэм. Баки мысленно представляет его лицо: кожа пепельного цвета, круги под глазами такие глубокие, что кажутся синяками. Он тоже не спал — с тех пор, как его отстранили от работы. С тех пор, как полиция Нью-Йорка увидела его отношения со Стивом и немедленно отстранила от каждого дела, над которым он работает. — Как дела у Баки? — спрашивает Бекка после паузы. — Не очень хорошо, — признается Сэм. Снова наступает тишина, и Баки может представить, как Сэм наклоняется к ней. — Я думаю, он знал. Насчет Стива. Я думаю, поэтому он и ушел. — Черт, — выдыхает Бекка. — А Стив? Сэм издает короткий смешок. — Как ты думаешь, почему он так быстро сдался? — Он действительно думал, что поступает правильно, не так ли? — шепчет Бекка. Баки слышит, как Сэм сглатывает. — Думаю да, — говорит Сэм. Его голос звучит тяжело. — Ему нужна помощь. Ему давно нужна была помощь. И теперь он просто будет заперт в какой-нибудь камере до конца своей жизни. Баки глубже погружается в диван, наблюдая, как на экране мерцают полицейские огни.***
Дэнверс никогда не нравилось посещать тюрьмы. Это холодные, пустынные места, полные грязи, коррупции и преступников, и это место ничем не отличается. С другой стороны, иронично думает она, исправительное учреждение «ЩИТ» известно своей максимальной безопасностью, а не комфортом. Роджерс содержится в одиночной камере, как ей сообщили охранники, для его собственной безопасности и безопасности других заключенных. Он убил человека в первую же ночь, когда оказался здесь; опытный заключенный тюрьмы пританцовывал прямо перед ним за ужином, и Роджерс свернул ему шею руками. Ее не пустили бы в одну комнату с ним; их будет разделять стеклянная стена. — Детектив Дэнверс, — вежливо говорит Роджерс, когда она входит в комнату. У него наручники на запястьях и лодыжках, но они, похоже, его не беспокоят — нет, вместо этого он выглядит немного скучающим, как будто потакает попыткам тюрьмы держать его в узде. — Мистер Роджерс, — отвечает Дэнверс, садясь на предложенный ей стул. Бросив многозначительный взгляд на охранников, которые сопровождали ее, они оба покидают комнату, создавая им подобие уединения. — Как у вас дела? — Скучно до смерти, но не похоже, что вы можете это изменить, — говорит Роджерс, откидываясь на спинку сиденья. Он выглядит таким непринужденным, если не считать этой тьмы в его глазах — не злобной тьмы, нет. Тьмы горя. — Я хочу поговорить об одном человеке, которого вы убили, — говорит Дэнверс. Она поняла, что Роджерсу не нравится, когда она ходит вокруг да около или приукрашивает свои слова, поэтому она перестала скрывать свою прямоту. — Брок Рамлоу. При этом имени глаза Роджерса сужаются, а плечи напрягаются, и Дэнверс приходится сознательно сдерживаться, чтобы не напрячься от внезапной перемены личности. — А что с ним? — За вычетом заключенного, которого вы убили на прошлой неделе, он единственный из ваших жертв, кто не был связан с Гидрой. Я хотела узнать, почему вы убили его. Роджерс стискивает зубы и не отвечает. Рискуя, Дэнверс продолжает. — Это как-то связано с Джеймсом Барнсом? Это имя заставляет Роджерса содрогнуться, его голова падает на грудь, а руки сжимаются в кулаки. Чистая агония на его лице была бы душераздирающей, если бы Дэнверс не знала, кем он был на самом деле. — Он причинил ему боль, — шепчет Роджерс. — Он причинил ему боль, и я не мог позволить ему уйти безнаказанным. Он должен был умереть.***
