Волк в тепле

Говорят, ведьмаки — извращенные жестокими мутациями существа, лишенные всяческих чувств и человеческих эмоций. Заинтересовать ведьмака вы сможете разве что достойной платой за голову чудовища, более их не интересует. Глубоких чувств и романтики от ведьмака ждать, все равно что ждать желудей от яблони, в лучшем случае они заинтересовались кем-то лишь для снятия физического напряжения. У них нет мотивов — лишь выгода, нет страха — лишь холод, нет любви — исключительно похоть. Они не люди, а полуживое оружие, острие которого в любой момент может с монстров отвлечься на людей: со злости ли, за кошель монет — не так важно. Однако, любой, будь то крестьянин, помещик, чародей или друид, даже высший вампир, убеждался в абсолютно обратном после встречи с одним ведьмаком, Геральтом из Ривии. Никто из его друзей не смел и на секунду поставить под сомнение наличие у беловолосого чувств, эмоций и принципов. Будь то заслуга исключительно ходивших вокруг него слухов или же заслуга Лютика и его баллад, которые обволакивали Геральта не всегда правдивыми, но всё же легендарными историями, однако среди любых слоев общества, начиная с кметов и заканчивая королями, к Белому Волку относились с холодным почтением и опаской. Конечно среди любой группы находились грубые и невежественные идиоты, как Рубилы или князь Агловаль. И как-то странно среди всех знакомых всегда выделялся Ламберт. Он не был "невежественным идиотом", но то и дело днём проявлял к Геральту какую-то необоснованную агрессию, в то время как ночами в былое время прижимался всем телом к Белому Волку. Он молчал и внимательно слушал каждое слово, которое Геральт говорил кому-либо: Йен, Цири, Трисс, Эскелю — Геральт даже мог услышать, как младший резко втягивает воздух, когда они начинали говорить с Йен, мог почувствовать, как он смотрит своими янтарными глазами ему в затылок. Но стоило Геральту напрямую заговорить с Ламбертом, как тот сразу же поливал его двухуровневой грязью, язвил и мерзко скалился, говоря, что если он продолжит учить Цири в таком темпе, она ничему не научится. Очень часто младший ведьмак говорил это абсолютно не к месту, словно Цири была единственной темой, на которую он мог соскочить, лишь бы не говорить с Геральтом о том, почему он так относится к Йеннифэр или Трисс. Однажды Ламберт даже откровенно не выдержал и после очередного предупреждения Геральта насчет чародеек сильно, чуть ли ни с разбегу, прижал беловолосого к стене и долго испытывающе смотрел в глаза. Сначала Геральт видел лишь злость в различных формах, начиная с раздражения, заканчивая гневом, но потом, словно маска дала трещину: Геральт увидел боль. Старший ведьмак обхватил ладонями лицо напротив, раздражение на лице быстро сменилось беспокойством и его голос даже чуть дрогнул, когда он как заведенный повторял и повторял вопросы. Что случилось? Ламберт, что с тобой? Я могу тебе помочь? Только скажи и я помогу, ну же, что такое? Ламберт тогда отшатнулся от него, как от прокаженного, стоял еще с минуту напротив, тяжело дыша, весь вытянутый как струна. Стоило Геральту сделать шаг навстречу, младший сорвался с места, рывком сбегая, словно заяц от волка. С тех пор они так и не пытались поговорить о том, что между ними происходило. И вот прошёл не один десяток лет, а они лежат вместе на кровати Геральта в Корво-Бьянко. От этих мыслей Белый Волк как-то сдавленно хохотнул. Ламберт уже около пятнадцати минут прибывал в весьма крепком сне, лишь иногда вздрагивал с судорожным вздохом, явно ощущая боль от медленно ослабевающего яда мары. Геральт лежал рядом, бережно перебирал отросшие темные пряди на затылке, этим незамудренным жестом успокаивая, давая сквозь завесу сна почувствовать, что