Где-то, должно быть, таится причина: зачем мир нас свел, Если это судьба, то я клянусь, что останусь рядом с тобой.
Кассандра.
Тремя днями ранее. После множества пережитых и выдержанных сражений я приняла тот факт, что боль в одном месте будет отдаваться во все остальные. От сломанной ноги боль будет разноситься к целой руке. Чем больше и чем чаще получаешь увечья, тем больше вероятность того, что просто перестанешь их замечать. Боль будет казаться всеобъемлющей. Болеть будет все, и это намного проще. Не отвлекаешься на зуд или колкость в конкретном органе. Ты просто знаешь — болит все, а остальное перестает быть важным. Сейчас был своем другой случай. Сейчас я, как никогда прежде, могла сказать — болят вены. Они полыхают огнем. В них вместо крови лава. Я могла с закрытыми глазами указать те места, где расходятся вены. В них был жар. Их я хотела выдрать из себя, только бы прекратить это. Только бы они не обращали на себя внимание настолько сильно. Только бы было больно где-то еще. Я немного приоткрыла глаза. Перед ними ничего не плыло. Я все видела чертовски четко, несмотря на капли пота, стекающие со лба прямо по векам. Казалось, будто в помещении все пятьдесят градусов Цельсия. Будто окна не открыты на распашку, а мокрые насквозь волосы не обдают сильные порывы ветра. Наверное, именно так ощущается та физическая боль, о которой я забыла — режущая, определенная. Я могла наверняка определить, где она заканчивается и где начинается, но сделать ничего не могла: ни остановить ее, ни принять. Вены вздулись так, как никогда в жизни не вздувались. Никакие тренировки не приводили к такому результату. Я буквально могла видеть, как они пульсируют от повышающейся температуры крови, и совершенно не понимала, почему я все еще в сознании. Почему все еще в себе, а не в бреду от очевидного жара. Я выдохнула, стараясь хотя бы немного унять сердцебиение. Получалось слабо. Через тонкую трубочку к проколотому иглой запястью лилась сероватая тягучая жидкость из воды и перетертых семян ликориса. Оригинальности Энни было не занимать — это точно. Она всегда была продуманной, как и всегда была потерянной девочкой с холодным сердцем, которое так отчаянно хотело полюбить. Я помнила ее еще горячий пыл. Она не могла усидеть на месте. Ей нужно было действовать. Как я шутила над ней: «задницу подпалили». Нам было весело вместе. Мы были партнерами по УВМ, постоянно меняясь позициями. Когда выдали дополнительные приборы, я настраивала ее, будучи напрямую причастной к их созданию. Единственное, что я поняла о ней только сейчас, — она нуждалась в любви, которую никто не мог ей дать. Так бывает: ты оказываешься человеком, который может полюбить кого угодно, но ни один человек не может полюбить тебя. Теперь я понимаю, что для нее это было проклятьем от высших сил. Энни искала любовь, а, когда поняла, что не находит, начала искать утешение в виде регулярно сменяющихся партнеров разного пола. Я была к ней слишком жестока — приходила тогда, когда сама хотела, и отвергала, если она искала во мне тепло. Я пользовалась ее интересом ко мне, сама того не замечая. Думая об этом всем, мне становилось тоскливо на душе. Энни нужна была любовь, а ей дарили только равнодушие, которое привело к пустой душе и бесчувственному сердцу. И все же ничего из этого не оправдывало ее поступки. В мире были те, что пострадали не меньше. Возможно, даже больше. Но они не устраивали революции, не выпускали изо рта ту ядовитую ложь, которая отравляла несколько тысяч человек сразу. Боль не оправдывает разрушения. И точка. Цвет вен постепенно изменялся. Они становились темнее. Температура в них возрастала, а вместе с этим и тяжесть в теле. Только бы отключиться. Я ведь не камень. Я