Будем ли мы свободны?

— О-о-о, ты всё-таки решил почтить меня своим присутствием! Гоголь решил, что раз уж он ловит гейскую панику каждый раз при общении с Фёдором, пусть хотя бы будет не один. На самом деле, он и не размышлял особо, просто прилёг на собеседника и посмотрел самым ехидным взглядом из возможных. Возможно сейчас ему вставят пиздюлей посильнее, чем до этого, но если нет — можно считать, что ещё один пункт из планов на жизнь выполнен. Ну, а кому не хочется влюбить в себя прекрасного мальчика, находясь в психиатрической больнице? Николай на всякий случай приготовился отбиваться от летящей подушки, а то мало ли, в жизненные планы Фёдора не входило влюбиться в не менее прекрасного мальчика, находясь в психиатрической больнице. Фёдор не собирался избивать Николая, в этом не было никакого смысла. Ну а что, главное, что тот не мешает спать и не делает то, что могло бы сильно раздражать. Пусть лежит, че ему. Хотя всё-таки взгляд, в котором могло читаться презрение, оказался на Гоголе. Достоевский тяжело вздохнул. По нему было видно, что он уже смирился с действиями Николая. Ну хотя не то, что бы смирился, ему начинало даже нравится такое. Но ни о какой влюбленности пока и речи идти не могло бы быть. В какой-то момент Фёдору захотелось хоть как-то разрядить обстановку.. — Есть ли какие-нибудь планы на оставшееся время прибывания в здесь? После вопроса Достоевский продолжил смотреть на того. Как уже и говорилось ранее, парень старался сдерживать свою привычку кусать ногти, хоть это и получалось, всё равно хотелось занять чем-нибудь руки. И в этот раз таким объектом, так сказать для снижения стресса, стала коса Николая. Даже не спросив разрешения, Фёдор взял её в руки и начал аккуратно перебирать. — Ну... Не отравиться той гадостью, которой тут кормят, а ещё- Э?! — Николай не ожидал такого поворота событий и на какое-то время его мозг просто завис. Затем он всё-таки извернулся, чтобы посмотреть на Фёдора, — Ну... Если тебе нравится, то пожалуйста, но ты предупреждай хотя бы. Можешь даже расплести и заново заплести, если хочешь. Этот человек играет не по правилам! Это Гоголь должен смущать Федю, а не наоборот! Но это даже мило. "Интересно, он вообще умеет плести косички? Если да, то он действительно милашка" Коля даже расслабился немного, поняв, что бить его не собираются, да и в принципе, такая атмосфера уютная. Ну и что, что вокруг ещё десять человек и медсёстры, главное, что он буквально лежит на Фёдоре и болтает с ним обо всякой ерунде. На время украинец переключился на события вокруг и понаблюдал, как бедная медсестра гоняется за каким-то психом с градусником. Ну вот теперь больше на психбольницу похоже. Достоевский приподнял одну бровь, смотря на реакцию Николая вопросительным взглядом. А ведь Фёдор просто взял его косу в руки, ну ладно. Было даже приятнее осознавать, что ему дозволено намного больше, чем просто это. Предложение Гоголя расплести эту красоту было довольно заманчивое, а ещё и время поубивать им можно. Не вечно же пялиться куда-нибудь или на кого-нибудь. — Продолжай. — Не люблю строить планов... Фёдор снял резинку с волос, аккуратно, прядку за прядкой стал распускать длинную, светлую косу. А потом и заново заплел всё это дело. Труда это особого совершенного не составило. Иногда, конечно, внимание переключалось на происходящее в палате. Реакцию на увиденное можно было описать лишь одним словом: "пиздец". А ведь это лишь начало дня. Было интересно насколько может быть всё плохо, когда дойдет до завтрака или чего хуже, выполнения врачебных процедур, принятия лекарств и т.