Создатель кукол

— Клянётесь ли Вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, чтобы помочь Богу? — Бог ничего не сделает, несмотря на… — Шерлок! — выкрикнули Джон и Лестрейд одновременно из зоны, где сидела публика. — Клянусь, — пробормотал Шерлок прокурору, мистеру Крауну, который смотрел на него презрительно. Все, кто работал со Скоталд Ярдом, знали о неподчинении Шерлока в судах и пытались избежать его свидетельства, если это было возможно. Но для этого дела… — Шерлок Холмс, — начал судья Брайант со своего места, — мы уже слышали инспектора Грега Лестрейда и доктора Джона Ватсона. Ваше свидетельство является последним, которое суд примет от свидетелей, после чего мы выслушаем подсудимого и сделаем перерыв, чтобы принять решение по этому делу. Это понятно? — Да, — ответил Шерлок холодно, осматривая комнату суда ещё раз. С площадки свидетеля он мог видеть расположение людей весьма легко. Здесь было не так много того, на что следовало бы обратить внимание: зал был пуст за пределами «ключевых игроков». Адвокаты сидели в выжидательных позициях, вдоль них располагались присяжные. Места для публики были пусты, не считая Джона и Лестрейда; СМИ не было разрешено присутствовать внутри из-за масштаба дела, вероятно, благодаря влиянию Майкрофта. Но в этой холодной, деревянной комнате был всего один человек, которым Шерлок удалённо интересовался. Джеймс Парсонс сидел в стуле подсудимого, одетый в тот же свитер и тёмные брюки, в которых он был два дня назад. Шерлок мог сказать, что его плечо до сих пор ныло: мускул с правой стороны шеи был более напряжён, чем с левой. Только два дня прошла с его поимки, но суд настоял на немедленном разбирательстве, опять, вероятно, благодаря влиянию Майкрофта. Когда он сел в место свидетеля, Шерлок отмечал отдельные жесты Парсонса; он следил за каждым его движением. Шерлок вернулся к своей нити накаливания. — Дамы и господа присяжные, — заметил Краун мимолётно, — свидетельство инспектора Лестрейда очертило действия Джеймса Парсонса под маской Создателя кукол в течение последних двенадцати лет, включая все улики, оставленные на каждом месте преступления. Медицинское заключение доктора Джона Ватсона предоставило научный материал, такой как: каким образом мистер Парсонс мог обездвиживать каждого украденного ребёнка. Я вызвал мистера Шерлока Холмса сегодня, чтобы он дал своё мнение насчёт того, что случилось в доме 14 на улице Гилфорд два дня назад, когда подсудимый был наконец задержан. — Мистер Холмс, — продолжил он, — Джеймс Парсонс обвиняется в четырнадцати похищениях и в сорок одном убийстве. Есть ли у Вас возражения по поводу обвинения? — Нет. — Были ли Вы в доме 14 на улице Гилфорд, когда мистер Парсонс был задержан? — Так как Вы, кажется, уже установили это как факт, то получается, что я был, — ответил Шерлок с нескрываемой скукой. Он сконцентрировал своё внимание на кротком мистере Крауне. Он был робким человеком; муж-рогоносец, слишком слаб, чтобы заметить изменяющую жену, прятался за учебниками права и судебными делами, чтобы сбежать от отца алкоголика, но не верил достаточно в справедливость, чтобы следовать законам о финансах. Жалкий человек, очевидно, что слишком глупый даже для работы в суде. — И как Вы узнали, что мистер Парсонс будет там? — Создатель кукол оставлял свои карточки в моей квартире, которые давали подсказки насчёт локаций трёх последних украденных детей. Это было игра; он хотел, чтобы я нашёл их. Эти карточки, плюс кровавая* карта… — Мистер Холмс! — рявкнул мистер Брайант. — Я не стану мириться с ругательствами в моём зале суда. — Если бы Вы слушали свидетельство Лестрейда, — парировал Шерлок, — Вы знали, что к карта, о которой я говорю, была действительно в крови. — И чья же это была кровь? — давил мистер Краун. — Анны Хантингтон, четырнадцатый похищенный ребёнок. — Это та же самая девушка, что стояла на подоконнике в доме 14 на улице Гилфорд, когда Вы прибыли с доктором Джоном Ватсоном? — Да. — Значит, Вашим намерением было получить её, когда Вы вошли в