Вот и все - Ты все дальше ускользаешь, Но забыть тебя, ты знаешь, Нелегко. Нелегко тебя забыть, Позабыть и отпустить, Словно всем мечтам назло. Снова эти сны, знаешь, Снова эти сны - Ты зовешь меня из темноты... Ольви - Потерять тебя
Когда это началось, Уильям не знал. Может, со смутных приступов тревоги два года назад. Или с головной боли через полтора года. А может, в тот день, когда он пришел на квартиру Сатклиффа? Сейчас уже не распознать. Зато он прекрасно помнит, когда начались сны. Восемь месяцев, три недели и пять дней назад, во время Хэллоуина-Самайна, когда, по преданиям людей, слабеет граница между мирами. Уильям никогда особо в это не верил, хотя и признавал, что в это время свершается наибольшее количество ритуалов и всякой прочей ерунды, повышается людская смертность, а у жнецов прибавляется работы, отчего приходится брать сверхурочные. В этот день все и случилось. Он вернулся домой со сбора, измученный и раздраженный. Ни одной души они не упустили, но один из стажеров умудрился навернуться с крыши, а это значит минус один работник на два-три дня. И это сейчас, когда самое горячее время, а ему так не хватает кадров. Педантично раздевшись, он снимает очки, ложится в постель и надеется выспаться. А потом просыпается от крика. Уильям не помнит этого, первого сна. Не помнит деталей и слов, помнит только один крик, отчаянный, дикий, разрывающий душу на куски. …- УИЛЬЯМ!... Его имя, которое кричали в приступе бесконечного отчаяния, звали на помощь даже с пониманием, что это не будет услышано и доставлено по назначению. Но его услышали. В ту ночь он так и не сомкнул глаз. Странный сон разбередил едва поджившую рану, щедро покрыв ее солью, и Уильям побоялся снова заснуть, сидел на балконе, курил, глядя в светлеющее небо. Рассвет сегодня был алым, как его волосы. Таким же безнадежно кровавым. Мужчина вернулся в Департамент, с головой уйдя в работу, никому не рассказывая о странном происшествии. Ночью он долго не решался сомкнуть глаз, но когда все-таки заснул – ничего не было. Он проспал спокойно до рассвета и подумал, что просто перетрудился. Так бывает, ему был нужен отдых. Так Уильям успокаивал себя, и почти забыл о хэллоуинском происшествии. Через неделю сон приснился снова. …Белое тело на черном столе. Причудливый узор покрывает кожу. Фиксация жесткая – не вырваться, не освободиться. - Осторожнее. Второго шанса у нас не будет. Запорете – господин с вас заживо шкуру снимет. Алые волосы неровными потеками струятся по алтарю. Когтистая лапа грубо хватает узкий подбородок, и прикладывает к разбитым губам край медной чаши. - Пей, мразь. Глотай. Жертва пытается сопротивляться, но сил не хватает, и она давится льющейся в горло черной жидкостью. Черные струйки текут по лицу, оставляя уродливые разводы на коже. Демоны хохочут, слушая булькающие звуки. - Вот так, до дна, красавица. Будь умницей. - Н…не надо… - Надо, надо. Будешь красивой на празднике господина. Принесите плеть! Нефритовые глаза с солнечным ободком по краю полны безумия. В них сплелись отчаяние, ужас и боль. - Помоги мне… Уильям просыпается от собственного крика. Он сидит на постели и задыхается. По лицу текут слезы. Трясущейся рукой нашарив на тумбочке очки, он надевает их и бредет в ванную, где его долго рвет, буквально выворачивая наизнанку. И только когда в желудке не остается ничего кроме желчи, он обессиленно сползает на пол и там отключается, прижимаясь щекой к холодному кафелю. С тех пор сны снятся ему регулярно, раз в неделю, как по часам. Иногда это комнаты, где пытают и насилуют изможденного пленника, иногда – вершина башни, где он сидит прикованный, безучастный ко всему. Несколько