Братья, по-любому

      В 1988-м году страна, партия и комсомол уже работали в режиме «горбачевской перестройки» и в условиях антиалкогольной кампании. Не было уже таких привычных в прошлом десятилетии коммунистических лозунгов. Еще в начале 80-х годов ко дню рождения Ленина проводился «Ленинский зачет», но в 1988-м году его уже не было. Тем не менее, партийных организации ещё пыталась делать вид сплоченных активистов-комсомольцев. Учиться Женьке нравилось, слыла ударницей, можно сказать, была в ней энергия активистки. Сам по себе комсомол, уже не имевший особой силы, как в начале её учёбы в школе, но ещё с бесконечными собраниями-заседаниями, скучными, тянущими душу, как слипшиеся макароны из кастрюли, терпеть не могла. На все собрания ее звали, а у нее всегда находился повод отговориться. Отпрашивания всякий раз превращались в небольшой спектакль, который отыгрывался Женькой до того хитро, что ее комсомольское реноме не только не страдало, но даже выигрывало. Иногда проще было принести записочку от тренера – но и скучнее. Женька много занималась спортом: фехтованием, стрельбой. Плавала на длинные и на короткие дистанции, побивая мальчишеские рекорды. Так чета Филатовых в школе слыла как полностью спортивная, и когда Валерка выпустился, Женька продолжала нести это «знамя». Девчонкой она была высокой, симпатичной, было в её внешности что-то загадочное, притягательное, возможно, золотистые глаза, большие, в обрамление тёмных длинных ресниц, которые в начале 10-го класса Женька стала подкрашивать. В новом учебном году 9-го класса, даже ещё задолго до прихода весны, старшеклассников начал косить вирус любви. Нашлись парни с параллели и даже помладше, которые начали сохнуть и по Женьке, причем каждый проявлял влечение сообразно темпераменту. Кто нарочитой грубостью и даже попытками легкого рукоприкладства, а кто – нежными записочками, томными взглядами, нелепыми провожаниями до дому (как правило, робкие ухажеры плелись за ней следом шагах в десяти-пятнадцати), картинными страданиями, подчас скрывающими страдания совершенно искренние. Нередко они натыкались на Пчелу и Космоса, которым было достаточно пары фраз, чтобы несчастные проваливали с района.       – Да хватит вам уже молодняк шугать, – отмахивалась Женька. Пчела был как всегда в своей манере:       – А, так ты гарем надумываешь? Так бы сразу и сказала.       – Мы в ответе за тех, кого приручили, – поддакивал Кос, – у нашей Жеки специализация по умственно-отсталым и юродивым. Бог наградит вас за сострадания, мадам Филатова. Первых, грубиянов, Женька мгновенно ставила на место, причем так находчиво и так оскорбительно, что у них пропадала всякая охота продолжать рискованный эксперимент; вторых же, которые иногда попадались под руку её друзьям, презрительно «не замечала». Нередко, исподволь любуясь сестрой, Фил задавался тревожным вопросом – что будет, когда в этой загадочной, наглухо закрытой для всех душе пробудится женственность, хотя бы в чем-то равная облику? Ему очень хотелось поговорить с сестрой, предостеречь, предупредить… Конечно, он и пацаны обязательно решат проблему, если она нарисуется, морду набьют, не дай бог что. Даже если Женька и может постоять за себя, кто знает, на какие неприятности она может нарваться своей дерзостью, которая нередко чересчур проявлялась в её общении с надоедливыми людьми. Но Женька, всегда ласковая с братом, на первые же приближения к такому разговору реагировала примерно так же, как на заигрывания мальчишек. И в Валере нарастала тревога – но какая-то необъяснимая, цепенящая. То же тревожило и Ольгу Николаевну, но подойти к племяннице ей всегда в этом вопросе было трудно, наверное, ещё труднее, чем Валерке. Она делилась переживаниями с ним, но парень делал вид серьёзный и надёжный, затем улыбался:       – Теть Оль, мы же с ней рядом. Никто нашу Женьку не обидит. Она и не позволит.       – Твои слова – да богу в уши, дорогой. Женька помнила из раннего детства мало, но воспоминания прошлого подкидывали ей чёрно-белые картинки, в которых девочке было холодно, больно и обидно, а с появлением в квартире у тёти все пошло по-другому. Тётя Оля была им как мать, она не просила так себя называть, но у Женьки иногда машинально вылетало «мама». Валерка не рассказывал ей о Людке, не хотел, чтобы воспоминания, хоть и размытые, снова доставляли сестре боль. Однажды Фил и Женька сидели в ванной, Валера бедром на краю ванны, а Женька склонилась над ним, обрабатывая рассеченную бровь. Её прохладные пальчики ловко утирали ваткой рану, затем залепили пластырем. И смотря так в глаза Валере – насыщенного кофейного оттенка – она снова сравнивала себя с ним. На первый взгляд они были похожи – высокие, темноволосые. Но черты все равно разительно различались.       – Валерк, – осматривая лицо брата на наличие ещё каких-либо ссадин, обратилась к нему Женька.       – М?       – Почему ты никогда не рассказывал мне о маме? Фил взглянул на сестру исподлобья.       – Зачем? Он давно осознал, что мать никогда не любила их, не дала им того, что получали другие дети в их возрасте. И осознал он это тогда, когда очутился здесь, с Ольгой Николаевной, когда пошёл в школу. Он считал, что так, как поступала мама – так и должно быть. Не знал, что можно по-другому. Оказывается, есть и другое отношение, другие чувства, есть забота, есть любовь. Раньше таким маленьким лучиком света была тётя Шура, их соседка. Но и с ней иногда ругалась Людка, мол, разбалуете мне шельмецов, что вы им в задницу дуете, как с родными сюсюкаетесь. Тётя Шура в силу воспитания и старой закалки не лезла в перебранку, но о детях заботиться не переставала. При очередном запое Людки забирала Фила и Женьку к себе, кормила горячим, давала игрушки своего сына, который давно вырос и теперь работал вахтовиком. Когда Людка сделала очередной аборт, явившись домой уже к ночи, то рухнула на кровать, в чем была. Шёл ливень, плащ, насквозь мокрый, враз намочил покрывало, платок, закрывавший волосы, чуть съехал с головы Людки, но у неё не было сил снять даже сапоги, с которых на недавно вымытый пол шлепались грязные капли с частичками земли. Валерка, сидевший у окна с книжкой, покосился на спящую на сундуке Женьку, но та не проснулась, поморщила носик и аккуратно положила под щёчку ладошку. Мальчик спрыгнул со стула, подошёл к столу, на котором стояла литровая кастрюля с супом, быстро зачерпнул жидкость половником и налил в тарелку. Аккуратно поднёс к матери.       – Мам, мам, – та даже ухом не повела, – мам, поешь. Мы с теть Шурой сегодня готовили... Я старался. Людка еле повернула голову в его сторону и разлепила влажные глаза. Валерка совал ей тарелку и пытался улыбнуться.       – Мам?       – Да убери ты от меня это, – она слабой рукой толкнула сына в плечо. У того чуть не выпала тарелка, но суп расплескался. – Опять со своей Шуркой... Встану, выскажу ей.. АЙ! Валерка дрогнул, отставил тарелку и ухватил Людку за плечи.       – Мама, мама? Что с тобой?       – Не висни, – раздражённо пробормотала Людка, морщась от боли, – не видишь, матери плохо, воды неси. Валерка схватил граненный стакан и полетел к умывальнику. Вернулся быстро, протянул Людке воду. Та отхлебнула и снова упала на подушки.       – Мам... – Валерка осторожно присел рядом, глядя, как по щекам матери бегут солёные дорожки, – тебе больно, да? Людка сглотнула колючий комок в горле и посмотрела на сына.       – Больно... – неожиданно спокойным голосом сказала она. – Очень.       – Ты заболела?       – Да, сынок, заболела...       – А ты скоро поправишься? Людка усмехнулась уголком губ. Потом почувствовала, как внизу все пронзило острыми ножами, а затем стало совсем влажно под ней. «Это не от дождя» – поняла женщина. И её глаза снова поразила вспышка слёз.       – Ты прости меня, – прошептала она, слабо сжав детский кулачок. Валерка не понимал, что такое случилось с его мамой. За что она извиняется? И почему?       – Мам, ты чего?       – Присядь ближе, – она жестом подтянула его к себе. Валерка сел. – Жека дрыхнет? Мальчик кивнул.       – Спой мне что-нибудь...       – «Цветы»?       – Давай... Валерка опустил голову на её макушку, мокрую от дождя.       – Песни у людей разные, – тихо, чтобы не разбудить сестру, начал наплевать он. – А моя одна на века... За окном усиливался дождь, громко тарабаня в стекло, Женька мирно посапывала, Валерка напевал, сжимая ручонкой материнское плечо.       – Звездочка моя ясная, как ты от меня далека... Поздно мы с тобой поняли, что вдвоём вдвойне веселей... Даже проплывать по небу, а не то что жить на Земле... Ещё, мам? Людка не отвечала. Глаза были закрыты, веки и ресницы насквозь мокрые от слез. Под плащом растеклось темно-бордовое пятно.       – Мам? – Валерка поднял голову и посмотрел в её лицо. – Мам, уснула? Он ещё потрепал мать за плечи, но та глаз так и не открыла. Валерка выбежал в коридор и бросился к двери напротив. Постучал кулачками. На пороге появилась заспанная тётя Шура.       – Валерочка, что случилось? – она мельком глянула на распахнутую дверь его комнаты, взгляд выхватил Людку на кровати.       – Мама заболела и не просыпается. Тётя Шура накинула наспех халат на плечи и повела мальчика обратно. Опытный взгляд сразу заметил кровь под Людкой, мертвецки-бледное лицо и синюшные губы. Женщина наклонилась над матерью Валерки и дотронулась до её шеи. Губы тёти Шуры задрожали. Она тут же подняла с сундука спящую Женьку, завернула в одеяло.       – Валерочка, идём в мою комнату. Поспите сегодня там, хорошо? Валерка кивнул. Тётя Шура расстелила кровать, уложила на неё мальчика, рядом Женьку и, потушив свет, вышла из комнаты. Валерка уснуть не мог. Он аккуратно сполз на пол и подошёл к двери. Сквозь узкую щель он наблюдал, как тётя Шура стучится в другую комнату, где ей открыла соседка Катерина.       – Катя, беда у нас, – тихо, чтобы никто не услышал, проговорила ей женщина. – Людка померла...       – Валерк? – голос Женьки вывел Фила из воспоминаний. – Ну как «зачем»? Она же наша мама... Валера вспомнил последние слова тёти Шуры: «Помни, сынок, помни мамку свою. Не поминай плохим словом никогда». Да, она их мать. И даже сейчас, с возрастом осознав, что она была грубой, отвратительно-неправильной, нерадивой, недолюбливающей своих детей, но последний её день стоял у него перед глазами. И Фил понимал, он все равно в глубине души любил её. Даже такую. Он никогда не рассказывал даже друзьям, какой она была, говорил: «Маленький был, не помню. Она рано умерла». Стыдно ли ему было? Он не знал. Узнав пацаны правду, конечно, не отвернулись бы никогда все равно, но Валере не хотелось просто об этом говорить. А Женьке рассказывать – особенно. Но вот ведь стоит над ним, допытывается.       – Ты ведь помнишь больше меня, какой она была?       – Неплохой... И мы её даже любили.       – А она нас? Фил вздохнул.       – Пойдём. Он потянул её в свою комнату. Женька уселась на кровать, подобрав под себя ноги, в надежде, что Валерка сейчас многое расскажет ей. Но тот молча отодвинул ящик стола, из-под тяжёлой макулатуры вытащил фотографию и протянул сестре.       – Это она? Валера кивнул.       – А мы с ней похожи так... Фил прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Затем подставил к кровати стул, оседлал его и выдал:       – Я скажу одно – хочу, чтобы ты никогда не была на неё похожа. Больше Женька не стала спрашивать ничего. Видела, как больно было Валерке, а сама теперь боялась услышать всю правду. Придёт время, возможно, она и захочет ещё раз возобновить этот разговор. А пока...       – Когда следующие соревнования?       – Через неделю, – Фил сразу облегчённо выдохнул, мысленно поблагодарив сестру, что все поняла.       – Возьмёшь меня завтра на тренировку?       – По Серому соскучилась? – ухмыльнулся Валера. Женька поморщилась.       – Надеюсь, ты завтра выбьешь на спарринге из него все, чтобы на низкосортные комплименты сил уже не хватило. Фил рассмеялся и потянул к себе сестру, потрепал по голове и чмокнул в лоб.       – Пошли ужинать, спортсменка.

