"Несмотря на все различия, у них было то, что объединяло их обоих — они были без ума друг от друга".
Варнава-Базиль встретил ведьмаков сдержанной улыбкой и распоряжением слугам накрыть на стол. Было в одной его позе что-то, кричащее о том, как он рад видеть их обоих в столь приподнятом настроении. А настроение ведьмаков отчего-то прямо-таки излучало некий свет. Варнава-Базиль мог только догадываться, что могло произойти с двумя взрослыми ведьмаками за один день и одну ночь, но улыбки на их обычно суровых лицах грели душу дворецкого. Особенно приятно было видеть счастливое лицо господина. Беловолосый с тех пор, как вернулся, выглядел мрачно и угрюмо, лишь иногда его лицо смягчалось, а грусть проходила, но это было в те дни, когда к нему приезжала дочь. Варнава-Базиль с самой первой встречи с Ламбертом возложил на того надежду, дворецкий видел, как молодой ведьмак влияет на господина, видел, как разглаживаются суровые морщины на лице беловолосого, когда он смотрит на скалящегося Волка. Какова была радость дворецкого, когда его ожидания оправдались! — Хорошо провели время, господин? — скромно улыбнувшись, интересуется Варнава-Базиль. — Да, Варнава-Базиль, да, неплохо, — Геральт смущённо прочищает горло, когда Ламберт начинает открыто ухмыляться во весь рот, глядя на него. — Я рад, — честно говорит дворецкий и, когда прислуга накрывает на стол, добавляет: — Вы поздно и, признаться, я уже думал не ждать вас до утра, — Геральт прикинул в голове время, вспомнил положение луны, когда они с Ламбертом возвращались, и понял, что было где-то три часа после полуночи. — Прости, мы засиделись... — О, нет, что вы, — Варнава-Базиль поднял ладони в примирительном жесте, — я рад, что вы спустя столько времени, наконец, расслабились и повеселились на славу. — О, да, — фыркнул Ламберт, — ещё как расслабились. Но теперь-то он у меня не продохнет, — лицо Ламберта пересекла кривая усмешка, а сам он, похлопав Геральта по плечу, прошёл на кухню. — О чём это господин Ламберт? — поинтересовался дворецкий, скорее, риторически, ибо сразу понимал, что Геральт в ответ предпочтёт промолчать, покачав головой. — Большое спасибо за еду, — кивнул дворецкому Ламберт, — но я не голоден, за последние сутки я и так съел месячную норму обычного ведьмака. — Тогда предпочтёте отдохнуть? — Да, кровать — хорошая перспектива, — хмыкнул Ламберт, через секунду окликая старшего: — Геральт? Геральт, будь обычным человеком, возможно бы даже вздрогнул сейчас от того, какой неожиданной интонацией было произнесено Ламбертом его имя. Но он был ведьмаком, что, впрочем, не помешало вздрогнуть его сердцу. — Ты ведь тоже пойдешь дрыхнуть? — в голосе, где обычно сквозило презрение и насмешка, было так непривычно слышать участие и обеспокоенную заботу. Настолько непривычно, что грудь болезненно сжало при вдохе. — Мне с тобой пойти? — вскинул бровь Геральт, защищаясь этой фразой, словно щитом. Он слишком не привык чувствовать себя уязвимым: не здесь, не рядом с Ламбертом. — Как хочешь, — фыркнул Ламберт, опасно щурясь, что обычно предвещало словесную перепалку, но в этот раз, то ли разморенный теплым Туссентом, то ли находясь в добром расположении духа, Ламберт решил промолчать. — Доброй ночи. Или тех часов, что от неё остались, — зевнув добавил он чуть позже, уже поднимаясь в гостевую комнату. — Да, ночи, — тихо ответил Геральт, уверенный, что младший все равно его услышал.***
