***
По какой-то своей негласной традиции, Арс с Нурланом каждый вечер удалялись на лестничный пролет и шли к самой последней ступеньке, чтобы вновь устало опуститься на бетонный выступ и поговорить. Леха против не был, да если бы и был, то ничего поделать с этим не мог — каждый вечер, за исключением пары дней, его заставляли дежурить в другом блоке. Да он, в принципе, не возмущался — это же Арс. А Арс — это кореш Нура. Кореш Нура — его кореш. В общем, все иерархичные требования соблюдены — он спокоен. — Нур? — Спустя несколько молчаливых минут окликнул Арсений. Нурлан в ответ вопросительно промычал, не поднимая головы. — А вы уже думали, чем после побега заниматься будете? — Запрокинув голову на железные прутья перил, спросил Арс, прикрывая глаза. Нурлан слегка улыбнулся: его забавляло, но при этом и радовало, как Арсений каждый раз обращался не, конкретно к его персоне, а к ним. Из его уст это всегда звучало очень правильно и естественно. — Да, мы как раз недавно с Лехой обсуждали. Наверное, сразу в бар вернемся. Мы ведь там уже корни пустили — бросать это дело не собираемся. Только сейчас прямо основательно возьмемся за управление этим «своеобразным» бизнесом. Короче, планы есть, а там уже по обстоятельствам посмотрим. Ты? — Ты же знаешь. В лагерь точно один не вернусь. Оставлю задание на этих двоих дурачин, а сам пойду на все четыре стороны. — Его искать? — Нур знал, что вопрос этот был, скорей, риторическим, потому что ответ был ему уже известен. Получив в ответ мелкий кивок, он спросил снова: — А когда найдешь? Неужели обратно в лагерь? Арсений медленно выпустил воздух из легких. — Когда найду, тогда и подумаю... Ем... Подумаем. Вместе. — Горький привкус последнего слова застыл на бледных губах. — А если не н... — тихонько начал Нур, но тут же замолк. — Прости. Я дурак. — Ничего. Я знаю, что найду. Кровь из носа, всю землю перелопачу, но найду. — Резко отрезал Арсений, сам удивляясь непоколебимой вере в свои намерения. — Конечно, найдешь. — 2212-й грустно улыбнулся, похлопав Арсения по плечу. — Пошли в библиотеку, а? — Немного помолчав, умоляющим тоном попросил Арс, взглянув на сидящего напротив Нурлана исподлобья. Нурлан обреченно вздохнул, всем видом показывая, что сдался. «Ладно, там всë равно скоро Леха подтянуться должен» — промелькнуло в его мыслях, прежде чем он встал. — Пошли.***
— В 1921 г. известный чешский писатель Карел Чапек написал пьесу «Р.У.Р.» (Россумские универсальные роботы), персонажами которой были люди и роботы — искусственные люди. Роботы Чапека были не механическими, а биологическими существами... — Читал вслух Арсений. — В каком году? — Тут же перебил Леша, немного поддавшись вперед. — В 1921. — Быстро поспешил ответить Нурлан, не поворачивая головы в сторону, где сидел Леха. Арсений подождал секунду, дав Лехе фору в несколько молчаливых секунд, чтобы тот успел задать еще несколько вопросов, а потом продолжил: — Один из героев пьесы, генеральный директор компании «РУР», отвечая на вопрос «что такое роботы?», говор... — и снова был прерван. — Это, значится, сколько лет назад? — Невинно хлопая светлыми глазами, Леша принялся взглядом сверлить профиль 2212-го. — Триста. Отсоси у тракториста, Леш. Всё. Заткнись. — Нурлан так и не поднял взгляд на теперь уже немного расстроенное лицо Леши, которому не дали добить шутку про тракториста. Арс быстро окинул парочку взглядом и снова уткнулся в книгу. — Они механически совершеннее нас, они обладают невероятно сильным интеллектом, но у них нет... — Трактористом буду я, отсосешь ты у меня. — Спокойно, но довольно отчетливо выкинул Леха и передернул плечами. Он наконец-то дождался того момента, когда Нурлан повернется и карими глазами, полными пассивной агрессии, в упор уставится на него. — Тракториста труд не годен — отсоси и будь свободен. Всё, закрой хлеборезку и слушай. Тебе, между прочим, полезно будет. — Нур снова медленно отвернулся, кинув напоследок в сторону «Невинного Лешеньки» пару убийственных взглядов. Арсения это всë до жути забавляло, но он актерски продолжал делать