— Он идет на сделку о признании вины. — Фогги перебирает бумаги перед собой, поджав губы. — Тебе не придется давать показания. Баки кивает. Он измотан — не редкость в наши дни. И он не так уж хорошо спал. — Они уже вынесли ему приговор? — спрашивает Баки. — Пожизненное без права досрочного освобождения, — отвечает Фогги. Баки не может удержаться, чтобы не вздрогнуть, и взгляд Фогги смягчается, становится сочувственным. — Либо так, либо смертная казнь. Ему повезло. — Мне разрешат присутствовать на суде? — спрашивает Баки дрожащим голосом. — Не думаю, что в этом есть необходимость, — признает Фогги. — Там будет много прессы, и это произойдет довольно быстро. Твое присутствие там может отразиться негативно — люди могут подумать, что ты был частью этого. Баки снова кивает, откидываясь на спинку сиденья. — Могу я навестить его? В… в тюрьме? — его голос срывается на последнем слове. — Баки, ты уверен, что это хорошая идея? — мягко спрашивает Фогги. — Встреча с ним может вызвать негативную реакцию или вызвать у тебя приступ. По моему профессиональному мнению, было бы лучше, если бы ты попытался уйти от него. Перестань смотреть новости, не посещай его. Живи своей жизнью. — А по твоему непрофессиональному мнению? — спрашивает Баки. Фогги морщится, перебирая еще какие-то бумаги. — Он содержится в исправительном учреждении «ЩИТ» на севере штата. Я могу внести тебя в список.***
— Где вы нашли чакрам? — спрашивает Дэнверс. Это их третья совместная встреча, и это уже третья обстановка, в которой они побывали. Роджерс, по-видимому, не брился уже пару дней, и комбинезон, который ему дали, натянут на его плечи таким образом, что это указывает на то, что он был сделан для гораздо меньшего человека. — Женщина, — отвечает Роджерс, ерзая на стуле. Дэнверс не может винить его за это — стулья далеко не самые удобные. — Однако вы не сможете связать ее смерть со мной. — Расскажите мне об этом, — небрежно отвечает Дэнверс. — Ее звали Руби. Я встретил ее, когда еще был на Ближнем Востоке. — Роджерс делает паузу и облизывает губы. — Я нашел ее в камере Гидры — чуть не умер, пытаясь убить ее. Я перерезал ей горло и смотрел, как она захлебывается собственной кровью. Дэнверс приходится сдерживать дрожь, которая грозит пробежать по ее телу. Роджерс — загадка; вежливый, добрый человек в одну секунду и монстр с мертвыми глазами в следующую, постоянно переключающийся между двумя личностями. Это тревожит, и хотя Дэнверс видела это тысячу раз в своей работе с монстрами, она никогда не чувствовала себя комфортно с этим. — Вы использовали оружие Гидры, чтобы искажать членов Гидры? — говорит Дэнверс, поднимая бровь. — Это было намеренно? Роджерс ухмыляется во все зубы. — Поэтическая справедливость всегда завораживала меня, детектив. Я чувствую, что это справедливо, что животные, которых я усыпил, заслужили такое обращение.***
Баки прибывает на объект ровно в полдень, и его быстро сопровождают не менее трех охранников. Они стоят во весь рост в отглаженной, приталенной униформе, сверкающей обуви и дубинках, свисающих с их поясов, как насмешка. Стива держат в специальном жилом блоке, отдельно от остальной части тюрьмы. Один из охранников говорит Баки, что он убил другого заключенного в свой первый день, и ему нельзя доверять никому, кто не вооружен. Мысль о Стиве, который почти месяц находится один в бетонной комнате, и единственным человеческим общением с ним являются его адвокат и полицейские, расследующие дело, вызывает у Баки тошноту. Они ведут Баки через тюрьму, мимо зоны регулярных посещений, мимо столовой в небольшую комнату, разделенную на две части стеклянной стеной. Там есть место рядом со старомодным телефоном, висящим на стене. — Вы сможете поговорить с заключенным по телефону, — сообщает ему один из охранников. — Пожалуйста, не вставайте во время разговора. Пожалуйста, всегда держите обе руки на виду. Пожалуйста, не делайте ничего, что могло бы спровоцировать заключенного. Пожалуйста, не прикасайтесь к стеклу. У вас будет двадцать минут, чтобы поговорить, а затем вам придется уйти. У двери все время будут стоять два охранника, и если они сочтут ваш разговор каким-либо образом неуместным, вас выведут из помещения. Вам понятны эти требования? — Да, — отвечает Баки. — Если вы почувствуете себя неуютно или окажетесь в какой-либо опасности, сообщите охранникам. Пожалуйста, сядьте и подождите, пока прибудет заключенный. То, как охранник говорит, спокойно, отстраненно, как будто он произносил эти слова тысячу раз до этого. То, как он говорит, звучит почти роботизированно, и Баки чувствует себя больным. Проходит всего минута