д.... После того, как Федя всё-таки доделал косичку, он положил её обратно на плечо Гоголя. Возможно, Коля хотел бы полежать так ещё, но время пролетело незаметно и пришла пора идти кушать. Гоголь нехотя поднялся и, подождав собеседника, пошел вместе с остальными. Вообще, было бы проще, если бы они встали в какой-нибудь строй — парами, как в детском садике, ага — но пациентам больше нравилось быть стадом овечек, так что шли организованной кучкой, как говорили врачи. Фёдор встал с кровати и последовал за толпой сумашедших, но всё же старался держаться ближе к Николаю, так как только ему он уже мог хоть как-то доверять. Столовая находилась не слишком далеко, но путь вместе с этими людьми был весьма проблематичным. Большинство просто еле плелись где-то в хвосте, но отставать им тоже нельзя было, а иначе будет хуже. Столовая была большой, просторной. За столы могли уместиться по 4-6 человек. На столах были уже приготовлены тарелки с непонятной смесью непонятно чего. Похоже на кашу из размоченного белого песка... Проще говоря, отвратительно. Но как-то пациенты это ели. Некоторым даже нравилось... Разные палаты отделялись друг от друга и для каждого был предназначен определенный стол. По прибытии, украинец решил, что его святой долг — показать Фёдору всё. Он присел на корточки и слишком уж дружелюбно произнес: — Смотри. Это Аркадий и он таракан. Знакомься. Повезло, что Достоевский так и оставался рядом с Гоголем. Но его поведение порой заставляло переосмыслять всё, что только есть и происходит сейчас. Федор с недоумением смотрел то на него, то на бедное насекомое... — Ты теперь тут каждому жучку имя будешь давать? После же усевшись за стол и посмотрев в тарелку, Федора чуть ли не потянуло блевать от одного вида этой дичи. Он с ужасом посмотрел на всех присутствующих, которые спокойно ели. — Как я это должен есть... — Да, а что тебе не нравится? О, кстати, хочешь прикол покажу? — Гоголь не стал дожидаться ответа. Он взял тарелку с кашей и перевернул её. Кажется, еда даже не сдвинулась. Хотя так и было, тут, видимо, законы физики не действуют или просто повариха решила сделать всё на основе клея, — Надёжно, как швейцарские часы! — отшутился Николай Он поставил тарелку на место и начал есть, прекратив издевательства над пищей, её и так жизнь помотала. Ко вкусу побелки украинец уже привык, так что ел вполне спокойно, наблюдая за Фёдором. Его эмоции — это нечто, конечно. Коля усмехнулся, удостоверившись, что Достоевский это заметил. Гоголь уже доел кашу и принялся жевать чёрный хлеб, потому что это был единственный нормальный, вкусный продукт в лечебнице. Потому что сделан он был НЕ в лечебнице. Следом же Федя посмотрел на медсестру и по её устрашающему взгляду было понятно, что если он не доест ЭТО, он отсюда не уйдет. Придется. С диким отвращением Достоевские зачерпнул одну ложку этой смеси и отправил в рот. Как и ожидалось, на вкус она была такой себе. Скорее уж безвкусная, очень пресная... Но вроде как есть можно, если стараться не вдумываться во вкус и запивать всё это холодным чаем. *** Тишину Николай не особо любил, поэтому решил занять чем-то затянувшуюся паузу: — У тебя же есть план, как свалить отсюда? — М? План, конечно же есть, даже несколько, на всякий случай. Но использовать я его не собираюсь. А ты так и стремишься сбежать отсюда.. Мог бы ещё давно тоже придумать план и свалить. Вроде бы голова на плечах есть, да и мозги тоже на месте. Тем более ты скорее всего мог бы узнать слабости медперсонала за это время и использовать их в своих целях. Или тебя что-то здесь сдерживает? Федя говорил довольно тихо, чтобы его мог расслышать лишь сам Гоголь. Услышал бы кто-то другой, проблем было бы не избежать. Особенно было бы худо, если Фёдора отправили бы в другую палату с более строгим контролем, отдельно от Николая... Через ещё несколько долгих и мучительных минут Достоевский наконец-то доел несчастную кашу, после чего отодвинул тарелку в сторону, подпер голову руками, подвинулся ближе к Николаю и с расслабленным видом смотрел на него. — Ну... Тут весело. Особенно, когда ты тут уже долгое время, ты привыкаешь и живёшь тут, не знаю, как в общаге? Наверное, да. То есть у всех свои заскоки, но зато не соскучишься. И одному сбегать как-то неинтересно. А вот в компании... — Гоголь с явным намёком посмотрел на Фёдора. —Да даже не надейся, что я тебя заберу с собой. Я сбегать не собираюсь и на этом пока всё. Фёдор с заметным злорадством усмехнулся и встал из-за стола. Сегодня намечался более подробный осмотр у врача, выяснение различных аспектов его личности. Возможно даже после всего этого выпишут препараты какие-нибудь. Хотя