Вселенная отвечает "Не сейчас" (18+)

Как ни пытался Джин отбрехаться от участия в пафосной и утомительной церемонии прощания с «небесными посланниками», которую им устроили начохито, Чонгук был неумолим и применил запрещённый приём: сделал своими оленьими глазками щенячьи и, поджав плаксиво губы, протянул: — Ты же меня там не бросишь, Джини? — И хлопнул несколько раз ресницами, чёртов манипулятор. — Но ведь у нас гости, — уже сдавшись внутренне, слабо возразил Джин. — Кто присмотрит за ними? Мы оставим их одних на корабле? А если они проснутся? — Запрём кают-компанию, — решительно ответил Чонгук. — Пойдём, Джин, пойдём. Чего я один везде таскаюсь? — Кто из нас национальный герой? — возмутился тот. — А кто спас национального героя от мучительной смерти из-за стрелы? — парировал Чонгук. Джин фыркнул и согласился. Церемония была пышной и состояла в основном из того, что их хвалили и одаривали. Каждая близкая к правителю семья должна была, как понял Джин, одарить его спасителей, и богатство подарка было способом показать, насколько они верны правителю и дорожат им. Поэтому к концу церемонии оба члена экипажа "Сан-Свити" были похожи на древние новогодние деревья, которые на картинках в старинных книгах видел Джин: их изукрашивали разными цветастыми стекляшками и блестящими ленточками. Вот и они с Чоном были такими же. И серьёзная мина Чонгука, который умудрился ни разу не заржать, когда на него вешали и надевали подарки, была просто уморительной. Кроме колец и тонко сделанных цепочек, браслетов и отрезов каких-то диковинных тканей, которые складывались к их ногам, прямо как цветы к памятникам старины у Джина на родине, на них надели несколько бус из странных, ярких камней, считавшихся здесь драгоценными. Поверх формы флота ТТА они смотрелись максимально нелепо, но Джин всё равно улыбнулся с благодарностью милому юноше, который, смущаясь и краснея, надевал их на него. Камни были красивыми. Юноша был красивым. Погода была прекрасной, а обида и тревога из-за «подарка» отца-правителя потихоньку нивелировались происходящим вокруг аттракционом невиданной щедрости. И вообще: они улетали с этой растревожившей все его комплексы и печали планеты. И Джин планировал никогда не возвращаться сюда. Вот только… понять бы, что делать с огромным парнем в кают-компании. Но Джин решил, что будет решать проблемы по мере их обострения. Пока всё было просто: летят до ближайшей станции, высаживают — и свободен. Отдадут под программу опеки отказников — тех, кто на своей планете оказался не у дел. Там его научат общекосмическому языку, дадут специальность. Всё просто. Интересно другое: что будет делать Чонгук со своим «принцем». Вот на это Джин, конечно, с удовольствием посмотрит. Думая об этом, Джин не заметил, как началась вторая часть церемонии — богатый пир. Он уже сидел за столом, уставленным яркими и аппетитными яствами и питьём разных цветов и консистенций. Джину очень хотелось снова попробовать тот зеленоватый напиток, который так его порадовал в прошлый раз, но сейчас он его не видел. В поисках напитка он внимательно осматривал стол, попутно оглядывая и почтительно склонявших под его рассеянным взглядом головы гостей-соседей, пока не наткнулся на пристальный взгляд красивых глаз: это был тот самый юноша, который надевал на него бусы. Он поднёс Джину бокал с ярко-жёлтым и очень приятно пахнущим напитком. – Выпей янтарного сока древа Саяту, о прекрасный посланник небес, — мягко улыбаясь, произнёс приятным голосом юноша и с поклоном передал Джину бокал. Тот принял и, не задумываясь, стал пить. Напиток был невероятно вкусным, похожим на вишнёвый сок с ароматным привкусом персика, сладковатый, но без приторности, очень освежающий. Парень внимательно следил за тем, как пьёт Джин, и, когда тот закончил, он чуть заметно кивнул головой на дверь. Джин приподнял