здание, верно? — Наводящие вопросы, — упрекнул Шерлок, закатывая глаза, из-за чего мистер Краун сморщил лоб. — То, что Вам следовало бы спросить… — Мистер Холмс! — рявкнул судья Брайант ещё раз. — …так это, зачем я вошёл в здание, для начала. И ответом на этот вопрос является арест Создателя кукол. Получение девушки было вторично. — И что произошло, когда Вы и доктор Ватсон… — Вошли в здание? — закончил вопрос Шерлок насмешливо. — Вы чертовски ужасный адвокат: Вы выбираете наводящие вопросы, хотя в действительности все эти вопросы неверны. — МИСТЕР ХОЛМС! — Судья стукнул своим молотком. — Я уже просил Вас не ругаться в моём суде. — Нет; Вы просили меня не использовать описательные слова, которые подразумевают… — Мистер Холмс, — перебил мистер Краун, чтобы положить конец этому напряжению между судьёй и свидетелем, — не могли бы Вы просто сообщить нам о том, что случилось? — Ладно, — огрызнулся Шерлок. — Когда мы вошли в здание, мы с Джоном разделились, чтобы просмотреть больше квартир. Создатель кукол отделил нас, обездвижив Джона и заперев его в комнате внизу. Я преследовал его до квартиру тремя этажами выше, где он поставил ультиматум: он либо сбивает Хантингтон с выступа, либо застреливается. Когда я доказал, что оба варианта — ложь, он направил пистолет на меня, и тогда появился Джон и выстрелил в него. Пока доктор Ватсон смотрел за пулевым ранением мистера Парсонса, я забрал Хантингтон с выступа этажом выше. — Вы общались с мистером Парсонсом во время вашего столкновения? — Разумеется. — И что Вы смогли заключить? Шерлок смотрел прямо на мистера Крауна. — Ответ, который Вы хотите услышать, был бы таким: мистер Парсонс сумасшедший, которого нужно отправить в психиатрическую лечебницу на всю оставшуюся жизнь. Я могу гарантировать вам, что он гениальный психопат. Однако, лечение не понадобится. Джон и Лестрейд следили за Шерлоком в недоумении: мужчина был безумен, конечно, его нужно было бы запереть в дурдоме до конца дней. Мистер Краун тоже выглядел озадаченно и спросил: — И почему же? — Потому что нечего лечить в мышлении мистера Парсонса. Его безумие не биологическое; он сам выбрал его. Убийства, похищения: они все были сделаны из-за веры, а не из-за психологического импульса. Не существует врачей, которые бы исправили веру подобного человека. Начав, он не мог остановиться. Я говорил это двенадцать лет назад: раз мы не поймали его, то он вернётся. Я был прав, поэтому на Вашем месте я бы послушал себя, когда я бы сказал это: мистер Парсонс никогда не должен быть отпущен. — Очень хорошо, — вздохнул Краун. — И что случилось с Анной Хант… — Не тратьте моё время, — огрызнулся Шерлок. — Мы уже знаем, что случилось с девушкой. Не заставляйте меня повторять это. — Хорошо, — запнулся прокурор, напуганный слышащейся угрозой в голосе Шерлока. — Тогда это всё. — Мистер Холмс, — позвал судья Брайант настойчиво, когда Шерлок сошёл вниз и пошёл по полу в сторону. Шерлок остановился, чувствуя напряженность в голосе судьи, который находился сзади. Слегка повернув голову, он ждал очевидного вопроса. — Вы знаете, почему он сделал всё это? Шерлок уставился на судью; наконец кто-то задаёт правильный вопрос. Неважно, как Создатель кукол был схвачен, но точно более подходящие вопросы, чем вопросы мистера Крауна. — Конечно, я знаю; семейные проблемы. — Что Вы имеете в виду? — Жена убила дочь, муж убил жену; психологическая травма вызывает психопатические наклонности. Послышался шокированный ропот от присяжных. Джон покачал головой; конечно, Шерлок не смог бы воспротивиться сообщить это таким образом. Мистер Краун посмотрел на Лестрейда разочарованно, но он лишь беззащитно сложил руки. — Тишина в зале! — прокричал судья Брайант, прежде чем вернуться к свидетелю, не скрывая раздражения. — Мистер Холмс, соизволите объяснить? Взгляд Шерлока упал на Джеймса Парсонса, который посмотрел на него в ответ. — Почему бы Вас не спросить его самого? ХХХХХХХХХХ — Вы хотите знать почему? Джеймс Парсонс сел за трибуну, рука всё ещё удерживала пульсирующее плечо. Его седеющие