младший не один, что он в безопасности и, даже если с ядом что-то пойдёт не так, Геральт не даст ему серьезно пострадать. Мысленно он был где-то на задворках памяти, прокручивая снова и снова произошедшие только что события: Ламберт спас его, не то чтобы это было что-то новое, ведь на самом деле ведьмаки, в частности эти двое, постоянно выручали друг друга. Из раздумий Геральта выдернул запах, резко давший в ноздри лишь сейчас, точнее, лишь сейчас ведьмак его заметил. От Ламберта абсолютно точно несло сексом и даже не в переносном смысле, к внезапному огорчению Геральта. Стоит ли ему поднять эту тему? Нет, абсолютно точно нет — одернул себя старший ведьмак, его это не касается, Ламберт лучше знает, что делает. К тому моменту, как Геральт окончательно решил сделать вид, что не заметил запаха, в его груди уже все горело, словно он выпил литр трупного яда. Было не по себе от мысли, что младший спал с кем-то, еще вчера сказав... Хотя, если разобраться, он по сути так ничего и не сказал, лишь смотрел и слушал. От нахлынувших мыслей стало неприятно дышать. Да уж, Геральт никогда не отличался тем, что был не ревнив, но приревновать Ламберта? Это, определенно, новый уровень, и Белый Волк не уверен, что готов к нему. Готов ли он вообще к тому, что чувствует к вечно злому Волчонку? Словно почувствовав ядовитые мысли в белой голове, Ламберт что-то недовольно промямлил и прижался ближе: грудью к груди Геральта. — Иди н-хер, красавчик, — буркнул во сне. — Даже во сне меня посылаешь, да? — вырвался из груди Геральта тихий смешок. — Не пон-л, — ресницы вздрогнули и через мгновение Геральт мог увидеть золотые глаза, поддернутые мутной дымкой: интересно, осознает ли он то, что сейчас разговаривает, а, может, это горячечный бред от яда? — Гер... Геральт умом понимал, что Ламберту просто не хватило сил договорить его имя, но сердце уже успело дрогнуть от того, как прозвучало это "сокращение" голосом младшего. Ламберт второй раз попытался разлепить глаза и теперь его взгляд показался Геральту более осмысленным, значит, он всё-таки постепенно приходил в себя. — Ты красивый, — мягко улыбнулся Ламберт, смотря на Белого Волка с такой искренностью, что у того сжало сердце. — Ну, да, я ведь "красавчик" всё-таки, — фыркнул Геральт, стараясь за этим выпадом скрыть смущение. — Самовлюбленный засранец, — у Ламберта дважды заплёлся язык, но он всё же смог выговорить последнее слово. — И как тебя вообще можно любить? — У тебя хотел спросить, — улыбается осторожно Геральт и буквально чувствует на своей щеке, как замирает чужое дыхание, слышит как учащается сердцебиение. — Хотя другие ведьмаки тоже от меня в восторге. Ламберт сдавленно смеется, морщится от боли в раненном боку. — У тебя ужасное чувство юмора, тебе говорили? — Да, пару раз, в основном, чародейки, — признается Геральт, получая в ответ ещё один смешок. Так странно и так правильно лежать рядом, соприкасаясь телами, переплетаясь дыханием и редкими фразами, смотреть в такие же золотые глаза напротив. — Ты часто шутишь, когда тебе становится страшно, знаешь? — Ламберт нервно облизывает губы и Геральт, не скрывая, прослеживает за этим движением, впадая на пару секунд в ступор. — Я не имею ввиду ужас, как от Дикой Охоты, или волнение, как перед сражением. Страх быть отвергнутым, в любом из смыслов, — Ламберт замолкает, достойно выдерживает долгий взгляд Геральта и продолжает: — С одной стороны, оно-то мне, конечно, льстит, но... Я просто хочу понять, о чём ты думаешь, чтобы потом не чувствовать себя обманутым. Ну или что-то в этом роде. — И что бы ты хотел, чтобы я думал? — без промедлений спрашивает Геральт, всё так же открыто смотря в глаза, надеясь, скорее, увидеть ответы там, чем услышать их