Братья, по-любому

Декабрь 1996-го - Ты сегодня снова будешь поздно? – Ольга Николаевна с Юркой на руках вышла в прихожую. Женя натягивала шубу. - Сегодня я в ночь, - девушка поправила воротник, придирчиво глядя на себя в зеркало. На пару с Дунаевым она уже год работала и брала ночные дежурства, потому что за них больше платили. - Ты неисправима, Евгеша. Вот, - мать пододвинула на тумбочке белый конверт, - с утра принесли. Что бы ты не говорила, Витя все же думает о сыне. - Я сколько раз просила – ничего не бери? – Пчелкина схватила конверт и потрясла им перед носом старшей Филатовой. – Я сама прокормлю своего ребенка. Его подачки мне не сдались. Ольга Николаевна покачала головой. - Ты знаешь, что я никогда в душу к тебе не лезла… Но здесь ты не права. Юрка должен видеться с отцом, и от материальной помощи ты не имеешь права отказываться. Зная, какими способами зарабатывал деньги Пчелкин, и что за собой повлекли его заработки, Женя скривилась. - Я повторяю, мам, - в следующий раз этого посыльного отсылай обратно со всеми конвертами, договорились? – и не дожидаясь ответа, девушка поцеловала мать и Юру. – Все, я пошла. - Будь осторожна. Дунаев, поежившись от морозного ветра, подпалил сигарету и облокотился на капот в ожидании подруги и прогрева машины. Наконец, Женя вылетела из подъезда и, кутая руки в рукава шубы, приблизилась к Андрею, чмокнув его в щеку. - Колючий, когда побреешься? - Каюсь, - развел руками Дунаев, распахивая пассажирскую дверь. – Сегодня у Петрова день рождения, проставляется. - Отлично, хоть расслабимся, - хмыкнула Женя. Снег валил всю ночь, поэтому раннее утро не спасло столицу от жутких пробок. «Девятка» Дунаева еле плелась по проспекту, машины безжалостно сигналили друг другу, подгоняя водителей, чтобы как можно быстрее проезжали вперёд и не задерживали движение. Крупные снежинки засыпали дороги и тротуары, и дворники нещадно мельтешили по лобовому стеклу, не справляясь с силой снегопада. - Выехали пораньше, блин, - тоскливо протянул Андрей и побарабанил пальцами по рулю. Женя покрутила радиостанции на магнитоле, наткнулась на знакомую мелодию. - А снег не знал и падал, - лился голос солиста группы «Пламя», - земля была прекрасна, прекрасна и чиста… Трель телефона прервала лиричную композицию. Женя достала мобильник и страдальчески закатила глаза. Андрей покосился на дисплей и вздохнул. - Да ответь ты… - Не хочу. - Ответь, не отстанет же. Пчелкина фыркнула и нажала на зеленую кнопку. - Что тебе? - Привет, - послышался голос Пчёлы. – Деньги получила? - Я тебе уже говорила, что они мне не нужны. - Они не тебе, а сыну… - Ему тем более они нахрен не сдались. Все, что нужно Юре, я дам ему сама. А свои кровавые деньги оставь себе. Еще раз кто-то из твоих посыльных заявится ко мне на порог – я спущу его с лестницы. Понял? Если это все, то разговор окончен. - Нет. Не все. Нам надо поговорить. - Кому «нам»? Лично мне ничего не надо. - Я хочу увидеть Юрку. - Только через мой труп, понял? – огрызнулась Женя. – Ты на пушечный выстрел к нему не подойдешь. - Хватит играть комедию! Давай поговорим, как взрослые люди. - Мне некогда, Пчёлкин. До свидания. Девушка злостно нажала на «отбой» и кинула мобильник на заднее сидение. Дунаев искоса глядел на подругу, которая после разговора с мужем стала нервно разминать костяшки. Прошел год после того ужаса с похищением сына, но обида и злость на Пчёлу, казалось, только росла. Андрей, узнав о случившемся, ничего ей тогда не сказал, потому что любая фраза была бы воспринята в штыки. Женя безжалостно пресекла все попытки Вити поговорить, оправдаться, наладить отношения, вернуть доверие; она просто на следующий же день забрала Юру и переехала обратно к матери. Всей правды Ольга Николаевна не знала, Женя виртуозно выпуталась из ее удивленных расспросов. Витя разрывался между друзьями и женой, пытаясь