тоже человек, и тоже не могу с легкостью переносить пытки. Я не титан, не атлант, не берсерк. Я живая. И мне тоже не хочется страдать. — Ты ведь понимаешь, почему здесь, верно? — Энни, стоявшая все это время не проронив ни звука у окна, медленно двинулась в мою сторону. Я ощущала ее присутствие за спиной. — У меня несколько вариантов, и ни один из них не объясняет мне, почему ты решила изгадить всем жизнь настолько, — я качнула головой. — Дело в том, что я дикая особь? Или из-за меня тебя не сделали капитаном, кажется? Или ты приревновала меня к королеве? Не помню, чтобы ты когда-то хотела власти. Помню только маленькую девочку, которая хотела найти любовь. — Это все в прошлом, — она хмыкнула. — Годы идут, времена меняются, а люди остаются прежними. Я правда никогда не хотела власти. Да и сейчас не хочу. Слишком много мороки и беспокойства за людей, которые потом будут бросаться камнями в тебя голую на площади. — Пауза, будто сделанная, чтобы спросили. Сначала я не поняла, о чем вообще можно спросить, когда она начала выливать на меня поток мыслей, заходящий издалека от сути, но потом замешкалась: площадь, камни, голая… — Ты о чем это говоришь? — я повернула голову к ней, и мы встретились взглядами. Ее тон был полон удовольствия. Будто для нее ничего не было лучше, чем смотреть на меня обессиленную, не способную ей заехать кулаком в лицо. — Твоя королева разве не успела тебе рассказать? — дыхание Энни опалило шею. Она наклонилась ко мне, выдыхая дым от сигареты в кожу, а затем раздувая его и прислоняясь губами к уху. — Очень странно. Я думала вы в достаточно близких отношениях, чтобы делиться секретами. — Ты можешь ответить без пререканий? — я попыталась отстраниться от нее, но в ответ получила шипящий вздох. Она сцепила пальцами скулы, поворачивая мою голову к стене со множеством недавно развешанных икон. — Видишь Распятие Христа? Я отыскала взглядом небольшой крест на стене. Обычно Распятие размером с человека, а тут просто сплав меди и латуни, изображающий Иисуса. — В молельной комнате замка, — она указала пальцем свободной руки наверх, напоминая, что мы под дворцом в темнице, — королева стирала колени об пол, молясь Богу и принимая его прощение через кнут. Я скрипнула зубами от напряжения, дыша через нос. Вдыхая сырость, холод, пот и кровь. Рапунцель не отрицала, что ее высекали, и мне так хотелось верить, что всего пару раз. Слушая Энни, вера моя улетучивалась. — Она получила два десятка плетей. Довольно мало, учитывая, что я бы дала побольше. — Что? — я резко развернула голову, но Энни сжала слишком сильно челюсть, вынуждая продолжать смотреть. У меня сильнее забилось сердце. Изверги. Они просто изверги. — Ладно я: разбила тебе сердце, заняла твое место. Отрывайся на мне, раз уж так сложилось. Рапунцель тут при чем? Что она тебе сделала? — Совсем ничего, кроме того, что не дала занять заслуженное место капитана. Она перечеркнула всю мою карьеру. Все четыре года работы. Пока ты прохлаждалась в Эренделле, я была правой рукой твоего отца. Мне стоило бы занять его место, а не тебе. — Тогда почему он попросил меня, а не тебя приехать в Корону и помочь с делами здесь? Разве, раз ты уж достойна быть капитаном, не должна была проявить себя не только на поле боя, но и в ведении дел внутри Короны? Энни сдавила сильнее, а затем отпустила. Она тихо хихикнула и отошла в сторону. — Не знаю. Тебе виднее. Что уж говорить о прошлом, если сейчас я капитан гвардии Короны, а ты сидишь в темнице, привязанная к стулу. Великая дикая особь. А, знаешь, это хорошо, что ты раскрыла себя сейчас. Я буду тем капитаном, который войдет в историю как освободитель от чудовищ. Кто бы еще говорил что о прошлом. — А не спешишь ли ты с