от самого Ламберта. Уж на это надеяться не приходится, не с его вредной упертостью. — Хотел бы, — глухо повторяет Ламберт, прячась за ресницами, — даже не знаю, Геральт. — Знаешь, точно знаешь, Ламберт, — требует Белый Волк. — Ладно, я не должен давить на тебя, если ты... — Хочу, чтобы ты нуждался во мне, — выпаливает Ламберт и у Геральта замирает всё тело, всё, что он чувствует — жар и мурашки по спине. — Хочу, чтобы чувствовал себя счастливым, когда я рядом; чтобы не хотел, чтобы я уезжал, — продолжает Ламберт, так и не подняв глаз, заливаясь медленно краской (у ведьмаков с этим проблематично — насколько он смущен, раз даже его кожа стало пунцового оттенка?). — Хочу, чтобы ты желал меня больше, чем желал кого бы то ни было в своей жизни. Хочу, чтобы я был для тебя большим, чем Йен, большим, чем Предназначение; хочу, чтобы ты сам выбрал меня, — после этих слов младший ведьмак всё же осмеливается поднять глаза, хотя бы затем, чтобы убедиться, что Геральт не хочет его ударить или убить. Встретившись с янтарными глазами, Ламберт с жалким стоном резко выдохнул — Геральт явно не собирался его убивать, даже не так: он смотрел на Ламберта так, словно хочет убить его, затрахав до смерти. — Лучше тебе погулять где-нибудь часик, — голос, иногда срывающийся на рык, был настолько низким, что у Ламберта встал лишь от того, что Геральт заговорил. Святая Мелитэле, разве это не преступление: говорить с кем-то таким голосом?! — Думаю, мои ноги еще не отошли от действия яда, — сипит Ламберт, — совсем меня не слушаются... Не успел он договорить, как Геральт вцепился в его губы поцелуем. Ведьмак нависал над младшим, опираясь на локти, поглаживал пальцами щеки, шею, подбородок и никак не мог оторваться от Ламберта. Они сталкивались зубами, что определенно точно нравилось Ламберту до безумия, обволакивали губы друг друга своими губами и в один момент соприкоснулись языками. Лишь на секунду они отстранились друг от друга, только для того, чтобы взглянуть в глаза напротив, и тут же соединиться вновь. Ощущения, заполонившие Ламберта были настолько яркими, что он не знал, что с собой делать. В ушах звенело, перед глазами стояли белые пятна, голова кружилась — он, скорее, чувствовал себя так, словно его только что оглушило Самумом, а не так, будто его до безумия страстно целовал самый горячий, красивый и без сомнения любимый ведьмак из тех, кого он знал. — О духи Брокилонского леса, — невнятно застонал Ламберт, непослушными пальцами пытаясь ухватиться за одеяло, когда Геральт принялся выцеловывать круги на его груди, обходя раненные участки. — Что же ты со мной делаешь?.. — Полагаю, то, что ты хочешь, — усмехнулся Геральт, выдыхая в кожу под пупком, отчего у Ламберта поджались пальцы на ногах. — И чего хочу я. Ламберт было попытался инстинктивно вскинуть бёдра, но лишь слабо дёрнулся, что не осталось незамеченным Геральтом. — Как ты себя чувствуешь? — Ламберт готов был взвыть, когда в этом низком хриплом голосе, которым несомненно говорила сама Похоть, зазвучали нотки беспокойства. — Холера, как ты думаешь? — фыркнул Ламберт, чувствуя, что краснеет сильнее. — Как я вообще могу себя чувствовать, когда ты вытворяешь что-то столь... столь... такое! Геральт смеется, тянется за ещё одним поцелуем, но прежде проводит кончиком языка по верхней губе Ламберта, выбивая из того очередной жалобный стон. — Хочешь, чтобы я просил? — догадывается Ламберт, смотря из-под дрожащих ресниц. — На первый раз обойдёмся лишь одним "пожалуйста", — усмехнулся Геральт. — Хотя есть и другая мысль. От упоминания "первого раза" с явным намеком на повторение у Ламберта закружилась голова. Геральт ставит колени по обе стороны от бёдер Ламберта, опирается одной рукой — рядом