или около того, прежде чем по ту сторону стекла появляется движение, и входят три фигуры. Двое из них — охранники, они стоят по обе стороны от третьего человека, на котором тюремный комбинезон и наручники на запястьях. — Стиви, — шепчет Баки. Стив садится на стул по другую сторону стекла, и один из охранников наклоняется, чтобы что-то пробормотать ему на ухо. Стив дергается, его челюсти сжимаются, но он кивает, и охранник откидывается назад, кажущийся удовлетворенным, и отступает к двери вместе со своим спутником. Стив выглядит усталым, это первое, что замечает Баки; фиолетовые мешки под его глазами такие глубокие, что они, кажутся, выжженными на его бледной, липкой коже. Его волосы жидкие и сальные, безвольно свисают на лоб. Его обычно тщательно выбритое лицо покрыто густой щетиной, темно-русые волосы с проседью, из-за чего он выглядит намного старше своих тридцати девяти лет. Но затем его глаза встречаются с глазами Баки, и лед, который, кажется, покрыл их инеем, тает, и незнакомец перед Баки превращается в человека, которого он любил. — Не думал, что ты придешь навестить меня, — шепчет Стив. Баки не знает, когда он поднял трубку, но она рядом с его ухом, и голос Стива освещает его изнутри. Баки приходится закрыть глаза, просто чтобы уйти от пронзительного взгляда Стива. — Я тоже не думал, — наконец говорит Баки. Его голос дрожит. Стив судорожно вздыхает по другую сторону стекла, и Баки открывает глаза, чтобы увидеть, как голова Стива падает вперед. — Я действительно скучал по твоему голосу, Бак, — хрипит Стив. — Я… черт, я так по тебе скучал. — Пожалуйста, не надо, — перебивает Баки. Он чувствует себя неуверенно. — Пожалуйста, не говори мне этого. Это нечестно. — Баки, — умоляет Стив, но Баки качает головой, смаргивая слезы с глаз. — Два года, Стив. Два года ты мне врал. Ты… черт, ты убил Брока, ты убил Пирса — скольких еще людей ты убил ради меня? — Я бы сжег мир дотла, если бы ты попросил меня. — Не в этом дело, Стив! — Баки чувствует себя почти истеричным, дыхание прерывистое, а зрение затуманенное. По другую сторону стекла Стив просто печально смотрит на него. — Я никогда не просил тебя делать ничего из этого! Я никогда не хотел ничего из этого! Стив молчит, эти большие голубые глаза проникают в душу Баки, разрывая его на части. Баки закрывает глаза, не утруждая себя тем, чтобы остановить слезы, стекающие по его лицу. — Ты сожалеешь об этом? — наконец тихо спрашивает Стив. Когда Баки снова поднимает глаза, Стив выглядит старше, чем он когда-либо его видел. — Сожалею о чем? — Обо мне, — просто говорит Стив. — Ты жалеешь, что столкнулся со мной в том кафе? Ты жалеешь, что поцеловал меня? Жалеешь, что попросил меня сбежать с тобой? Баки чувствует, как у него сжимается горло. — Я никогда не смогу сожалеть о тебе, Стив. Я просто сожалею, что не могу тебе помочь. — Мне не нужна помощь, Баки. — голос Стива невыносимо нежен, как будто он утешает маленького ребенка. — Я знаю, ты думаешь, что я сумасшедший — и, черт возьми, я могу быть сумасшедшим. Но я не собираюсь сидеть сложа руки и позволять невинным людям страдать из-за действий тех, кто думает, что они выше всех остальных. — Тебе не нужно было их убивать, Стив, — умоляет Баки. — Ты увидел ситуацию, и твой разум немедленно обратился к насилию, чтобы исправить ее. Это ненормально, это неправильно. Баки делает глубокий вдох. Нет смысла снова спорить об этом; это ничего не даст. Стив настолько ослеплен своей ненавистью, настолько уверен, что его действия были лучшим решением, что с ним невозможно спорить. Баки должен был бы привыкнуть к таким людям; он уверен, что встречал многих из них. Но это Стив. — Я знаю, — говорит Стив. Он не выглядит расстроенным. Просто… побежденным. — Я нехороший человек, Бак, я всегда это знал. Ты всегда был слишком хорош для меня, слишком добр, слишком мягок. Я знал, что не должен тащить тебя с собой, но я эгоист, я такой эгоист, когда дело касается тебя, милый. Я не мог оставить тебя, хотя это спасло бы тебя. Я собирался бросить