восстановить утерянные доверительные отношения, а чтобы забыться – летал в поездки, налаживал контакты с партнерами, а его душа разрывалась от того, что он не мог видеть самых родных для него людей. - Неужели все? – подал голос Дунаев. – Ты мириться с ним не собираешься? - Дунаев, крутишь руль – вот и крути. Андрей другого и не ожидал. - И давай договоримся – больше о нем ни слова. И сегодняшняя посиделка с Петровым – последняя. Сопьешься так нахрен, если продолжишь с санитарами якшаться. Понял? - Раскомандовалась, - усмехнулся парень, наконец получив возможность проехать вперед на значительное расстояние. Пристрастия друга Женька восприняла остро. Дунаев после работы обязательно «снимал напряжение», да так, что не всегда попадал домой. Объяснял это тем, что иначе невозможно «все это вынести». Что конкретно «это», по своему обыкновению, не уточнял. Женя возмущалась, они часто ссорились, в конце концов, договорились, что если он захочет немного расслабиться и выпить после работы, то будет делать это дома, а не с алкашами-санитарами. Время от времени, отлавливая по утрам хмурого, заспанного Андрея, распространяющего на всю кухню в клинике устойчивый перегарный аромат, Пчелкина срывалась: - Ты что делаешь, идиот?! Ты же сопьёшься! – понимая, что эти слова не помогают ей достучаться до спящего на ходу, вяло помешивающего кофе Дунаева, переходила на более красноречивые и колкие фразы. Поначалу помогало, Дунаев и правда переживал, что может лишиться работы и уважения коллектива, поэтому на работе больше ни разу не принял ни грамма. А вот дома, если на следующий день выпадал выходной, мог позволить себе пару полторашек пенного. Сегодняшний день был ответственным и сложным для обоих друзей – предстояла нелегкая операция. Закончили они только под вечер. Женя, стянув с влажного лица марлевую маску, вышла из операционного блока и шагнула на лестничный пролет, где обычно врачи находили пару минут на перекур. На ступеньках сидели две медсестры, рядом стоял молодой врач Петров, они расслабленно хихикали и курили. Пчёлкина поравнялась с коллегами. - Олеж, дай сигаретку. Петров распахнул перед девушкой пачку, затем подпалил ее сигарету. Хлопнула дверь – присоединился Дунаев. - Ну что, ребятки, в одиннадцать жду вас в ординаторской. Как и обещалось, поздним вечером собралась небольшая компания в количестве семи человек. Две медсестрички – Катя и Наташа – по Жениному приходу накрыли стол. Ну, как стол – подсобный столик около диванчика, на котором иногда в будни удавалось вздремнуть минут двадцать. Петров притащил свои запасы вина и хереса, Дунаев притаранил закуски, на которые только смогли рассчитывать, и бутерброды. В ординаторской воцарила расслабляющая атмосфера, именинник разлил в кружки алкоголь каждому по желанию и стал принимать поздравления. Женя еще после операции почувствовала сильное желание выпить. «Даже напиться!» – тут же поправила она себя. Это желание стало возникать каждый раз, когда Женя бывала чем-то расстроена или, наоборот, испытывала эмоциональный подъём, или была в ярости, как сейчас, или просто устала. Таких «или» в её жизни становилось все больше, и она сама это замечала. Внутри у Пчёлкиной давно уже разгорелся злой и веселый огонь, – а пропади оно все пропадом! Этот стихийный костер ещё не раз будет вспыхивать по самым разным поводам, в самое разное время в течение всей её жизни, сжигая не только мосты у неё за спиной, но, бывало и её саму, и тех, кто в этот момент находился рядом. Пчёлкин уже минут десять сидел за рулем своего автомобиля, припаркованного около подъезда дома Филатовых. Взгляд блуждал по родному с детства двору, потонувшему в белоснежном одеяле декабря. Детвора с санками и картонками бегала по площадке, лепила снеговиков, играла в снежки. Беззаботная ребятня наслаждалась снегопадом и отличной компанией друг