Знаю — сердце разорваться может любя, И с душой расстаться — жить без тебя.
Trigger warning.
Кассандра.
Когда-то давно, помню, разносила по бальному залу цветы, расставляла их в вазы на столах и вдыхала приторный аромат. Тогда застала разговор принцесс: они спорили о том, каково это — сбежать в один момент от обязанности сесть на трон и просто жить своей жизнью. Делать все, что душа пожелает. Они вздыхали, полагая, что лишь голубокровки могут страдать взаперти обязанностей дворца. Но ошибались. Я выросла среди солдат, вступила в королевской гвардию и не позволяла себе даже думать о другой жизни. Я не думала, как и они, чего хочу на самом деле, но часто представляла, какова жизнь за пределами мнимой клетки. С Рапунцель это изменилось. С Рапунцель все изменилось. Я почувствовала, как к босым ногам прилила прохладная вода и недоумевающе осмотрелась по сторонам. На глаза попался низкорослый мальчишка пятнадцати лет с огромными карими глазами, прижимающий к груди швабру: — Я прошу прощения… Случайно вышло, — он кивнул головой на перевернутое ведро, вода из которого утекла лужей мне прямо под ступни. — Неужели никто не научил тебя смотреть, куда идешь? — я насупилась. — Да, я просто… — Кэсс! — Рапунцель, вдруг возникшая сзади, обняла меня со спины, обвивая руками вокруг талии и положил подбородок на плечо. — Это Джим, подручный капитана. Ты ведь из Нетландии, да? — Да, Ваше Величество. — Полно. Я уже не королева. Меня можно назвать женой будущего капитана корабля семи морей? — Нежный поцелуй в шею заставил опешить и напрочь позабыть о мокрой палубе, пекущим летним лучам и вспомнить только об одном единственном солнце в жизни, которое выбивало почву из-под ног и помогало парить над землей в блаженных мечтах. — Иди, Джим. Мальчонок быстро поднял ведро, бросил короткое извинение и поскорее ушел, продолжая развозить еще мокрой шваброй потеки по деревянному полу. Я выдохнула, оборачиваясь к Рапунцель, беря в ладони ее розовеющие щеки: — Я вовсе не капитан, Рапс. — Это пока. Нам ведь сказал капитан, что придет время и капитаном станешь ты. Капитаном корабля, а не армии, — она рассмеялась и встала на цыпочки, увлекая в осторожный поцелуй. — Как хорошо, что все подошло к концу, правда? И теперь мы можем быть свободны. Я — от трона, а ты — от обязанностей перед самой собой. — Каких еще обязанностей? — я улыбнулась ей. — Ты разве не помнишь? — она смущенно свела брови к переносице, переменяясь в лице. — Твоя обязанность — истребить всех диких особей, а затем умереть вместе с ними. Ведь ты убеждена, что могла тоже кого-то обратить, пока не контролировала свою силу. И только твоя смерть уничтожит всех остальных. Ты обязана умереть. Быть героем, который освободит Три королевства. И не носить больше в сердце ту вину, которая гложет тебя больше всего на свете. — Нет, Рапс, не говори этого, — я почувствовала, как начала задыхаться. И как тепло сменилось холодом, знобящим до костей. — Вину за смерть того младенца. Той дикой особи. Ты знаешь, кого убила. Ты знаешь, что сделала. — У меня не было выбора. — Выбор есть всегда. Ты просто побоялась. Струсила. И не вспоминала о том, что сделала. — Неправда. Я вспоминала. Каждый день и каждую ночь. Я всегда помнила день ее рождения. Я всегда зажигала свечу в ее память. — Так перестань оправдывать саму себя. Признай, что ты детоубийца. Самое тяжкое преступление. То, за которое казнят в Короне. Но младенец был дикой особью. Так ты себя оправдываешь? Не поможет, Кассандра. Кем бы она ни была, она была ребенком. И ты лишила ее жизни. — Прекрати. — Правда глаза колит? Рапунцель занесла руку надо мной. В руках сжимала клинок. Уже кровавый клинок. Тот, которым я убила ребенка. — Я не боюсь смерти. — Своей? Конечно, нет, — она рассмеялась, — но боишься смерти моего ребенка. — Нет! — я потянулась к Рапунцель, пыталась выманить у нее оружие, но не успела — между нами образовалась пропасть, и я лишь упала на колени, наблюдая сквозь слезы, как клинком она пронзает себе живот. — На тебе смерть двоих детей. Ты виновата в том, что загубила мою дочь! — Прости! — Я распахнула глаза в холодном поту, вздрагивая на стуле. Воздуха не хватало. Задыхаясь, я оглянулась и закрыла рот рукой, стараясь начать дышать через нос. Все та же комната. Все те же свечи, создающие теплое тусклое освещение и все тот же запах целебных трав. А то был просто сон. Просто страшный сон. — Прости. — Что ты разоралась? — шипение Майи, выскочившей из соседней комнаты вывело меня из транса. Я сглотнула нервно накопившуюся слюну и посмотрела на нее, стирая слезы с глаз дрожащими