вид, что ничем иным, кроме книги, не интересовался. А у него, так-то, прямо перед носом цирк разворачивался. Молодец, парень, актер года — номинация на премию: «давился улыбкой и чуть не помер». — Некоторые утверждают, что слово «робот» впервые было употреблено Йозефом Чапеком в его коротком рассказе «Пьяница», опубликованном в 1917 г. Но это также не верно, в этом рассказе автор использует... — Годен я, сомнений нет, лучше сделай мне минет. — Между строк послышался знакомый голос с задних рядов. «Едре-е-ена макаро-о-она» — примерно с таким выражением лица Нурлан снова повернулся к 1522-му, закатывая глаза. — А сомнения есть всегда, лучше нюхай три хуя. Арсений тихонько прикрыл книгу, придерживая нужную страницу кончиками пальцев. Чтение может подождать. — Извини, спина не гнется, отсосать тебе придется. — Не мешкая, тут же ответил Леша, всё так же невинно улыбаясь, оголив десна. — Можешь стоя отсосать, я не буду возражать. — Губы Нурлана растянулись в победной улыбке. Он знал, что последнее слово осталось за ним. По сути, дальше этих слов там ничего нет. Если, конечно, Леша быстро ни состряпает в голове рифму, дабы все-таки продолжить их «высокоинтеллектуальный» диалог. — Это предложение? — Играя бровями переспросил Леша, закусив губу. М-да. Не состряпал. Нурлан быстро провел рукой по загривку, пытаясь скрыть тупую улыбку, и развернул корпус в сторону Арсения, про которого они оба, кажется, совсем забыли. И слава Богу, Арсений только рад был послушать эти «семейные хахайки». Радовался и забавлялся, а внутри-то закололо. От позорного чувства зависти. — Читай, мой хороший. Арсений быстро раскрыл книгу, делая вид, что ничего не видел. Только одна тень улыбки выдавала его с потрохами. — Благодаря этим качествам: механическое совершенство и невероятно сильный интеллект, роботы способны работать и совершенствоваться, как люди... — Это предложение. — Не прекращая заинтересованно слушать чужой голос, как бы невзначай проговорил Нурлан, но Леша всë равно услышал. И улыбнулся. — У роботов напрочь отсутствовали некоторые человеческие функции, в частности — способность «влюбляться»... Арсений резко остановился, взглядом вгрызаясь в написанное черным по белому слову. «Влюбляться» Все трое парней впали в некий ступор. Даже неугомонный Леша сидел тихо, не проронив ни слова. В воздухе заискрилось напряжение. Но все искры в секунду исчезли, как только деревянная дверь скрипнула, впуская внутрь любимого всеми за его спокойный нрав молоденького прапорщика. — Так, товарищи новоприбывшие, — он так и продолжал называть 203-го и 2212-го «новоприбывшими», несмотря на то, что уже почти два месяца прошло, как они в этом лагере числились. — выйдите-ка со мной на минуту. — Парень жестом руки позвал двоих проследовать за дверь. Нурлан быстро кинул взгляд на Леху, как бы говоря: «подожди немного, всë нормально». И они вышли, оставив того наедине с множеством стеллажей, усеянных пыльными книгами. Прапор нервно прочистил горло, и, понизив голос на несколько тонов, заговорил: — Значит, сейчас вы вдвоем тихо, чтобы вас ни одна живая душа не видела, выходите через запаску — там уже стоит машина, — и без лишних вопросов едете на... — он был очень встревожен, говорил нервно и часто запинался, переводя сбивчивое дыхание. Парни напряглись, пару раз переглянувшись. — На срочное задание, в общем. И чтобы никому не слова, поняли? — Так же быстро и скомкано закончив, прапор хлопнул стоящего боком Арсения по плечу. Нур тут же тихонько тронул военного за локоть, уводя в сторону. И вежливо, как мог, конечно, попросил его позволить взять с собой свою светловолосую балбесину. Но прапор, даже спустя несколько минут жалобных просьб, не сдвинулся со своей строгой позиции «нет и всë», объясняя это тем, что Алексей в лагере уже «старичок» и может проболтаться. А в них двоих он был уверен. Парадокс, получается. Да Леша и не поехал бы — у него вечернее дежурство по расписанию. А нарушать военную конституцию лагеря было себе дороже. Поехали вдвоем.***