выводами? Если так все продумала, почему я еще жива? Почему сразу меня не убила, а, великий капитан Энни? — я подняла голову к потолку. Пререкаться в ответ было просто. Это помогало немного передохнуть и думать не только о боли. Рапунцель сидела на полу и молила о помощи, совершенно обессиленная, но не беззащитная, если даже при таких обстоятельствах умудрилась найти подход к собственной сестре. Я улыбнулась краем губ. Я не ошиблась несколько лет назад, где напомнила ей у Стены, что она станет прекрасной королевой. Она стала ею. Она продолжала бороться не за трон, а за свой народ, находясь в опущенном положении. Рапс. Сильная женщина, не сломавшаяся перед своей же сломанной короной. — Что ты имела в виду, когда говорила про хождение голой по площади? — Теперь королеву видела не только ты обнаженной, Кэсс, — постукивание каблуков по полу отвлекло от мыслей. Энни расхаживала по комнате. Ее силуэт мельтешил передо мной. Я ловила его боковым зрением, как и ловила все слова, вылетающие из ее рта. — Прошу прощения, бывшую королеву. Думаю, художники напишут картины с ее телом и разорванной в клочья спиной. Тебе стоило бы в вашу последнюю встречу заглянуть ей снова под юбку. У нее образовались на коже изумительные раны и синяки от брошенных в нее камней. Она говорила о Рапунцель так, будто о какой-то дворовой собаке. Если она так легко унижала ее, то почему все эти годы продолжала ей служить, пыталась завоевать положение в армии? Отчего же не подалась в Эренделл или Дан Брох под крыло других королев? Неужто ей так плохо жилось, что она оставалась в этом поганом королевстве с поганой королевой? Что сейчас Корона представляет из себя? Что будет представлять? Юджин не сможет править, потому что он не наследный принц. Он принц-консорт — муж королевы, получивший титул только благодаря браку с королевской особой. Не станет ее — не станет его. У них нет детей, которые могли бы в будущем занять трон и нуждались бы в воспитании отцом. Тогда бы Юджин мог стать временным правителем. А что теперь? Что эта революция даст в долговременной перспективе? Почему Рапунцель пытали, а не убили сразу? Чем ее жизнь выгодна? Чем выгодна моя? — Ты лжешь, — я усмехнулась. — И зачем же мне лгать? — Вывести меня из себя. Ты ведь этим и занимаешься с тех пор, как посадила меня на цепь. — Ложь не так интересна. А вот правда… Правда — это совсем другой разговор. Хочешь расскажу? — Энни наклонилась к моему уху вновь, неприятно шепча прямо в него. — Мы надеялись, что Рапунцель признает тебя предательницей и будет делать то, что мы говорим. Как-никак она столько лет правила. Народ бы прислушался больше к ней, чем к нам. И неважно, что они успели обозлиться немного после ее отправления за Стену, — драматичный выдох. — Не получилось. Знаешь, что я сделала с твоей королевой? Розги были всего лишь частью веселой программы. Я отдала приказ раздеть ее и связать руки за спиной. Ее отправили идти босиком по земле. Вокруг нее толпились граждане, глазевшие на ее неприкрытое тело. На отметки от твоих поцелуев, которые не успели сойти. Она шла, слушала, как ее называли распутной женщиной, отдававшейся всем на фронте, пока ее муж ждал в Короне. В нее бросали камни, гнилые фрукты, овощи. Никто даже не думал заступиться за нее. Внутри все загорелось от злости. Они решили унизить Рапунцель прилюдно. Выставили ее в свете не королевы, а общей жены. Ее превратили в куклу, а не человека. И все ради чего? Потешить свое самолюбие? Энни завоевать трон, а Юджину поиграться в короля? Неужели он настолько глуп, что не учел, какой шаткий у него титул. Или решил переписать законы? Воспользоваться хаосом в государстве? Он столько лет прожил вместе с Рапунцель, а в итоге позволил выставить