раз он видит пустоши, куда сломленного жнеца выводят «на прогулку». В том, что это за жнец, Уильям не сомневается. Он обращается к медикам, но они не находят никаких отклонений в его здоровье или психике. - Возможно, это просто фантомная потеря, - качает головой врач, когда Уильям осторожно делится некоторыми своими «фантазиями». – Господин Сатклифф учился вместе с вами в Академии, я правильно понимаю? - Да, но… - Возможно, ваша реакция – лишь отзвук былой привязанности. Он был дорог вам? - Что? Нет! Он…он был обычным диспетчером… Уильям говорит, и сам себе не верит. Сатклифф был идиотом и раздолбаем – но он был жизненной искрой в коллективе. Пятном яркой краски, разбавлявшим серые будни. Клоуном, способным поднять настроение, даже когда все, кажется, очень плохо. Кем был для него Сатклифф? Уильям никогда не задавал себе этот вопрос. Но с его смертью жизнь словно потеряла свои краски. Пропало что-то очень важное, яркое, на что можно было наткнуться в коридоре, и почувствовать – ты еще жив. В твоей жизни есть какой-то смысл. Тебе есть к чему стремиться, что можно улучшить. Без Сатклиффа этого не стало. Уильям шел в свой кабинет, когда услышал наигрывавшую у кого-то современную попсовую мелодию:- Кто поверит, кто поверит комедианту, Кто сотрёт с лица его не воду, а слёзы, Знает ли хоть кто-нибудь с чьим именем на губах Шагнёт он к барьеру?
Уильям замер, словно его под дых ударили, подошел к двери. Припев повторялся снова и снова, и Уильям поймал себя на том, что повторяет слова шепотом. Действительно, с чьим именем на губах ты шел на смерть, несчастный глупец? Он распахивает дверь и входит в кабинет Грелля, теперь принадлежащий диспетчеру Ноксу. Рональд сидит на стуле, складывая из очередного отчета бумажный самолетик, а на тумбочке в телевизоре кривляется какой-то мужчина в пестром костюме в окружении знойных красоток. Странные существа – люди. Зачастую самые берущие за душу вещи у них получаются случайно, словно по какому-то наитию - Мистер Спирс? – испуганно выпрямляется юноша, торопливо пряча оригами. – А я тут отдыхаю…у меня перерыв… - Вы слишком громко слушаете музыку, мистер Нокс. Постарайтесь, чтобы она не выходила за пределы вашего кабинета. Уильям чеканит слова, но в голове так и звучат слова незнакомой песни. Рональд торопливо извиняется, однако Спирс уже отворачивается и идет прочь, а в голове повторяется раз за разом по кругу: «Знает ли хоть кто-нибудь с чьим именем на губах Шагнёт он к барьеру?» От руководства он не встречает понимания. Осторожные попытки добиться возрождения расследования по делу Грелля Сатклиффа приводят к тому, что на него начинают коситься, а его непосредственный руководитель угрюмо спрашивает, не хочет ли Спирс взять отпуск, чтобы поправить нервы. Спирс прекращает задавать вопросы. Гробовщик тоже не может сказать ничего определенного, только сочувствующе на него смотрит. - Тебе лучше забыть об этом, - говорит он с неизменной улыбкой. - Почему вы так легко отказываетесь от него? - Потому что никому не выжить в Преисподней два с половиной года. Это невозможно, и я знаю о чем говорю. Поверь мне, Уильям. - Я верю. Но я знаю, что Грелль жив. Легендарный хмыкает и поднимает руки ладонями вверх. - Прости. Тут я тебе не помощник. Разочарование сворачивается в груди ледяной змеей. Слегка поклонившись, Уильям идет на выход, когда за спиной раздается такой отличный от прежнего, веселого и беззаботного тона, голос: - Если ты и правда хочешь попасть в Ад, проси помощи у демона. Правда, я не знаю, где взять такого безумца, который согласится тебя туда отвести… Сердце на миг пропускает удар – и продолжает биться ровно и спокойно. - Я знаю.