пальцами в бинтах. — Я ясно сказала: ни звука, ни единого писка. Рапунцель должна проснуться сама. Без чужого вмешательства. Когда ее организм окрепнет. А не тогда, когда тебе приспичит ее разбудить. Я положила руки на мягкое одеяло, комкая его и отпуская, стараясь унять беспорядочных тремор и подергивание конечностей. Воздух вернулся, а вместе с ним и сознание. Все правда. Сон оказался правдой. Это правда произошло. Я правда стала причиной смерти еще одной невинной души. Еще одного ребенка, закрепив на себе пожизненное клеймо детоубийцы. Я должна была заставить Рапунцель вернуться в Корону. Зачем я только согласилась с ее пожеланием и просьбой? Уповая на то, что она личность и должна иметь право выбора? Безусловно, но это не тот выбор, с которым можно согласиться. От этого выбора зависело две жизни. И одна из них оборвалась. Я провела рукой по теплому веснушчатому плечу. Потянула одеяло немного вверх, укрывая. Рапунцель не приходила в себя уже три дня, но была жива. И это главное. — Либо ляг спать там, где я постелила, и не надрывай спину на стуле перед ее постелью, либо пойдем со мной. Поможешь травы потолочь. Я кивнула Майе, на самом деле с трудом расслышав, что именно она предлагает, и поднялась со стула, пошатываясь. Я затушила несколько лишних свечей, оставив лишь две у изголовья кровати, и последовала за девушкой. Она зашторила за мной проход в комнату. — Ступа на том столе, — она указала пальцем в другую сторону. — Ты места себе не находишь. — А что я еще должна делать, зная, что по моей вине королева потеряла Лилию и не приходит в себя? — я безнадежно хотела ударить кулаком по столу, но сдержалась и только посильнее вдавила листки какого-то растения на дно ступы. — Можешь не называть ее так при мне. — Она королева. Мы ее подданные. Тебе тоже следовало бы так отзываться о ней. — Ты, — она грозно выдохнула, — в моем доме. Уважай мое право, хочешь того или нет. Я не ее подданная. Я не живу в Короне. Я за ее пределами. — Ты все равно из Короны. — Это в прошлом. Я не имею никакого отношения к этому королевству. И, к тому же, я не думаю, что ты просто ее подданная. — Я капитан гвардии королевы. И она была когда-то моим солдатом. Конечно, я не просто ее подданная. — Ты притворяешься глупой? — Майя усмехнулась, собирая кудрявые рыжие волосы в хвост. — Не стоит. Я подозреваю, что между вами что-то есть. — О чем ты? — я замерла. Доктор Вернер поклялась хранить тайну, и я поверила ей на слово, но Майя не придерживалась никаких человеческих принципов. Если она что-то действительно пронюхает, убедится, то может навредить только Рапунцель. Хотя в чем был бы ее мотив? Сомнения стали кружить голову. Все эти дни, что мы были в ее доме, который и домом сложно назвать, я боялась только за жизнь Рапунцель. Оставляла на фоне остальные факты — что Рапунцель видела, как я обратилась в дикую особь, что Майя тоже такая, что ее дом оказался частью заброшенных подземных туннелей, обустроенной под не то под шалаш, не то под лачугу, не то под дом, черт возьми. Но дни прошли. Рапунцель однажды очнется, и придется что-то решать. Придется перестать отметать воспоминания о времени, проведенным с ней всей в крови на руках в лесу в полной панике и одиночестве. — Не говори глупостей. Думаешь, что знаешь все? — Я и не знаю все. Я знаю лишь то, что того, к кому не не чувствуешь ничего, не несешь на руках в слезах по лесу, не спишь над его постелью и не вытираешь пот со лба каждую секунду. Ты мне должна, так что можешь отплатить правдой, — Майя забрала у меня из рук ступу и высыпала последний ингредиент в котел. — Между тобой и Рапунцель что-то есть? — Почему тебе так интересно это? Женщина не поднимала на меня взгляд. Она будто хранила еще одну тайну, которую не готова была рассказать. И эта тайна была не такой страшной, как прочие. Но именно ее она не хотела раскрывать. — Я тоже когда-то любила, — она перелила получившийся отвар в деревянную чашку. — И тоже когда-то заботилась о мужчине, который был мне дорог. Намного проще знать, что помогаешь не бесчувственному капитану и холодной королеве, а двум любящим людям. — У тебя довольно неординарные принципы. — С тех пор, как Диманитус обратил меня в дикую особь, я тысячу лет бродила в нечеловеческом облике, а, сумев вернуть себя, поселилась здесь, — она обвила рукой все пространство: небольшое подобие кухни со старой мебелью, не то выструганной самостоятельно, не то взятой со свалки; дверные проемы и стены, завешанные шторами, одна единственная кровать и повсюду подушки с коврами. Все словно сделанное своими руками. И ветхое. — Лишь