***
Миори плюхнулась на скрипучую кушетку. В предбокснике было ужасно тесно — шестеро человек с трудом умещались в маленьком пространстве, создавая суматоху и шум. Даже спустя несколько часов Саске все ещё трясло, он, бледный от ужаса, то и дело залипал в стену, видимо, прокручивая в голове события прошедшего вечера. Итачи у него под боком всячески отвлекал его разговорами, рассказывая забавные истории, произошедшие с ним за все время пребывания в лаборатории. Дейдара просто шумел. За стенами предбоксника было довольно тихо, пожалуй, за исключением доносившихся с поста охраны голосов подростков, столпившихся в небольшой комнатушке, чтобы понаблюдать за тем, как Сайя и Суйгецу играли в очередную компьютерную стрелялку. Их радостные возгласы и язвительные комментарии были столь громкими, что долетали до слуха погрузившейся в полудрему Миори. Уставшая и замученная, она сидела на кушетке, прислонившись к стене. Рядом с ней устроился Генма, уже окончательно провалившийся в сон. Он едва слышно посапывал, опустив подбородок на грудь. Провести две ночи в таких условиях казалось невыполнимой миссией, особенно для недоделанного юриста, который продолжал активно доносить до всех свое недовольство, но военной было плевать. Она устала и хотела спать, и даже если пришлось бы спать на полу, её и такой вариант устроил бы. За дверью раздались чьи-то шлепки, громкие, но легкие. Кто-то короткими перебежками летел через все фойе к предбокснику, и, наконец, врезался прямо в дверь. Две маленькие ладошки прижались к стеклу, а знакомый голос вырвал девушку из лап Морфея. — Тетя-военная! — завопил Конохамару, стуча ладошками по стеклянной двери. Миори тут же спрыгнула с кушетки и зашипела на ребенка, чтобы тот не шумел. Позади него показалась уже знакомая высокая фигура доктора Умино, который, словно сиделка, повсюду следовал за мальчиком. Он зевнул и ладонью протер лицо, пытаясь сфокусировать сонный взгляд на девушке. — Он отказывался ложиться спать. Сказал, что пока не увидит тебя, не уснет, — устало проговорил врач, присаживаясь на пол рядом с дверью. — Конохамару, ты почему доброго доктора не слушаешься? — девушка перевела наигранно грозный взгляд на малыша. — Не правда! Я слушаюсь! — запротестовал тот. — Я просто хотел пожелать вам спокойной ночи… — Что ж, в таком случае… — А вы сегодня видели чудовищ? — Конохамару припал к стеклу, с замершим сердцем дожидаясь ответа. — Расскажите, расскажите! Девушка издала усталый вздох и постаралась мягко улыбнуться, но никаких сил даже на это у неё не было. На лице на секунду выступила усмешка, а в следующий миг она растворилась в привычном прохладном фасаде. Миори искренне не понимала, почему мальчик так сильно к ней привязался из всех людей в лаборатории, и задавала себе этот вопрос каждый раз, когда пересекалась с Конохамару. Издевки сослуживцев уже не были проблемой, лейтенанту было плевать на то, кто и что думал про неё. Её волновал только сам ребенок, которому, очевидно, не доставало внимания и любви, и он любыми способами пытался вытянуть их у окружающих. Военной просто не повезло случайно проявить немного заботы в неправильное время. Но она знала, даже если бы ей выпал шанс поступить иначе, она не смогла бы проигнорировать Конохамару в тот самый первый раз. Сердце болело за него, как бы сама девушка ни противилась этому чувству. — Видела, даже победила нескольких, — гордо хмыкнула она. Мальчик так и держал ладони на стекле, и военная, не удержавшись, сама приложила к двери руку. Конохамару по другую сторону засветился от счастья, затараторил что-то, принялся заваливать её вопросами. И если бы не случайно проходившая мимо Сакура, направлявшаяся на пост охраны, он так бы и продолжил нарушать покой Миори. Но вовремя появившаяся школьница, сама того не подозревая, переключила