***
Голову Крылетуча, массивную и шипастую, он забрал, обработал и повесил на пояс. А затем стал размышлять, куда привезти свой трофей — в Раздол или в твердыню Арагорна. Оба этих места в одинаковой степени были ему дороги здесь, в Средиземье. Но выбор пал на Имладрис. Именно там Белому Волку был дан судьбоносный ультиматум. Сейчас, правда, было не время для возвращения, так что Геральт передал голову растерянным гномам, наказав хранить едва ли не под страхом смерти, изо всех сил надеясь, что суеверность не возьмет верх. Следующей тропой ведьмака была тропа в Аннуминас. Прóклятая твердыня манила его и отвращала. И Геральт не удивился сну, что настиг его в первую же ночевку после победы над крылатым чудовищем. … Голосов было много, они шептали то громко, то тихо, женские и мужские, а ведьмак покачивался на их волнах. Громче всех прозвучал Один, страшный и шипяще-брюзгливый: — Аш назг дурбатулук, аш назг гимбатул, аш назг тракатулук, аг бурзум иш кримпатул! От этих слов ведьмак сильно вспотел, а спину и раненый бок прочесала ледяная дрожь. — Да, мой Повелитель, — отозвался высокий, молодой, потусторонний голос. — Быть сему. Наасиэ! Геральт вздохнул и крепче сжал рукоять несуществующего меча. Грудь — в том месте, которого когда-то коснулся меч Камдуата, — сдавили тиски такого же ледяного озноба. Камдуат тоже был здесь. В его сне. Геральт вспомнил о друзьях. Почему же они не приходят? Они всегда были в его снах с той поры, как… Почему их нет теперь? — Я вижу, ты ищешь тех, кто был тебе дорог, Глангараф. — Не видно было, двигаются ли губы падшего, железная маска и капюшон, стянутый поверх тонким обручем, скрывали лицо. Виднелся лишь сияющий, как начищенный клинок взгляд. Больно было смотреть туда, под капюшон, но ведьмак смотрел. — Не утруждайся, Глангараф. Встань рядом со мной. Отдохни наконец. — Мне от тебя услуг не нужно, — хрипло, с трудом, ответил ведьмак. — Неужто я не ясно выразился? Трижды было дело. — Трижды, о да. Трижды ты бросал вызов мне и моей силе. И вот он я — стою здесь, вольный убить тебя. Геральт попробовал вскочить, но нити сна плотно облегли его, холод же в груди, казалось, распространялся по всему телу. Шептания колебались. Становясь то громче, то тише, они не то раздражали, не то ласкали слух. Геральту показалось, что он слышит знакомые голоса. — Ещё не поздно встать на правильный путь, Глангараф. Ещё не поздно… — Поздно, тварь. Я… не… — губы и язык ворочались с трудом. «Борись!» — вспомнил ведьмак наставления Макалаурэ. И он боролся, как только мог. Тихий то ли стон, то ли рык вырвался из груди Волка. — Я убью тебя. Убью… — Поздно геройствовать. Поздно… Поздно… Те, кто позарились на малое, не откажутся и от большего. — Потусторонний голос зачаровывал. Ведьмак не мог отказаться от слов, против воли вкладываемых в его уши и сердце. — Разве ты не выродок смертного рода? Разве не тебя Следопыты держали в плену? Ты отмечен и предназначен, Глангараф, но для этого ли? Что Перворожденные, что дети Запада боятся тебя, боятся твоей истинной силы, трепещет пред самой твоей сутью. Стремятся подавить твою волю. Во что ты превратился, о Глангараф, Белый Волк из Крепости Старого Моря? Геральт приложил совсем небольшое усилие к пробуждению — зная, что это сон, и что ещё не поздно проснуться. Но и проснуться он будто не смог. Шепот стал громче и четче, а Камдуат сразу как-то уменьшился, перестал источать запах тлена и тёмные дымки: «Уцелеют лишь те, что пойдут за Ласточкой. Ласточка — символ весны, избавительница. Она отворит запретные двери, укажет путь спасения. » Голос казался смутно знакомым. Камдуат издал отчаянный крик. Сзади его поразило насквозь лезвие меча. Очень знакомого меча.***
Ведьмака будто выкинуло из кошмара, выкинуло ударной волной словно магического разрыва. Внутри все пело и ликовало. Он знал, знал, что сон не обманул его. Он был столь же реален и нереален, как и предыдущие. А это значило только одно - Цири нашла путь в этот мир.