несколько лет я решилась провести среди людей. — Тоскливая улыбка. — И даже это у меня не получилось. Я подвергала Корону угрозе, просто находясь рядом с ней. — От нас исходит запах, который чуют только дикие особи. Если его не перебивать, то они будут следовать за нами повсюду. — Я знаю. И еще знаю, откуда у тебя этот ожог. Я посмотрела на ладонь. Когда еще все было в порядке, Рапунцель заметила след на руке. Мы перетирали ликорис, и я решилась испытать его на себе. Порошок из семян оставил ожог, едва не дошедший до кости. В облике дикой особи он никуда не сходил, значительно усложняя задачу в передвижении. Поэтому я не смогла словить Рапунцель вовремя, и она упала буквально на землю. — Кто тебе про это рассказал? — Очевидно, тот же, кто и тебе, — Майя всучила мне в руки отвар. — Отнеси это Рапунцель. Я возьму свежие полотенца и обработаю ей раны. — Погоди. Скажи мне: кто тебе рассказал. Эти исследования проводил и знал только один человек. — Минт.* * *
Тремя днями ранее. Холодный дождь. Мокрая земля. И холод. Невыносимый холод, пробирающий до самых костей. Одежды не осталось — вся разорвалась во время обращения. Один только плащ, и тот не мог укрыть горячее от температуры тело Рапунцель. Она лежала у меня на руках, голова была отброшена назад, и я чувствовала, что поверила всем богам это мира. Начала молиться разными молитвами. Произносила каждую из них, насколько было возможно, надеясь, что это поможет. Я не понимала, зачем Рапунцель побежала за мной. Не понимала, почему Лилиан и Энни не остановили ее. Куда вообще пропали. Почему она была одна. И не понимала, как могла так облажаться, не предотвратив ее падение с дерева на землю. — Я вытащу тебя. Вытащу. Только живи. Пожалуйста, живи. Мои ноги подогнулись. Я не могла идти. Просто не могла и упала на колени, чувствуя, как боль растекается по всему телу. Как каждая косточка ноет. Как от холода затуманивается разум и отнимаются конечности. А дождь все лил, не переставая. Кровь смывалась с его каплями, и я хотела бы, чтобы смылась окончательно, но ничего не выходило. Кровь из ран Рапунцель не прекращала идти. А еще страшнее было страшнее видеть кровь на штанах. — Прости меня, — я опустила лицо к лицу девушки, пытаясь найти в себе силы идти дальше. Сколько часов прошло с момента, как я убила дикую особь и понеслась с королевой на руках искать ближайшее отделение почты? Может, всего несколько минут, а в голове время растянулось. Сознание покидало. Я боялась, что просто отключусь. Запрещала себе. Хотела обратиться в особь вновь и долететь с Рапунцель, но не знала как. Само обращение расходует слишком много энергии. Я не выдержу, если обернусь еще раз. Слишком велик риск потерять сознание и тогда оставить Рапунцель без помощи. — Рапс, прости меня. Я все сделаю, чтобы ты выжила. Чтобы ты не потеряла Лилию. Клянусь. Я выдохнула. Нужно было собраться и идти дальше. Я попыталась подняться с Рапунцель, но вновь рухнула на землю. Все шло не так. Все рушилось у меня на глазах. И я ничего не могла предпринять, потому что собственное тело подводило и заставляло сидеть на грязной земле, бить по ней руками и рыдать. Отец лгал столько лет. Столько лет отвергал меня и обращался не как к дочери, а как к солдату. Ланс, единственный друг. Единственный человек, который мог поверить в меня, погиб. Его ребенок мертв и закопан в земле. Я не смогла защитить ту, что помогла найти мне саму себя. Я подвергла опасности ее ребенка. Если они умрут, это будет моя вина. Потому что я нарушу обещание. Потому что я на самом деле недостаточно сильна для того, чтобы вынести все, что взвалила на себя. — Да что же это такое? Вставай, Кассандра, вставай! Тело, невесомое тело Рапунцель в руках было невообразимо тяжелым. Я пошла на полусогнутых. Делала шаг, выжидала несколько секунд, а затем делала еще шаг. Найду помощь, и все. Просто найти. Просто найти, а затем все решится само собой. Третий шаг. Четвертый. И десятый стал для меня последним. Я упала окончательно, не в состоянии даже ползти. Неужели так все и закончится? Под проливным дождем. Неужели я унесу за собой еще две жизни? Слезы навернулись на глазах вновь, и я постаралась восстановить дыхание. Ну уж нет. Я буду пытаться до последнего. Буду идти, пока не умру. Я спасу Рапунцель, чего бы мне это ни стоило. Только открыть глаза. Начну с малого и для начала открою глаза. Но победа оказалась ближе, чем казалось. Не знаю, какой из Богов услышал мои молитвы, но услышал: перед глазами торчала дверная ручка-кольцо. Я заскребла по земле и среди листвы откопала люк. — Рапс, все будет