что случилось.

За окном Икаруса краснел последний мурманский закат. Огни города пропали в сумерках. Мотор гудел глухо, но ровно. Равиль выехал на шоссе, и Икарус начал набирать скорость. Все мы понимали, что после такой шумной операции оставаться в Мурманске нам нельзя. Ехали молча. Делать было нечего. Сидов долго предлагал сыграть в карты, но никто не соглашался. Я не любил карты и даже не знаю, как их удается любить другим людям. Все, что мне в жизни было интересно, я уже испытал. Равиль молча смотрел на дорогу, а когда молчание стало нестерпимым, вдруг спросил: «А чего мы все время бежим?» Никто не понял, о чем это он. Спустя полчаса я всё же согласился на карты. Безделье порой вынуждает идти против своих принципов. Сейчас как раз был именно такой случай. Сев на пол, я прислонился к стене и сказал Сидову: «Раздавай». Сидов вынул колоду. Карты были драные — короли, дамы, валеты, но в них все-таки был какой-то шик. Сидов раздал нам по шесть карт и выложил козырь. Треф. Мне эта масть всегда напоминала крест, на котором распяли Иисуса. - Слушай, - я обратился к Сидову, сам того не заметив. - А? - Сидов смотрел в свои карты и, вероятно радовался. Я поднял свои. Набор был отвратный. Положение спасала только дама треф. Ее было жальче всего, но я не знал, как ей сыграть. Поэтому я стал обминать ее пальцами, прикидывая, что делать дальше. Это мне, кстати, редко удается — я всегда полагаюсь на случай. - Слушай, - я вспомнил недавние слова Равиля, - чего мы все время бежим? Я уже давно ничего не хочу, и есть даже не хочу, только спать иногда хочется. Отвратительное состояние, - Сидов сделал свой ход, мне сильно подмастило и я покрылся. - Не знаю, - Сидов смотрел мне в глаза. Я бросил две семёрки. Всегда старался избавиться от карт послабее. - Думаю, что мы просто путаемся во времени. Видишь, сколько всего происходит. Странно, что в мире еще кто-то живет. И каждый думает, что он все-таки живет, несмотря ни на что. А в реальности всегда и везде ночь. И никто ничего не видит, - Сидов перевёл семёрки на меня, и мне пришлось их взять. - А ты сам-то что, - спросил я. Сидов бросил какие-то карты, и я их покрыл. - видишь? Или просто веришь, что видишь? - Разумеется, я вижу, - сказал Сидов. - Я-то, по крайней мере, знаю, что сейчас ночь. И на мне это никак не отражается, - мы продолжали кидаться картами. Колода закончилась, и я остался с четырьмя картами на руках. Дама треф, шестёрки буби и черви и бубновый туз. У Сидова карт было три, и одна из них - туз треф. Это могло означать, что я проиграл. Но я решил бороться до последнего. - Всё ещё веришь в свою исключительность? - я бросил на стол две шестёрки. - И в то, что узнал, как устроен мир на самом деле? Мы все, Сид, часть этого мира, а может быть, даже сами и есть мир. Только не слишком твёрдо знаем об этом. Ты ведь тоже сам видишь, как всё вокруг устроено, - Сидов взял карты, видимо, давая мне фору. - Да, - сказал он, - я сам вижу. Я понимаю, что я - это я. Только когда карты раскладываешь, то веришь, что я самый главный. А когда тянешь и смотришь в лицо... - он вздохнул и посмотрел на меня исподлобья, - страшно бывает. - И каждый раз выигрываешь? - с улыбкой спросил я и положил трефовую даму. - Проигрываю только изредка. Иногда по чуть-чуть, а иногда почти полностью. Но при этом остаюсь в выигрыше, - Сидов покрыл даму тузом и начал контратаку. Шквал козырей полетел в меня, и я проиграл. - А кто побеждает, тот и бог. Всё очень просто. Понял? Я Сидов. Бог - это Я, а Я - это Он. Сидов молча встал, оставив разбросанные карты на полу, улёгся на матрас и начал равномерно дышать. Вскоре мне показалось, что он уже спит. Я подобрал карты, сложил в колоду и сел рядом с Равилем. - А ты что думаешь? - я знал, что у Равиля нет ответа на мой вопрос. - Не знаю, - ответил Равиль. - Я вроде бы сам такой же как он. Только... - он посмотрел на спящего Сидова, - видно, я делаю что-то не то. Не знаю, - Равиль тяжело вздохнул и прибавил газу, - слишком много боли у нас в глазах. Как будто стёрли всё хорошее. Оно исчезло навсегда. Мир стал страшным и серым. Жизнь потеряла вкус, а хочется только одного - поскорее умереть. Так бывает, когда нам не хватает никотина или таблеток от кашля, - я кивнул, сравнения были подходящими для моего образа жизни, - а я уже несколько дней не курю. От этого так тяжело, - и Равиль взял последнюю сигарету, - можно со смеху умереть. Равиль зажёг сигарету и очень глубоко вдохнул. На секунду его глаза закатились вверх, но он почти сразу пришёл в себя. Больше мы с ним сегодня не разговаривали. Я понимал, что если бы он знал ответ, то непременно сказал бы его, но, честно говоря, эти разговоры, как и вся наша жизнь, уже не имели никакого смысла. Я не хотел спать, и пролежал с открытыми глазами около нескольких часов. Под утро мозг отказался воспринимать хоть что-то, и я повалился в царство Морфея. Сны мне снились дикие. Множество Будд с тысячами рук, будто скрещённые с лавкрафтианскими чудищами. Они сражались с распятым на трефе Иисусом, который итак был мёртв. А потом все исчезли. Исчезло всё - от проспекта Энгельса до гор Тибета. Я плыл по океану моего внутреннего неведения. Приплыл я только утром. Очнулся в Икарусе на границе с Норвегией. Мы подъезжали к Киркенесу.