с головой младшего, нависая над ним. Второй рукой медленно высвобождает собственный, уже колом стоящий член. Ламберт пробегается глазами по животу к паху, в его глазах пляшут чёртики, а когда Ламберт в откровенной провокации облизывает губы, смотря на возбуждение старшего, Геральту приходится сжать себя ладонью покрепче, чтобы не кончить на месте, лишь от осознания того, насколько сильно его хотят. — Мара меня убила, да? — вдруг выдаёт Ламберт. — Или меня так плющит от яда, это не может происходить на самом деле. — М, — Геральт показательно хмурится, — не уверен, что это реальность? — Беловолосый несильно, но ощутимо надавливает пальцем на рану, Ламберт шипит. — Достаточно реально? — Он выдерживает немного рассерженный взгляд младшего, после чего проводит ладонью по паху поверх одежды. — А это? Ламберт вдыхает резко, стискивая зубы, так что воздух входит со свистом. Геральт аккуратно стаскивает с него штаны и долго смотрит на член Ламберт, который от столь пристального внимания предательски дёрнулся и стал сочиться ещё сильнее. Если бы только Ламберт знал, что Геральт такой в постели: манипулятивный, властный, напористый — он бы завалил его в кровать еще много лет назад, на какой-нибудь зимовке в Каэр-Морхене. Как бы это ни било по самолюбию, Ламберт достаточно быстро признался себе, что его заводит чувствовать контроль и превосходство Белого Волка. О, и то, что тот был старше, сильнее и больше, определённо подливало масла в огонь его желания. Геральт словно неуверенно (на самом деле дразня) медленно проводит указательным пальцем от основания к головке, не отрывая глаз от лица Ламберта. — Холера, блядь, Геральт, — чертыхается младший. — Сколько ты еще собираешься... ох! — весь воздух вылетает из лёгких, стоит беловолосому сжать пальцы кольцом у основания члена Ламберта. Всё, что он может — сбивчиво скулить, до крови закусывая губы. — Чёрт бы тебя побрал, м, боги! Хах, ладно, хорошо, пожалуйста! — Пожалуйста что? — усмехается Белый Волк, двигая медленно рукой один раз верх, оставляя пальцы возле головки. — Мне перестать? — Нет! — моментально взвывает Ламберт, хватаясь за плечи старшего. — Чёрт, только не... Издеваешься, ублюдок, — Ламберт снова задыхается, когда Геральт прижимается мокрым поцелуем к шее. — Пожалуйста, не останавливайся, — и этого вполне достаточно, чтобы сорвать Геральту крышу, окончательно сметая хрупкие остатки самообладания. Геральт подтягивается ногами чуть выше, так, чтобы можно было прижаться пахом к паху Ламберта, всё ещё нависая над ним. — Прежде чем, — сдавленно начинает Геральт, тяжело дыша, — ответь, с кем ты успел переспать с утра пораньше? — Что? — Ламберт хмурится, не понимая, о чем вообще идёт речь, а потом осознание приходит волной стыда: запах. — Чёрт, — Ламберт пытается прикрыть лицо ладонями, хоть как-то спрятаться от внимательных глаз. — Ни с кем. — Я чувствую запах, Ламберт, — продолжил настаивать Геральт. — Нет, ты не понял, холера, — Ламберт покраснел ещё сильнее (боги, это вообще возможно?). — Я, кхм, я сам. — Оу, — глаза Белого Волка на мгновение округляются, но тут же опасно сощуриваются, а на губах играет хитрая полуулыбка, которую Ламберту сразу же захотелось стереть, сказав что-то, что выбьет Геральта из колеи. — Я думал о тебе, — медленно говорит младший севшим голосом, внимательно наблюдая за тем, как улыбка сползает с чужого лица, как темнеют глаза напротив. — Представлял твои руки, твои губы, —кажется у Ламберта открылось второе дыхание: мало того, что он начал давать словесный отпор, а не только призывно скулил и стонал, так ещё и тело наконец начало его слушаться. Он провёл одной рукой вниз по груди к животу, второй начал поглаживать спину, неосознанно обводя