хорошо, — я коснулась ее руки, пока второй стала бить по поверхности, надеясь, что характерную комбинацию звука узнают и секретари почтового отделения откроют. — Тебе помогут. Сейчас помогут, — но на стук никто не реагировал. Я стукнула сильнее. — Черт побери! То ли это были шаги под землей, то ли ливень перешел в град — я уже не знала. Если там никого не окажется — не уверена, что получится вновь встать. В случае Рапунцель каждая секунда была на счету. — Кто вы? — я резко обернулась на голос. Люк поднялся и из-под земли показалось совершенно незнакомое лицо рыжеволосой женщины. На ней не было стандартной формы. И, казалось, она была еще сильнее удивлена увидеть меня, чем я ее. — Что вам нужно? — Что за вопросы? Нам нужна помощь. Это ведь почтовое отделение! — Нет! Уходите прочь. Неважно кто это. Неважно, что она делает в лесу, и какого черта вообще за Стеной есть еще одно подземное помещение. Она единственная живая душа. Она последняя надежда. И я схватилась за нее, несмотря на то, что она попыталась оттолкнуть: — Прошу, помоги. Я капитан королевской гвардии, а на земле без сознания лежит королева. Она получила травмы и может потерять ребенка. Умоляю, кем бы ты ни была, помоги.* * *
Сейчас. Три дня назад я нашла путь не в почтовое отделение, как полагала, а к еще одной тайне. Подземный город существовал долгие годы. Никто точно не знает, в какой момент он оказался заброшен, но этих лет хватило, чтобы он пришел в сплошной хаос. Трем королевствам было известно лишь о существовании нескольких таких. Некоторые были под управлением Короны, некоторые принадлежали Эренделлу и ДанБроху. Так или иначе, в каждом из них солдат мог получить помощь вне зависимости от того, какому королевству он служил. Неизменным оставалось одно — кроме этих отделений, не было сохранившихся катакомб. Кроме того, в котором мы оказались. Нас спасла Майя. Одна из диких особей. Когда-то прежде я полагала, что обращаться умела только моя мать Готель, похитившая когда-то Рапунцель. Позже узнала о себе. Теперь узнала о Майе. Она раньше Готель смогла взять под контроль свое обращение и обосновалась в трех комнатах подземного города, сделав из них свое тайное убежище, свой дом. По ее словам, она не имеет ни малейшего понятия о том, сколько веков бродила в облике дикой особи, но на какое-то время смогла вернуться в Корону, надеясь, что ее знания об особях помогут. Все обернулось против нее — из-за ее не видимого для человека запаха другие дикие особи находили ее. В итоге она вернулась к себе обратно. Майя спасла нас с Рапунцель. Кем бы она ни была, действительно врачом в своем прошлом тысячу лет назад или кем-то еще, но без нее мы бы просто погибли. Она залатала мои и Рапунцель травмы и она помогла остаткам плода покинуть тело. Рапунцель потеряла Лилию. Она лишилась ребенка из-за меня. Из-за того, что я не настояла на ее возвращении в Корону. Из-за того, что мой запах не смогли перебить едкие духи. Из-за того, что я оказалась слишком медленной, чтобы словить ее при падении. Я опустила голову на ее постель. — Вот и все, — Майя выдохнула, бросая грязные полотенца в сторону. Она плюхнулась на одну из своих огромных подушек. — С Рапунцель все в порядке. Плод окончательно вышел. Обработаем еще раз через час. — Что насчет Минт? Откуда ты ее знаешь? — Я вернулась в Корону, когда началась война. Я сказала уже об этом. Думала, что смогу чем-то помочь. Моим предположениям никто не верил, а сказать, что я дикая особь, было бы безумием. Но поверила Минт. Она сделала меня частью экспериментов. Вместе со мной приблизилась к разгадке слабого места диких особей. Потом я вернулась обратно сюда. К себе домой. — Но почему? — Потому что на войне я встретила человека, которого полюбила. Он хотел помочь своему товарищу, но особи надвигались, и я поняла, что смогу его спасти, только обратившись. Тогда, я отвела особь, обратилась, где меня не увидел бы никто и перебила их всех, — Майя затушила одну из растаявших свечей и вновь посмотрела на меня. — Но вернуться в Корону я не смогла. Пока добралась до почтового отделения, мне сообщили, что отряд с моим возлюбленным разбит. Он погиб тоже. Я решила, что с меня хватит. Минт продолжила копать, а я ушла. — Это звучит не очень правдиво. — Остальные детали тебе знать необязательно. — Отчего же? Что вы нашли? — Способ покончить с особями навсегда. — Да, убить всех диких. — Необязательно. Минт предположила, что можно вернуть всем диким особям человеческий облик и лишить возможности обращаться. Тогда у них не будет источника сил. Не будет их вида как такового, и все, порожденные