Когда Ламберт проснулся, дневной свет уже растекался по комнате со стороны лестницы. Сев в кровати, он потянулся, сладко зевая. Тепло, мягкая постель и вкусная еда — к такому быстро привыкаешь, думал Ламберт, и не заметишь, как оно вызовет у тебя зависимость, а спустя время ты уже и подозревать не будешь, насколько это прекрасно по сравнению с вечно сырыми матрацами и остывшей рыбной похлебкой трактиров, это ещё если тебе повезло наскрести монет на этот трактир. Прислушавшись ко своим ощущениям, Ламберт для себя заключил, что в целом спал не больше четырёх часов. Придя к этому выводу, он рухнул обратно в кровать, обнимая двумя руками одеяло. Что ж, пожалуй, он мог позволить себе ещё час сна или хотя бы неги в мягких простынях. Едва ведьмак прикрыл веки, как перед глазами всплыли образы произошедшего между ним и Геральтом за последние сутки. Как они прогуливались по залитым солнечным светом улицам Боклера, дома которого были сделаны словно из золотого песка. Ламберт помнил, как контрастировали красные и синие цветы с бледной кожей ставшего рядом с клумбами Геральта. Помнил глубокий голос и хриплый смех, что так гармонично вплетался в солнечное полотно. Помнил серебристые переливы белых волос. Ламберт помнил всё... И это заставляло его задыхаться, словно мужчина, о котором он думал, вовсе не был материальным творением из плоти, нет, он был водоворотом, поглощавшим корабли, ураганом, сносившим людей и целые города, космосом, утягивающим в волшебную бездну. Геральт был порталом: тёплое свечение, манящий блеск, притяжение и стоит тебе прикоснуться к нему, он утягивает тебя в неизвестность, переворачивая все внутренности, сжимая сердце и желудок, заставляя чувствовать себя беспомощным и нереально маленьким в этой неизвестности. Что было тогда у костра? Геральт, правда, знает? Уверенное ли это знание или нерешительная, словно дрожащий листок, догадка? Чего он хочет? Чего ждёт? И что ему нужно? Сможет ли Ламберт дать ему это? Ламберт не знал, но в чём точно всегда был уверен: он сделает всё, что в его силах. Он разорвёт колючие тернии голыми руками, босыми ступнями пробежит по горящим углям, бросится в океан в разгар шторма... Он сделает всё, если это будет нужно Геральту. Отпустит его с чародейкой, поможет с Дикой Охотой, прикроет своей грудью от стрел, что угодно... Этой ночью Ламберт видел немного необычной сон: он лежал на коленях у Геральта и тот нашёптывал ему утешения, словно он был чем-то сильно подавлен, а старший всеми силами его успокаивал, заканчивая каждую фразу мягким поцелуем в скулы. Сильные теплые руки оглаживали его бока, гладили по волосам, поддерживали за плечи, ощущение было, словно руки Геральта были на всей верхней части его тела. От воспоминания этого ощущения у Ламберта жаром скрутило низ живота, дыхание слишком очевидно участилось. — Дьявольщина, — обреченно простонал в подушку Ламберт, укутываясь поглубже в одеяло, будто бы пытаясь спрятать от мира свои быстро краснеющие щеки и шею. Возбудиться от воспоминания ощущения из сна. Ничего более позорного для себя Ламберт и представить не мог, хотя мог, просто предпочитал не развивать эту тему. Ламберт сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул и так несколько раз. Что, если говорить честно, вообще никак не помогло, а уж тем более не остановило мысли. Какого это чувствовать его руки на себе? Как они блуждают по телу, оставляют без одежды... Как оглаживают, хватают, щипают обнажённую кожу, подчиняют и заставляют раствориться в себе... Как горячие шершавые ладони плавно перетекают с рёбер на бёдра... Ламберт взвыл, глуша этот звук подушками. Перевернулся на живот и чуть не вскрикнул, ощутив, как его собственный член потёрся о кровать. — Дьявол, чёрт, холера, — зашипел Ламберт, поворачиваясь обратно набок спиной к лестнице. Ламберт прислушался к звукам в доме — тишина. Вероятно дом пуст, а Геральт даже если и в своей комнате, то спит. С собственным возбуждением было необходимо что-то сделать, если он сейчас попросту подавит это, то целый день за версту от него будет нести вожделением, а вот это крайне неприятно, потому что Геральт точно это почувствует. К тому же Ламберт прекрасно знал своё тело, знал, что если не получит разрядку, весь день его тело будет вспыхивать от малейших прикосновений и самых невинных мыслей. Недолго колеблясь, Ламберт обхватил правой рукой член и принялся быстро со скрупулёзной практичностью