ее на всеобщее обозрение? Позволил забросать ее камнями? И где же этот верный народ? Как же можно просто отказаться от своей правительницы? Я зло посмотрела на женщину напротив и дернула руками, уже и забыв, как трудно это делать. Хотелось просто наброситься на нее, но она прекрасно знала, что я не смогу это сделать. Она все продумала и пришла сюда потешиться. Это видно было по ее надменной улыбке. — Я тебя убью, Энни. Поверь мне, я сделаю все, чтобы ты умерла. Чтобы вы все умерли. — Какая же ты очаровательная, — Энни уперлась руками в стул по обе стороны от моей головы, приближаясь к губам. — В тебе столько напрасной ярости. Не скажу, что мне это не греет душу. Очень даже греет. Ты так нервничаешь из-за какой-то… девки? Девки. Какой-то девки. Вот так просто жажда любви и внимания превращает людей из разбитых в разбивающих. В тех, кто готов разрушить даже самих себя, только бы другие не могли жить спокойно. Именно этим она и занималась. Не ведала, что творила. Не знала, как управлять потерянным королевством. Но так отчаянно пыталась доказать свою власть той, кто однажды лишил ее покоя. От того, как она оскорбила Рапунцель, я не смогла сдержаться и позволила себе плюнуть ей в лицо, раз она сама так близко подошла. От удивления у нее дрогнула бровь. Все, что следовало после ее вызова стражи, совершенно точно не сулило мне ничего хорошего. Но Рапунцель прошла через унижение на общей площади и все равно не сломалась, осталась верна своим чувствам и своей правде. Разве я не сделаю того же ради нее?* * *
Несколько часов спустя. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Отче наш, сущий на небесах. Пожалуйста. Молю тебя. Да святится имя Твое. Да будет воля Твоя. Черт, черт, черт. Господи, Иисусе. Христос. Яко на Небеси… Пожалуйста, Боже, дай мне сил вспомнить молитву. Прошу тебя. Молю тебя. Я обессиленно закрыла глаза. Рот был открыт в немом крике, потому голос давно уже сорвался. В какой именно момент — самой было неясно. Уже ничего непонятно. Прошли часы, дни? Недели. Все кружилось, терялось. Мне казалось, что я вовсе лишилась зрения, не понимая, закрыты у меня веки или нет. Я не чувствовала их. Я ничего не чувствовала. Больше ничего. — Смотри, — Рапс вытянула руку наверх, расставляя пальцы. — Дай мне руку, — я протянула свою. Она переплела наши пальцы, продолжая держать навесу. — Мы будто обе держим в руках солнце. — Почему? — я рассмеялась, сведя брови к переносице. — Свет от свечи ведь не на потолке, — я повернула голову в сторону. Огонь вскоре должен был коснуться подсвечника. Воск капал уже на деревянную тумбу Майи. Как только она вернется к нам в комнату, отругает за это и толкнет меня с кровати, отправив помогать варить новый лечебный чай для королевы. Но пока ее нет. Она чем-то заняла себя у котла, неосознанно дав нам время полежать бок о бок, отвлекаясь от недавних событий. — Мы всего лишь держимся за руки. — Подключи фантазию, Кэсс, — девушка легонько толкнула меня в плечо и опустила наши руки. — Мы держимся так, словно прячем что-то. Например, кусочек солнца. Или целое солнце. Я молчала несколько секунд, рассматривая бледное лицо. Рапунцель все еще выглядела больной, но отек спал, мешки под изумрудными глазами уменьшились. Она плакала меньше. Сегодня впервые искренне рассмеялась. Я вновь увидела искру во взгляде. Я так и не понимала, к чему она сейчас клонит, но для меня это уже и не было важно. Она немного оживилась. О большем я и мечтать в данный момент не могла. Этой легкой улыбки было достаточно, чтобы пробудить в моем сердце остывшую нежность. Я могла лежать с ней рядом, молчать и глупо улыбаться в ответ, думая только о том, как снаружи творится какой-то ужас, а мы находимся в сравнительной