ими, испарятся. — Что? — я придвинулась к женщине ближе. — Это не похоже на деталь, которую мне знать необязательно. Я столько лет думала, что должна истребить их всех, а вместе с ними убить и себя, но теперь ты говоришь, что есть другой выход. Как это сделать? — Твоя смерть ничего не решит. Ты ведь не была обращена Диманитусом. Ты такой родилась. Все первородные дикие связаны между собой единым разумом. В отличие от тебя, мы в облике особей видим все, что видят остальные наши. Наше зрение смешивается в одну картинку. Я овладела способностью отметать их виденье, научившись обращаться по желанию. — Как сделать их всех людьми? — Минт считает, что мы связаны между собой не через голову, а через сердце. — Потому что только сердце не меняется с обращением? — Это кажется нелогичным, согласна, но это предположение Минт. Она считает, что все дикие особи связаны с первым обращенным. Если убить его в облике дикой особи, то исчезнет источник. Исчезнет прародитель — исчезнет вид. А с видом и его подвиды. — Значит, нужно найти Диманитуса? — Он не первый обращенный. — А кто же тогда? — Правящая тогда королева. Она первой позволила ввести себе вакцину, чтобы показать пример народу. Показать, как она доверяет Диманитусу. — Шампанье? Ты об этой королеве? — Да. — Тогда это невозможно. Как вообще среди всех этих особей отыскать именно королеву? — Очень просто, — Майя пожала плечами. — Это я. — Что? — меня разразил смех, но я сдержала его, прикрыв рот рукой. — Этого не может быть. — Может. Я добровольно согласилась поставить себе вакцину. И добровольно должна погибнуть. По словам Минт. Все услышанные слова звучали в голове сюрреалистично. Совершенно недосягаемо и непонятно. Я не могла поверить в них. Майя, спасшая нас с Рапунцель, и есть первородная особь — королева, которую не тронуло время из-за проклятья. Конечно, каждая дикая особь была возрастом с Корону во время ее объединения с Сапорией, но я считала, что обращение лишило возможности принять человеческий облик и Готель удалось это из-за использования колдовства. Но нет. Дело было совсем в другом. Дело было в том, что появился шанс спасти людей и стереть с лица земли прочих особей. И в том, что мне не нужно было убивать себя. Я ведь действительно считала, что меня ничего не ждет. Не думала о будущем, собираясь покончить с собой. Героически, что ли. Хотя мое имя должно стоять последним в списке к синониму героя. А теперь? Теперь я могла бы думать о том, что ждет впереди. И это страшнее всего — думать о будущем без единственного дорого тебе человека. Я посмотрела на Рапунцель. Она вернется к Юджину и будет править дальше. Наши пути не переплетутся больше. Что я ей скажу? Как я объясню ей свою природу? Как я уговорю ее не бежать и бояться меня, потому что я контролирую свое обращение? Ее рука по-прежнему была горячей, но не так, как три дня назад. Жар спал. Остатки плода вышли из утробы за это время. Ее жизни ничего не угрожало и мертвых останков ребенка внутри не было. Никакого кровоизлияния. Лишь не угрожающие жизни травмы, с которыми можно справиться. Было бы так легко преодолеть ту самую секунду. Секунду осознания: твоего ребенка больше нет. Самое тяжелое, что можно представить для матери, принявшей дитя как свое собственное, а не как лишнее в своем теле. Я поняла это еще очень давно, но постаралась похоронить и забыть, чтобы не потеряться в этом мире, будучи одной. Мой отец знал о моей беременности, но, когда ребенка не стало, похвалил. Сказал, что я молодец. Я проглотила эти слова, как ничтожные, но сейчас готова была разрыдаться. Все чувства наслоились. Я не понимала, что больше всего причиняет боль. Что больше всего пугает. И я просто легла лицом в руку Рапунцель. Слеза скатилась по щеке и капнула ее палец. Я поцеловала костяшку. — Пожалуйста, будь жива, — это все, что я могла прошептать ей. — Она не умрет, — только ответила сухо Майя. — Ты ведь потеряла человека, которого любила. Почему же ты так холодна? — Ты только что признала, что между тобой и Рапунцель что-то есть, — она хмыкнула. — Да какое это имеет значение? — я едва не стала говорить вслух, обернувшись к ней. — Какая разница, есть ли что-то между мной и Рапунцель, если я все равно не уберегла ее? Если она все равно потеряла Лилию? Если я поклялась ей, что защищу ее и ее дочь, но вместо этого подвергла их опасности? — Ты ни в чем не виновата, Кассандра. — Она потеряла ребенка, — я вскочила с места, плотно приближаясь к женщине, дыша ей в лоб. — Какая, к черту, разница, есть между нами что-то или нет, если я лишила ее ребенка, которого она