дрочить, всеми силами стараясь при этом не думать ни о чём, кроме того, чтобы быстрее с этим закончить. И у него получалось не впускать никаких мыслей себе в голову. Ну, где-то двадцать секунд. А едва Ламберт начал получать удовольствие, а его член стал окончательно твёрдым, перед глазами продолжили мелькать образы Геральта, который жаждал его, ощущение его горячих рук по всему телу. Сколько раз он себе это представлял? Геральт целует его шею, гладит поясницу пальцами, прихватывает кожу груди губами, прикусывает сосок и сразу же проводит по нему языком. Геральт, подхватывает под бёдра, вжимает в стену, кусает ключицы. Геральт опрокидывает его на кровать, проходится языком по низу живота, царапает зубами выступающую бедренную косточку. Геральт обхватывает губами головку... Геральт, Геральт, Геральт... — Боже, — рвано выдыхает Ламберт, чувствуя как приближается к краю. Он прекрасно осознаёт, что ещё пара рывков, и он кончит. Самым неожиданным становится то, что за грань Ламберта выводит не сама стимуляция, не фантазии, а резкое осознание того, что в любой момент Геральт мог подняться сюда. Едва эта мысль формируется в голове, едва он представляет, что Геральт видит его таким, как тут же сильно кончает, пачкая собственный живот и простыни. Его тело трясёт от резко нахлынувшей разрядки, перед глазами повисает темнота, а самого ведьмака уносит куда-то далёко отсюда. Ламберту понадобилось минут десять, чтобы просто прийти в себя, унять собственное сердцебиение, успокоить дыхание и дрожь во всём теле. Когда перед глазами начало проясняться, в голове тоже всё постепенно становилось на свои места. Осознание сделанного только что Ламберта не шокировало, он взрослый мужчина со своими потребностями и желаниями, это естественно. Да, конечно, не каждый мужчина мастурбирует с мыслями о своем члене во рту у друга, но это уже его личное дело. Никого не касается: думает он во время этого о стройной миловидной крестьянке или мускулистом ведьмаке, который старше его самого на четверть века. Это его дело. Ламберт подобрал полотенце, валяющееся со вчерашнего утра у подножья кровати, обтёр им себя, затем простыни, не очень профессионально скрывая следы своего небольшого проступка. Быстро одел штаны с рубахой, обулся. Лишь на лестнице, словно громом, его поразила ясная, как день, мысль: Геральт почувствует от него запах секса. Сначала эта мысль обдала жаром щёки Ламберта, но через мгновение он всё же смог взять себя в руки и уверенно сказать самому себе, что это его дело и стыдиться тут нечего. Главное, чтобы до Геральта не дошло, о чём он думал в это время, но это уже из нереального. Спустившись, Ламберт с удивлением отметил, что на первом этаже, действительно, было абсолютно пусто. Варнавы-Базиля не было ни видно, ни слышно, а потом до Ламберта донесся его голос с улицы, дворецкий давал какие-то распоряжения крестьянам. Белового Волка видно не было. — Геральт? — окликнул Ламберт так, чтобы его можно было услышать в любой части дома, в том числе в закрытой комнате Геральта. Ответа не последовало, тогда Ламберт всё же решил пройтись по округе, немного осмотреться. Что-то на интуитивном уровне заставило Ламберта замереть рядом с комнатой Геральта, через секунду ведьмак понял, что именно его остановило: медальон дрожал, и по мере приближения к комнате вибрация усиливалась. Ламберт прислушался, ведьмачье чутьё обострилось до максимума, что-то было не так. Ламберт подошёл вплотную к двери — в ноздри ударил резкий запах серы. Зрачки сузились, мышцы напряглись, действия стали быстрыми, резкими и практичными. Ламберт подхватил за ручку висящий на стене серебряник и, подогнув колени, беззвучно вошёл в комнату. Геральт мучался, рычал от боли, страдал от ужаса, который испытывает. Ламберт не знал, что его кошмары настолько ужасны, но теперь он видел вполне материальную их причину. На груди спящего ведьмака сидела полуобнаженная