Волк в тепле

"В прошлый раз я сказал, что ты нравишься мне. Нужно было быть решительнее и сказать, что я люблю тебя". "Может быть, лучше не видеть жизни такой, как она есть, закрыть на всё глаза и веселиться".

— Красиво тут, — выдыхает Ламберт. Они стоят на пирсе на окраине Боклера. Солнце играло искрами на поверхности синего озера, деревья приятно шелестели. Городской гомон на окраине был не слишком громким, но достаточно звучным, чтобы приятно заполнить собой тишину. Неподалёку звенела посуда, давая знать, что рядом есть трактир. Ламберт опирается на каменную изгородь вокруг пирса, смотрит вдаль и ухмыляется уголками рта. Геральт становится рядом, опираясь на ограду спиной, поворачиваясь к Ламберту. В десяти шагах от них какой-то барин стоял на колене рядом с женщиной в длинном синем платье и всё умолял выйти за него, беловолосый наблюдал за эмоциями на её лице и улыбался: она точно согласится, просто немного ошарашена сейчас, чтобы ответить сразу. — Каждый раз, когда тут прохожу, — шепчет Геральт, наклоняясь ближе к Ламберту, — вижу, как кто-то делает предложение. Видимо, любят парочки это место. Ламберт сдерживает улыбку, смотрит вниз, а потом — прямо, в янтарно-жёлтые глаза и говорит: — Выйдешь за меня, красавчик? Геральт закатывает глаза, но улыбки сдержать не может, смеется глухо. — Ни за что, — качает головой Белый Волк и через мгновение добавляет: — А ты за меня? — Никогда, — так же качает головой Ламберт, смеясь, но на секунду Геральт успевает заметить растерянность на его лице. — Вот и повенчались, — поддевает беловолосый, получая в ответ только взлетевшие вверх брови. Они стоят там ещё какое-то время, наслаждаясь видом, чувствуя запах озерной воды и друг друга. Иногда они видят очередного юношу, упрашивающего очередную леди на что-то явно не достойное знатной барышни. Тогда они кратко переглядывались и прыскали смехом одновременно, привлекая к себе внимание, заставляя девушку залиться краской, а парня — возмущенно нахохлиться. — Только что, — смеется младший, — этот звук: это в озере кит сдох или у тебя в животе заурчало? — Да заткнись ты, — фыркает Геральт. — Между прочем уже давно пора обедать... — Избаловал тебя Туссент, красавчик, — язвит Ламберт и резко прикрывает глаза, чувствуя как у самого заурчало в животе. — Это была виверна или..? — Ой да пошёл ты! — взвинчивается Ламберт, не смотря на смеющегося Геральта. — С тебя обед. — Тут рядом есть забегаловка со столиками прямо на улице, можно поесть под открытым небом... Официантка выслушивает заказ Геральта и с каждым словом у нее всё больше вытягивается лицо, у Ламберта впрочем тоже. Она просит заплатить хотя бы часть вперед, но вместо денег он показывает женщине какую-то бумагу и она торопливо извиняется, даже немного кланяется. А у Ламберта в глазах читается только один вопрос: "Какого хрена, Геральт?". Белый Волк скомкано улыбается и пожимает плечами. — Невыносимый, — фыркает себе под нос Ламберт, впрочем другой ведьмак все равно его слышит. Оба набивают себе желудки молча. Наевшись до отвала, Геральт и Ламберт сидят около двадцати минут, просто наслаждаясь чувством сытости. Впрочем, им это быстро надоедает и они двигаются глубже в город. Официантка, кажется, рада их уходу. Геральт показывает Ламберту Боклер, еще не до конца восстановленный после погрома вампиров, но все такой же сказочно прекрасный. Геральт водит Ламберта по залитым солнцем улицам, проводит его по княжескому саду. И Ламберт кажется завороженным: этой красотой, этим солнцем, беспечностью и мечтательностью этого города и Геральтом. Спокойным, расслабленным Геральтом, не думающем о том, как ему спасти весь мир, не рвущимся в поиски Цири, не озадаченного новым контрактом. Таким вот простым и счастливым. Смеющимся, лёгким и улыбающимся только ему... Геральт что-то рассказывает, неторопливо, рассудительно, Ламберт, как бы эгоистично это ни было, не особо вслушивается, он тонет в этих интонациях, в этой хрипотце и в этом голосе. И сколько бы тут ни было людей и другой живности, они чувствуют, словно остались одни во всём Туссенте, словно весь мир сжался до этого укромного уголка в саду княгини. Нет больше забот о будущем, нет ужасов прошлого — нет ничего кроме, янтарных глаз напротив. Геральт забывается окончательно, он обнимает Ламберта за плечо и его голос звучит взбудоражено, словно он рассказывает самую интересную историю своей жизни, хотя на самом деле, как