***
Около восьми утра мадам Поппи Помфри поднялась с дивана в гостиной Риддлов, чувствуя неприятную боль в шее. Она откинула назад серебристый локон волос, ее туго завязанный пучок был в беспорядке. Тихо хмыкнув, Поппи наклонилась и схватила книгу, которую читала накануне вечером. Та упала на пол, и страницы её смялись и погнулись. Поппи вытерла обложку и аккуратно положила книгу на кофейный столик. Она не спала почти всю ночь, ожидая Томаса с чашкой уже холодного чая, оставленного для него; она подумала, что после ночи выпивки с друзьями и коллегами ему не помешает немного протрезветь. Моргая, Поппи отнесла поднос с чаем в раковину и со стуком поставила его на стол. — Где этот мальчик? — пробормотала она. Ее губы сурово сжались, но на самом деле она скорее беспокоилась. Вымыв чашки, она быстро приготовила новую порцию, маневрируя по кухне Риддлов, как по своей собственной. Она подняла старый, бирюзовый дисковый телефон и набрала номер Тома. Гудки шли в течение нескольких долгих минут, соединение было гулким и перешло в автоматическую голосовую почту Тома, его голос был глубоко усталым: Вы дозвонились до автоответчика старшего инспектора Томаса Риддла-младшего. Оставьте сообщение после гудка, включая ваше имя и номер телефона, и я перезвоню вам, как только освобожусь. — Строгий, лаконичный тон, но все же оставляющий смутное впечатление, что время звонившего не слишком ценно для старшего инспектора. Вздохнув, Поппи повесила трубку. Из спальни на первом этаже доносился хриплый храп Меропы; раньше это был кабинет, но когда мышцы Меропы стали слишком слабыми для ночных походов вверх и вниз по лестнице, Том переделал кабинет в маленькую, но уютную спальню. Но лучше всего было то, что оттуда открывался вид на сад — гордость и радость Меропы, пусть она и была слишком слаба, чтобы продолжать за ним ухаживать. Том поливал сад каждое утро перед уходом на работу, и сегодня утром пастернак выглядел особенно сухим. Поппи нахмурилась еще сильнее. Пока чай заваривался, она наполнила лейку водой из-под крана и, прихрамывая, вышла на заднее крыльцо. Подобрав юбку, Поппи наклонилась. Вода сочилась из лейки, обрызгивая изящные лепестки анютиных глазок, которые выращивала Меропа. Тихонько напевая, Поппи начала обходить сад, стараясь не наступать на кроваво-красные герани. Кроваво-красная герань нуждалась в небольшом количестве воды, чтобы цвести. Поппи, любительница цветов, считала, что кроваво-красная герань приобрела дурную репутацию из-за своего неудачного названия. Их цвет был совсем не похож на кровь, он скорее был больше ярко-фиолетовый. Лепестки походили на пятна петехий, которые усыпали руки и ноги Меропы; непривлекательный симптом… Легкий, настойчивый стук встряхнул Поппи от её размышлений. Она взглянула на тень фигуры Меропы, выглядывающую из окна спальни. Женщина взмахнула хрупкой рукой, ее губы слегка нахмурились; возможно, сработал материнский инстинкт и сообщил, что что-то действительно не так. Обычно ее будили звуки возившегося в саду Тома — его сильная, красивая фигура склонялась над нежными цветами и зелеными овощами. Меропа, сидя на кровати, с трудом отодвинула занавеску. Она умирала. Это была правда. Но Меропа любила сына так всепоглощающе, что мысль о том, чтобы умереть и оставить его одного… пугала ее больше смерти. Том был человеком самодостаточным, но он был сыном своей матери. Они были всем для друг друга. Без больной матери, к которой нужно вернуться домой, Меропа сомневалась, что Том когда-нибудь покинул бы свой офис. Она сомневалась, что он когда-нибудь оставит позади эти ужасные убийства и чудовищные преступления. Он посвятил свою жизнь профессии, которая редко приводила к естественному завершению. Всегда будет еще один преступник, которого нужно поймать, тела, которые нужно найти — преступления никогда не