Штольман и нечистая сила

День прошел, настала ночь. Грусть – тоска из сердца прочь. В управленье тишина - Все затихло до утра. Только пол слегка дрожит - Наш Синельников храпит. Вдруг раздался его стон - Видит парень странный сон. Он в лесу, пред ним Матрена. Ну и девка…ох, ядрена! Грудь, как два огромных шара, А фигура, как гитара. На него глазами …зырк, Да под руку ему… нырк! Он к Матрене подступает. Да в душе уже ласкает… В это время тень мелькнула, Ключ от камер утянула. А Синельников все спит… Да во сне чудИт, сопИт. Парень наш уж больно хват… Только с виду простоват. Подошел, за талью взял, Да уж груди целовал. Тут Матрена взбеленилась, Закружилась и забилась. Да как нервно заорет: «Ты, голубчик, идиет!» Да продолжила уж басом: «Не напился ли ты часом?! Руки прочь, да с глаз долой. Как я вижу ты тупой!» И каак двинула в плечо… Стало парню горячо… Засопел, да оглянулся, И в мгновение проснулся. Да отпрянул, как узнал, Кого нежно обнимал. Полицмейстер перед ним, Страшный, словно рыба - сим. Суматоха началась… А Трегубов, как карась, Воздух жадно ртом ловил, Да вопил, вопил, вопил. В довершенье ко всему Трупов пять на всю тюрьму. Двери в камеры открыты И ключи в них позабыты. Наш Трегубов…ну дела Успокоился едва. В кабинет зашел, наместник, Да открыл «Затонский вестник». Там статейка во весь лист: «Город наш весьма нечист…» Ребушинский накропал… Журналюга…ну нахал! «В нашем городе ЧеПе Вновь полиция в д….е. Штольман греховодник был И помощника учил… Прошлой ночью тот вошел В наш вертеп…с ума сошел. Там девиц он ублажал, И шампанским поливал. Ассигнацией сорил, К дамам очень щедрый был. Ну а дальше был разврат. Коробейников наш хват. И случилось то всю ночь… А он был совсем не прочь. И под утро сыт и пьян Вышел наш а ля Дурман…» Тут Трегубов не стерпел… Заорал, да захрипел: «Коробейников …мать… мать! Срочно мне его поймать!» Да осекся, сел без сил, В кабинет Антон входил. «Я по делу, без «ура» Доложиться мне пора!»