Февраль 1988-го

      Женька в пальто нараспашку слетела с порога школы, радуясь первым теплым лучам предвесеннего солнца. Снег уже начинал медленно оседать, где-то поблескивали лужицы. На дворе было начало оттепели.       – Погода шепчет, – поравнялся с Женькой одноклассник – Пашка Плахин – и уставился на солнце, – займи, но выпей.       – Кто о чем, а вшивый про баню, – фыркнула Женька.       – Да ладно, Женек, деньки наступают тяжёлые скоро, подготовка, экзамены, выпускные... Не продохнуть.       – А что, повод для таких дел не нужен, – послышался голос сзади. Женька закатила глаза, прекрасно зная, кому этот голос принадлежит. В начале учебного года в 10-м «А» появился новенький – Игорь, вернувшийся со своими сильно выездными родителями из-за границы. Высокий светловолосый красавец, одетый во все импортное, обвешанный всякими заграничными штучками, классно играющий на гитаре, мгновенно ставший кумиром всех парней, не говоря, естественно, о девчонках, которые бегали за ним по пятам и заглядывали в рот. Изысканный хам, красивая скотина. Когда он попадал в поле зрения Женьки, окруженный толпой поклонниц, с извечной высокомерной ухмылочкой изрекающий бархатным голоском очередную пошлость, у нее по телу пробегала дрожь омерзения, и она поспешно отворачивалась. Подумать только, пару лет назад таким положением пользовался Пчёла, с каких пор мода с «мальчик-бродяга, любви Казанова» сменился на «смазливого жеребца в кимоно»? К несчастью, заметив, возможно, холодность Женьки, окрещенной в народе «спортсменки, комсомолки, просто красавицы», Игорь положил на нее глаз. И вот сейчас, принародно, он приблизился к ней и, отвесив легкий поклон, сказал:       – Сударыня, у ваших ног столько поклонников! О, как бы я хотел оказаться меж ними! Повторив его поклон, Женька ответила:       – Полно, сударь, к чему вам мои ноги? Просуньте меж своих – через плечо, коли дотянетесь! Публика взревела от восторга, Плахов закашлялся, маскируя смех. Любой бы стушевался, но не Игорь. Он только отступил на шаг, усмехнулся и произнес:       – Фи, сударыня, а впрочем - хо-хо! И в тот же день побился об заклад со всеми одноклассниками, что «натянет на свой геральдический щит честь Филатовой». Те уверяли, что идея совсем неудачная, за Женькой стояли уже выпускники, которые за малейший неосторожный шаг в сторону Филатовой отвинтят башку и ещё в футбол ею поиграют. Ведь во дворе Женька держалась совсем не так, как в школе, ходила нараспашку, дралась с мальчишками. Правда, в последнее время они ее цепляли с другими намерениями. Тем лучше. По роже получали жестоко. Стоило прознать об инциденте кому-то из её пацанов, доставалось тоже, сначала им, потом Женьке за распускание рук.       – Жека, ты же девка, ё-моё! – качал головой Белов. – А дерешься, как валькирия, твою ж за ногу! Ты ж нам как сестра, зови, сама только не лезь. Мордаху твою симпотную жалко же. Потом Женька слышала разговорчики, что ее стали побаиваться. Но такой авторитет, как и влажные лапанья в подъезде, Женьке были не нужны. Грязно и неинтересно. Но сейчас Саня был уже год, как в армии, Фил часто пропадал на тренировках и соревнованиях, ответственность за Женьку несли в их отсутствие Пчела и Кос. А с ними разговор был ещё короче – раз косяк, два косяк, и все, цигель-цигель, форточка лякум. Игорь решил пойти другим путем. Начались наглые заигрывания, смешки, нескромные намеки, непрошеные проводы, бесконечные телефонные звонки. Ее реакции – убийственных колкостей, непроницаемого