прекращаются, и Том не остановится, пока не сляжет в собственную могилу. Проведя рукой по лицу, Меропа начала медленно, с болью одеваться. Солнце лилось в окно, окрашивая ее морщинистую кожу болезненным желтым светом. Ее волосы, когда-то ярко блестевшие черным, были гладкими и с проседью, заплетенными в потрепанную косу, которая помогала при фрикционной потере волос. Дрожащими от напряжения руками она дотянулась до прикроватной тумбочки и натянула очки в проволочной оправе. Ее слегка косой глаз поправился, и она посмотрела усталыми обсидиановыми глазами, похожими на лужицы масла, вокруг. Меропа посмотрела на стол, сжав губы. Обычно по утрам Том ставил ее таблетки на прикроватный столик рядом со стаканом теплой воды. Стол был пуст. Вздохнув, она сунула ноги в потертые тапочки. Они когда-то были веселого небесно-голубого цвета, но после стольких лет износились и превратились в два куска серого меха. Том много раз пытался выбросить их и купить ей новые, забыв, что купил ей эту пару (вместе с соответствующим халатом) на свою первую зарплату. Халат давным-давно износился. Опираясь на резную трость, прислоненную к кровати, Меропа встала. Трость опасно покачнулась. Тяжело дыша, Меропа, пошатываясь, направилась к стопке чистой одежды, разложенной накануне вечером. Весь ее гардероб был скроен так, чтобы одежду легко можно было застегивать и расстёгивать. Когда она схватилась за ткань светло-фиолетовой блузки, ее пальцы судорожно сжались, и предмет упал на землю. Меропа уныло уставилась на него. Губы раскрылись в мягком стоне, она неуверенно потянулось вниз… Ее кости болели, кровь стучала, глаза щипало от слез. Просто ей было чертовски больно. — Поппи, — прохрипела она, хватая ртом воздух. — Поппи! За окном Поппи подняла голову, широко раскрыв глаза. Сетчатая дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Поппи, ворча, как наседка. Она положила руки на хрупкие локти Меропы и повела ее обратно к кровати. Меропа опустилась на матрас, наклонилась вперед, положив руки на колени и тяжело дыша. — Сегодня… — пробормотала она, наблюдая мутными глазами, как Поппи подняла упавшую блузку и протянула ей без малейшего сожаления в глазах. (Поппи, конечно, чувствовала жалость, но за столько долгих лет работы с семьей Риддл-Гонт поняла, что и мать, и сын склонны закрываться, воздвигая барьеры, когда сталкиваются с тем, что они считают снисходительностью.) — Сегодня будет не самый хороший день. Поппи издала легкий неодобрительный звук. — Ну, откуда ты это знаешь? — Том так и не вернулся домой, не так ли? — риторически спросила Меропа. — Он так и не пришел поцеловать меня на ночь. — Может и приходил, — предположила Поппи, помогая Меропе просунуть руки в мягкие шелковистые рукава. — Возможно, ты спала. Скорее всего, нет подумала Меропа. Большую часть ночей она плохо спала. Новое лекарство должно было позаботиться об этом, но оно имело ряд неприятных побочных эффектов, которые она не могла терпеть. Когда Том или Поппи подавали Меропе ее ночную порцию таблеток, она подсовывала их под язык и выплевывала в стакан с водой, чтобы они растворились. На следующее утро всегда должен был стоять свежий стакан, и хотя она полагала, что Том может что-то заподозрить — он был таким умным мальчиком, — Поппи точно ничего не замечала. — Он ушел на работу сегодня рано утром? — спросила Меропа, разводя колени, когда Поппи оправила юбку. Ее ноги, бледные и испещренные лопнувшими капиллярами, дрожали, как у старика. Ее нос сморщился от подобной аналогии. Она еще не была такой старой. — Ты ему звонила? — Звонила. Там голосовая почта. — Ну что ж. Позвони его другу — этому смуглому, уважаемому человеку. Мадам Помфри в замешательстве наклонила голову. — Кому? О! Шеклболт, да. Я позвоню ему, когда ты примешь лекарство, Меропа, — цыкнула она, разглаживая складки на её