друга. Уже начинало темнеть, но никто из детей домой не собирался, ведь хотелось нагуляться и урвать каждую минутку волшебного вечера. Лучшее время. Наконец, мужчина решился подняться. Дверь открыла Ольга Николаевна. - Витя? Проходи. Женщина впустила зятя в коридор, плотно захлопнув за ним дверь. Пчёла стоял в прихожей, нервно мял в руках кожаные перчатки и смотрел на Ольгу Николаевну несколько виноватым взглядом. - Я с сыном повидаться хотел… - Раздевайся давай, - женщина засуетилась, - проходи в гостиную пока. Чай будешь? - Не откажусь, - улыбнулся Пчёлкин, и на его душе немного отлегло. Ольга Николаевна не приняла его появление в штыки, наоборот, как обычно одарила мужчину радушием. Значит, увидеть спустя столько времени Юрку он сможет абсолютно спокойно. Витя разулся, повесил на крючок свое пальто и тихо прошествовал в комнату. На диване, в окружении мягких игрушек спал Юра. Мальчик, накрытый клетчатым теплым одеялом, обхватил обеими ручонками плюшевую обезьянку и тихонько сопел. Пчёла аккуратно присел на край дивана и мягко провел ладонью по курчавой головке сына. Ему казалось, что на губах ребенка дрогнула едва заметная улыбка, и вскоре маленькие ручонки обхватили крепкую отцовскую ладонь и прижали к себе вместо игрушки. Пчёлкин наклонился к его личику и поцеловал Юрку в розовую, теплую щечку. - Я скучал по тебе, сынок, - одними губами прошептал он и уткнулся носом в висок сына. Молочный тонкий запах беспомощного существа буквально топил в нежности, из-за него хотелось обнимать ребенка день и ночь. Он как будто придавал сил, несмотря на усталость и недосып. Ольга Николаевна осторожно шагнула в гостиную с подносом в руках и застыла в дверях, не решаясь нарушать единство отца и сына. От одной этой картины сердце защемило. Женька, глупая девчонка, нельзя же так рубить с плеча и разлучать две родные души, что же такого натворил твой муж, что ты запретила ему видеться с Юркой? Услышав шаги, Витя поднял голову и проследил за тем, как женщина поставила чай на журнальный столик, протянула одну чашку Пчёле, а со второй уселась в близ стоящее кресло. - Женька допоздна? – решился спросить он. - Она сегодня на ночном дежурстве. Поэтому можешь не бежать с опаской, а побыть спокойно с сыном. - Спасибо, теть Оль. Та лишь отмахнулась. - Не знаю, что у вас там такого страшного произошло, но ведь нельзя же так, ребята! Ну что ж вы творите, подумали бы о ребенке… - Я думаю… Но она пошла на принцип и… сами видите. - Тревожно мне что-то, Вить, - Ольга Николаевна покрутила в руках чашку и сделала небольшой глоток, - Женька сама не своя какая-то. Раздражительная по любому поводу, потерянная вся. Как бы я не пыталась с ней поговорить и вразумить, она как глухая… - Её можно понять. Она злится на меня, и это заслуженно. Про развод-то… ничего не говорила? - Нет, - покачала головой женщина, - что ты… Я вот что думаю, Витюш, все в жизни поправимо… Может, ей нужно еще немного времени… А ты подумай, как можно исправить данное положение. Скоро новый год, нужно примириться, постараться все обиды и размолвки оставить в прошлом. Я, конечно, еще раз поговорю с ней, но ты подумай… Юрка завозился и перевернулся на другой бочок, подмяв под себя игрушку. Пчёлкин подоткнул ему одеяльце и погладил по спинке. Вопрос, крутившийся все это время в голове, он никак не решался озвучить. - Теть Оль… - он повернулся к женщине, и та уловила в его глазах ужасную, пожирающую изнутри тоску, - я мог бы остаться сегодня у вас? Раз Женька будет только утром. Встану рано и поеду… Ольга Николаевна поджала губы и сдержанного закивала. - Конечно, я все понимаю. Подожди, сейчас постелю тебе… - Да не надо, я так. Ночь быстро опустилась на заснеженную Москву. Филатова принесла зятю подушку из жениной комнаты, пожелала спокойной ночи и погасила свет. Пчёла удобно подмял под голову подушку и притянул под