Мы есть то, что пожинаем с трудов наших, силы в которые вложили.
~
Пошло, некрасиво и очень грубо. Именно такими словами можно было охарактеризовать действия Дамиано. С одной стороны, его можно понять: каждый день — каторга, повторяющееся безумие, которому всё нет конца. Однако, с другой стороны, он не имел никакого права так реагировать. Томас считал именно так. Ему вообще до омерзения не нравилось произошедшее. Хотя их вокалист и был более вспыльчивым, но даже для него — чересчур. Первое такое открытое противостояние, где совершенно непонятно, кто же в итоге победитель. Но и неважно, ведь им теперь предстояло извиниться и постараться каким-либо образом загладить свою вину, и это не просто слова, это — такие же показательные действия, из которых недавно Дамиано устроил целое шоу в кафе. Скинутые на пол бумаги, резкий демонстративный уход и разговор сквозь зубы. Вот же мудак, как ни крути. Торкио нагнал друга уже на улице, когда тот остановился прямо под табличкой «курение запрещено», нервно прикусывая фильтр, но так и не решаясь поджечь. Руки страх как тряслись: не то от волнения, не то от злости, не то от всего и сразу. Будто не зная, куда себя деть, Дамиано в какой-то момент просто уставился перед собой, на автомате возвращая сигарету в пачку. Запустить руку в волосы, взъерошивая и без того не особо уложенную причёску; спрятать лицо в ладонях, как-то разочарованно вздыхая. Первым решился заговорить Итан, давая вокалисту немного прийти в себя. Минута, две, пять. И Давид всё-таки заметил чужое присутствие, вздрагивая. — Я поступил хуёво, знаю, Этан. Не надо мне читать нотации, окей? — настроение действительно было паршивым от собственной же выходки, но сказанного и сделанного не вернуть. Да и вряд ли после такого эта согласится принять извинения. Нет, принять — примет, но по итогу всё равно останется мерзотный осадок, как у чахоточника после приступа кровавого кашля. Дамиано отвёл руки от лица и взглянул на ладони, практически физически ощущая на них липкую и тёплую кровь, столь явно не насыщенную кислородом. Тёмная, густая. Венозная. Как от неудавшейся попытки покинуть бренный мир. Невероятно реальная картина, что пропадает только от одного перевода взгляда на Итана. Вот так просто? Странные кошмары, которые преследуют всё больше и больше. В чём же дело?.. — Ты должен потом извиниться, хотя бы извиниться. Ради всей группы. У нас нет времени искать нового менеджера, да и никто не возьмётся меньше, чем за полторы недели. Лучше приложим силы на работу, а потом решим, — слова барабанщика звучали вполне себе рациональными. Прежде чем и дальше разводить драму из ничего, стоит поторопиться к выступлению, а после него — делай, что хочешь, грубо говоря. — Я знаю, — устало повторил Давид. На руках, как остаточное чувство, до сих пор липко — может, всё-таки вляпался куда? Но ещё мгновение, и вот уже ничего. Сморгнулось, как пелена от слёз. — Дай мне прийти в себя, ок? Извинюсь потом. Торкио несколько подозрительно взглянул на друга, но всё-таки согласился с его словами, кивая. Короткое «мы ждём тебя дома» — и вот Дамиано снова в гордом одиночестве. Пока Итан возвращался к машине, где уже были Вик и Томас, его всё не отпускало гадкое чувство предательства. Нет, не кого-то из ребят, а самого себя и своих принципов. Будучи человеком деликатным, барабанщик всё не мог уняться: что ещё можно сделать, чтобы свести конфликт к минимуму? Почему-то было ощущение, что даже если попытаться просить прощение самому, то этого будет банально недостаточно: Мария казалась ему принципиальным человеком, который непременно попросит услышать извинения от непосредственного обидчика, кем был Дамиано. И так некстати вспомнилась вчерашняя ситуация, которая, как бы ни хотелось думать, в итоге и привела к сегодняшнему перформансу.~
