Шанс на исправление ошибок

      — Учитель Лань, — Вэнь Жохань позвал партнёра после занятий. Игра на гуцине по вечерам помогала избавляться от страха, что его возненавидели и скоро прогонят, и сейчас он был способен показать их отношения на людях хотя бы так. Слишком сильно мужчина загнал себя в рамки ещё в прошлом.       — Ты что-то хотел? — Лань Цижэнь поспешил повернуться к мальчику, но по имени не обращался — здесь были и другие ученики, а они не собирались раскрывать тайну личности Вэнь Жоханя. Напротив, они хотели скорее дать ему хоть какое-то положение в мире, а потому совсем скоро совет старейшин должен будет решить, принимать ли его в клан Лань. Пока Вэнь Жохань делал все, чтобы добиться этого честным путём, а не связями с Лань Цижэнем.       — Мы можем погулять вместе? Сейчас свободное время перед обедом, — играть у бывшего главы Вэнь получалось отвратно, но он старался.       — Конечно. Только мне нужно отнести свитки в библиотеку, — Лань Цижэнь спрятал улыбку, рвущуюся на лицо, и стал собирать одно за другим творения прошлого.       Лицо Вэнь Жоханя слегка перекосилось. Он в сотый раз корил себя за то, что так и не смог поговорить с Лань Цижэнем лично, пожалел, что развязал войну.       И так и не понял, когда именно начал сходить с ума…       В зале они остались одни, и скорее поторопились покинуть его. Всю дорогу партнёры на тропе самосовершенствования молчали, лишь смотрели по сторонам и следили за свитками в руках. В библиотеке, Вэнь Жохань пожелал самостоятельно разложить все свитки. Хоть какой-то вклад в восстановление ордена, ведь так? Сам себе ребёнок пообещал, что, когда он действительно станет известным заклинателем, он лично запишет многие утерянные знания по памяти. Возможно даже связанные с его прошлым кланом. Все равно Цишань Вэнь разорен и уничтожен, больше некому изучать вековые знания ордена.       В этом тоже виноват он сам.       — Я хотел поговорить, — сказал Вэнь Жохань Учителю, когда последний свиток занял свое место на полке. — О моём имени и… традициях клана Лань, — Цижэнь едва заметно побледнел и кивнул.       — Хорошо, давай поговорим, — после его слов бывший Верховный заклинатель направился в музыкальную комнату, смежную с комнатами библиотеки. Он окинул взглядом каждый музыкальный инструмент, но особенно пристального внимания удостоился гуцинь. Общий, любой ученик мог прийти и попробовать научиться играть на нем.       Но его самого волновал гуцинь совсем не потому, что он хотел научиться играть на нем. На нем играл Лань Цижэнь, как второй господин клана. Так уж сложилось — первый сын главы ордена мастерски владеет флейтой, а второй — семиструнной цитрой.       Именно поэтому он подарил Лебин Лань Хуаню. И, если бы Лань Цижэнь не был категорически против, подарил бы прекрасный инструмент и для Лань Чжаня. Но в итоге пришлось обойтись игрушечным мечом. Самый нейтральный подарок от главы ордена чужому наследнику. У обоих Нефритов таких было с пяток.       Лань Цижэнь не торопил партнёра и просто сел, ожидая наконец чужих слов. О чем Вэнь Жохань хотел поговорить? Что именно волновало его… спутника на тропе самосовершенствования?       — Я хочу носить имя Шихань. Это возможно? — наконец Вэнь Жохань остановился рядом с Старейшиной. Он внимательно смотрел на мужчину, не упуская из внимания ни распахнувшихся чуть шире глаз, ни взметнувшихся бровей. Но он действительно хотел носить это имя. «Плакать». Он ведь и правда готов был плакать после перерождения, вот только слёзы не помогут избавиться от чувства вины за то, что было сделано в прошлом.       — Почему его? — спросил сухими губами Лань Цижэнь, смотря на бывшего Вэня.       — Разве моего желания недостаточно? — с голосе проскользнула сталь и Старейшина слегка дрогнул.       — Хорошо, Шихань, — обретший новое имя ребёнок сел напротив и взял учителя за руку, толкаясь своей силой в него. Но тщетно — он был слишком слаб для такого. Но усердно работал над собой, чтобы вернуть себе былой уровень духовной энергии. Иначе он не бессмертный, нагонявший страх на ордена ещё десятилетие назад.       — Расскажи о музыкальных традициях клана. Это правда, что подарив свою ленту Лани приступают к работе над мелодией, которую дарят избраннику или избраннице? — Вэнь Жохань подслушал «Вансянь», когда хотел узнать больше о племянниках Цижэня. А после узнал информацию у сверстников. Теперь он хотел услышать их песню. Потому что Лань Цижэнь не мог не создать её. Интересно, как они смогу ее назвать? «Жожень»?       — Правда. Но тебя ведь интересует совсем не это, верно? — Старейшина старался держать себя в руках. Вэнь Жохань слаб и больше не имеет ничего, но даже сейчас мужчина не мог не подчиниться ему. Слишком долго он ставил свои страхи во главу угла.       — Разумеется, — на губы Ланя скользнула улыбка. Но потом пропала: — Цижэнь, я хочу слышать ее, — снова сталь, уже более явственная. В исполнении ребёнка она казалась смешной, но…       — О чем ты? — мужчина сжал губы до побеления. Он знал, про что говорил Жохань. Знал, но не хотел выполнять чужое требование. Всего лишь уточнил — правило не нарушено.       — Ты дал мне коснуться своей ленты. Разве не так? — в глазах блеснули огни и больше отговорок не было. Та ночь… она много значила для них обоих. Двадцать пять лет Жохань хранил ощущение шелка под пальцами…       И вкус их поцелуя.       — Так, — Лань Цижэнь помнил ещё кое-что. Покрытую сажей белую ленту и горящий погребальный костер, зажжённый той самой мелодией.       Воспоминания мелькали перед глазами, отражаясь в них, и Лань Цижэнь сглотнул. На негнущихся ногах он двинулся к гуциню, направляя к стенам талисманы против подслушивания. Он не мог позволить кому-то услышать их сейчас.       Эта песня слишком сильно обнажала его душу. Он бы хотел её забыть, чтобы не травить свою душу воспоминаниями о любимом человеке.       Но не мог.       Эта песня была создана для игры на закате, когда солнце обагряет небо алым. Для того, чтобы зажечь общий фонарик в праздник, загадать общее желание.       К горлу подступил ком и Жохань насторожился, подходя к Цижэню ближе и внимательно смотря на него.       — Что-то не так? — голос был слишком мягок для того, кто только что пытался принудить человека. Шихань нутром чувствовал, что есть проблема, некий камень на душе любимого человека. Он бы попросил остановиться, но…       — Нет, ничего, А-Хань… — Старейшина поспешил сесть за инструмент и всколыхнул в памяти первые ноты, опуская ладони на струны.       Мелодия лилась и лилась, передавая все его чувства. Его отчаяние от того, что он любил мужчину, его ненависть к самому себе за трусость, неспособность принять свои чувства и открыться даже Вэнь Жоханю.       Она выдавала то, как мужчина любил этого человека, как безрассудно себя вело его сердце.       Пела о том, как загорелась его душа из-за взаимности его любви.       И о том, как он восхищался Жоханем, как боготворил его и каким недосягаемым тот ему казался. Мелодия передавала желание Цижэня быть вместе со своим кумиром и спутником на пути самосовершенствования.       Потом она резко оборвалась, потому что мужчина исчерпал все свои душевные силы, вспоминая, как полыхал костер перед ним.       Закат его солнца.       И обагренные алым земля и небо.       Спина сломилась, что лучше всяких слов говорило о боли, испытываемой Старейшиной Лань, и к нему метнулись маленькие руки.       Перепачканные сажей.       Как та лента, слетевшая с погребального костра. С того самого, в который он, так малодушно и так удачно, не бросился. Как сложилась бы судьба Жоханя, если бы ему хватило духу это сделать? Или если бы он всё-таки обагрил кровью корни их миндаля?       Вэнь Жохань торопливо убрал в сторону гуцинь, а сам забрался на колени к мужчине и посмотрел немного испуганно ему в глаза.       На памяти главы Вэнь ни что не могло сломать этого человека. Даже после смерти брата и разрушения родного дома он держался. Вэнь Жохань прекрасно знал об этом, не мог не знать. Но о единственной слабости Лань Цижэня он знать не мог.