бок сопящего Юрку, закутал его в одеяльце и защитным жестом накрыл сверху своей рукой. Самому спать не хотелось. Он смотрел за окно, где медленно кружился снег, падая на ограждение балкона, укрывая шапочкой серые деревья. Свет фонаря причудливыми бликами падал на пол. Было тихо и спокойно. Вите вспомнился тот день, когда он вместе с Космосом спасал честь Жени от того недоумка-одноклассника. - Какого хрена ты его в квартиру притащила?! - Да пришёл просто попить чаю… - А, это у вас называется «попить чаю»? - Витя вспыхнул ещё сильнее. - Твою мать, Филатова, где твои мозги? Вслед за этим петухом убежали? - Да не ори ты! - огрызнулась Женька. - Откуда я знала, что он... - А, действительно, откуда! Молодая девка зовёт к себе пацана в пустую квартиру. Чем ещё можно тут заняться? В шахматы поиграть? Пчёлкин усмехнулся. Как хотелось ей тогда дать люлей, но больше всего хотелось обнять. Впервые тогда он испугался за Женю так, что сердце от злости и необъяснимого чувства готово было выскочить из груди. Кто бы ему сказал тогда, что спустя восемь лет эта дерзкая девчонка, умеющая с особым талантом находить приключения на пятую точку, будет его женой, и он будет лежать здесь, на ее стареньком диване и обнимать их сына – ни за что бы не поверил. А он ведь правда ее любил. Осознание этого подкралось незаметно и настигло ровно тогда, когда у нее случилась истерика в доме Царёвых, в 89-м. Он резко чеканил каждое свое слово, разбивая все девичьи надежды и розовые очки на ее глазах. Он бил в самую сердцевину, а затем сам разрывался на кусочки от осознания того, что сделал. Наверное, тогда это было правильно. - Ты точно ни о чем не жалеешь? Покачав головой, она улыбнулась: - Я жалею лишь о том, что мы так долго тянули. И все равно им суждено было вновь быть вместе. Рядом с Женей Пчёлкин действительно стал другим, он четко понимал, что он должен делать, понимал, ради чего он живет. Когда появился Юрка, жизнь заиграла другими красками, и приходилось думать, как изменить их семейную жизнь в лучшую сторону, дать любимым то, чего им не хватало. И в погоне за этим Витя забыл, что наоборот украл у них то, в чем Женя и малыш нуждались больше всего. Разрушил, втоптал в грязную, суровую реальность. Так есть ли теперь такие слова, которые способны все это изменить? Проснулся Пчёла от того, что что-то тяжелое довольно ощутимо ударило его по голове. Он резко распахнул глаза и подскочил на месте, осознав, что рядом уже нет Юрки, а напротив него возвышалась грозная Женя. Вид был несколько помятый, бледное лицо с темными синяками под глазами избороздил гнев, а глаза блестели каким-то нездоровым огнем. - Ты какого хрена здесь забыл? – вторая тяжелая диванная подушка полетела в мужчину. – Убирайся отсюда! Девушка со всей силой замахнулась на Витю, и ее кулак угодил в его твердую грудь. Вторая попытка не увенчалась успехом, потому что Пчёлкин перехватил ее за запястье и рванул на себя. - Успокойся! - Я сказала тебе – не приближайся к моему сыну! – зарычала Женя, и тут в нос Пчёлы ударил довольно знакомый запах коньяка, он отпрянул от девушки, недобро прищурившись. - Да ты пьяная! - Немедленно отпусти меня! – сорвалась на крик Пчёлкина, брыкаясь в его крепких руках. – И пошел вон из моего дома! - Угомонись! - Что здесь происходит?! – дверь из спальни распахнулась, и в зал выбежала Ольга Николаевна, пытаясь наспех завязать пояс на халате. - Что происходит? – напустилась на нее Женя. – Это я тебя спрашиваю, почему он оказался у нас в квартире? Я говорила, чтобы он не смел приближаться к ребенку! - Это мой сын тоже, - зло процедил сквозь зубы Пчёлкин и встряхнул жену за плечи. – Прекрати орать! - Пошел ты к черту, - голос девушки насквозь сочился ядом. Она сумела вырвать одну руку и в следующую минуту залепила Вите звонкую пощечину. – Ненавижу! Щека тут же запылала огнем, который