Silver-tongued devil

Тав жмурится, пытаясь в себя прийти после обещанного экстаза. Сверху её приятно холодит и придавливает Астарион, вальяжно развалившись на груди, точно на мягкой подушке, а снизу прямо в лопатку впивается острый камешек. Она и не предполагала, что окажется в горизонтальном положении под вампиром так скоро, и даже немного ругает себя за поспешность. Она не то, чтобы сожалеет о том, что с ним переспала - было хорошо, разряжающе и даже пикантно. Астарион знает, что делает, каждое его движение отточено, четко выверено и приятно, словно ласка опытной блудницы в борделе - хотя это Тав всего лишь предполагает, до блудниц за свою жизнь она так и не дошла. Тав чувствует, что, несмотря на все его сладкие речи, Астарион фальшивит, совсем чуточку, на полтона, но этого хватает, чтобы заметить. Он одновременно с ней и где-то там, далеко, за поволокой времени и пространства, в своём особом, сокрытом месте, куда ей, Тав, пути нет. За двести лет с ним всякое могло случиться, это Тав знает наверняка. А еще она знает, что в первую очередь пробуждает в Астарионе гастрономический интерес и интерес шкурный. Ее кровь его приманивает, завлекает, а ее непредвзятость лишь ловушка для искалеченной души, ищущей покровителя. Двести лет в рабстве все-таки не шутки. Немного жаль, что она не какой-нибудь могущественный Лорд-Протектор, разрешающий любой вопрос щелчком пальцев - всего лишь недоученная друидка в изгнании с червяком в башке, и с пальцев ее слетают разве что молнии и проклятия. Но Астарион играет ей как бард на лютне, знает, за что тянуть, чтобы обернуть себе во благо. Или это она сама поддается, идет на поводу интереса, готовая в любой момент засадить посохом в бочину. Тав уже давно чувствует, что совсем запуталась в своих желаниях, а соблазн разыграть эту партию слишком велик, и она не сопротивляется, кидается в пучину потока и проносится куда-то вперед, собирая ребрами все камни на пути. Ей кажется, что жить осталось совсем немного, и что-то внутри назойливо нашептывает ей прожить остаток отмеренного времени как можно увлекательней. Белокурое вампирское отродье очень даже входит в эту категорию. - Обычно после ночи любви девицы разваливаются на своем любовнике, - говорит она и щекочет его бок, ведет горячими пальцами вверх на спину, прямо по выпуклым отметинам. Астарион смеется, чуть срывает голос на высокие нотки и перекатывается в сторону подальше от ее рук и, сев, смотрит на нее свысока и насмешливо. Ей мерещится пренебрежение где-то на глубине его глаз, и от этого становится зябко. Он многое скрывает, и ей болезненно нестерпимо хочется подковырнуть посильнее, чтобы докопаться до сути. Раны исцеляются, когда выпускают гной. Может и с душой так же сработает. Тряхнув головой, Тав садится тоже, вытянув ноги - они у нее длинные, молочно-белые с тонкими венками под прозрачной кожей. - Могу предоставить любовнице свое плечо, если она так настаивает, - говорит Астарион, шутливо изгибая бровь и чуть разворачиваясь, давая получше рассмотреть точенную грудь и острые ключицы. Тав смотрит изучающе, улыбается и откидывается назад, разметав волосы по траве и выбросив руки над головой. Она смотрит вверх, на звездное небо, виднеющееся в сени деревьев, пока в поле ее зрения не врывается прекрасный лик Астариона. - Красивый вид, - говорит она. - Твой подбородок в том числе. Астарион довольно смеется и никуда из этого вида деваться не собирается. - Я, право, даже оскорблен, что милая леди предпочла сырую землю моему крепкому, мужскому плечу. Не знаю, что и думать, но, возможно, ей удастся загладить свою вину. Он тянет это игриво, с приятной полуулыбкой, приглашая поразмыслить, чего же такого ему хочется, и Тав, вдруг кое-что вспомнив, резко садится, за малым не врезаясь лбом ему в подбородок. - Ты ведь охотник, Астарион? Опасный, клыкастый, крадущийся в тени, - она выдыхает это ему прямо в лицо, но не касается. Так близко, что практически нестерпимо. Астарион, сначала замешкавшись, коротко смеется и кладет ей руку на щеку, а после, медленно поглаживая, опускает ее на горло, на следы его охотничьих угодий. - Можно и так сказать, моя сладость. Тав улыбается таинственно, чувствуя, как его пальцы нащупывают трепещущую жилку у нее на шее. Сердце Тав колотится словно птица в силках - она уверена, что Астарион это даже слышит, просто загадочно молчит, видимо, заранее заготавливая язвительные ремарки на случай чувств расстроенных. Чуть отстранившись, она встает одним ловким, перетекающим как волна движением и отступает на несколько шагов назад, не спуская с него глаз. Как и он с нее. Задорно усмехнувшись, Тав бросает: - Попробуй, догони меня. И бросается в кусты, практически не чувствуя, как они лупят ее и царапают в кровь. Тав бежит, раскрыв лесу душу, резво и быстро, высоко подбрасывая ноги, перепрыгивая через поваленные деревья, пни и кочки, и заливисто хохочет, даже не пытаясь скрыться. Из нее добыча слишком неадекватна и непредсказуема - нормальный хищник предпочтёт обойти ее стороной, не желая заразиться безумием. Астарион уже и так безумен, поэтому бояться больше нечего. Он