успел уловить темноволосый, он рассказывал про обычный заказ в деревушке под Вызимой. У Геральта заражающий смех, он проникает прямо под рёбра, проникает в легкие, заставляя смеяться вместе с ним, заставляя сердце делать сальто снова и снова. — Скоро закат, — вдруг произносит Геральт, так внезапно, что Ламберт поначалу теряется, а потом теряется ещё больше, когда беловолосый кладёт ладонь на его кисть. — Я покажу тебе кое-что. И Ламберт соглашается. О, Боги! Если бы Геральт с таким лицом попросил его спрыгнуть со скал Каэр Морхена, он бы, не задумываясь, прыгнул. Кто вообще в силах ему отказать, когда он так улыбается? Кажется, Ламберт начинал понимать чародеек. О, Милитэле, он ведь не улыбался так чародейкам? Да? Геральт приводит его на гору неподалёку от княжеского сада. Отсюда открывается потрясающий вид: Ламберт может разглядеть весь город, словно тот был у него на ладони. Княжеский замок, величаво возвышавшийся над городом, казался отсюда более простым, он находился прямо на уровне глаз, что заставляло чувство гордого восхищения довольно урчать в груди. — Почему тут никого нет? — очевидный вопрос. — Отсюда просто потрясающий вид. — Грифон, — пожимает плечами Геральт, — раньше это была его гора, теперь моя. По крайней мере, пока остальные не поняли, что грифона больше можно не бояться. Геральт разводит небольшой костёр, пока Ламберт разглядывает всё, что может охватить его взгляд. — Вино? — предлагает рассевшийся у огня Белый Волк. — С удовольствием, — Ламберт садится рядом, отпивает несколько глотков с бутылки, что дал Геральт. — Что это? — Вино "Геральт из Ривии", — ухмыляется беловолосый, смотря за тем, как сменяются эмоции на чужом лице. — Та-а-ак, пойду-ка я в кусты, проблююсь, — Ламберт довольно щурится, смотря на смеющегося Геральта. — Нет, ну, ты серьезно? Вино в твою честь? — Геральт смеется ещё громче. — Охереть просто. Крепкое для вина, зараза. Ламберт допивает бутылку и тянется за следующей — в сумках у Плотвы Геральт, видимо, возил целую коллекцию вин. — А это, — Геральт кивает на бутылку, которую выбрал младший. — Сангреаль. Личное вино Её Сиятельства. — Хвастун, — фыркает Ламберт, но выбор не меняет. — С вином что-то не так, — тянет спутанно ведьмак, — не конкретно с этим, а вообще, в целом, как с напитком. — Не знал, что ты эксперт, — поддразнивает беловолосый, устраиваясь чуть ближе к Ламберту, опираясь локтем на землю. — И что же не так с вином? — Оно пьянит, — топорно констатирует младший. — Но не так, не так, как остальное бухло, понимаешь? — М-м, нет. — Оно заставляет кружиться не только голову, но и сердце, — у Ламберта прикрываются веки. — И ты чувствуешь себя не так... Не пьяным, а безумно влюбленным. Влюблённым во всё вокруг себя. — Даже в меня? — смеется Геральт пьяно, это была уже третья его бутылка. "Тут и вино не нужно", — думает Ламберт, смотря на глупо улыбающегося беловолосого. — Видимо, я ещё недостаточно выпил, Геральт, — говорит он вслух. — Значит, пей ещё, — улыбается Белый Волк и у Ламберт внутри всё замирает, переворачивается и не становится на место. Солнце скрылось за горизонтом, уступая место ночному звёздному небу. Горящий огнями фонарей Боклер, мерцающие блеском тысячи бриллиантов звёзды и тёплый свет костра. Оранжевые блики плясали по лицам, свет играл в белых волосах, отражался от медальонов. Словно не было этих лет молчания между ними, словно Геральт никогда не переставал приходить к огню по ночам, согревая, даруя чувство защиты... Как бы не был горяч от южного солнца Туссент, ночь давала о себе знать свежей прохладой. — Холодно? — спрашивает Геральт, замечая как чуть поёжился Ламберт. — Подожди секунду. Он отходит к лошадям и с минуту копошится возле Плотвы, вытаскивая что-то из дорожных сумок. Ламберт прикрывает глаза, прислушиваясь ко вкусу вина, через мгновение глаза сами распахиваются, когда ведьмак ощущает, как Геральт садится вплотную, накрывая чем-то их плечи. — Как обходительно с твоей стороны, — оскаливается Ламберт: лишь бы не выпустить настоящие чувства наружу. — Я вспомнил многое за последние два года, — начинает спокойно Геральта, а Ламберт задерживает дыхание. — Сначала приходили какие-то отрывки, которые мне в принципе было сложно связать с собой. Словно я видел чужую жизнь, я видел что-то, но во мне ничего не откликалось. Это было ужасно: ничего не помнить. Но при этом ещё я чувствовал, словно освободился, будто потеря