блузке. Меропа покачала головой. — Нет, сейчас. Я не приму его, пока ты не позвонишь. Поппи собралась было возразить, но пристальный, водянистый взгляд Меропы заставил ее замяться. Ее губы сжались, лицо сморщилось. — Ты очень упряма. Ты действительно собираешься препираться со мной? Меропа криво улыбнулась ей. — До последнего вздоха. Поппи вздохнула, смирившись. — Очень хорошо. Одев ее, Поппи вытащила инвалидное кресло из шкафа, где оно было сложено и спрятано. Меропа с гримасой откинулась на его спинку, ненавидя саму мысль о том, что ее будут катать, как какую-то больную. — Я заварила чай, — сказала Поппи с фальшивым весельем, вкатывая Меропу в гостиную. — Твой любимый. — У тебя он не получается таким же хорошим, как у Тома, — пожаловалась Меропа, но блеск в ее глазах говорил, что она просто подначивает. — А, так ты не хочешь чашечку свежего женьшеня? — брови Поппи поползли вверх. — Я заварила травяной чай из аптеки, который ты так любишь. Меропа цыкнула. — Том думает, что так ловко прячет чек, но, несмотря на мой возраст, я знаю, как пользоваться гуглом. Пятьдесят фунтов за несколько ломтиков дикого корня женьшеня. — Должно быть, он действительно любит тебя, Меропа. Улыбка сошла с лица женщины. Поппи закатила глаза. — Хорошо, хорошо, я позвоню. Просто допей свой чай, пока я набираю номер, ты же знаешь, что это полезно для тебя. С внезапной энергией Меропа схватила чашку с чаем и проглотила женьшень, едва уловив землистый, слегка горьковатый привкус. — Было бы лучше с капелькой меда, — подумала Меропа, — Так, как Том его делает. Сама чашка была последней из шести, остальные были разбиты, сколоты и использованы для стрельбы по мишеням, когда Тому было десять лет. На Рождество он получил от своего отчужденного отца пневматическое ружье и был одержим стремлением к совершенной меткости; Томас-старший был охотником, а теперь сам Том охотился на преступников. Яблоко от яблони. Покачав головой, Меропа смотрела, как Поппи листает их телефонную книгу. Вскоре Поппи нашла его — написанный четким, небрежным почерком Тома — номер Д. С. Кингсли Шеклболта. Она бормотала номер вслух, набирая, и поднесла старый дисковод к уху. Оглянувшись на внимательную фигуру Меропы, Поппи беспокойно накрутила на палец серебристый локон. — Алло, это детектив-сержант Шеклболт? На другом конце провода Меропа услышала мужской голос, грубый и глубокий. — Да, это он. Откуда у вас этот номер? — Томас дал мне его на всякий случай. Это Поппи Помфри, сиделка его матери, кажется, мы уже встречались… — Да, на семейном мероприятии, — его голос смягчился от узнавания. — Как поживаете, Поппи? — Очень хорошо, спасибо, дорогой, — она прижала руку к груди, невольно почувствовав себя очарованной. Она уже не была так молода, как раньше, и вежливые расспросы красивого рослого молодого человека приводили ее в трепет. Меропа, закатив глаза и подалась вперед в своем инвалидном кресле. Переднее колесо проехало по носку ботинка Поппи, и медсестра зашипела. Свирепо взглянув на свою подопечную, Поппи щелкнула ее по уху. — Извините, да, я просто ушибла палец. Простите, что беспокою вас так рано, но мы — то есть Меропа и я — хотели узнать, не видели ли вы Тома. Стул под Кингсли заскрипел, когда он сел. — Нет. А вы?— спросил мужчина. — Он еще не пришел на работу, но я подумал, что, возможно, у него похмелье, — немного виновато признался он. — Я и сам немного с похмелья. Вчера вечером мы выпивали в пабе, но он рано ушел. Он … э — э … немного выпил и, похоже, не получил большого удовольствия. С тех пор я ничего о нем не слышал. В животе у нее клокотала ярость, и Меропа жестом указала на телефон, плотно сжав губы, что означало, что Кингсли вот-вот прочитают нотацию. — Вы хотите мне сказать, — отрезала она резким и скрипучим голосом, не похожим на мягкую интонацию Поппи. Кингсли