— Дамиано, давай взглянем правде в глаза: ты злишься на всех, кроме себя самого. Я не хочу говорить такие слова, но дело обстоит именно так. Как насчёт покопаться в самом себе, а не срываться на окружающих? Нам всем тяжело, впереди очень важное событие в нашей жизни, но... — барабанщик старался говорить мягко, хотя и начинал закипать сам. За то, что Вик была обижена, по сути, ни за что. За Томаса, который вжался в стену и едва дышал, лишь бы не оказаться втянутым в скандал. — О, ну да! Давай, блять, переводи все стрелки на меня! Я ёбанное вселенское зло, и вот как только я исчезну, то всем будет заебись. Спасибо, дружище, помог до пизды! Это не вы хуйнёй маетесь вместо работы и репетиций, а я. Ну да, ну да, пошёл я нахер с тем, что пытаюсь делать хоть что-то ради нас всех. Мне ведь больше всех надо! — Давид правда хотел кинуться на Итана: просто попался под горячую руку, но его слова и правда имели рациональное зерно, заставляя вникнуть в размышления. Но и признавать себя тем самым мудаком правда не хотелось. Упёртый баран, мать его. — Я не говорил этого, Дамиано. Прекрати, пожалуйста. Давай ты остынешь, и мы мирно обсудим ситуацию. Возможности искать менеджера за один день у нас нет, а организация и планирования уже не на твоих плечах... Торкио всё говорил и говорил, даже в какой-то момент находя нужный крючок, за который можно зацепиться, выхватив из гнева собеседника. Или, вернее сказать, оскалившегося зверя, что вот-вот укусит. Впрочем, Дамиано правда стал немного остывать. И тогда уже было до безумия стыдно, но признаваться, пока сохранялся запал злости, нет желания. Просто в один момент вокалист поднял руки, капитулируя. — Ладно, ты прав. Ты этого добивался? Я мудак, без проблем, вы, сука, делаете хуже себе, отпуская на похуях поведение этой. Я хотел как лучше, а вышло как всегда, — Дамиано отчаянно хотелось побыть одному, но его, будто призраки прошлого, преследовали ребята, из-за чего запереться в своей комнате показалось ему отличной идеей. — Прости, — устало сказал Итан, взглянув на Раджи. Тот наконец-то расслабился, выдыхая спокойно. — Я в порядке. Там Вик... Ну, сам понимаешь. Понимает, ещё как. Сам видел. Де Анджелис даже спустя некоторое время всё ещё выглядела очень подавленной. Количество скандалов стало только больше, и вывозить их морально становилось всё труднее и труднее. Особенно, когда Дамиано уже окончательно начало срывать крышу, и он без зазрения совести всё-таки перешёл на личности, задевая не просто какие-то профессиональные навыки и их совместную работу, но и внутренние качества. Неизвестно, насколько далеко зашёл бы вокалист, не кинь Виктория какое-то оскорбление в ответ, и не сбеги она к себе. Благо, ещё подвернулся Итан, немного подбодривший. И даже так всё ещё очень хотелось расплакаться, пряча лицо в подушку, в ладони или в колени. Чуть-чуть сбежать от ощущения, что столько лет, столько вложенных сил и нервов, труда в их группу, в итоге никак не окупились. Даже не так. Их дружба — невероятно ценная вещь, что они приобрели за эти годы. И она выше прочего. Наконец, реально до безумия страшно, что всё просто разваливается. Утекает, как песок из-под пальцев. Крошится до состояния пыли. Ещё больнее от осознания, что в итоге всё нельзя будет вернуть назад. В комнату постучался Итан, и басистка резко убрала телефон. Даже как-то на автомате, испугавшись, ведь стук вырвал её от собственных мыслей и рассуждений. — Эм... Входи, — хотелось, конечно, увидеть Дамиано с извинениям, но зашедший Торико оказался в десятки раз лучше. Итан присел на край кровати и потянулся к подруге, и та не отказала ему в объятьях, прячась в этом тепле ото всех невзгод. Наконец, можно уткнуться в плечо и сделать вид, что становится получше. Но не становилось. В носу предательски защипало, к горлу подступил ком. Парень понимал всё без слов, осторожно поглаживая Де Анджелис по спине. Ничего не нужно было говорить. Минута, две. И вот Вик уже рыдает навзрыд. От переживаний потряхивало, а от истерики — вдвойне. Тихий голос близкого человека, что успокаивал просто фактом своего присутствия, заставлял только больше плакать. Неужели, неужели и правда на этом всё? Всё кончено для них, как для друзей, для них, как для группы?..~
Возвращение после этого чертовски непростого дня и скандала с Дамиано — личная рана. Дома пусто. Как и всегда, впрочем. Дафна не отвечала на звонки — да и плевать. Одной тоже неплохо. Очень хотелось сказать, как подруга её бесит своей разговорчивостью, даже если так бесконечно дорога. Немного втопать в грязь в своей обычной манере, по обыкновению сказать что-то колкое, задевая за живое. Но злость прошла чрезвычайно скоро, заставляя сожалеть о таких мыслях. Дафна не виновата, что у Мари плохое настроение. Да и никто, собственно, не виноват в её личных переживаниях. Ну поругалась и поругалась с детьми, что тут поделаешь? Нужно стараться держать себя в руках, не срываясь. Вот только кипящее раздражение всё равно вновь берёт верх, и тогда в голову приходит одно-единственное средство. Волоча своё уставшее тело в ванную, Кэмпбелл