Тарантас вез трех парней (прапорщик, оказывается, тоже поехал) около минут двадцати. Остановились возле густой лесной чащи. Военный такими же суетливыми движениями быстро открыл кузов. — По лопате в руки и в темпе вальса закапываем. — Паренек, взяв инструмент, отошел к расчищенной ранее местности с несколькими странными углублениями. Арсений небрежно дернул плечами и повторил жест прапорщика, взяв деревянную ручку лопаты. А потом пригляделся. Что-то внутри неприятно съежилось. — Я надеюсь, я неправильно понял, и это не ... — заикаясь, хотел было спросить Арс, в надежде найти своим догадкам опровержения. Но вместо опровержений получил доказательства. — Да. Могилы. — Быстро отрезал юношеский голос, чтобы Арсений со своими вопросами больше не возникал. — Ну, что вы жметесь-то, как девки на сеновале? Как будто трупов никогда не видели. На войне и не таким занимаются, а вы над могилами трясетесь. Быстрее справимся — быстрее поедем обратно. — Без какой-либо злобы прикрикнул на них прапорщик, активно размахивая лопатой. — Никто не жмется. Просто неожиданно. — Поспешно вмешался Нурлан. Немного стыдно было перед таким молодым прапором слабость показывать. Он подошел к неглубокому выступу. Могилы эти были вырыты наспех, совсем не аккуратно, будто копавшие сильно торопились, либо же у них тряслись руки, потому что никаких геометрических пропорций у ямы не наблюдалось. Проще говоря: даже животных хоронят краше. А тут люди — людей же — и так бесчеловечно. Из-за прошедшего недавно осеннего дождя, края ямы осели. Грязь густыми ручьями стекала на поверхность мешков, лежащих на дне вырытых углублений. Чтобы долго не глядеть на затянутые целлофаном очертания тела, Арсений быстро загреб лопатой рыхлую землю, резко закидывая еë на глубину могилы. Немного успокаивала только мысль о том, что это были не первые (и, кажется, не последние) трупы в его жизни, потому что на войне действительно нужно и не к такому привыкать. Тем более трупы-то людские. Людей, конечно, тоже жалко — у каждого своя история; жизнь, которая по каким-то своим причинами вынужденно оборвалась, но всё же не так жалко, если бы пришлось хоронить андроида. Тут уже присутствовала своя «железная солидарность». Копали в абсолютной тишине, будто наступила траурная минута (на самом деле, далеко не минута) молчания. Тишину эту прервал негромкий, но слишком раздраженный голос Арсения: — Очень вовремя, спасибо. — Шикнул он себе под нос. Ему оставалось буквально несколько горсточек земли, чтобы окончательно расправиться с ямой, но шатающийся черенок, еще несколько взмахов держась на месте, в итоге вылетел из полотна. — Иди. В кузове гвозди с молотком лежат, прибей новые. И можешь не торопиться, мы сами закончим. — Всё так же негромко, как и в любое другое время, проговорил прапорщик. — И там еще три деревянные таблички лежат, вытащи их, будь добр. — Слегка повысив голос, бросил он вслед удаляющейся к кузову фигуре. — Товарищ старший прапорщик, а с чего такая суета? Есть повод? — Осторожно поинтересовался Нур, когда они с военным остались один на один. — Есть. — Не мешкая, отозвался прапорщик. — Какой? — Заметно осмелев, Нурлан снова задал новый вопрос. — Помните... — молодой голос на секунду остановился, понижаясь в громкости. — Вы когда сюда только заезжали, у нас в блоке недоставало нескольких? Почувствовав что-то неладное, Нурлан нахмурил брови и кивнул. — Это которые у вас без вести пропали? — Ага, пропали. Нашлись уже. — Парень резко замолк, разогнул колени, встал. — Вот, — молодое его лицо вытянулось, подбородком указывая вниз. На могилы. Нурлан точно врос в рыхлую землю. Несколько секунд он тупо пялился в лицо прапору, выискивая в светлых глазах хотя бы малейший намек на шутку или ложь. Чужие глаза были непроницаемы. Не шутил. Не врал. К счастью или несчастью, до ушей Арсения состоявшийся диалог не долетел. Починив свое орудие, он принялся искать в груде разного хлама пустые деревянные таблички, найдя которые, тут же кинул эти деревяшки на землю. Таблички воткнули. Лопаты убрали. Сели в машину. Поехали. — Нур, ты, что ли, людей мертвых никогда не видел? Чего такой смурной? — Абсолютно спокойный Арсений толкнул сидящего рядом Нурлана в бок. Пока еще абсолютно спокойный. — Да нет, видел, конечно же. Там другое немного... — Нурлан постарался натянуть на себя самое непринужденное выражение лица, будто бы это не ему нужно каким-то образом сообщить Арсу одну новость. Вместо улыбки, по лицу электрическим импульсом пробежала горечь. Арсений всë заметил, но решил не напирать. — Ладно, потом сам расскажешь, если захочешь. Кивнув самому себе, Нурлан поджал губы. Ему не захочется. Ни сейчас. Ни потом. Никогда. Но надо.***