все это… я собирался переехать в Мэн с тобой, я собирался остановиться, я обещаю. — Откуда мне знать, что ты говоришь правду? — Баки бросает вызов. — Откуда мне знать, что ты не говоришь это сейчас, лишь потому, что ты заперт здесь? — Ты меня знаешь, — просто отвечает Стив. — Неужели? Стив опускает глаза, издавая невеселый смешок. — Все, что стоит знать обо мне, ты знаешь. И у меня нет привычки лгать о чем-то подобном. Не тебе. — Время вышло, — кричит охранник из-за спины Баки, и он подпрыгивает. Стив поднимает голову и смотрит на охранника таким злобным взглядом, что Баки не может не вздрогнуть. Внезапно отчаявшись, Баки наклоняется вперед, ловя взгляд Стива. — Почему? — умоляет Баки, он почти шепчет. — Почему ты сдался полиции? Глаза Стива смягчаются, и он одаривает Баки легкой, усталой улыбкой. — Моим самым большим страхом было то, что в конце концов ты увидишь меня таким, каким я вижу себя сам. А потом ты увидел. Мне больше не для чего было жить.***
Входя в квартиру, чувствуешь себя как в капсуле времени. Баки ожидал наткнуться на беспорядок, увидеть свои и Стива вещи разбитыми и разбросанными по полу. Вместо этого все идеально, точно так же, как было в ту ночь, когда Баки ушел. Он бы подумал, что все хорошо, если бы не взломанная входная дверь и полицейская лента. — Тебе разрешено вернуться домой, — сказал ему Фогги на их встрече день назад. — Все ваши вещи, которые не были сочтены доказательствами, все еще там, и уборщики места преступления были рядом, чтобы разобраться с беспорядком, который, несомненно, устроила полиция. — Баки не потрудился сказать ему, что не хочет возвращаться в это место. Не без Стива. Но вот он здесь, проскальзывает между полицейской лентой и проходит по их квартире, не в силах усидеть на месте, когда он впитывает всё, что есть в этом месте. — Ты хочешь, чтобы мы пришли? — спросил Сэм тем утром, озабоченно нахмурив брови. — Тебе не обязательно делать это в одиночку. — Я знаю, — уверяет его Баки. — Но я хочу. Хотя сейчас он немного сожалеет об отсутствии поддержки. Баки идет по квартире, собирая всё, что хочет, в сумку, которая у него с собой. Вещей немного; слишком многое из этого напоминает ему о Стиве. Их фотографии смотрят на него со всех сторон, улыбка Стива прожигает его сетчатку. В спальне, так быстро, как только может, он запихивает свою одежду в сумку и упорно игнорирует кровать, где он так много раз сворачивался калачиком со Стивом, где он позволял Стиву разбирать его на части. Одежда Стива все еще лежит там, где и всегда, а руки Баки парят над рубашкой, парой спортивных штанов и курткой. Не позволяя себе слишком много думать об этом, Баки хватает кожаную куртку Стива и толстовку большого размера, убирая их. Они все еще хранят запах Стива. Его руки касаются дерева, и Баки приходится закрыть глаза, чтобы не расплакаться. Осторожно, так осторожно, как только может, он тянется дальше в шкаф и вытаскивает коробку, проводя пальцами по пыльному дереву. Он снова выставил дом в штате Мэн на продажу на следующий день после того, как ушел от Стива, и передал всю информацию агенту по недвижимости, с которым познакомился, когда покупал дом. Он дал ей инструкции не связываться с ним по поводу дома. До сих пор она держала свое слово. Открыв коробку, у Баки начинает сжимать горло. Фотографии были вынуты из папки, и их глянцевые обложки поблескивают в свете спальни. Баки видит отпечатки пальцев на поверхностях. Ключи все еще там, в мешочке, но когда Баки берет его, он кажется более объемным, чем должен быть. Баки открывает его и высыпает содержимое на ладонь. Ключи с мягким звоном падают ему на ладонь. За ними следует маленькая черная коробочка. Баки не может думать. Он едва может дышать. Его руки дрожат, когда он роняет ключи и держит коробку обеими руками, мягкое бархатное покрытие щекочет его кожу. Ему требуется пара попыток, чтобы открыть коробку, и когда он это делает, его сердце останавливается. В коробке лежит простое серебряное кольцо. Баки прижимает коробку к груди и рыдает.