разлился по коже алой краской. Буйство эмоций вспыхнуло меж рёбер, и Пчёла, не считаясь с Жениным шипением, одним рывком перекинул брыкающуюся девушку себе на плечо и, промчав мимо шокированной Ольги Николаевны, залетел в ванную. - Убирайся! – Женя умирала от головной боли, которая только усиливалась от гнева, но продолжала колотить мужа по спине. Пчёлкин опустил ее в ванну и, несмотря на то, что девушка была в одежде, на полную мощность включил душ. Сильные струи воды ударили по Жене, и она, схватившись за виски, уронила голову на колени и расплакалась. - Ненавижу! – прорывалось сквозь всхлипы. – Ненавижу тебя! - Слышал, - рыкнул Витя. Дверь распахнулась, и в проеме показалось испуганное лицо старшей Филатовой. - Господи, Витя, что происходит?! Мужчина тактично отстранил женщину за пределы ванной комнаты. - Не переживайте, теть Оль, идите к внуку, мы сейчас… - и хлопнул дверью, предусмотрительно закрыв ее на щеколду. Женя в этот момент попыталась выскочить из ванны, но Витя одним резким движением усадил ее обратно под душ. Она пыталась вырваться, кричала, но муж упорно удерживал ее под струями воды, чтобы девушка, наконец, пришла в себя и прекратила истерику. - Пусти меня! Гад! - Как только ты прекратишь истерику! - Пошёл ты! Ткань атласной рубашки хрустнула, грозясь расползтись по швам. Витя держал крепко, напрасно пытаясь успокоить не на шутку рассвирепевшую жену. Такой сломанной и истеричной он не видел Женю никогда. Приходилось крепко сжимать ее нежные запястья, на которых можно было увидеть, как пульсирует кровь, колотясь о стенки вен. Она продолжала кричать на него со всей своей злостью. Мокрые каштановые волосы прыгали по плечам, в потемневших глазах плескался яд. Пчёлкин смотрел в ее прозрачно-бледное лицо и думал, как все то, что было когда-то, теперь превратилось в размытый сон. Она снова вырвалась, и рубашка, не выдержав силы, порвалась. Взгляд мужчины зацепился за ямочку между ключицами, ничем не закрытую, не защищенную. Округлые мягкие линии, все эти впадинки, изгибы. Грудь вздымалась от всхлипываний и крика, и осознание больным ударом жалило виски. Его Женька, вся с изъянами, пьяная, но его, сейчас взволновала так, что по позвоночнику растекся больной, сладкий спазм. Почему сейчас, так некстати и настойчиво эти мысли не желали оставить голову, дать покой? Пчёлкин привлек Женю к себе, чувствуя, как его рубашка стала влажной от соприкосновения с мокрым, местами обнаженным телом. - Прости меня, - руки привлекли ее заплаканное лицо, губы жарко стали целовать виски, щеки, закрытые веки, и наплевать, что от этих действий в грудь стали бить ее кулаки. – Прости, прости, слышишь?! Это я дурак! Я! Я! Прости! Я не могу без тебя, без Юрки не могу! Его крепкие руки до боли сжали талию и бедро, Женя вскрикнула, но все ее попытки вырваться из плотного кольца казались ничтожными – силы были неравны. - Отпусти меня! Отпусти! Мама! Ручка двери ходила ходуном. Ольга Николаевна колотила по дереву, приглушенно послышался плач Юрки. - Витя! Открой эту чертову дверь! Слезы ребенка заставили Пчёлкина очнуться. Наваждение спало, и хватка ослабла. Он повернул замок, и в ванную влетела Филатова. - Боже ты мой… - она прижала кулачок к груди, наблюдая, как насквозь мокрая Женя, пошатываясь, выбирается из ванны. – Что ты натворила?.. Пульс отбойным молотком бился в висках Пчёлы. Девушка прошла мимо него и со всей силы оттолкнула мужа в сторону. Его спина больно повстречалась с косяком двери, и позвоночник заныл. Женя прошлёпала в комнату, где стоял Юрка, непонимающе глядя на окружающих взрослых, и утирал кулачками мокрые от слез глазки. - Уходи из моего дома! – крикнула в коридор Пчёлкина. – Я видеть тебя не могу! Уходи! Уходи! Но Витя стоял, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Черт знает, что она могла подумать, когда он пытался удержать