Из-за собственной смерти.

      — Что случилось? — спрашивал ребёнок, обнимая Учителя и старательно отвлекая его от плохих мыслей. Нужно было вернуть мужчину из воспоминаний, пока не произошло ничего ужасного.       Тот не отвечал, стараясь избавиться от кома в горле и накатывающих воспоминаний о чужих потухших глазах, о непонимании в них, когда начиналась война… он сам развязал войну, собственными действиями.       — Ты когда-нибудь простишь меня? — сипло спросил мужчина и закрыл глаза, прижимая Вэнь Жоханя к себе.       Живой… совсем ребёнок, но главное — живой. И почти ставший частью его клана. Не через брак, но тем не менее!       — Уже простил. Но не прощу молчания впредь. Больше никогда не смей таить все в себе, — Жохань по привычке зарылся в его волосы, ниже ленты, и запрокинул голову Лань Цижэня. Глупый жест в их нынешнем положении. Но он успокоил обоих окончательно — он связывал их друг с другом.       — Спасибо, — кивок вызвал лёгкую боль, потому что волосы ощутимо тянуло. Но это было логично и даже ожидаемо.       — А теперь пойдем, мне нужно сменить одежду, — Вэнь Жохань отстранился от партнёра на тропе самосовершенствования и стал, поправляя опаленные по краям одежды, покрытые узорами из сажи. Узоры складывались в рисунок солнца, идентичный узорам на одеждах клана Вэнь.       В них Жохань до безумия походил на себя в прошлом — те же взгляд и изгиб губ, то же лицо, хоть и более округлое, детское. Осанка и каждый жест выдавали в нем Верховного заклинателя прошлого.       Лань Цижэня едва не накрыла новая истерика, поэтому Шихань поспешил войти в роль ребёнка, только бы не пугать единственного близкого человека.       Пора привыкать к новому имени, чтобы не разрушить их хрупкое счастье.       — Да, идём. Нам нужно будет посетить храм после этого, — сказал Старейшина, ставя гуцинь на место и слегка опираясь на стену, пока вставал. Нет, дело было не в возрасте, хотя ему уже шестой десяток шёл, ведь он достиг бессмертия раскрыв целиком свой потенциал во время создания этой мелодии. Да, позже, чем Жохань. Но все-таки достиг!       А сейчас мужчина всего лишь был ослаблен. Эмоциональным всплеском.

Даже сильным мира сего необходимо плакать.

***

      — Перехвати саблю ближе к гарде, шаг назад, атакуя клинком, убирай тешань ближе к себе и складывай. Иначе ты мешаешь сам себе и загораживаешь обзор. Спину ровнее, — Вэнь Жохань уже несколько минут наблюдал за чужой тренировкой и смотреть на множество ошибок, совершаемых наследником Не, было невозможно. Как он сам не ощущал их? Оставалось надеяться, что сейчас его послушаются. Не Хуайсан и так догадывался о том, кто он, и Лань Цижэнь в малой степени, но доверял ему, а значит с ним можно… поработать. И не все же время ему ребёнком прикидываться, можно этому тихушнику атаки как следует поставить.       — А-Сан, что-то случилось? Ты сам не свой, — дядя Нефритов Гусу Лань подошёл спустя мгновения после слов «ребенка» и встал за Жоханем, чтобы в случае необходимости иметь возможность защитить его от ученика.       — Что Вэнь Жохань делает в Облачных Глубинах? — спросил тот, не отрывая взгляда от ребёнка. От него можно было ждать чего угодно, и Не Хуайсан разумно опасался его.       — Живёт. А-Сан, он не повторит прошлых преступлений. Обещаю, — Лань Цижэнь насторожился и напоминал любителю вееров Не Минцзюэ, когда он отстаивал права Мэн Яо в ордене и на Советах.       — Вы любите его? — с Ланями проще говорить в лоб. Не соврешь им — они не соврут тебе.       — Да, — вот так, просто. Без раздумий и метаний. И не поверишь, что это тот самый человек, что осуждал своих племянников за их любовь к мужчинам.       Хотя, по сути, Лань Цижэнь никогда не прививал своим воспитанникам гомофобии, потому что знал, как тяжело принять свои сильные, пылкие чувства к мужчине, если считать, что любовь должна быть скована рамками приличий. Сам он смог избавиться от своих страхов, связанных с раскрытием отношений с мужчинами, только когда его собственный племянник пришел к нему с ультиматумом главы Вэнь. Лань Хуань сам все понял и не осудил его, и только из-за груза вины, вызванного текстом на бумаге, он не смог сразу ощутить облегчения от того, что кто-то разделил с ним его тайну.       Как же он был благодарен племяннику за то, что тот дал ему передышку, отправив в уединение. За то, что дал, впервые за тридцать лет, отдохнуть. И от обязанностей главы, и от общества, окружающего его. Хотя, пожалуй, если бы не Вэнь Юань, давший ему новый стимул к жизни, он бы так и остался в уединении, и, возможно, так и не встретил бы Вэнь Жоханя, переродившегося в теле неизвестного ребёнка.

Мог ли этот ребёнок быть одним из детей клана Вэнь?