вряд ли какие-нибудь таблетки могли бы помочь от того, чего и так не существует. Гоголь же мог бы так просидеть ещё дольше, но пора было расходиться на процедуры. Коля тоже встал из-за стола и направился сразу в нужный кабинет по коридору. В принципе, ничего особенного не происходило, но возникла одна проблема. Большая. Проблема. Гоголя решили перевести в другую палату не пойми за что. В принципе, ему было без разницы, в какой именно комнате жить. В другой палате, наверное, даже лучше было бы, там должны быть не совсем поехавшие, с ними, наверное, пообщаться можно будет. Суть проблемы была в другом. Палата находилась в другом конце корпуса, а это значит, что с Фёдором он вряд-ли увидится. Коля даже дорогу от старой палаты до новой не запомнил. *** Вот уже медсестра приводит Достоевского в неизвестный ему кабинет и говорит пока присаживаться на кушетку, стоящую рядом со столом, за которым пока никакого врача не наблюдалось. Но вскоре он пришёл и уже начался осмотр. Сначала самое банальное - осмотр физического состояния. А потом врач начал задавать странные вопросы, которые даже и близко не было похоже, что могли помочь что-то понять. В общем этот осмотр длился около двух часов, а потом уже Фёдора со спокойной душой отпустили, сказав, что назначат список лекарст только вечером. Вернувшись в палату, первой новостью стало то, что Гоголя собирались переводить в другую палату. Ахуеть. Да и ещё непонятно с какой целью. Достоевский пока не решил вмешиваться в разговор медсестры и Николая, но уже чувствовал что-то неладное... Наконец медсестра, говорившая с Гоголем ушла. Николай не заметил, как Фёдор зашёл, поэтому словил инфаркт, когда обернулся и увидел его сидящим на кровати. Теперь неизвестно, кто кого в могилу раньше. Наверно, он уже знает, но всё равно Коля решил рассказать Феде о своём "переезде": — Эх, тебе повезло, а я-то уж планировал и дальше мучать тебя стихотворениями русских классиков по утрам, красавица, — Гоголь особенно ехидно выделил последнее слово, — но это не значит, что я не буду вылавливать тебя в каких-нибудь коридорах и издеваться, как обычно. Так что рано радуешься, — подытожил украинец, усмехнувшись. —Я просил не называть меня так! —вообще звучит довольно мило, но всё равно немного раздражает... Сказав последние слова перед уходом, Николай принялся собирать в кучку, чтобы нести было удобнее, то небольшое количество личных вещей, которое у него было. Просто надо было чем-то занять руки и голову заодно. Странно это всё, конечно. Они едва знакомы, а "переезжать" от него как-то не хочется. Ну или просто Гоголю было скучно одному, а тут внезапно друг появился и он не хочет терять возможность общаться с кем-то помимо медсестёр, Аркадия и кошек, которые часто приходили к порогу лечебницы, потому что их тут подкармливали. Фёдор не сильно хотел признавать то, что ему скорее всего будет плохо одному. Обычно одиночество его никак и никогда не тревожило, ему было комфортно в компании самого себя. Достоевский считал, что ему намного приятнее иметь дело с умным человеком, чем с какими-то непонятными людьми, конечно же, под умным человеком подразумевал он себя. Но тут в его жизнь, без особого пропуска, врывается Николай. И теперь Достоевскому не хочется просто так его отпускать. Абсурдно, конечно, но факт. Фёдору всё же не сильно нравился такой вариант развития событий и он уже на полном серьезе собирался договариваться с кем угодно, чтобы Гоголю позволили остаться тут. "Сам лез, а теперь и думает, что от меня так просто взять и отвязаться. Не дождется." Больше не сказав ни слова, Достоевский развернулся и отправился к медсестре, так сказать на переговоры. При разговоре он старался приводить свои доводы как можно более убедительно и спокойно. Никакой агрессии, всё намерения чтобы были поняты четко и ясно. Но пока медсестра не поддавалась такому влиянию, а Фёдор не собирался останавливать, пока не добьется своего. А что касается данной ситуации, Фёдору не сильно нравился такой вариант развития событий и он уже на полном серьезе собирался договариваться с кем угодно, чтобы Гоголю позволили остаться тут.