поморщился. — Что мой сын вполне может бродить где-нибудь пьяный, раненый или еще хуже, и все потому, что вы — взрослый человек — были слишком заняты, чтобы отправить его домой на такси? — Мэм, — успокаивающе сказал Кингсли. — При всем моем уважении, но ваш сын уже взрослый человек, не говоря уже о том, что он старший инспектор ДПО. Он знает свои границы, и я уверен, что он отдыхает где-нибудь в мотеле… Меропа усмехнулась. — Мотель! Очевидно, вы не очень хорошо знаете моего сына, — она задрожала, и Поппи осторожно выхватила телефон из ее рук, пока тот не упал. — Пусть позвонит нам, если придет на работу, — сказала Поппи Кингсли. — Спасибо, детектив… Нет, правда, это не ваша вина. Пожалуйста, хорошего вам дня, и, возможно, попробуйте выпить немного имбирного чая от похмелья, с небольшим количеством меда для бодрости, — Ее губы растянулись в легкой улыбке. — Всегда пожалуйста. Всего хорошего. Да, да. До свидания. Повесив трубку, она резко обернулась, уперев руки в бока. — Ну и ну! Ты, конечно, разрешила все лучше. Шмыгнув носом, Меропа вытерла глаза, и Поппи смягчилась. — О боже, — пробормотала она, присаживаясь. Она успокаивающе похлопала ее по плечам, позволив Меропе положить свою голову ей на грудь. — С ним все будет в порядке, Меропа. Я знаю, что так и будет. — Лучше бы так и было, — прорычала Меропа, пряча лицо. — Маленький засранец.***
Судя по телефону Гарри, было уже около полудня. Видя, что батарея медленно садится, Том выключил фонарик, чтобы сберечь энергию. Их двоих окутала темнота. Они составляли друг другу компанию, обмениваясь праздными замечаниями, шутками или просто сосредоточившись на дыхании друг друга. Это убеждало их, что они не одни. Том, нахмурившись, понял, что Гарри тяжело дышит. — Ты в порядке? — Том помолчал. — Ты… дышишь довольно тяжело. — Д-да. Я в порядке. Я просто никогда не представлял, как… как т-тяжко здесь будет, — его дыхание стало затрудненным, Гарри начал дрожать. Его глаза метались между потолком и стенами. Он съёжился, скрестив конечности. Том побледнел. — Господи, только не говори мне, что у тебя клаустрофобия. — Нет! — яростно запротестовал Гарри. — Нет, я в порядке. Со мной все будет в порядке. Просто, — он сделал неглубокий вдох. — Отвлеки меня. Том быстро начал думать, чувствуя на груди тяжесть телефона Гарри. — Хмм. Твоя заставка; маленький мальчик. Он твой? — Том тут же пожалел о своем вопросе. Ребенок выглядел лет на восемь-девять, не больше, а Гарри был… молод. Логическая дедукция явно его подводила. Возможно, шок наконец-то добрался, мрачно подумал Том. Гарри издал задыхающийся смешок. — О, вроде того. Желудок Тома подпрыгнул при мысли о том, что Гарри — отец-одиночка. Честно говоря, мысль о том, что кто-то может быть таким молодым родителем, напомнила ему о матери. Он сжал губы, стараясь не представлять себе ее реакцию на то, что его похитили. Она будет в ярости. — Он мой крестник, — продолжал Гарри, отвлекая Тома от этой мысли. — Он живет с бабушкой. Я хочу получить опеку когда-нибудь, но это вряд ли произойдет с моей зарплатой, — признался мальчик. — Тедди там счастлив. Он в безопасности, а бабушка его балует. — А где его родители? — спросил Том глубоким голосом. Он надеялся, что не переходит границу. — Они мертвы, — Гарри стиснул зубы. — Как и мои. Его голос, казалось, эхом отдавался в маленьком пространстве. Прежде чем Том успел ответить, вероятно, соболезнованиями или чем-то столь же бессмысленным, в животе у него заурчало. Лицо Тома вспыхнуло жаром. — Боже, я извин… Гарри издал смешок. Если бы Том мог видеть в темноте, он был уверен, что глаза Гарри сверкали. — Я тоже голоден, — сказал Гарри. — Сейчас как раз время обеда. Думаешь, кто-нибудь уже заметил? Том положил руку на живот, чувствуя, как он сжимается от слабого голода. Он лениво проговорил. — Скорее всего, мои