бровь, не уверенный, что правильно понял, но парень повторил движение: да, он звал его выйти. Ким подумал, что юноше нужна помощь, поэтому проследил глазами за выходящим из зала парнем и тоже встал и пошёл к выходу. В саду, куда вела дверь из залы, никого не было. Джин удивлённо осмотрелся и пошёл по дорожке в поисках таинственного незнакомца. Внезапно его схватили сильные руки и потащили, зажав рот, в глубь сада. Джин нападения не ожидал, но сработал рефлекс, он перехватил руку нападавшего и попытался вывернуть её, однако у него не получилось: мускулы у того, кто тащил его, были просто каменными, а удар по ноге сапогом с кованой пяткой нападавший даже, казалось, не заметил. Джин почувствовал, что задыхается, потому что огромная ладонь перекрыла ему и рот, и нос, он забился пойманной рыбкой и снова попытался провести удар, но наткнулся локтем на броню и взвыл от боли. Перестав сопротивляться, чтобы не огрести ещё сильнее, он просто стал мотать головой, чтобы высвободиться для вздоха. Но рука не ослабла, так что он почти задохнулся, пока его волокли по каким-то зарослям. Остановился его похититель лишь около заросшей колючим кустарником беседки, сделанной из какого-то странно переливающегося материала. Джина туда грубо втолкнули, он упал на колени — прямо к ногам стоящего внутри неё человека. Когда бравый бортинженер, матерясь от боли в расцарапанных ладонях, вскочил на ноги, то оказался носом к носу с отцом-правителем. Кто бы сомневался, как говорится. Глаза Саёона были полны мрачной страсти, он молчал, жадно оглядывая украшенного дарами щедрых начохито парня. Кима же сковал страх: он помнил сильные руки и наглые губы мужчины на себе, поэтому попятился к выходу из беседки, но его остановил глубокий и властный голос Саёона: — Ты не убежишь от меня, омега. Здесь и сейчас ты ответишь на все мои вопросы, и тогда я решу, что с тобой делать. Джин в ужасе посмотрел на него, ничего не понимая. И вдруг его рот как будто сам по себе открылся, и он, абсолютно не желая того произнёс: — Мне страшно. И я хочу на свой корабль, подальше от тебя, правитель. Джин тут же зажал себе рот и с изумлением и страхом посмотрел на Саёона. Правитель криво усмехнулся и сказал: — Это беседка правды, омега Джин. Она сделана из меони, волшебного камня, который не позволяет лгать тому, кто находится здесь. Ты будешь говорить мне только то, что на самом деле у тебя на сердце и в душе. Не так ли? И Джин снова против воли ответил: — Да, буду, правитель. Саёон медленно подошёл к нему и положил руку ему на плечо, пристально заглядывая в глаза. Потом его пальцы сжали надплечье Джина и вдруг мягко скользнули к шее, обхватывая горло. Ким тут же перехватил руку и попытался оттолкнуть правителя, но тот негромко, но как-то непонятно убедительно сказал: — Опусти руки и стой смирно, омега. Слышишь? Ты позволишь мне себя погладить и не будешь противиться. Джин от удивления опустил руки, и тут же правитель оказался у него за спиной, обхватил его поперёк груди и начал оглаживать её, а второй рукой стал ласкать его шею, проводя тёплой ладонью по горлу и чуть сжимая его. — Нравится? — прошептал он прямо в ухо растерянному Джину. — Да, очень, — тут же ответил Джин и, чертыхнувшись, прикусил до крови губу, проклиная себя за эти слова. Правитель ухмыльнулся и снова прошептал: — Тогда почему ты сопротивлялся мне там, в спальне… Я ведь был ласков с тобой. И чувствовал, что тебе понравилось. — Я не хочу любви мужчины! Я хочу любить девушек! Иначе получится, что Сонён права: для мужчины я слишком мягкий и ласковый! — ответил Джин, яростно, со слезами на глазах пытаясь вернуть контроль над своим языком и раз за разом проигрывая в схватке со своим рванувшим на волю подсознанием. — Мне страшно. Мне больно и одиноко. Я ненавижу себя за то, что то, что ты делаешь со мной, мне нравится, потому