безопасности вместе. И живем одним днем. Одним мгновением. — Ты смотришь на меня, как на умалишенную. — Нет, я просто… — я замялась, прикусив губу. Ее Величество повернулось набок, подперев голову освободившейся рукой, и изогнуло одну бровь, заинтересованно разглядывая. — Просто счастлива слышать твои размышления о солнце. — Да, знаешь, я люблю солнце. — Знаю. — Посмотрю на солнце и сердце надеждой наполняется. У тебя такое бывает? Если считать Рапунцель солнцем, то да. Определенно, да. Тогда это самое лучшее солнце, которое воскрешает во мне надежду. Я кивнула ей. — И если мне грустно, я смотрю на солнце тоже. А когда его нет — делаю вот так, — она повторила такое же движение, как делала с нашими руками: скрестила пальцы между собой, образовав замок, но только уже сама, — и представляю, что это солнце. — Оригинально. — Попробуй тоже. Хотя мне все еще кажется, что я несу какую-то чушь. — Если это и чушь, то она мне нравится. Дрожащими руками и попыталась образовать замок. Пальцы едва двигались. Подушечки, лишенные ногтей, кровоточили. Ощущалось слабое покалывание, но оно не могло сравниться с той болью, что я испытывала последнее время. Мучения не покидали меня, словно я все еще переживаю их. Они не отпускали меня. Лишь холодный пол помогал отвлечься. И мысли о том, что я держу солнце. Совсем недавно о нем мне рассказывала Рапс, посмеиваясь и прячась в старый колючий плед. Память об этом была отдушиной на фоне памяти о недавних пытках. Мне казалось, что я больше никогда не смогу оправиться. Не смогу встать. Но ведь Рапс смогла. Она ходила и с изувеченной спиной. Значит, и я смогу. Смогу хотя бы опираться на палку. Пусть промежность и кровоточила после того, как металлические лепестки разрывали все внутри, а священник с удовольствием покручивал, а затем вынимал и вставлял вновь, проходясь по уже образованным ранам. Крики, мольбы о том, чтобы это все закончилось. Я медленно ломалась и рыдала от счастья, когда это прекращалось. Но пытки продолжались. Раскаленные когти разрывали кожу на груди, сжигали соски. Я бездумно хрипло шептала молитвы, придерживая остатки груди. Кровь циркулировала. Способность обращаться в дикую особь помогала мучительно медленно исцеляться. Я сжимала ноги, унимая этим самым вагинальную боль. Кровь остановилась. Оставалось только огненное жжение. Пот струился, конечности подрагивали. На пальцах ног ногтей не было. Я так сильно их сжимала, надеясь согреть, что совсем перестала чувствовать. Когда получалось подняться, я притягивала ноги к себе, упиралась в них оборванной кожей, уже игнорируя ожоги на сосках, и позволяла слезам литься, пока пальцы пытались проверить, насколько критичны разрывы. Не настолько, насколько я думала. После родов было примерно то же самое, но изнутри влагалище не было изрезано. Лепестки использовали не в полную силу, за что я, как самый потерянный человек, готова была благодарить, не прекращая шептать обрывки молитвы, запомнившейся с раннего детства. Я никогда не верила в Бога, но поверила сейчас, когда меня отдаляли от агонии лишь мысли о Рапунцель. Холодный грушевидный объект из металла сверкнул в свете свечи. Я посмотрела на него, сглатывая скопившуюся от легкого испуга слюну. Я знала, что Отец Квирин собирается делать, но даже не предполагала, что до этого дойдет. Он все повторял, как грешна моя душа и как мерзка я после того, как совратила королеву. Он мучительно медленно водил острым наконечником по лобку, задевая волосяной покров, прекрасно зная, что держащие меня за ноги палачи ни за что не позволят вырваться. Не будь во мне ликориса, я бы справилась с ними, но сейчас могла лишь наблюдать, чем меня собираются пытать. У меня ничего не спрашивали. Лишь пытались