волосы были зачёсаны назад, открывая морщинистый лоб. Морщины продолжались вокруг его челюсти, его изношенная кожа заставляла его выглядеть ещё более болезненно. Его серые глаза были тусклыми, сфокусированные на чём-то далёком, удаляясь в глубь воспоминаний. С места для публики, где сидели Джон и Лестрейд, Шерлок изучил его каждую деталь, нетерпеливо ожидая услышать то, чью суть он прекрасно знал. Его сценический образ был раздражающе ненужным; если бы это было его дело, Шерлок бы уже выжал его из подсудимого. Он шелохнулся, чтобы сказать что-то суду, но рука Джона обхватила его запястье; так доктор говорит ему: «В этот раз я не стану вносить за тебя залог». Так что Шерлок остался сидеть, наблюдения пульсировали через его мозг. — Вы хотите знать, зачем я сделал то, что сделал, — повторил Парсонс, и его голос был таким же бледным, как и его лицо. Он насмешливо выдохнул. — Было бы намного проще назвать меня психопатом и закончить с этим, но пусть будет так. — Жизнь — это череда событий. Я уверен, Шерлок оттуда может подтвердить это; нет ничего, что бы ни началось из чего-то. И что же это «что-то», ну, позвольте мне сказать так: всю свою жизнь люди ищут начальный момент, момент, когда всё пошло не так. Но единственная причина, почему людям даже стоит тратить время на поиски, — это недостаток самосознания. Обычным людям не хватает самосознания. Но не мне. — Не было ничего необычного в моём воспитании, так что даже не докучайте мне психоанализом моего детства. Мой отец работал в магазине, моя мать была школьной учительницей. Обычные люди, проживающие обычные жизни. «Обычность» забавная штука, не так ли? Как легко человек может сжиться с мирным, с рутинным только потому, что так удобно. Посмотрите на… — Не относится к делу, — прервал мистер Краун. — Это относится к теме, — отчётливо и аккуратно ответил Парсонс с возмущением. — Когда я пошёл в университет, я сказал то, что говорит каждый молодой человек: «Я не попаду в эту ловушку монотонности». Конечно, литературная степень, сфокусированная на культурных и общественных произведениях, не является самой… экзотичной из всех. Старомодные сказки и сатиры; мне это нравилось, но, эм, жизнь стала бы утомительной довольно быстро, и я принял это. — Итак, когда я встретил Натали, я был привязан к ней. Умная девушка; тип женщина, которая покупает что-либо, потому что она может. Любознательная тоже; не было ничего, что бы ей не хотелось попробовать. Она хорошо подходила такому человеку, как я, постоянно расширяя мои границы, всегда заставляя меня смотреть на вещи под разными углами. Когда я женился на ней, я женился на её восторженности, на её спонтанности. — У нас была маленькая девочка: Кара. Боже, она была самым прекрасным созданием в мире. Это всегда выглядит нелепо, когда другие родители говорят это, но это правда: нет ничего прекраснее, чем свой живой, дышащий ребёнок. Она была похожа на Натали, но у неё были мои глаза. Мои глаза; у моего отца были мои глаза. Его были пустыми, холодными, глаза альфа-самца, но её… Я увидел в них жизнь. Энергию, надежду, счастье; в них был свет. И её улыбка… — Он неохотно вздохнул. — Она была моей дочерью, моей маленькой девочкой, моей куколкой, моим всем. — Каре было два года, когда мы поняли, что её состояние было похоже на моё. Но оно было хуже. Она не могла ходить; она не могла даже ползать. Её мускулы не развивались должным образом, и врачи сказали, что они ничего не могут для неё сделать. Всё, что мы могли, это смотреть, как её тело слабеет физически и разрушается. Но я не мог поступить так; как её отец, я отказался смотреть на это. Поэтому я украл соединение от Ланкастер. Оно помогало, в малых дозах. Я принял во внимание её размеры, и она получала меньше миллиграмма ежедневно. Это было неправильно, но можете себе представить? У меня была возможность изменить её жизнь, дать ей шанс на обычное состояние. Я был в отчаянии. Что ещё я мог сделать? Какой вариант у меня ещё был? Не было ничего необычного в ней, когда она принимала это вещество. Оно просто