ее. Наверняка решила, что сейчас возьмет силой. Поэтому гневные огни еще больше распалились в ее темных глазах. - Перестань кричать при ребенке! – Ольга Николаевна подлетела к дочери и подхватила внука на руки, уходя с ним в свою комнату. Надо было успокоить взволнованного непонятной ситуацией малыша. – Мне стыдно за тебя, Женя! Девушка упала на диван, чувствуя, как мокрая одежда неприятно липнет к телу. Последняя попытка. Еще одна. Пчёлкин приблизился к жене и замер в нескольких шагах, не решаясь подойти ближе. - Я прошу тебя, Жень… - Нам нельзя больше видеться. - Малыш… Перебивая, она поспешила выговорить: - Дай мне время от тебя вылечиться. Ты – болезнь, но это пройдет. Только не приходи больше, пожалуйста, пожалуйста… никогда! Женя отвернулась, едва сдерживая очередной приступ слез. Только когда хлопнула входная дверь, она зарыдала в голос. - Ты совсем потеряла себя, - услышала девушка за спиной. Ольга Николаевна впервые испытала такой стыд за дочь. Краска прилила к лицу. – Как ты можешь так вести себя? Еще и при ребенке. Постыдилась бы… Где ты так напилась? - Выпили после работы по чуть-чуть… Не выспалась просто… не волнуйся ты… - Женя, с этого все начинается, забыла, видимо, что у тебя наследственность плохая, одна Люда чего стоит… - Ты что? – побагровела Пчёлкина. – Как ты можешь?.. Январь 1997-го 17-го января у Жени случился первый в её жизни запой. Она ехала в такси после тяжелой смены к единственному человеку, которого могла бы сейчас выдержать рядом – однокласснице Иннке. Деловитая, умная и смышленная Инна не будет лезть к ней с расспросами и советами. Как раз то, что нужно Жене сейчас. С ней можно говорить и молчать с одинаковым комфортом. Девушка велела остановиться у магазина, где стопроцентно имелся вино-водочный отдел, и купила несколько бутылок вина и рябины на коньяке. Иннка дома отсутствовала, так как была на работе. Но жила она со своей бабушкой, которая и впустила Женю, так как хорошо её знала. Считалось, что бабушка очень больна, какой-то непонятной, загадочной болезнью, которая не позволяла ей уже много лет не то, чтобы работать, но даже поддерживать свою квартиру и саму себя хотя бы в относительной чистоте и порядке. Однако заболевание это совсем не мешало ей следить за новостями из области шоу-бизнеса, живо интересоваться частной жизнью знаменитостей, а также их, не всегда касающимися творчества, сомнительными достижениями. Мария Федоровна обрадовалась, открыв дверь: - Ой, Женечка, молодец, что зашла, Иннуся скоро вернется, проходи, – она запахнула черный шелковый халат с белыми ромашками, надетый прямо на грязноватую ночную сорочку и вытерла руки о подозрительной расцветки фартук. Усадив нечаянную гостью к столу, на котором лежали старые газеты, захватанные грязными руками очки с треснутой оправой, тарелки с остатками еды, маникюрный набор с недостающими предметами, чайный гриб, темная от застаревшего налета чашка, томик Мопассана, что-то ещё, чему Женя затруднялась дать название, бабушка, как всегда, произнесла: «Извини, тут немножко не убрано». Эту фразу она говорила и месяц, и год, и восемь лет назад, когда Жене случалось бывать у них с Иннкой. Женя задумалась на секунду и выпалила: - А знаете, у меня вино есть, хорошее, «Каберне», давайте выпьем! – Пчёлкина проговорила это бодрым, радостным голосом и вдруг заплакала. Мария Фёдоровна растерялась, снова поправила свой халат, который упрямо расходился на груди, потом, как будто вспомнив что-то, просияла и сказала: - Можно и выпить, только мне немножко, у меня же вегето-сосудистая дистония, ты знаешь, да? – Женя протяжно вздохнула, моментально пододвинула к себе граненый стакан и чашку, липким ножом срезала капроновую пробку и разлила вино, одновременно кивая в том смысле, что, конечно знает про «ужасный» диагноз бабушки Маши. Девушка выпила залпом пол-стакана вина и