добиться раскаяния, но и эти просьбы я вскоре перестала слышать. Орудие довольно долго кололо половые губы, пока резким движением не было вогнано во влагалище. От боли у меня заблестело в глазах. Это было похоже на роды, но огонь внутри был значительно сильнее. Прокручивание только усиливало его. Я старалась дышать медленно, отвлекаться, думать о другом, лишь бы не рисовать картины того, что мне придется пережить без шанса на спасение. Попытки были безуспешными. Лепестки стали раскрывать постепенно, пока грубо не распахнулись, кажется, наполовину, но по ощущениям так сильно, что я готова была подпрыгнуть на месте, если бы меня не держали. Я разрывалась в душе, разрывалась изнутри, стоило частям конструкции извиваться и совершать толчки, имитируя половой акт. Невыносимо. До онемения конечностей. До лишения рассудка. До сорванного голоса за один раз. Так я подумала, пока пытка не продолжилась: груша выводилась с раскрытыми лепестками, но возвращалась закрытой и распускалась внутри. Я ощущала, как кровь льется и касается ягодиц. Чувствовала, как сокращается матка и ноет поясница. Чувствовала каждой клеточкой тела до тех пор, пока не потеряла сознание. Рапс, Рапс, Рапс. Пожалуйста, будь жива. Пожалуйста, будь в тепле и безопасности. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Пожалуйста, не забывай обо мне. Помни. Только помни, пока я сама себя не забыла. Пока от меня не остались ошметки, как остались от груди и половых органов, части которых висели. Может быть меня не убьют, но я не буду даже просить об этом. Я буду сжимать руки, представлять солнце. Представлять свое солнце — Ее Величество. Королеву, которой я всегда буду служить и которую не предам ее ни за что. Ни за какие пережитые пытки. Когда замок щелкнул на двери и кто-то вошел, слезы вновь покатились по щекам, обжигая нанесенные раны. Рапунцель, Рапунцель, Рапунцель. Существует только Рапунцель, ее улыбка, ее глаза, ее смех. Главное, что ей не больно. Главное, что ее не преследуют. Я ведь смогу это выдержать. Я не умру, моя дикая особь сквозь ликорис в крови продолжит пытаться восстановить плоть. Я смогу, я справлюсь. Я сделаю это ради безопасности Рапунцель, пусть даже не понимаю, чего от меня хотят. — Кассандра? — знакомый голос раздался эхом. Я хотела обернуться, но не могла пошевелиться. Со сжатыми руками и подогнутыми ногами боль ощущалась не так остро. Я была уверена, что от одного движения стянувшаяся кожа снова разорвется. — Ты слышишь меня? Я кивнула, уже не пытаясь догадаться, кто это. Неважно. Ничего не важно. Важна только Рапунцель. Важно только то солнце, от которого я не могу отвести взгляд. — Прости, я даже не предполагала, что с тобой случится… это, — шаги приблизились. Обладательница женского голоса едва не поскользнулась на крови, но удержалась и зашагала медленнее. Она присела передо мной. Рыжие волосы. Это была Анна. Подол ее платья испачкался, но она, кажется, этого не заметила. Она поставила на пол какую-то корзину. Достала из нее плед и набросила на мои плечи. Его тепло окутало. — Как только увидела те ужасные орудия пыток, поняла, что тебя больше не держат под капельницей с ликорисом. Что с тобой сделали? Хочешь еще один плед? Ты так сжимаешься. Где тебя ранили? Я принесла бинты, немного воды, мазь. Взяла ее у торговки травами в городе. Что мне сделать? Я готова была рассмеяться. Так она правда помогала Рапунцель, когда ее очищали? И пришла помогать мне? Вряд ли это получится. — Кассандра? Я говорила с Рапунцель. Потом долго думала об этом и… — Анна достала склянку с водой, намочила чистую тряпку и осторожно стала смывать кровь с ран на лице. — Я хочу помочь. Я верю. Верю вам обеим. Я слышала разговоры Энни и Юджина. Им