внимание гиперактивного ребенка на себя. Конохамару бросил что-то, пообещав вернуться через пару минут, а затем кинулся навстречу розоволосой девочке. Ирука проводил его грустным взглядом, а затем обернулся к лейтенанту. Та так и сидела на полу, приложив одну ладонь к стеклу. — Не понимаю, что он в тебе нашел, — фыркнул врач. — Может, ты напоминаешь ему его маму… Миори, будто бы оттаяв, убрала руку от двери и хохотнула: — Могу только посочувствовать мальчишке, если я ему напоминаю его мать. Немного поменяв положение, она пододвинулась к стене и обняла колени руками. В голове стоял шум, от усталости клонило в сон, но она всячески с ним боролась. Девушка смотрела сквозь врача на вертевшегося около Сакуры Конохамару. Наконец, расфокусированный прежде образ Ируки обрел более четкие черты, и Иида посмотрела на сидевшего по другую сторону двери мужчину. Его не менее усталый взгляд был опущен в пол, ему явно было неловко рядом с девушкой, он ведь даже не знал, о чем с ней говорить. Если бы не ребенок, то вряд ли бы они смогли наладить хоть какой-то контакт, уж слишком разными они были. — Я тебя раздражаю, — усмехнулась военная, уставившись в стену перед собой. — Не правда, я просто… — Раздражаю, — оборвала она его на середине предложения. — Расслабься, я все прекрасно понимаю. Я не особо хороший человек. — С последним я бы поспорил, — еле слышно произнес педиатр, разворачиваясь спиной к двери и затылком касаясь холодного стекла. Он не видел выражения лица Миори, не видел, как она в недоумении вскинула брови. — Неужели? — девушка ожидала услышать попытки убедить её в обратном, что она, несмотря на свои недостатки, все ещё оставалось доблестной и благородной военной, и прочее, прочее, прочее… Однако, вопреки её ожиданиям, этого не последовало. Хотя обыкновенно это была именно та реакция, которую Миори получала на любой самоуничижительный комментарий. — Я склонен доверять детской интуиции. Они немного иначе воспринимают этот мир, чувствуют гораздо больше, чем взрослые. Не думаю, что детям могут понравиться плохие люди, а ты нравишься детям. — Одному ребенку, — тут же возразила Иида. — Неважно, — он махнул рукой. — То, что Конохомару к тебе так привязался, не может быть случайностью. — Может он просто наивный, — она пожала плечами. — Или родители не объяснили ему, что общаться с незнакомцами плохо. А ещё он ведь ко всем липнет так, не только ко мне… — Слушай, это у тебя черта характера такая противная — все отрицать? — Ирука обернулся к ней и обиженно нахмурился. То, что лейтенант не умела принимать комплименты и похвалу знали все. Она привыкла отмахиваться от них, язвить или отгораживаться от подобного проявления внимания толстыми стенами из сарказма и холодного равнодушия. Но Ирука был настойчив, он, казалось, понимал гораздо больше, чем все остальные, а потому находил такой подход, с которым она ещё не сталкивалась. Вместо ожидаемых ею попыток переубедить и успокоить он вполне логично аргументировал свою позицию, ещё и Конохамару умудрился вплести, и лейтенант просто растерялась. Она перебирала пальцами, смотря себе под ноги и думая о том, что сама загнала себя в такое неловкое положение. Риторический вопрос врача так и остался проигнорированным — она слишком устала, чтобы придумывать нечто остроумное, чем можно было бы парировать. Сейчас ей хотелось только отоспаться как следует, чтобы с чистой головой утром заступить на вахту. Покинутая ею кушетка в миг оказалась занята Генмой, который растянулся по всей длине настолько, насколько он мог. Ему явно было неудобно, но перемещаться куда-либо он собирался. Девушка раздраженно вздохнула и поднялась с пола, как только заметила, что Конохамару вновь побежал в сторону предбоксника. — Иди спать, — фыркнула она, когда ребенок вновь прилип к стеклянной двери. Ирука сам встал на ноги и, взяв ребенка за руку, повел за собой в сторону лестницы.***