настигает ее неожиданно, нападая сбоку, и валит в высокую траву, наваливаясь сверху. Тав хохочет и колотится в его плену, запрокинув голову и не в силах от беснующегося восторга отдышаться, смотрит, как вверх взлетает целая куча потревоженных светлячков. Она глядит на них, широко распахнув глаза и, должно быть, их сияющие брюшка в них отражаются. Астарион разглядывает ее как-то подозрительно восторженно, а на той стороне зрачков плещется нечто темное, то, что она так хотела пробудить, тыкнув палкой. - Маленькая, нахальная бестия, - говорит Астарион, выдыхая ей тяжело в лицо. Он не то, чтобы запыхался от бега, Тав знает, что для него это - раз плюнуть. Мышцы его дрожат, а дыхание сперто по причине иной, и именно она сейчас красноречиво тычется ей в бедро. - Ты даже и представить не можешь, сколько сил у меня уходит на то, чтобы не разорвать тебя в клочья прямо сейчас. Но, должен признать, изобретательности тебе не занимать. Тав смеется и отдает ему власть над собой, когда он, схватив обе ее руки, смыкает их у нее над головой, а потом, склонившись, слизывает кровь с ее оцарапанной щеки. Царапин на ней уйма, на груди, боках и бедрах, и он уделяет время каждой из них, практически доводя ее до исступления, и Тав только и хочется, что раствориться в этом чувстве без остатка и, наконец, от действительности сбежать, сверкнув напоследок пятками. К черту мозгоедов и их личинок, к черту друидов и тифлингов, к черту Абсолют. Тав хочет, наконец-то, просто расслабиться и не думать. И думалку у Тав сносит напрочь, когда Астарион вонзается в нее дважды, выпивая ее в блаженную пустоту. К своему удивлению, на утро Тав все-таки просыпается, чувствуя, как ломит тело, а боль в шее глухо пульсирует, отдавая кувалдой в голову. Накинутая рубашка Астариона сползает ей на колени, когда Тав, чуть морщась, садится. Рядом лежит ее одежда и свернутый рулоном темный дублет, на котором она, видимо, и отсыпалась в эту ночь. Астарион, раскинув руки, стоит в солнечных лучах и сгорать не собирается. Тав смотрит и, наконец, полностью видит то, что он все это время носил на своей спине - вся она изрезана шрамами, какими-то письменами, точно его спятивший хозяин, схватившись за первый попавшийся нож, решил использовать Астариона как пергамент. - Спасибо, что захватил вещи. Не хотелось бы сейчас ходить, искать их с голым задом. Можно ведь и на медведя нарваться. Пришлось бы объясняться, что я тут не по его ягоды. Астарион, чуть повернувшись, ухмыляется, не отвлекаясь от своих солнечных ванн. - Конечно, дорогая, это меньшее, что я могу тебе дать за твой драгоценный подарок. Тав, потянувшись, встает на ноги. - Ты выглядишь очень свежим, словно отдыхал всю ночь на шелковых простынях в таверне. Завидую, - со смешком говорит она, желая чуточку его поддеть. Она-то точно выглядит как размазня, и такой же себя чувствует после двойного ночного кровопускания. - За это мне нужно поблагодарить тебя, сладость, и, конечно, мою вампирскую выносливость. Держу пари, у тебя получилось ее оценить. Астарион вновь пускает в голос мурлычущие, томные нотки, точно гладит Тав по загривку мягкой, хозяйской рукой. Она бы сейчас может и хотела приластиться, словно кошка, отвлечься, но взгляд с его спины убрать не в силах. Тав видит знакомые символы инфернального языка, и ее пробирает дрожь несмотря на яркое солнце. Ничего хорошего от дьяволов не жди. Как и от вампиров. Тав чувствует на себе подозрительный взгляд Астариона - видимо, слишком долго она молчит, и накидывает на себя его рубашку. Та ей велика, особенно в плечах, и вырез на груди открывает непозволительно много, но Тав все равно - он уже все и так разглядел, да и что ей скрывать, от кого. Астарион, видя, что его одежду нагло умыкнули, усмехается. - Рюши тебе очень к лицу, словно ты рождена для того, чтобы носить нарядные платьица. Если тебя, конечно, умыть и причесать. Тав кривит ртом и подходит к нему ближе, не доходя несколько шагов. Адский язык крысой заползает ей в голову, стучит коготками по черепушке, царапается, и она, наконец, понимает, на что смотрит. - Это Казадор сделал? - Спрашивает, наконец, Тав зная, что он и так поймет. Астарион фыркает, и в звуке этом эхом катятся его страдания и боль. - Конечно, он. Возомнил себя поэтом и вырезал поэму на моей спине за одну ночь. Было так много правок. Но это не то, о чем я хотел бы сейчас говорить, дорогая. Повернувшись, Астарион шагает чуть ближе и протягивает руку, дотронувшись холодным пальцами до оставленной им краснеющей метке на ее шее. Что-то темное мелькает в его глазах, но Тав не успевает ухватить мысль за хвост - она ускользает, растворившись в его привычном елейном выражении. - Знал бы я, что ты такая затейница, предложил бы тебе порезвиться раньше. Но как бы я не хотел повторить ночное рандеву, пора возвращаться к нашим... друзьям. Пока они не хватились тебя и не отправились точить колья. Тав хитро улыбается и поднимает руки кверху, предлагая ему самому себя раздеть. Астарион коротко хохочет и, взявшись за подол, тянет рубашку вверх, не спеша, словно весь день впереди и никакие колья ему не страшны.