плевать на королевство. Они знают, что где-то здесь прячется ученая. Минт. Ты знакома с ней? Кажется, у нее есть сведения о том, как избавиться от всех особей. Энни думает, что твоя смерть покончит с этим, ведь ты дикая особь. Она хочет через три дня сжечь тебя на площади и этим заставить Рапунцель показаться. Юджин думает, что она сама откажется от трона и передаст его ему. Насколько я поняла, они боятся, что Дан Брох заподозрит неладное и может вступиться. Королева Мерида дружна с Рапунцель. Я запуталась. Они пытаются провернуть это законно, а еще втираются ко мне в доверие. Совсем не могу понять, какую роль я играю в их плане. Но это все ужасно и неправильно, — Анна покачала головой, закончив с моими ранами. Я сама не совсем могла уловить смысл всего рассказанного, поэтому лишь молчала. Она явно торопилась. Боль оказывалась сильнее работы мозга. Впервые в жизни. — Кассандра, я знаю, что ты не насиловала Рапунцель и не лишала ее ребенка. Я видела тебя совсем с другой стороны. Ты не монстр. Монстром тебя сделали Юджин и Энни. Юджин крал все из казны. Он медленно разрушал то, что создавала Рапунцель. Я все слышала, все видела. Я на твоей стороне и знаю, что делать, — выдох. — Ты должна умереть через три дня.* * *
Сейчас. Ступни кололо сено. Это казалось мне ничем в сравнении с пытками священника Квирина и усмешками Энни. Она удовлетворенно глядела на меня, затягивая веревками руки так плотно, как могла. Ног я почти не чувствовала из-за таких же тугих узлов. Спина плотно прижималась к дереву. Внутри все дрожало, но внешне я не смела это проявить. Апатично смотрела на собравшийся народ. Слышала их перешептывания и плач детей, однако не пыталась вслушаться. В сжатых кулаках некоторых из них были камни. Их костяшки белели от злости. Мужчины с возбуждением в глазах рассматривали мое оголенное тело: обвисшие остатки груди с запекшейся кровью. Такие же следы шли по внутренней стороны бедер. Как бы Анна ни пыталась помочь обработать, ничего из этого не помогло. Квирин сделал все, чтобы надавить на раны и заставить кровь вновь пойти. Она быстро остановилась, оставив лишь следы. Как же сильно временному королю хотелось продемонстрировать, как законно обходятся с насильниками и монстрами. Страх в глазах горожан только завораживал и огорчал. Еще недавно так они пялились на их королеву, молча бросаясь в нее землей после всего, что она для них сделала. — Народ Короны! — громко начала Энни, убедившись, что я плотно связана и прижата к дереву для сожжения. — Перед вами бывший капитан королевской гвардии, воспользовавшийся Ее Величеством Рапунцель. Кассандра Димитреску предала наше доверие, она насиловала вашу королеву, лишила королевство наследника, убив его в утробе матери и, — палец указал прямо на меня, когда люди воскликнули, — Кассандра Димитреску обвиняется в предательстве Короны за то, какие злодеяния совершила, будучи дикой особью, но не беспокойтесь: я как ваш новый капитан гвардии позаботилась о вашей безопасности. Сейчас предательница не представляет угрозы. И за все, что она сделала, будет казнена. — Кассандра Димитреску, — Квирин помог Энни сойти с платформы для сожжения и посмотрел на меня, — вы будете сожжены за предательство, насилие и убийство ребенка. Последнее слово Вам не будет предоставлено, потому что Вы не человек. Вы — чудовище, дикая особь. Благодаря Его Высочеству Юджину и капитану Энни мы сможем убить это существо. Факел в его руках зажегся. Я смотрела ровно вперед. Где-то позади толпы промелькнул силуэт Рапунцель. Мое видение. Моя Рапс, которая всегда будет солнцем. Я сковала в замок руки за спиной. Пусть это солнце я не вижу, но я его чувствую. Я всегда буду чувствовать его. Чувствовать свою королеву.