Ино уснула прямо за компьютерным столом и очухалась уже тогда, когда Суйгецу растолкал её. Она пускала слюни себе на водолазку, став причиной несдержанного смеха айтишника. В конце концов, пожалев девочку, её разбудили ровно к тому моменту, как все собрались расходиться. За Сайей пришла вечно чем-то обеспокоенная Хана, с порога начав ворчать и ругаться. Шикамару, впервые присоединившийся к компании ребят, пообещал проводить Ино до её комнаты. Они проторчали на посту охраны добрых два часа, громко хохоча и мешая спать возвратившимся с вылазки военным и гражданским. Со стороны их поведение могло показаться беспечным и глупым, ведь они в упор игнорировали все происходящее вокруг. Даже то, что Сайя была носительницей, хоть эта тема и поднималась пару раз за вечер, становившись объектом черных, но все ещё глупых анекдотов. Однако таков был их защитный механизм — либо проводить дни, стараясь радоваться и наслаждаться тем, что есть, либо в тихом ужасе трястись и плакать по ночам. Иногда это совмещалось. Сакура, слишком остро воспринимавшая пандемию, никак не могла расслабиться. Она каждый день писала и звонила родителям, не получая в ответ ничего, и как бы она не пыталась себя успокоить, вывод напрашивался сам собой. Но она надеялась, так по-идиотски нелепо надеялась, что рано или поздно они перезвонят ей и скажут, что все в порядке, что скоро они вновь будут рядом. Когда все медленно расползлись с поста охраны, Сакура ещё допивала свой чай, истерично проверяя уведомления на телефоне. Но кроме редких новостных сводок и рассылки от правительственных органов с просьбами соблюдать карантинные мероприятия ничего не было. Суйгецу сидел рядом, копаясь в компьютере, и не сразу обратил внимание на то, что Харуно не ушла. Она сидела так тихо, словно приведение, сливаясь с пространством вокруг себя. Схватив со стола кружку с уже остывшим растворимым кофе, Суйгецу улыбнулся и посмотрел на девочку. — Ты остаешься? Если хочешь, можем… — Почему ты все время такой счастливый? — вспылила Сакура, вскакивая на ноги. Офисный стул, на котором она сидела, откатился в сторону. Харуно шумно дышала, сжимала руки в маленькие кулачки, но в её взгляде было столько отчаяния и злости, что айтишник побледнел от неуверенности. Он и сам не знал, что ей ответить на этот вопрос, и лишь молча пожал плечами, боясь разозлить девочку ещё больше. — Почему ты все время ведешь себя так, словно все в порядке? Словно жизнь продолжается, словно никаких зомби не существует, а это все шутка! Копаешься в своих компьютерах часами напролет. Тебе совсем наплевать? — А что ещё я должен делать? — Суйгецу искренне не понимал, чем именно он мог вызвать подобную реакцию, но ему вдруг стало стыдно. Сакура весь вечер сидела молча, завистливо наблюдая за тем, как её подруги хорошо проводили время. Хозуки замечал её тяжелый взгляд, когда изредка поворачивался к ней, но совсем не придавал тому значения. Они были плохо знакомы, и, даже несмотря на то, что теперь им приходилось проводить много времени вместе, все же были совершенно далекими друг для друга людьми. — Я просто не понимаю. Тебе правда все равно? — её голос дрогнул, но взгляд так и оставался полным кричащей скорби. — Меня бесит твое безразличие и беспечность, ведешь себя, как придурок. Неужели тебе не о ком беспокоиться? Друзья? Коллеги? — У меня никого нет, — он неловко пожал плечами. — Сайя моя единственная подруга, с коллегами я никогда близко не общался. — Семья? Родители? — У меня нет и никогда не было родителей. Я сирота. Ему очень не хотелось, чтобы разговор перетекал в это русло. Болезненных воспоминаний, связанных с семьей, у него не было — ему не о чем было жалеть, не о чем вспоминать, но и делиться этим фактом о