хотела? Толчкам которого была так рада, что источала свет? Ребенка, которому дала даже имя? Она хотела быть матерью. И стала бы ею. Если бы не я. Ты ничего не знаешь о вине, если никогда не теряла собственную дочь. Речь не обо мне и не моих чувствах, а о Рапунцель, и об обещании, которое я не сдержала перед ней. — А что чувствуешь ты? — Что? — Что чувствуешь ты? Тебе ведь больно. Если бы тебе не было больно, ты бы не плакала сейчас. Я быстро прикоснулась к глазам, стирая слезы. Да, я плакала. Впервые плакала от страха кого-то потерять с тех пор, как похоронила свою дочь. — Да, мне больно. Больно за то, что не смогу унять боль Рапунцель. Ее боль страшнее для меня, чем моя собственная. Я услышала шевеление за спиной и резко обернулась. Рапунцель задвигалась на кровати, и я ринулась к ней, становясь на колени перед постелью. Она приподняла руку с высохшей каплей слезы на ней и коснулась лба, не открывая глаза. Она что-то невнятно пробурчала. — Принеси воды, — бросила я Майе, — пожалуйста, — Рапунцель поежилась на месте. Разлепила веки и наконец направила взгляд вниз — на меня — Не бойся. Все хорошо. Ты в безопасности. Я не причиню тебе вреда. Болит голова? — Что? — она была растерянной. Пыталась найти точку опоры для глаз, но вместо это еще больше пугалась и пыталась приподняться. Я не дала ей сделать этого резко, и сама осторожно приподняла, опирая на вторую подушку. — Где мы? Что происходит? — Мы там, где тебе не угрожает опасность. Я потом все расскажу. Главное, что ты очнулась. Как себя чувствуешь? — Уставшей. Немного тошнит. Все так смутно и странно, — кажется, она еще не до конца пришла в себя. Смотрит куда-то в пустоту и реагирует на бродящую Майю, как на призрака. Но в один момент я почувствовала, как резко она схватила меня за руку, а вторую положила на живот. — Что с Лилией? У меня сжалось все тело. Мир сократился до одной единственной Рапунцель и моего страха. Такого страха, которого я не испытывала никогда. Это был не ужас от вида особи. И не ужас от опасности для других людей. Это был страх за правду. Правду, необходимую для рассказа. А у меня резко иссякли все силы говорить. Даже произнести вслух было невыносимо. Слова застряли на кончике языка, и слезы просто полились по щекам. Я смогла прошептать только одно: — Это моя вина. Рапунцель все сразу поняла. Слезы навернулись и на ее глазах. Нижняя губа задрожала. Она сильнее сжала мою руку, замотав головой. Я всем нутром ощутила то, что свалилось на нее и раскрыла объятия, когда она потянулась и обмякла. Я услышала, как надорвался ее голос. Как она испуганно прижалась ко мне. Я закрыла глаза и ждала момент осознания еще одной правды, но его все не наступало. Я боялась, что сейчас она поймет и отвергнет меня всем своим существом, оставшись один на один с болью и страданиями. — Нет, не твоя, — прошептала она. Ее руки сильнее сжали рубашку у меня на спине, и я пораженно приоткрыла рот, пытаясь найти подходящие слова. — То, что случилось — уже случилось. Никто в этом не виноват. — Мне очень жаль. Если бы ты только знала, как мне жаль, — я сцепила зубы, чтобы не разрыдаться окончательно. Нужно было держаться. Держаться, чтобы не показать, насколько все плохо на самом деле. Ее эмоции должны прийти постепенно. Без моего вмешательства. — Прости меня. Она обнимала меня еще очень долго, продолжая плакать. Я не отталкивала ее. Не хотела. Надеялась, что мое присутствие поможет ей. И в какой-то степени была права. Она согласилась попить теплой воды, держа меня за руку, а затем снова поплыла. Я словила ее и помогала удержаться, мягко поглаживая по голове. Каждый новый всхлип становился тише. Слова, что она произносила, были все менее и менее разборчивы. За несколько минут сплошного подрагивания плеч и такой крепкой хватки ее тело отказывалось дальше оставаться в сознании, и в какой-то момент я поняла, что она заснула. Не просто отключилась, а заснула прямо у меня в объятиях. Я не знала, что делать дальше. Будто впервые у меня случился абсолютный ступор. Я просто продолжала сидеть и обнимать ее, глядя в смятую простынь, пока Майя не попыталась уложить Рапунцель, расцепив нас. — Она уснула? — спросила я еле слышно. — Думаю, да. Ее организм еще недостаточно пришел в себя. Наверное, просто не хватило сил дальше плакать. Я встала с кровати, натянув на Рапунцель одеяло, но ощутила, как ее рука невольно взялась за мое запястье. Она не хотела разжимать, приоткрывая бессильно глаза: — Не уходи. Я посмотрела на Майю, и она лишь кивнула мне. Я забралась на кровать, повернулась набок, максимально сдвигаясь в