— Лех, быстро за мной, надо поговорить. Завидев в коридоре светлую макушку, Нурлан в два шага подлетел к знакомой фигуре, тут же подхватывая чужой локоть и утягивая ничего не понимающего Лешу за собой. — Нур, что случилось? — Первое, что выпалил Леша, как только дверь за его спиной захлопнулась с дьявольской силой. — Леша, Леша, Лешенька, это огромная и беспросветная задница. Леша быстро вскинул голову, дабы посмотреть Нурлану в лицо. Казалось, темно-карие глаза стали еще черней от избытка тревоги, плавающей в радужках. — Выглядишь так, будто Шастуна только что встретил, — «очень удачно» успел пошутить Леша, прежде чем сесть на край деревянного стола. Нурлан до невозможности нервно выпустил воздух, истерично усмехнувшись. — Теперь, если же и удастся кому-нибудь его встретить, то только реинкарнацию. Если бы не такая напряженная до предела обстановка, Леша не упустил бы шанса прикинуться тупым, с невозмутимым лицом сказав, что не знает, что это за слово такое умное — «реинкарнация». Но ситуация того не позволяла. К тому же, он знал его значение. Только пока еще не совсем разобрался, что именно имел в виду Нурлан. — А так, не встретим мы его больше. — Глухой шепот разрезал накаленную тишину. До Леши, кажется, дошло.***
— А он же ничего не знал и до сих пор не знает, понимаешь? Вдруг он сам, своими же руками, его черный мешок сырой землей засыпал? — Совсем севшим голосом говорил Нурлан, опрокинув вороную макушку на родное плечо. — Я даже представить не могу, как мне обо всем этом сказать ему. Мне кажется, что я, точно палач, одной фразой срублю ему голову с плеч, перекрывая путь к воздуху. Он не выдержит. По крайней мере, я бы не выдержал. Он же для него целым смыслом жизни был... В том-то и дело, что был... Чужая рука тут же нащупала его кисть, крепко цепляясь пальцами за крупную ладонь. — Хочешь, я сам попытаюсь поговорить? — Каждый раз, когда Леша превращался из «Я Леха номер 1512, у меня АйКью как у коробка спичек, и больше мне радоваться нечему» в душевного, непривычно серьезного, и самое главное — такого понимающего — Нурлан чувствовал, как время останавливалось. В такие моменты весь его фокус направлялся на одну только светлую макушку. — Боже, Леш, спасибо тебе, конечно, большое. Но нет. Я сам должен. Потому что... От меня, кажется, ему всё-таки легче будет это услышать. Хотя легче там ни под каким предлогом не будет. Немного потеревшись носом о чужое плечо, он решительно встал, глубоко затянув воздух в легкие. Надо идти. Пропуская Леху вперед, он тяжелыми шагами сократил расстояние между столом и дверью и вышел, прикрыв дверь. На этот раз он сделал это значительно тише.***
Арсений не помнил, как наступил вечер. Арсений не помнил, как на негнущихся ногах доплелся до казармы. Арсений не помнил, как оказался уже лежащим в кромешной тьме на своей койке. Арсений ничего не помнил, после того, как Нурлан, словно огромный колючий айсберг, медленно, но без шанса на спасение, приблизился к нему, хрипло произнося: «Арс, мне тебе кое-что сказать надо». Он больше ничего не помнил. И врал. Потому что в память, как замасленное пятно на одежде, въелся самый оглушительный набор букв в его жизни: — «Его больше нет». После этого все душевные струны, натянутые как игла, с жалким, скулящим скрежетом лопнули. Все до единой. Острые их концы вогнали себя внутрь грудной клетки с такой силой, будто хотели выбить себе путь наружу. Воспоминания вспарывали сознание, заставляя представить, как лопата за лопатой, он