пальцами сеть из шрамов. — Даже не помню, о чём я думал изначально... Но с тобой всегда так: стоит тебе проскочить в моих мыслях, как уже через минуту я вижу, как ты втрахиваешь меня в стену. — Блядь! — из Геральта то и дело вырывались какие-то утробные звуки, отдаленно напоминающие рык вперемешку со вздохами. Старший явно больше не собирался терпеть словесную пытку, которую Ламберт ему устроил. Заткнуть Ламберта было возможно лишь одним единственно верным образом: прижаться ртом к его губам. Ламберт что-то одобрительно замычал, когда Геральт соединил в своей ладони их члены, размазывая, смешав, их предэякулят. — Как-нибудь, когда раны затянутся, я обязательно это устрою, — шепчет Геральт в губы младшего, — и не только со стеной. В ответ Ламберт смог лишь громко охнуть. В то время, как Геральт постепенно наращивал темп движений ладони, вцепившись Ламберту в шею языком и зубами, младший ведьмак не переставал изучать руками тело Белого Волка, всё, до чего мог дотянуться: объёмные мышцы груди и рельеф пресса, массивные плечевой пояс и бицепсы, крепкая шея и немного впалые щёки. Нравилось слышать, как довольно урчит Геральт, когда младший ведьмак запускал пальцы в волосы на висках, оглаживал выбритый затылок. Геральт определённо приходил в восторг, когда шершавые пальцы гладили кожу за ухом, в то время как Ламберт начинал кусать его губы. — И часто, — начал Геральт, прерываемый лишь собственными вздохами и редкими стонами Ламберта, — ты делаешь с собой такое, думая обо мне? — Скажем так, — шепотом отвечал Ламберт, проводя по коже в особенно чувствительных местах Геральта, оба уже чувствовали, что разрядка близится с внушающей скоростью, — если я вообще думаю о ком-то, когда надо снять напряжение, то только о тебе, — последнее слово жарко выдыхает Геральту в ухо, тут же выталкивая его за грань. У Геральта — звёзды перед глазами. По коже — мурашки, и старший ведьмак, словно со стороны слышит собственный рваный низкий стон. Пальцы немеют, и, кажется, ногу свело судорогой, но это было едва ощутимо рядом с тем удовольствием, в котором он утопал эти несколько мгновений — или, может, целую вечность. Когда он приходит в себя, замечает, что Ламберт тоже кончил и лежит под ним, вальяжно распластавшись и тяжело дыша. Румянец на его лице горел всё так же ярко. Геральт стаскивает с прикроватного шкафчика полотенце, обтирает их животы и падает рядом на кровати. — И как оно? — дурковато улыбаясь спрашивает беловолосый. — М, — Ламберт чувствует себя пьяным, — неплохо-неплохо, красавчик. Они лежат так ещё какое-то время, лениво поглаживая друг друга. Геральт не знает, сколько проходит времени, прежде чем Ламберт поднимается с кровати, приводит себя в порядок под возмущенный стон старшего. — Я думал мы проведём целый день в постели, — недовольно тянет Белый Волк. — Мне надо помыться, а ещё хотелось бы поесть, — улыбается Ламберт, смотрит на беловолосого немного виновато и Геральт видит перед собой Ламберта, которого не видел очень давно, которого оставил когда-то одного у камина в главном зале Каэр-Морхена. — И тебе тоже не помешало бы. — Вот и закончилась наша романтика. Ламберт открыто смеётся и Геральт не может удержать себя от того, чтобы встать с кровати, обхватить ладонями чужое лицо и притянуть к своим губам. Этот поцелуй отличался своей простой нежностью и теплом. — Если ты продолжишь так улыбаться и смеяться, — Геральт наклонился к уху младшего, — ты из этой комнаты до конца недели не выйдешь. — Как страшно, — хохотнул Ламберт и кратко ткнулся губами Геральту в щёку. — Жду тебя снаружи, когда закончишь. Они обменялись еще парочкой горячих взглядов, а потом Ламберт шустро ускользнул за дверь. Что ж, день обещает быть очень интересным.