что я всегда думал, что я люблю девочек! И достоин их любви, а не слабак, которым меня считает Сонён! Отпусти меня, я ненавижу тебя за то, что ты снова со мной сделал! — И он опять рванулся из твёрдых и сильных рук с отчаянным всхлипом. Но Саёон не собирался его отпускать. — Нет, мой сладкий омега, нет, ты останешься со мной, — прошептал он Джину и жадно лизнул горячим языком его ухо. Кима чуть не вывернуло от отвращения, но правитель, кажется, не заметил его конвульсивного движения. Он продолжал мучить его своим шёпотом, бесстыже лапая, задевая соски и проходясь уверенными движениями по члену, предательски дёргающемуся ему навстречу. — Я буду ласкать тебя, пока ты не скажешь мне «Да», мой прекрасный омега, — пел ему в ухо Саёон, — я возьму тебя прямо здесь, и ты будешь стонать подо мной так громко, как только можешь. Я уверен, что ты будешь очень громким. И тогда сюда приведут героя Чонгука, и он увидит, как тебе хорошо подо мной, мой сладкий, как ты выгибаешься в моих руках, пока я беру тебя. Он добр и щедр, наш любимый герой Чонгук, он убедится, что ты не хочешь никого, кроме меня, и оставит тебя мне, мой сладкий. А я запру тебя в дальней, самой богатой комнате моего гарема и буду каждую ночь наслаждаться тобой, брать, брать … брать… У Джина от озвученной перспективы зашевелились волосы на голове. Он представил себя в гареме у этого кобеля и с ужасом рванулся из его рук. То, что он на секунду допустил, что такое может быть, лишь добавило ему ненависти ко всему происходящему. — Нет! Никогда! Никогда, слышишь? — выкрикнул он. — Я свободный человек, я не омега! Может, конечно, я и не этот… как там его… альфа! Но трахать себя тебе я никогда не позволю! — Но ведь я тебе нравлюсь, мой сладкий! — ничуть не сердясь, а лишь продолжая смотреть на него хищным и уверенным взглядом, сказал правитель. — Нет! Нисколько! — выкрикнул Джин и, осознав, что сказал, тут же добавил: — Слава богу! О, Космос! Сука! Как же я боялся, что…! Спасибо! — Он обратил взгляд на растерянно глядящего на него Саёона и торжествующе сказал: — Видишь, я не вру! Ты не нравишься мне! И я не омега! — Ты стонал, когда я целовал тебя! — яростно ответил тот. — И мне наплевать, нравлюсь тебе я или нет! В моих руках ты познаешь счастье быть моим, а я буду тебя так иметь, что ты забудешь о ком бы то ни было! Тебе ведь никто не нравится сейчас, не так ли? — Нравится, — неожиданно даже для себя сказал Джин. — Тот парень в кают-компании, твой подарок. Он мне понравился. И я ненавижу себя за это! — Какой ещё парень? — злобно гаркнул Саёон. — Тебе мы не посылали подарка! Только герою Чонгуку! Джин рассеянно захлопал ресницами. — Но нам принесли двоих парней, — пролепетал он. — Такой высокий, сильный, лучший твой приближённый. Нам так сказали… — Ты лжёшь! — закричал Саёон и тут же прикусил губу. — Да с хрена ли? — торжествующе спросил Джин. Правитель кинулся к нему и прижал снова стормозившего Джина к балке беседки. До губ Джина ему надо было тянуться, а вот шея была прямо под его губами, и он впился ими в беззащитную кожу. Киму было больно и неприятно, и он, недолго думая, пнул коленом нападающего в пах. Тот вскрикнул, согнулся, застонал, а потом поднял на Джина бешеные глаза и, коротко размахнувшись, ударил его кулаком в челюсть. У Джина посыпались искры из глаз, он отступил на шаг и рухнул на колени, потому что ноги отказались его держать. Его никогда не били — ну, разве что на тренировках по борьбе, но ощущения были несравнимыми. Пока он пытался очнуться, сидя на коленях, и понять, насколько разбито его лицо, Саёон подошёл к нему и грубо взял за волосы на затылке, вздёрнул вверх его голову, заставляя посмотреть на себя. — Омега, ты посмел ударить правителя, — гробовым голосом сказал он, глядя прямо в мутные от боли глаза Джина, который с ужасом понимал, что, кажется, всерьёз