себе с каждым встречным ему не хотелось. В школе и университете он ловил на себе косые взгляды — мальчик из детдома, мальчик без семьи, мальчик без истории. Мальчик без лица. Вечно хихикающий дуралей, которому всё всегда было по боку. Мальчик, у которого не было прошлого. Суйгецу привык к этой роли, он особо и не вспоминал об этом, лишь в редкие тоскливые моменты, когда, приходя домой, он понимал, что у него нет никого, кому он мог бы написать о том, как прошел его рабочий день, и что он случайно переварил макароны и поругался со своим соседом по улице. Сайя была для него чем-то вроде спасательной шлюпки, в которую он боялся лезть. Боялся навязаться и стать балластом в «идеальной» жизни среднестатистической школьницы. Лишь спустя месяцы общения он узнал, что она потеряла своих родителей, и тогда он набрался смелости рассказать ей свою историю. Вот только повторять это все Сакуре не хотелось. Девочка стояла в оцепенении, широко распахнутыми глазами уставившись на своего собеседника. Тот неловко отвел взгляд и почесал затылок, не зная, как прервать эту столь резко возникшую паузу между ними. — Извини, я не знала, — полушепотом отозвалась Сакура, плюхаясь назад на офисный стул. — Все в порядке, — он, как ни в чем не бывало, улыбнулся. — Просто мне действительно некому звонить или писать. А сидеть и дрожать от страха это не выход. Мы вроде как живем каждый день, как последний, да? Вот я и подумал, лучше буду развлекаться, чем ныть, — он осторожно посмотрел на помрачневшую девочку и подъехал к ней на стуле. — Если что, я не имел в виду, что ныть это плохо! Это круто! Если хочешь ныть — ной, эмоциям нужно давать выход! А ты… Ты волнуешься из-за кого-то? — Из-за родителей. С того самого момента, как я оказалась здесь, они не отвечали, — пробормотала школьница, опуская взгляд в пол. — Последний раз, когда я видела их, мы очень сильно поругались. А теперь, возможно, я никогда их даже не увижу… Она так долго держалась, чтобы не заплакать, но сейчас что-то в ней треснуло. Больше не в силах сдерживать градом обвалившиеся на неё эмоции, Сакура зарыдала, пряча лицо за рукавами огромного вязаного свитера. Пряжа тут же намокла от слез, а она все продолжала выть, с трудом сдерживаясь, чтобы не зареветь в полную силу. Её плечи дрожали при каждом всхлипе, а сама она не знала, куда себя деть. Ей было противно от самой себя. Слабая глупая дурочка, от которой даже пользы толком не было. Но она не знала, где и в ком ещё найти утешение. Отец Ино был рядом со своей дочкой, у Сайи старшая сестра по стечению обстоятельств тоже оказалась в лаборатории. Только Сакуре не повезло остаться одной без поддержки близких. И, как следствие этого, возникшее ощущение беспомощности окончательно добивало её. Харуно подняла покрасневшие глаза на айтишника и принялась дрожащим голосом тараторить о своей ненужности, о том, как сильно ей бы хотелось исчезнуть. Он никогда не умел поддерживать людей, а потому сочувственно похлопал её по плечу. — Слушай, я тоже постоянно чувствую себя бесполезным. А ещё меня называют дураком, идиотом, долбоебом… Да много как меня называют. Ты тоже меня обозвала, хах! — он хохотнул. Сакура нахмурилась. — Извини. — Да забей, — он отмахнулся. — Мы можем быть бесполезными вместе. Отбросы общества. Биологический мусор. Вот! Классно звучит. Будем биологическим мусором вместе… — Так, вы, биологический мусор, — в дверном проеме неожиданно выросла Цунаде. — Хватит шуметь. Вы тут не одни, вообще-то. Вирусолог возникла столь неожиданно, что они оба, айтишник и школьница, подпрыгнули на своих стульях. Хозуки тут же принялась нервно посмеиваться и прятать взгляд от грозного взора доктора Сенджу. Сакура быстро вытерла слезы, глотая последние всхлипы, и молча вылетела с поста охраны, протиснувшись между ученой и дверным косяком.