лица, даже, что называется, «открытого текста» – он как будто не замечал. Как ей хотелось съездить по этой наглой смазливой роже – но тогда вся школа решит, что она-таки к нему неравнодушна. Бьет – значит, любит! Космос и Витя, заметив такое хамство, конечно, поговорили бы с этим Игорем по-другому, и ему пришлось бы совсем несладко. Но как назло не появлялось ещё возможности им пересечься, Игорь словно задницей чувствовал, что где-то поблизости могли оказаться эти двое. Женька придумала иной вариант. Решение пришло быстро. Обдумывая детали, Женька поняла, что такое настоящий азарт хищника. В предвкушении удачной охоты жизнь стала бодрей и ярче. Дело спорилось… Когда в очередной раз позвонил Игорь и начал мурлыкать очередные сальности, она сказала нежным, дрожащим от чувства голосом:       – Ты, Игорь, прости меня, пожалуйста… Только я не хотела, чтобы вся школа знала…       – Что знала? – подозрительно спросил он.       – Ну… В общем, если хочешь, приходи вечером в парк… Я буду ждать тебя у метро. Он пришел. Они прогулялись, зашли в кафе, она дала ему немного потискать себя на скамеечке, благо погода стояла мягкая, не морозная, и проводить до дому, взяв с него обещание ни о чем не рассказывать в школе. Игорь благополучно сел в метро и уехал домой. Так было надо. Потом она пригласила Игоря домой. Ольга Николаевна была в больнице на дежурстве, Фил только ехал из Ступино и должен был вернуться поздно. Перед встречей Женька залезла в Валеркин магнитофон, сняла пассик, спрятала, после чего позвонила Игорю.       – Слушай, у нас тут что-то маг сломался… Помнишь, ты говорил, что у тебя есть какой-то зашибенный японский… Затем набрала Пчёле. Мама ответила, что тот с Космосом где-то решают вопросы, «ещё лучше», - подумала Женька, и попросила передать, чтобы они зашли к ним с Валеркой. Объяснять ничего не стала, пусть поволнуются, быстрее прибегут. Игорь явился во всей красе – с тортом, в фирменной куртке и спортивках, с шикарным кассетным стереомагнитофоном. Не заставь дома, кроме Женьки, никого, он был неприлично обрадован. Они чинно попили чаю, потом прошествовали в небольшую гостиную, потанцевали под магнитофон, причем Женька все больше ставила кассеты с быстрой музыкой, а Игорь – с медленной, чтобы во время танца пообжимать Женьку со всех сторон. Она молча терпела. Потом они уселись на диван. Игорь полез с поцелуями, на которые она отвечала с умеренным пылом. Через некоторое время он стал трогать ее за разные места – через джинсовые брюки, которые Женька предусмотрительно надела, не будучи уверенной, что у нее хватит выдержки, если он залезет ей под юбку. Потом он расстегнул на ней рубашку и принялся мять грудь – опять-таки, сквозь плотный и крепко прошитый советский бюстгальтер. Лицо у него при этом было настолько глупое, что Женька, несмотря на все омерзение, чуть не расхохоталась. Она сопротивлялась, конечно, но вяло, прекрасно осознавая, что с минуты на минуту могут нагрянуть друзья. Дверь ведь она предусмотрительно не защелкнула. И за всеми своими манипуляциями Игорь нашептывал ей на ухо всякие глупости, среди которых она уловила один умный обрывок фразы:       – …Я думал, что ты не такая… «Совсем не такая», – мысленно согласилась она. Для него время летело стрелой, для нее – мучительно медленно. Но чего-чего, а терпения ей не занимать. Она поднялась, не заправив рубашку в джинсы, к изумленному восхищению Игоря достала из ящика стола «Мальборо». Закурила и угостила его. «Где этих оболтусов носит? – закипала она внутри себя. – Ещё минут десять, я этому придурку сама рожу начищу». И как по повиновению волшебной палочки в окно она разглядела две родные фигуры. Женька села обратно на диван, расплылась в приторно-сладкой улыбке. Игорь снова упал рядом, его глаза опять оказались на уровне её груди и руки потянулись в путешествие дальше. Ещё момент – и пальцы начали нащупывать застежку. С лестничной клетки послышались шаги.       – Игорь! Не надо! – нарочито громко вскрикнула Женька. И в тот момент, когда Игорь дёрнул лифчик Женьки на себя, Филатова заорала, а в гостиную ввалились Кос и Пчела.       – Жека, че дверь... Открыта... Парням хватило пары секунд, чтобы оценить масштабы трагедии. Космос сразу бросился к Женьке, выхватив её из рук одноклассника, а Витя подлетел к опешившему Игорю и без раздумий с локтя врезал в челюсть. Парень осел и схватился за лицо. От такого Женька опешила.       – Вить! Но Пчёла не слушал. Он нагнулся и, схватив Игоря поперек туловища, отшвырнул его в сторону. Тот ударился о стену с батареей и упал на ковер. Ему было очень больно. Он захрипел. Пчелкин присел на корточки рядом и схватил его за шею.       – Тебе че, сука, руки при рождении забыли ампутировать? И вместо этого мозг удалили? Истерический смешок вдруг вырвался из груди Игоря.       – Да она сама!..       – Фонтан закрой! – Пчёла со всей силой впечатал его щекой в ворсистый ковер. – Ещё раз ты, одноклеточное, приблизишься хоть на миллиметр – я твою башку отрежу и в унитаз спущу. Услышал? Тот так и не нашёлся, что ответить. Пошатываясь, он поднялся, даже не глядя на Женьку, и на едва гнущихся ногах побрел в коридор. Космос, закутав в свой пиджак Женьку, выскочил следом за пацаном. Тот даже обуться не мог, затем вспомнил про магнитофон, поплелся обратно, но наткнулся на стену – Кос стоял в проёме двери и вид у него был не лучше, чем у Пчёлы.       – У тебя че, память, как у золотой рыбки, придурок? Плыви отсюда!       – Маг верните, гоблины! Не мой же, родича!       – Передай ему, что мы его на твою башню обменяли! – Космос за шкирку вытащил Игоря на лестничную клетку.       – Кроссы отдай! Холмогоров запулил оба кроссовка поочередно в Игоря.       – Шпана отбитая, – ругнулся белобрысый.       – Чё сказал?! – Кос резко ступил за порог, но Игорь тут же слетел вниз по лестнице и скрылся из подъезда. Пчела ходил взад-вперёд перед диваном, на котором, закутанная в Холмогоровский пиджак, сидела Женька и не сводила взгляда с друга. Вернулся Космос.       – Откуда здесь этот полупокер взялся? – озвучил он вопрос первым.       – Это одноклассник мой, – пробормотала Женька. – Игорь.       – Хуигорь! – в сердцах выругался Пчелкин. – Какого хрена ты его в квартиру притащила?!       – Да пришёл просто попить чаю...       – А, это у вас называется «попить чаю»? – Витя вспыхнул ещё сильнее. – Твою мать, Филатова, где твои мозги? Вслед за этим петухом убежали?       – Да не ори ты! – огрызнулась Женька. – Откуда я знала, что он...       – А, действительно, откуда! Молодая девка зовёт к себе пацана в пустую квартиру. Чем ещё можно тут заняться? В шахматы поиграть?       – По себе не суди! Не у всех такие озабоченный мысли...       – Да ты что-о-о? – протянул Витя и склонился над ней. – Убедилась, наверно, в своей правоте прям сейчас?       – Пчёл, остынь, – холодно пресек друга Космос и присел рядом с Женькой. – Иди оденься. Женька пулей вылетела из гостиной и скрылась в своей комнате, плотно захлопнув дверь. Затем прислонилась к ней и прикрыла глаза. В целом, план удался. Этот Игорь больше к ней на сантиметр не приблизится, убедился в словах одноклассников, а не верил ведь. Другое дело - зачем Пчела начал так на неё орать? Конечно, испугался за неё. Кто бы из пацанов так не сделал? Но оправдания сейчас перед ним звучали так глупо, как будто пятиклассницу отчитывали, а она пыталась привести самые детсадовские отговорки. Но признаваться, что все было ею так и спланировано, не будет никогда. Ещё скажут, чего молчала так долго, спектакль разыграла, и Пчела тогда точно весь мозг выклюет.       – Ну и че ты разорался на неё? – Космос смерил друга взглядом. Пчела остановился у окна, взлохматил непослушные рыжие волосы, и стиснул зубы так, что желваки выступили.       – А ты че молчал?!       – Ну да, ещё бы с двух сторон на неё наехали, и так девка охренела. Ты этого придурочного не сильно? Витя сжал кулак и повращал запястье.       – Да хрен его знает. Не подумал даже. Наконец, из комнаты снова появилась Женька, молча протянула Косу его пиджак и встала на середине комнаты.       – Спасибо, что спасли мою задницу, – вздохнула она, – только просьба – Валере не говорите, что тут произошло. Её глаза страдальчески посмотрели сначала на Космоса, потом на Витю. Первый перевёл взгляд на Пчелкина, но тот отвернулся к окну. Уже смеркалось, вопреки прогнозу погоды начал сыпать мелкий снег. Фонарь зажегся, выхватывая на бело-сером покрывале высокую фигуру Фила.       – Идёт... – оповестил Пчёла.       – Значит, так, – Космос поднялся и приблизился к Женьке, положив руку ей на плечо. – Теперь мы с Пчелой будем по очереди встречать тебя из школы...       – Кос!       – Не перебивай, а? – поморщился Холмогоров. – Я сказал – будем встречать. И тебе, и нам спокойнее. Да, Пчёл? Витя потёр подбородок и сдержанно кивнул.       – Всё, вопрос закрыт. В коридоре послышалось шаги. Вошёл Валера.       – Привет, – Женька выскочила ему навстречу и чмокнула брата в щеку. Следом за ним вышли Кос и Пчелкин. – А мы тут чай пьём.       – Чай? – изумился Фил, смерив взглядом троицу, и усмехнулся. – Вы заболели что ли, пацаны?       – Да нет, просто в гости зашли, Жеку проведать, – Кос расплылся в самой невинной улыбке.       – Женёк, есть что на ужин? – спросил Валера, вешая мокрую куртку на крючок. – Голоден, как волк, щас бы слона съел.       – Барана только упустили, – буркнул Пчёла, получив тычок от Женьки в бок.       – Да, сейчас, – кивнула Филатова. Пока Фил направился мыть руки, а за ним и Кос, рассказать про сегодняшнее дело на рынке, Женька, было, хотела шмыгнуть на кухню, но Витя перехватить её под локоть и повернул к себе.       – Твоё, – и аккуратно протянул ей лифчик, который недавно был сорван рукой Игоря. Женька подняла на него свои золотистые глаза и благодарно хмыкнула.       – Спасибо... Жёстко ты его... Главное, чтоб к родкам не побежал жаловаться.       – Не побежит, – взгляд Пчёлы был как никогда серьёзным. – И потом на каждую силу найдётся другая сила.       – Вот именно.       – Не думай об этом, – он притянул её к себе на долю минуты и чмокнул в макушку. Сказать, что Женька опешила – ничего не сказать. Она только улыбнулась и отстранилась первой.       – Так, надо ужин разогреть, а то сейчас два брата-акробата войдут и подумают бог знает что. Пчела усмехнулся.       – Давай, кухарь, мелкая. Женька быстро метнулась в свою комнату убрать бюстгальтер, а на губах волей-неволей расплылась глупая улыбка. Да что с тобой, Филатова?