работало. Когда ей исполнилось пять, она смогла ходить, она могла бегать. Она была счастлива; мы были счастливы. — Но её мать… Я знал, когда женился на Натали, что она прошла через «подростковый этап» экспериментирования с наркотиками; говорила, что она была чиста после. Но люди не меняются, не так ли? Нет, не меняются. Когда её уволили, всё стало по-другому для нас. Мы начали ссориться из-за банальных вещей, она начала ненавидеть свою жизнь, поэтому она разыскала новую. Началось достаточно невинно: больше проводила времени с друзьями, больше времени с их пороками. Наркотики, чтобы отогнать скуку, так я видел это. Мне было плевать, чем она занимается, если она не приносит это в дом. Я делал то, что делал всегда: принял к сведению, закрыл на это глаза. Это то, что общество позволяет: невежество есть блаженство, не так ли? — Когда я работал, чтобы обеспечить себя и Кару этим веществом, она должна была смотреть за девочкой. Я сказал Натали никогда не давать ей мою дозировку: один пузырёк — слишком много для неё. Но однажды, однажды она не обратила внимания. Она была в смятении; героин или кокаин. Имеет ли это значение теперь? Она, она… — Слеза покатилась по щеке Создателя кукол, его голос немного дрожал. Он потряс головой, пытаясь продолжить. — Когда я вернулся домой, это было… Кара была… Ну, вы знаете, что случилось с ней. Он стал абсолютно тихим, после того, как сделал последнее заявление в тёмной комнате суда: — Теперь вы понимаете? Нет такого понятия, как «хороший человек». Существует два типа людей: те, кто делает зло, и те, кто принимает это. Мы все заслуживаем одного: страдать. Вот в чём красота выстрелов в живот: они медленно истекают кровью, полностью осознавая предстоящую смерть. Это великолепно. — От Натали было легко избавиться: никто не спрашивает о смерти наркомана. Никто не думает сделать тест на мышьяк, ведь это похоже на передоз героином. Но это ничего не меняло… Она убила мою дочь, мою невинную дочь. Я не смог спасти Кару; я не мог аннулировать то, что было сделано. Это моя такая же вина, как и вина моей жены. Я доверил Натали её жизнь, но она провалилась; я провалил… Дети заслуживают больше, чем это, чем принятие грязи и осквернение общества. Они не должны страдать из-за наших ошибок. Парсонс посмотрел вверх, глядя на Шерлока с отчаянием. Его голос был хриплым, когда он сказал напоследок: — Это не является оправданием для моей веры? Моих действий? Тишина наполнила судебный зал. Мистер Краун неудобно ёрзал в своём кресле. Судья Брайант бесшумно положил свой молоток и держался рукой за лоб, большим пальцем потирая висок. Две женщины из присяжных смахивали слёзы, которые катились по их щекам, в то время как мужчины ушли в себя, и неважно, были у них дети или нет. Лестрейд закрыл глаза и запустил руку в свои волосы, думая о Каролине. Джон смотрел на человека за трибуной с мрачным недоверием; его рот был раскрыт, когда он осматривал глазами Создателя кукол в поисках «языка тела», который мог бы выявить выдумки в этой истории. Он ничего не нашёл. В тишине каждый нашёл себя задумавшимся о своей жизни; все, кроме одного. Шерлок постукивал пальцами по бедру. Не было ничего, чего бы он не ожидал. Джон смотрел, как Холмс наблюдал за жалким, обмякшим силуэтом за трибуной свидетелей. Для него Шерлок выглядел холодным, лишённым каких бы то ни было эмоций. В нём не было никакой жалости, и Джон задумался, знал ли Шерлок всю историю ещё до того, как Джеймс Парсонс начал говорить. Это, казалось, было единственным объяснением, почему он был таким бесстрастным. Как бы сильно Джон ни презирал Создателя кукол, даже он мог чувствовать какую-то дрожь внутри после этой истории. Тишина заполняла зал, прохладная и удушливая. Каждый боролся с отвращением, жалостью, злостью, грустью — всеми теми эмоциями, которые присущи обычному человеку. Но в конце только двое имели значение. Шерлок и Создатель кукол смотрели друг на друга с одной и той же мыслью: всё кончено. Игра закончилась. Оставалась лишь одна формальность. — Дамы и господа присяжные…