сторону, чтобы Рапунцель могла лежать без давления, но в тот же момент она придвинулась ко мне. Провалилась сон, не отпуская меня. Вся ночь была беспокойной. В те моменты, когда я хотела встать, чтобы помочь Майе смыть с Рапунцель пот и обработать раны, Рапунцель, как в трансе, приходила в себя и тянула меня обратно. Она не отпускала меня и переставала ворочаться, бормотать, дергаться лишь с моим объятием. Спать у меня не получалось. Я только думала о том, как объясню и как скажу. Какие слова вообще помогут. Я даже не представляла, что когда-нибудь придется кому-то говорить о другой стороне своей жизни. Даже не думала, что когда-нибудь захочу кого-нибудь поддержать, и просто не имела ни малейшего понятия как. Слезы сами катились по щекам, как только я опускала взгляд на светлую макушку. Я мягко целовала ее. И в один момент сама смогла заснуть. Мне казалось, что я отправилась в какое-то забвение. В мир, полный тепла и красок. Не было ничего. Только спокойствие и чистота. Жар от солнца. Я щурила глаза. Кожа покрылась непривычным загаром, и разводы соли распространялись от ключиц и до самых пальцев ног. Песок прилип к ступням, нежно царапая. Я обернулась к морю. Его шум заглушал голос, выходящей из воды Рапунцель. — Устала грести? — прокричала я ей, чтобы точно услышала, подходя с удлиненным пеньюаром. — Ты что! — она рассмеялась, вскидывая руки к чистому сапфировому небу. — Никогда не устану от моря. Тут просто невероятно. Куда дальше отправимся? — я помогла ей надеть легкую полупрозрачную ткань на мокрое обнаженное тело. — Знаю! Давай предложим капитану Барбадос. Гренада — невероятный остров, но, кажется, к Барбадосу мы еще не причаливали. Думаю, что-то новенькое не помешает. А ты куда хочешь? Где бы ты хотела пожениться? — Пожениться? — я вскинула брови, заключая Рапунцель в объятия со спины. Она отбросила голову назад, мне на плечо и прикрыла глаза от лучей солнца. — Мы не сможем пожениться, ты ведь знаешь. Даже в Короне не смогли бы. — Если бы я была королевой, то разрешила бы. И неважно, что подумают другие. — А как же мятеж граждан? — Вот именно поэтому я и сказала, что если бы была. Но я не королева. Никто нам не закон. А что? Сыграем свадьбу на берегу моря? Мой смех стал громче. Не знала, смогу ли влюбиться в Рапунцель еще сильнее, но теперь знала точно — с каждым днем я влюбляюсь в нее еще сильнее. И каждый новый рассвет встречаю, зная, что люблю ее сильнее, чем вчера, а каждый закат провожаю, зная, что завтра буду любить сильнее, и этот круговорот никогда не найдет своего конца. Ее наивность, чистота души и отсутствие границ — это кружило голову. Она была легка, как весенний ветер, и не согревающий, и не морозящий. Тот самый ветер, приносящий в твою жизнь новые впечатления. — Когда? — только и спросила я, чмокая ее в щеку. — Когда? — она задумчиво отстранилась, а затем вдруг опустилась на одно колено. — Может быть сейчас? — Что? — Я делаю тебе предложение сейчас. Женишься на мне? Кольца, правда, у меня нет. Я покачала головой, и быстро подхватила девушку на руки, вовлекая в поцелуй. — Конечно, женюсь. Я проснулась от ощущения холода рядом. Под моей рукой была холодная подушка, набитая совиными перьями. И ни намека на Рапунцель. Только пустота вперемешку со смятыми серыми простынями. Меня охватила паника. Куда она могла пропасть? Что с ней случилось? Как я вообще могла уснуть, если во сне не знаю, что делаю? Я могла перевернуться, каким-то образом задеть ее. Могла сделать что-то не так. Я вскочила с места, озираясь по сторонам. Только хотела позвать Майю, как заметила фигуру Рапунцель в длинном подобии платья, сшитом из нескольких разных платков и тканей. Она сидела на одной из тех огромных подушек, разговаривая с Майей. — Рапунцель, я испугалась, что что-то случилось, — вырвалось у меня, и я тут же подошла к ней, садясь на ковер. — Почему ты встала? Тебе плохо? — Кэсс-Кэсс, — она перебила меня и взяла за руки. Ее лицо все еще было опухшим от слез, веки красными, но кончики губ приподнялись при виде меня, и промелькнуло слабое подобие едва заметной улыбки. Глаза не источали ту боль, что я видела прежде. В них все еще покоилась неумолимая тоска, но никакого намека на бессилие. — Мне не плохо. Я проснулась, когда ты еще спала, и решила дать тебе отдохнуть. Майя сказала, что ты почти не ложилась за эти три дня. Я посмотрела на женщину. Она пожала плечами и поднялась с места, собираясь уходить: — Я все рассказала ей, можешь выдохнуть. — Все? — у меня замерло сердце. Если я чего-то и могла бояться сильнее, чем рассказала о событиях в лесу с дикой особью, то