коллеги. Я очень редко пропускаю работу, — он почему-то почувствовал необходимость поддержать легкий разговор. — А как насчет тебя? Фыркнув, Гарри закрыл глаза и зевнул. Его дыхание все еще было прерывистым, но Том чувствовал, как напряжение покидает его. — Как я уже сказал, Слагхорн — идиот. Учитывая, что я делаю всю работу, он, вероятно, еле справляется без меня, — его голос был полон жалости. — Слагги хороший человек, несмотря ни на что. Он безобиден. Он просто… э-э… в юности подвергся воздействию слишком большого количества наркотиков. Игры и отсутствие работы сделали Слагги занудой. — Слагхорн? Из «Слаг и Джиггер»? — понял Том. — Я там делаю покупки. Не для себя, — быстро сказал он. — Для маминых… э-э… её «травяные лекарства». — Я слышу твои воображаемые кавычки, Том. Мужчина беспомощно пожал плечами. — Для меня это звучит как колдовство, но если они заставят ее почувствовать себя хоть немного более человеком, я заплачу за это все, что угодно, — он сделал паузу, размышляя. — Я никогда не видел тебя там… Не думаю. — Я работаю в заднем помещении, — сообщил Гарри. — По крайней мере сейчас. Произошел… инцидент. — Он закашлялся, его щеки вспыхнули. — Я понравился одной из наших клиенток, и она стала сталкерить меня после работы. Ромильда вычислила мой еженедельный график и постоянно якобы натыкалась на меня в бакалейных лавках. Сначала я думал, что это все безобидно, пока она не дала мне эти конфеты. Они были пропитаны наркотиками для изнасилования на свидании и афродизиаками, — сказал Гарри. Его голос был мрачен. — Доза достаточная, чтобы убить маленького ребенка. Том зарычал, злобно потирая кожу на горле. — Теперь я вспомнил. Я арестовал эту женщину. Она была кусачая, эта сучка. В порыве внезапной уверенности он схватил Гарри за руку. Том провел пальцами мальчика по сморщенному шраму на своей руке — глаза Гарри расширились в темноте, чувствительные подушечки коснулись мягких волос. — Она оставила мне этот шрам. И довольно сильное впечатление. Гарри невольно рассмеялся непреднамеренной шутке. — Примерно тогда же я начал посещать вашу аптеку, — признался Том. — Я видел кое-какие лекарства на витрине и заглянул на ваш сайт. Мама, похоже, заинтересовалась, и я взял ей чай с женьшенем. Он ей понравился. — Я рад, — в уголках зеленых глаз появились морщинки. — Я всегда стараюсь заходить и выходить очень быстро. У меня чувствительный нос, а в вашем магазине всегда пахнет тухлыми яйцами и ладаном. Гарри хихикнул. — Слагхорн постоянно проливает серу. Она уже въелась в ковер. Том внимательно посмотрел на него, прищурив глаза. — Это чудо, что мы не встретились раньше. — Чудо, — повторил Гарри. Он моргнул и заерзал на месте. — Ты сказал… лекарство для твоей матери. Она больна? Сердце Тома екнуло. Он проклял свой болтливый язык. Возможно, недостаток кислорода действовал на его мозги. — Да, — коротко ответил он. — Совсем больна. — Ох, — Гарри не знал, что сказать; не больше, чем Том, когда Гарри упомянул о смерти своих родителей. Том фыркнул, борясь с желанием отвернуться. Но для его плеч просто не хватало места. — Совершенно верно, — горько усмехнулся он. — Ох. — Хочешь поговорить об этом? — тихо предложил Гарри. — Я редко говорю об этом даже со своими друзьями, — с какими друзьями? жестоко спросил его внутренний голос. — Так почему ты думаешь, что я расскажу тебе? Открытое, доброе выражение на лице Гарри внезапно исчезло. Его привлекательные черты лица стали пустыми, глаза почти погасли. — Конечно, — пробормотал он и, рискуя пошевелиться от боли, повернулся на бок. Гарри уставился на край гроба, внезапно почувствовав себя совершенно одиноким. — Прости. Я… — он боролся с внезапным приступом слез. Его сердце бешено колотилось, клаустрофобия не отступала, пока он сворачивался калачиком. — Сожалею. Они замолчали. Стало тихо, как в гробу.