памяти сбросила какую-то ношу с моих плеч. Потом я понял, что это была за ноша: моя старая подруга, госпожа Предназначение во главе с Цири и Йен. Было больно их вспоминать... Ты помнишь Лето? Именно от него я узнал, что Йен жива, все нити вели в Нильфгаард. Она знала, что я жив, но даже не попыталась связаться со мной, этого я до сих пор понять не могу, как и то, что она не верит в потерю памяти... — Она думает, что это оправдание, чтобы спать с Меригольд? — Угу. — А то, что ты забыл не только о ней, ей ни о чем не говорит? — Да это уже всё не важно, всё что нас связывало с Йен изначально, это моё нелепое желание, загаданное джину, теперь мы оба свободны. От желания и от друг друга. — Ты ошибаешься, — качает головой Ламберт. — Есть кое-что, что связывает вас гораздо крепче чем желание или Предназначение. Вас всегда будет связывать Цири. Вы оба любите её как дочь, а она любит вас как своих родителей. — Да, — Геральт тепло улыбается, смотря на другого ведьмака. — Но Цири уже большая девочка, она всё понимает. А главное, что она понимает, что если мы и расстались с Йен, это не значит, что мы перестали любить её. — Уж не знаю, какого рода любовь связывает меня с этой оторвой: отцовская или братская, но если её кто-то обидит... — Знаю, — улыбается шире Геральт. — И спасибо за это. Они оба молчат несколько минут. А потом Ламберт прерывает тишину: — А как, кхм, с другими воспоминаниями? То есть, я хочу сказать, твоя жизнь ведь... состояла не только из Йен и Цири. — Иногда мне не по себе от того, что я всё ещё могу что-то не помнить. Иногда мне снятся немного странные сны и я не могу разобраться, сон ли это или воспоминание. Неприятно думать, что память всё ещё не до конца вернулась ко мне, — Геральт ворочает палкой хворост в костре, образуя столп искр. — Я плохо помню ранние годы, помню только Висенну, она не была матерью года, да и если бы была... знаешь, поручить ребёнка ведьмакам — это бы точно лишило её подобного статуса. Помню более отчётливо, начиная с времени в Каэр Морхене: тренировки, учёба, Испытания. Помню, как первый раз увидел Эскеля: задумчивый, тихий, вежливый. Помню тебя: мелкий, прыткий и вечно злой, как дикий лис. Хм, столько лет, а ничего не изменилось, выходит? — Ой да иди ты, — смеется Ламберт, толкая в плечо. — С тобой я таким не был... — Угу, — кивает Геральт. — Первое время. А потом начал злиться на меня больше чем на кого-либо в замке. Когда я вернулся, говори, что хочешь, но я уверен, что ты был рад меня видеть. — Думаешь? — тянет задумчиво Ламберт. — А, вспомнил: я был рад, что ты жив, потому что в этот раз смогу угробить тебя сам. — О-о, когда мы напились в Каэр Морхене, ты говорил другое, — подначивает Геральт. — Что-то там про любовь... — Не помню такого. — Нет? — Не-а, ни капельки. — Что такое, по-твоему, любовь, Ламберт? Ну же, расскажи мне. — Ты, что, настолько пьян? — смеется ведьмак. Ламберт опускает глаза, смотря на их соприкасающиеся локти и тихо говорит: — В Аэдирне я получил задание сопровождать по пещерам одного учёного, а ученые, как ты, наверно, знаешь весьма любят попиздеть, особенно на философские темы. Сначала он говорил о том, что ведьмаки ничего не чувствуют, а потом начал переживать за меня: мол, какой я бедный, что никогда не ощущал такого трепетного окрыляющего чувства, как влюблённость. — А ты ощущал? — дергает бровью Геральт. — Достаточно, чтобы ненавидеть это чувство, — фыркает Ламберт и продолжает: — Ну так вот, пока я разделывался с троллем он начал рассуждать о том, что есть любовь, если не разделять ее на братскую, дружескую, романтическую и так далее. Он сказал фразу, которая очень мне запомнилась: любовь — это когда кто-то может вернуть человеку самого себя. — Красиво... и без всяких сахарных речей. — Любимый человек — это человек, рядом с которым мы чувствуем себя снова живыми и при этом остаёмся собой, какой бы ужас не происходил вокруг... Геральт улыбается. Если честно за сегодняшний день он улыбался гораздо больше, чем улыбался за последний месяц, и от улыбки уже болело лицо. Но на душе было хорошо, радостно, спокойно, только сердце было немного взволновано, но об этом Геральт старался не думать. Наверняка, ему лишь кажется, что оно бьётся слишком быстро, конечно, кажется, вот он прислушивается к сердцу Ламберта — оно стучит в столь же прерывисто быстром темпе — значит, всё нормально, значит, Геральту только кажется. Только кажется...