это минуты поиска оправдания. Минуты осознания, что Рапунцель больше не видит во мне человека, с которым ей спокойно. Минуты, когда я стану для нее тем самым чудовищем. — Рапс, послушай, я сожалею о том, что произошло. Я должна была настоять на твоем возвращении в Корону. Тогда бы этого не случилось. — Дикая особь могла напасть на нас и по дороге в Корону. В этом нет твоей вины. Ты ведь сказала мне оставаться с Лилиан и Энни, а я не послушала и решила, что тебе понадобится моя помощь, — Рапунцель подняла мое лицо к себе за подбородок, заставляя взглянуть на нее. Заглянуть прямиком в ее изумрудные глаза, но не увидеть в них страха или отвращения. От этого у меня пересохло в горле. — Я все знаю. И я помню, что видела. Ты можешь становиться дикой особью. — Да, но я контролирую это. Я не представляю для людей опасности. Я превращаюсь только тогда, когда этого требуют обстоятельства. — Подожди, — она прервала меня, делая вдох. — Я не боюсь тебя. Я просто… поражена. Хотелось бы мне спросить, почему ты не сказала об этом, но понимаю, что о таком просто не скажешь, — ее рука совсем не дрожала. Она лишь осторожно гладила меня по щеке и покачивала головой в размышлениях. — Когда ты сказала, что смерть диких особей приведет к смерти обычных и солгала, что тебе об этом рассказали ученые Эренделла, на самом деле ты просто знала об этом из-за своей природы? — Мне сказал об этом отец. — Стивен знал о том, что ты умеешь превращаться? — Да. Его отцовская любовь сошла на нет, когда он понял что я унаследовала от своей биологической матери. От Готель. — Твоя мать Готель? — Да. Она была дикой особью. Как я. Как Майя. — Про Майю я знаю. Она рассказала мне абсолютно все. — Тогда почему тебе не страшно? Как ты можешь быть уверена, что мы не навредим тебе? — Кэсс, я знаю, что ты никогда не причинишь мне вред. Майя сказала, что ты буквально молила ее о помощи, когда нашла ее убежище. Ты была вся в крови, гематомах и ссадинах. И ты несла меня на руках, хотя сама едва держалась на ногах. — Она сказала это? — Иди сюда, — девушка протянула руки, усаживая меня рядом и обняла. — Я никогда не буду тебя бояться. Я по-прежнему верю тебе. Твоя способность ничего для меня не изменила. Но я хочу кое-что спросить, — она отстранилась. — Ты можешь не отвечать мне, если не захочешь. Кэсс, та могила в пещере. Чья она на самом деле? У меня задрожало все тело. Слезы ринулись градом по щекам, и я не сдержалась. Просто расплакалась вновь, отворачивая лицо. — Прости, это тяжело, наверное, поэтому больше не буду касаться этой темы. — В пещере могила моей дочери. — Что? Но ты сказала, что там… — …похоронен тот, кого я убила. Все так, — я посмотрела на девушку. — Я убила свою дочь. — Кэсс, я… — Я не собиралась ее убивать. Не собиралась. Я думала, что смогу родить ее и уйти с войны. Воспитывать ее в Короне. Я не хотела больше воевать и полагала, что собственный ребенок — это шанс жить иначе. Иметь хоть какую-то цель, важную для меня по-настоящему. Я ехала к отцу. Он был тогда в почтовом отделении, и я хотела лично поговорить с ним спустя столько времени, но в дороге начались роды. Я родила ребенка. Человека. А затем ребенок просто обратился в дикую особь, — у меня вдруг вырвался смех. — В голове стоял только голос отца. И его требование: убивать любую особь, не разбираясь кто и что. Поэтому я сделала то, о чем заставила себя забыть. О чем не позволяла себе думать. Я убила собственную дочь, считая ее злом воплоти. Но после встречи с тобой все изменилось, — я взяла ее руку и поцеловала в ладонь, пряча лицо. — Я не знаю, что со мной произошло. Чувства вернулись. Я не могу думать. Мне страшно. Я убила ребенка, которого хотела и которого полюбила, а потом из-за меня не стало и Лилии. — Прости себя, Кэсс, — Рапунцель была мягка. У нее катились слезы и дрожала нижняя губа. В конце концов она приблизилась, обхватывая мое лицо руками. — Ты не чудовище. Ты — человек с уникальной возможностью, которая может помочь нам… — …Рапс, другие дикие особи чуют меня. Они всегда находили нас из-за меня. Я хотела убить их, а потом себя, чтобы защитить Корону. — Я не дам тебе убить себя. — Майя сказала, что моя смерть все равно ничего не решит. — Если с тобой что-то случится… — Рапунцель яростно покачала головой и сжала губы, — …Нет. С тобой ничего не случится. Я буду рядом. Не вини себя в случившемся. Я не виню тебя ни в смерти Лилии, ни в чем-либо еще. Ты мне нужна. Я не потеряю и тебя. — Рапс… — Я. Тебя. Не потеряю, — она выдохнула и наклонилась, наконец целуя совершенно осторожно и невинно. — Все будет в порядке.