      — Молодой господин Не, я не причиню вреда ни вам, ни вашей семье. Только обидчикам моего учителя в рамках допустимого правилами ордена Гусу Лань, — раздался детский голос, вырвавший Не Хуайсана и Лань Цижэня из размышлений.       — Вы уже пытались причинить вред моей семье. Чем оправдаетесь? — наследник Не спрятал Суйоу в ножны, но Мими не убрал, готовый обороняться. Даже несмотря на слова учителя.       Тот его не винил — семья на первом месте.       — Мэн Яо убил меня в прошлой жизни. В этой я не успел узнать о нем ничего. Мне казалось, что он намерен меня убить. Действовал на опережение. Впрочем, вам решать, оправдание это или нет, — спокойно говорил Вэнь Жохань, прекрасно осознавая свою вину и не пытаясь ее смягчить. Он умел брать ответственность за свои действия. К тому же, Лань Цижэнь не одобрит ссоры с этим человеком, а ещё он его шанс заниматься не только «детскими» делами.       Не Хуайсан молчал, никак не комментируя чужую откровенность. Он пока не определился, как относиться к этому человеку. Тот словно читал его мысли.       — Я люблю учителя. И всегда любил. Даже несмотря на свои преступления в прошлой жизни. Сейчас я не обременен собственным орденом и какими-либо обязательствами, поэтому буду всецело на его стороне, — все это напоминало молодому заклинателю Мэн Яо, такого близкого его сердцу даже несмотря на все то, что он сделал.       — А-Хань… — едва слышно выдохнул Лань Цижэнь, слыша такие откровения. Они редко говорили о чувствах. Тогда он старался отказаться от своих чувств, не принимая такой любви. А теперь… он старался принять свои чувства, все еще не до конца веря в то, что Вэнь Жохань испытывает к нему не меньшие.       — Говорю это вам, потому что вы дороги учителю, раз он занимается с вами лично. И раз уж, как я понял, вам не подходит ни один из стилей великих орденов, смею предложить свою помощь, — Вэнь Жохань был виртуозом в бою. И его помощь была бы неоценимой, это знали все. Учиться у него было бы честью. Мало кто достигал пика самосовершенствования в двадцать и становился бессмертным. А он смог. Это было не просто словами. Иначе он не стал бы Верховным заклинателем.       — Не боитесь, что я выдам ваш секрет? — Не Хуайсан намекал на воскрешение, было заметно, что Лань Цижэнь побледнел сильнее. Значит, боится. Впрочем, ожидаемо — Лани не врут. Особенно о чувствах.       Бывший глава Вэнь мысленно возвел глаза к небу, постепенно тяготясь этим разговором.       — Вам не выгодно это. Вам нужно спокойствие, мне нужен Учитель. Пока он со мной, мне нет смысла вредить первым кому-то. Пока все спокойно, вы не вмешиваетесь в дела посторонних. Подозреваю, вам также хочется спокойствия учителя. Наши интересы совпадают, — сказал Вэнь Жохань в ответ, бросив взгляд на любимого человека. Он терпит это ради него. Только ради него. Да и что он скажет на такие откровения?       Тот молчал. Впрочем, ничего… необычного. Лань Цижэнь редко как-то реагировал на эмоциональные речи. Их результат часто всплывал гораздо позже, через действия мужчины.       — А вы внимательны, — сказал Не Хуайсан, складывая тешань и опуская его на ладонь. Он выглядел уверенным и сильным заклинателем, совсем не похожим на Незнайку. Хотя и выглядел гораздо моложе своих лет. Отчасти из-за несколько тепличных условий его жизни. — Однако какой вам резон заниматься со мной?       — Учитель проводит с вами своё время. Я хочу проводить свое время с ним, — ответ прост. И Не Хуайсан… понимал эти слова. Он не испытывал такого сам, но прекрасно мог представить подобное чувство. Хотя… наверное, именно поэтому он возился с Мэн Яо. Тот был его ниточкой к брату.       — Тогда я внимательно слушаю вас, лаоши… — он понял, что не знает, как обратиться к этому человеку сейчас.       — Лань. Смею надеяться на то, что старейшины Гусу примут меня в Орден и я буду носить с гордостью эту фамилию, — бывший Вэнь вздохнул, стараясь не думать о прошлом лишний раз. — Пока можете звать меня Шихань. Я намерен взять это имя. — Если Хуайсан и был удивлен, то не показал этого. Впрочем, может это натолкнет его на мысли о том, что Вэнь Жохань действительно сожалеет о том, что сделал в прошлом, разве не так?       — Хорошо, лаоши Шихань, — сказал он, кланяясь мальчику и дядюшке. Признавал их заслуги, опыт. Даже Вэнь Жоханя. Как бы то ни было, он действительно был практически легендарным воином.       — Отлично. Тогда предлагаю отработать пару связок с двумя видами оружия. С тешанем у тебя нет проблем. По крайней мере с первого взгляда их не видно.       Время до ужина они провели за отработкой шагов, дыхания, и движений рук. Для… Шиханя это превосходная возможность потренировать собственное тело в новых связках, а для Не Хуайсана — полезные знания, которые он нигде больше не получит. От этого в душе бывшего главы Вэнь разливалось тепло — от удовольствия приносить пользу, и в первую очередь — Лань Цижэню. Ведь Не Хуайсан не только его ученик, но и сын его единственного друга.       Раз уж покровительство Не Минцзюэ прошло так паршиво и сделало его всеобщим тираном, а также убийцей прошлого главы, то он мог хоть так искупать свою вину. Этого мало, но хоть что-то.