тихо сказала: - Расскажите, Марь Федоровна, что вы ещё интересного прочитали за последнее время, но только, чур, не про сантиметры, ладно? – Женя, пользуясь тем, что бабушка с воодушевлением принялась искать газету, снова налила себе вина и даже успела выпить. Иннкина бабушка, усевшись напротив Жени, выудила из-под вороха газет свои очки, вытерла их о грязный фартук и приготовилась читать вслух. Она это занятие очень любила, но поскольку читала она плохо, видела даже в толстых, всегда залапанных очках ещё хуже, то редкие слушатели уже через несколько минут не выдерживали и под самыми разными предлогами неизменно исчезали с публичных чтений со скоростью, которой позавидовал бы самый шустрый таракан. Видя её намерения, Женя, чуть не поперхнувшись, успела выпалить: - Да вы так, сами, Мария Федоровна, вы же прекрасно рассказываете. Бабуля внимательно глянула на неё, сняла очки, в задумчивости пронесла их мимо футляра и опустив в грязную тарелку с засохшими остатками риса, торжественно произнесла: - Алла Пугачёва и Филипп Киркоров думают о суррогатном материнстве! Женя остолбенела на секунду и расхохоталась: - Вы просто чудо, вы это знаете? Вернувшаяся с работы через пару часов Иннка застала странную картину. В зале, возле громко работающего телевизора посапывала в кресле бабушка. А в маленькой комнате на иннкином диванчике, свернувшись калачиком, спала беспробудным пьяным сном её подруга Женя. На полу валялись пакеты с вещами, а на прикроватной тумбочке стояла почти опорожненная бутылка из-под вина. Оставшиеся напитки, бережно припрятанные их обладательницей в глубине книжного шкафа, Иннка обнаружила только спустя два дня, всё это время не понимая, каким образом не выходящей никуда Жене никак не удается протрезветь. После того, как подруга провела небольшое расследование и обнаружила несколько пустых бутылок в том же книжном шкафу, она вышла из себя: - Ты соображаешь, что ты делаешь? Ты сама врач, ты думаешь своей головой? – Иннка стояла посреди комнаты, размахивая перед Жениным носом вещественным доказательством – пустой бутылкой. – Женя, ты пьёшь с утра, ты пьёшь в одиночку, ты должна остановиться, иначе это плохо кончится. Женя глянула на Иннку, пока та продолжала: - И вообще, твоя мама опять вчера звонила, а ты в отключке снова, у тебя ребенок плачет, мне надоело врать, понимаешь? Не стоит он таких жертв, понимаешь, не стоит, плюнь и живи дальше! Женя, которая с огорчением разглядывая себя в зеркале, тем не менее, была настроена благодушно: - Послушай, выходить мне только в понедельник, отстань, а? Если я тебе мешаю, я уеду, сейчас вот только… найду этот коньяк… на рябине… И где он, интересно мне знать… - Женечка, да не в этом дело… – Иннка не договорила, потому что в комнату с ярким журналом в руках зашла Мария Федоровна: - Девочки! Вы не представляете, с кем застукали Наташу Королёву на отдыхе! – бабушка сделала выразительную паузу. - Ба, не сейчас, поставь чайник, у нас разговор серьёзный, ну, пожалуйста… Иннка закрыла дверь за бабушкой и повернулась к Жене: - В общем, так, подруга, ей-Богу, если ты сейчас не остановишься, я ему позвоню, чтоб забрал тебя. Или наберу Валерке. Женя подняла глаза и внимательно посмотрела на девушку. Ультиматум от подруги был выдвинут наряду с опустошением Женей её же алкогольного запаса, она миролюбиво и подозрительно быстро согласилась с доводами в пользу трезвости. Попивая с бабушкой Машей и Иннкой этим субботним вечером крепкий чай, и вполуха слушая историю о романтичных приключениях очередной знаменитости и неизвестной сногсшибательной блондинки, она уже знала, что надо ехать. Домой она приехала уставшая и потерянная. Стянув с себя шубу, Женя, чуть пошатнувшись, двинулась в кухню, и царящую темноту разрезала яркая вспышка света. Фил, щелкнув выключателем, вернулся в исходное положение – сидел на табурете, закинув