женщина, сквозь копну угольно-черных волос пробивались прямые острые рога. Руками, обвитыми сетью черных вен, она держалась за шею Геральта, несильно придушив его, и нашёптывала что-то на неизвестном языке. — Руки, медленно! — сквозь ярость шипит Ламберт, приставив серебряное лезвие к горлу демона. — Одно резкое движение и я проткну эту странную мазню на твоей груди. Демон медленно убрала руки от горла старшего ведьмака, слезла с его груди, вставая рядом с Ламбертом во весь рост. — Мара*, — фыркнул Ламберт, — я думал вас, сучек, не осталось. — Я так же думала о ведьмаках, — оскалилась в ответ мара. — Разорви связь, — скомандовал Ламберт. — Отпусти его, оставь в покое, и я обещаю убить тебя быстро. — Какое милосердие! — выпучила глаза демон, пытаясь ступить ближе к ведьмаку, но Ламберт тут же пресёк это действие, прижимая остриё прямо к сердцу монстра. — Ты не представляешь, сколько страхов у одинокого старого ведьмака, даже вообразить не можешь, какое это было наслаждение, сколько силы я получила! Она зашипела, когда Ламберт проткнул кожу, по груди потекла струя крови. Увидев настрой ведьмака, мара перестала медлить, она резко увернулась от меча, обошла Ламберта сбоку и полоснула когтями по боку, разрывая кожу на рёбрах. Вскрик Ламберта разбудил Геральта, а раз Геральт больше не был под заклятьем демона, тварь можно было убить. Ламберт сделал замах, но ему удалось лишь ранить чудовище, в то время как маре снова удалось достать его — в этот раз рогами. Они воткнулись Ламберту в предплечье правой руки, пришпиливая к стене. Меч выпал из ладони ведьмака, демон вцепилась ему в горло, собираясь вырвать гортань, но в секунду замерла с гримасой ужасной боли на лице. Последнее, что Ламберт успел увидеть прежде чем мара рухнула замертво, это торчащий из ее груди конец меча Геральта. — Ты в порядке? — тут же подхватил его Геральт. — У тебя вся одежда в крови. Ламберт, ты меня слышишь? Ламберт рассеянно осмотрел расползающиеся по белой рубахе алые пятна крови, после чего устало рухнул Геральту в руки, всецело доверяя ему себя. — Слышу, только... мара... яд? Руки-когти, — мямлит Ламберт, не понимая, что говорит только отдельные слова из предложений, которые формулирует его мозг. — Тише, я понял, молчи, — Геральт садит младшего на свою кровать, вытягивает из прикроватного шкафчика бинты. — Сейчас нельзя пить Ласточку, она с ядом даст побочный эффект, придётся перетерпеть... Ламберт, ты слышишь? — Ламберт молча кивает и Геральт продолжает чуть медленнее, снимая попутно с Ламберта рубаху. — Надо остановить пока кровь, обработать раны, чтобы не началось заражение. Ты понимаешь, что я говорю? — Не так я себе это представлял... — Что? — При других обстоятель-ях, — у Ламберта плывёт перед глазами, язык заплетается, а из груди вырывается глуповатый смешок. — Ты раздеваешь... в постели... — Яд мары плющит мозги хуже фисштеха, — обрывает его Геральт. — Лучше молчи. — Как ск-ешь, красавчик. — Ты ещё неплохо держишься, — бурчит Геральт, принимаясь перевязывать рану на рёбрах, предварительно промыв ее водой и спиртом. — Я ж визьмак! — Ага, визьмак-визьмак, сиди спокойно... Когда с перевязкой было покончено, Геральт уложил младшего ведьмака у себя в кровати, бережно поправил под его головой подушку и сел рядом. — Тебе лучше поспать, — подмечает Геральт, проводя ладонь по чужому лбу, чувствуя растущий жар. — Действие яда пройдёт за ближайший час, но тебе лучше отдохнуть, быстрее оклемаешься. Спи, Ламберт. — Разбудишь меня поцелуем? — спутанно спрашивает Ламберт, уже засыпая. — Хотя я был бы доволен и поц-луем на ночь. Всё-таки я тя спас... — Да, — тепло улыбается Геральт. — И правда, спас, Ламберт. Спасибо. Геральт мягко, словно боясь спугнуть сон младшего, касается губами выбритого виска. Ламберт что-то буркнул и, наконец, уснул, оставляя Геральта наедине с тёплой нежностью, расплывшейся в груди, наедине с любовью, заполонившей всё тело.