только и делала, что задумывалась о том, какие последствия будет иметь произошедшая ссора. Более вероятен исход с испорченными отношениями и разорванным контрактом. До безумия не хотелось осознавать, что для Марии договор — возможность поправить своё ментальное здоровье, а не новый отличный опыт, которым всегда можно было прикрываться. И это сущая правда, что всегда была на виду. Раздевшись догола, менеджер включила воду и забралась в ванну, приобнимая колени. Хотелось понежить себя, сказать, что всё не так и плохо, дальше будет чуть лучше обычного. Впрочем, в голову всё равно лезли отвратительные мысли, в какой-то момент вызывая просто ужасное и горькое чувство безнадёжности. Как тогда, полгода назад. Но то — события прошлого, и от них пора избавляться. Хотя бы для себя, потому что так уже действительно невозможно. Мир не сошёлся на Алексе (которого, по-хорошему, стоило уже называть Александром, как постороннего), есть и много других интересных вещей. Например, работа. Её стоит ставить в приоритет, даже если в итоге придётся тихо увольняться, дабы не заиметь в личном деле отметку о «настолько скверном характере, что проще научить осла петь арии, чем наладит отношения». Между прочим, Мари лично видела такую запись у своей далёкой знакомой, с которой госпожа Судьба не сводила добрых два года. Ну ничего. Ванна наполнилась быстро, поэтому было время просто полежать, смывая с себя усталость прошедшего дня. Наконец пришло осознание, насколько же Мария вымотана: гудели ноги, саднило горло, раскалывалась голова. Хотелось банально лечь в свежезастеленную постель, натянуть одеяло по самый подбородок и хорошенько выспаться, забыв обо всём: невзгоды и дела, проблемы и ответственность. Словом, всё, что не давало буйной голове покоя. Запах любимого шампуня был весьма кстати, он немного успокаивал. Впрочем, через пару минут пришлось поскорее закончить с водными процедурами, потому что отчаянно клонило в сон. Только стоило подняться из воды, завернувшись в халат, как усталость сняло рукой. Вот так всегда. Недовольно буркнув по этому поводу, Мария по пути в гостиную взяла себе бутылку красного. Ну так, чуточку расслабиться. Сегодняшний стресс — дело серьёзное. И в компании полусладкого отдыхать многим лучше. Одна бутылка, две, а там и была найдена начатая бутылка виски. Перед глазами было мутно, словно смотришь через запотевшее стекло, всё кружилось. Сконцентрировать взгляд на чём-либо так сложно, что проще и вовсе их закрыть. По привычке потянуло в ванную — умыться и привести себя в порядок. И настолько скоро это произошло, что практически вылетело из головы, когда Мари, почти вся промокшая из-за трясущихся рук, осознала себя возле зеркала. На автомате менеджер выпрямилась, ловя знакомый силуэт в полумраке. В гостиной, где чаще всего женщина и проводила своё время за горячительными, зеркал давно нет. Когда только переехала, то повесила над комодом, но в яростной борьбе с бывшим супругом оно разбилось. Ещё парочку мелких целенаправленно убрала с глаз долой. Мари терпеть не могла смотреть на себя пьяную, и вот спустя более полугода пришлось вновь заглянуть в эту ненависть. В ненависть собственных голубых глаз, что когда-то должны были дарить ласковый любовный свет и нежное материнское тепло. Разглядывать себя отчаянно не хотелось, но нечто на подкорке не давало отвести взор. Прилипшие к лицу мокрые волосы будто руками обвивали шею, двигаясь к сердцу. Влажная футболка, очерчивающая грудь, спину, плечи. И собственный ненавистный взгляд. Кэмбпелл вздрогнула, обнимая себя руками. — Почему ты такая отвратительная? Тебя ненавидят. Даже этот Дамиано. Он видит, какая ты внутри. Он всё знает. И обязательно расскажет другим. Они все узнают, какая ты слабая и отвратительная внутри. Шёпот — свой и чужой — заползал под рёбра и рвал, наконец-то позволяя отвести глаза. Жалкая пьяница, у которой нет ни семьи, ни даже самой себя. И, что самое ужасное, ей это нравилось. Иначе бы давно изменила хоть что-то, а не просто нянчила себя в успокаивающих объятьях. Николя в делах, ему некогда, Дафна готовится к свадьбе. Просто знакомые далеко. Она одна, и это кажется абсолютно правильным. Потому что человек, который тяготеет к собственному комфорту, не стоял бы, рыдая возле зеркала. В эту ночь сомкнуть глаз так и не удалось. «Мы можем поговорить?» — тихое пиликанье телефона в ночи. С неохотой пришлось взглянуть и узнать, кому же не спится так поздно. Или рано?