ногу на ногу, и выжидающе смотрел на сестру. Очень этот взгляд не понравился Жене. Девушка привалилась к кухонной тумбе и взглянула на брата исподлобья. - Где мама с Юркой? - Вспомнила, что сын есть? – хмыкнул Валера. – Отправил их погулять. - Пришел уму-разуму учить? – Пчёлкина усмехнулась, достала бокал и плеснула в него воды из-под крана. – Поздно, Валерочка… Поздно. - Да что с тобой, твою мать? – в стальном голосе Фила просквозила ничем не прикрытая горечь и грозные нотки. – Я не узнаю свою сестру! Ты в кого превращаешься?! - В кого? – хихикнула Женя, и это разозлило мужчину не на шутку. Он подлетел к девушке, схватил ее за руку и дернул на себя. Охнув, Пчёлкина выронила бокал, и тот, жалобно звякнув, укатился по линолеуму к батарее у окна. Фил рывком усадил Женю на стул и бросил перед ее носом на стол фотографию. Она, нервно сглотнув, перевела взгляд на снимок, и сердце пропустило несколько ударов. На девушку с пожелтевшего черно-белого снимка, сделанного тридцать лет назад, глядела Людка – смеющаяся девушка с ямочками на щеках, запрокинув голову, придерживала рукой тяжелую светлую косу. Валера помнил, как похоронили жилистую тётку с отекшими ногами и осунувшимся лицом, испещрённом красно-синей сеткой кровеносных сосудов. От обаятельной белокожей красавицы не осталось и следа. - Почему ты никогда не рассказывал мне о маме? Фил взглянул на сестру исподлобья. - Зачем? - Ты ведь помнишь больше меня, какой она была? - Неплохой... И мы её даже любили. - А она нас? …из-под тяжёлой макулатуры вытащил фотографию и протянул сестре. - А мы с ней похожи так... Фил прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Затем подставил к кровати стул, сел на него задом наперёд и выдал: - Я скажу одно - хочу, чтобы ты никогда не была на неё похожа. Женя почувствовала тугой, колючий комок в горле. Он перекрыл дыхание, и девушка, почувствовав, как влажнеют глаза, поспешно закрыла рот рукой в попытке остановить всхлип. - Какой она была? Ужасной! – Фил опустился на табурет рядом и стал гипнотизировать взглядом аляповатые магнитики на холодильнике. – Все свои осознанные годы я помню только череду бутылок, ее запоев и пьяных бредней… А потом ее не стало. Мне было пять. И что я видел? Ты хочешь такой же участи для Юрки? Женю трясло. Каждое слово брата хлестало, словно плеть. Она облокотилась на стол и уронила голову на руки, содрогаясь от рыданий. Очнулась Пчелкина только тогда, когда Фил поставил перед ней чашку с круто заваренным чаем. - Пей. Она молча подчинилась, согревая руки о горячие грани фарфора. - Что с Пчёлой? - А что с Пчёлой? Громкий хлопок ладони о полированную крышку белого столика заставил вздрогнуть и зажмуриться. Женя видела, что нервы брата были накалены до предела. - Выбрала – значит, живи. Я не позволю, чтобы Юрка жил без отца, и тем более не позволю, чтобы его мать стала пьяницей. - Ты не понимаешь… - Нет! Это ты нихрена не понимаешь! Слабая? С каких это пор? Решила уйти таким образом от проблем? Не поможет! Соберись, в конце концов. Умей жить тогда, когда жизнь становится невыносимой! Ты – моя сестра. А моя сестра никогда бы не дала себе опустить руки. - Я устала, Валер… - Ты была намного мудрее, когда была младше. Если продолжишь такое дальше – считай, брата у тебя больше нет. Ты предала его. Предала все, ради чего мы жили. Женя чувствовала себя раздавленной. Не было больше слез, не было ярости, не было горечи, осталась пустота. Зыбкая, которую требовалось непременно чем-то залатать. Девушка вскочила и бросилась на шею Валере, вцепившись в него так, как цепляются утопающие за спасительный круг. Фил всегда был ее спасением. Поэтому любой конфликт с ним Женя переживала особенно остро. Он же впервые не ответил с той же пылкостью ее порыв, только едва обхватил рукой дрожащую спину. - Просто подумай. Решение всегда только за тобой…