сгребал землю и опрокидывал грязь на черный мешок, в котором, возможно, лежало отключенное тело 194-го. А потом пальцы втыкали деревянную табличку, случайно мазнув по ней грязью. И с фразой: «ничего страшного, и так сойдет»; небрежно написали маркером дату. Если бы он знал, кому именно писал табличку... — Я знаю, что найду. Кровь из носа, всю землю перелопачу, но найду. — Резко отрезал Арсений, сам удивляясь непоколебимой вере в свои намерения. Не найдет. Еще и дождь за окном моросил. Арсений в этот день умудрился потерять всë. Причину для побега. Смысл жизни. Шаста. Ему больше незачем выбираться из лагеря. Действительно, зачем? Ему больше некого искать. Он не удивился, если бы датчик на шее пропищал, уведомив о том, что заряда осталось 0%. Он не удивился и был бы рад. И будто бы желая добить своего хозяина, мозг выкинул удивительную вещь. Аккуратно нашарив внутренний карман робы, пальцы выудили из недр ткани эмблему. «194» и приклеенную рядышком «ШАСТ». — Можешь мои ненадолго к себе положить? Арсений поднял взгляд от сушившихся на ветру берцев и увидел в протянутой Шастуном руке характерный номер: «194» и отдельно «ШАСТ». Единственное, что осталось от этого высокого зеленоглазого паренька, которого Арс обожал называть придурком, был только номер. И слишком едкие, как кислотные остатки, воспоминания. Арсений больше всего на свете хотел выжечь его из памяти. Он хотел выжечь этот номер каленым железом из собственной головы. Он хотел выцарапать чужое имя ногтями на своей груди, чтобы попытаться навсегда забыть его. Он бы вырвал все свои кричащие мысли, чтоб тут же кинуть их в бездну, и те бы, может быть, хоть так бы наконец заткнулись. Навсегда замолкли и больше никогда не возникали. Хотел выстрадать всë без остатка, и никогда больше не вспоминать о существовании какого-то там долговязого Шастуна из соседнего отряда, со ржаными завитушками на концах челки. Не вспоминать, как когда-то они спали практически на одной кровати. Не вспоминать те изумрудные радужки, которые светились ярче любого огня пару месяцев назад — в лесу, за бугром. Теперь эти глаза не то чтобы гореть таким светом не будут... они совсем потухли. Закрылись. Навсегда. Арсений не хочет, чтобы каждое воспоминание о 194-м стреляло ему в висок с самого близкого расстояния. Он больше ничего не хочет. Подушечки пальцев аккуратно коснулись ткани номера. Он боялся, что и его можно так же внезапно сломать, толком не прикоснувшись. Боялся потерять последнюю, хоть какую-нибудь хрустальную нить связи с ним. Больше глаза Арсения нельзя было назвать цветом океана, цветом бирюзы, цветом самого чистого неба или свежей синеватой краски. Они запылились. Они почернели от горя. Безгранично синий океан превратился в заплесневевший сапфир. Вся жизнь Арсения была сродни стакану: его роняли несколько раз, но тот не разбивался. Только вместо того, чтобы быть полным, несколько пустел. Потом поползли трещины. А в этот раз стекло опрокинули с такой силой, что побежавшие трещины с пронзительным звоном раскололись. И эти же стеклянные осколки, с неистовой силой толкая друг друга, всем сборищем, одно за другим, врезались в дрожащий орган под названием «сердце». Дождь своим капаньем будто шептал чужое имя... Точно хотел каждой упавшей каплей вдолбить в его голову, как сильно ему будет не хватать 194-го... Погода тоже оплакивала его... Солдаты завтра начнут перешептываться, говорить о каких-то трех трупах. Они будут не правы. Совершенно не правы. Не три. Четыре. Они забыли посчитать Арсения, который умер сегодня вместе с ним. Нурлан был прав, Арсений на вряд ли выдержит. Но сегодня выдержал. Медленно угасая, как и всë живое в нем, глаза медленно прикрылись — заряд кончался. Сейчас Арс больше всего на свете хотел умереть. Арсений никогда не узнает, что в эту ночь, перед тем как пепел, в который превратилось его сознание и мысли, рассыпался окончательно; густой и черный комок слез, забившийся в угол глаза, медленно скатится по бледной щеке, тут же впитавшись в протертую ткань подушки. Под железной кожей билось сердце живое.