попал. — Будь ты местным, я бы уже убил тебя. Но так как ты не знаешь пока наших правил, я дам тебе возможность исправиться и попросить прощения. — И он силой притянул Джина лицом к своему паху. — Ублажи меня, омега. Покажи свою покорность и желание прощения. — Саёон вжал Джина в низ своего живота, и тот почувствовал под губами огромный член правителя. Джин задёргался, вцепился в руку, прижимающую его, и отчаянно зарычал. Чувствуя, что хватка стала только крепче, а правителю, очевидно, нравилось даже само ощущение того, что Джин невольно трётся о его член, Ким ухватился за бёдра Саёона и изо всех сил толкнул его, выворачивая голову из хватки на затылке. Правитель вынужденно отступил на несколько шагов и приложился спиной о перила беседки с противоположной стороны. — Я всё равно возьму тебя, непокорный омега, — прошипел он, а глаза его заблестели таким азартом, что Джин невольно стал отползать назад, понимая, что только раззадорил противника. Правитель между тем, жадно облизываясь, продолжил: — Представляю, как страстно ты будешь скакать на моём достоинстве, мой вольный. Такие непокорные потом становятся особенно сладкими в моей постели и срывают голоса, выстанывая моё имя. — Лучше сдохнуть! — с ненавистью проговорил Джин, мучительно пытаясь встать, но ощущая слабость во всём теле. — Наконец-то! — внезапно воскликнул Саёон. — А я уж было подумал, что эта бестолочь Мияо не дал тебе выпить настой! — Он мгновенно оказался около стоявшего на одном колене в безнадёжной попытке встать и покачивающегося Джина. У Кима почему-то начало двоиться в глазах, он почувствовал лёгкое покалывание по всему телу. Приятное и возбуждающее. Правитель между тем воодушевлённо продолжал, пожирая взглядом слабеющего парня: — Вообще-то Саяту действует быстрее, но ты такой высокий… Может, поэтому? — Он поднял лицо Джина за подбородок и склонился почти к его губам. — Я заставлю тебя забыть всех, когда возьму тебя, мой сладкий, мой невероятный омега! Однако поцеловать его правитель не успел. Чьи-то сильные руки подхватили Джина под мышки и вздёрнули вверх, а когда он, пошатнувшись, стал заваливаться назад, чья-то горячая грудь стала опорой для его спины. — Намджун, — прошипел в бешенстве Саёон, быстро выпрямляясь и отступая. Джин приоткрыл глаза и попытался понять, что происходит, но почувствовал только, что слаб и в то же время что его член наливается желанием. Он глубоко вдохнул, стараясь прийти в себя, но внезапно горло его и лёгкие заволокло безумно приятным, прохладным запахом — какой-то экзотический, сладко-свежий, манящий и возбуждающий, он заставил Джина застонать от восторга. Тот, кто держал его за плечи отозвался на этот стон тихим рычанием и сжал свои руки так, что Джину стало больно и приятно одновременно. А Саёон вдруг закричал, топая ногами: — Что ты здесь забыл, Намджун? Что тебе нужно! Это мой омега! Отпусти его немедленно! Как ты вообще нас нашёл! — Я шёл по запаху своего омеги, отец, — услышал Джин мягкий, тёплый голос у себя над ухом. Переводчик, подстраиваясь, как всегда первые слова передал механическим тоном, но Джина сразу поразила бархатная глубина голоса того, кто сейчас крепко, но бережно держал его в своих руках. — Это мой омега, отец. И я могу это доказать. Глаза Саёона полезли на лоб. Впрочем, Джин был изумлён не меньше. Он постарался отвлечься от мысли о твёрдой груди, мощных руках и повышенной плотности в штанах того, кто стоял за ним, и сосредоточиться на разговоре этих двоих — правителя и его… сына? Додумать эту интересную мысль ему не дали. Уверенные пальцы рванули автомолнию на его форменном комбинезоне и мгновенно выломали её, обнажив полосу кожи от горла до пупка. Ким и ахнуть не успел, как его уже развернули, и он лицом упёрся в шею и подбородок названного Намджуном, а тот сильным движением под хруст термоткани дёрнул верхнюю часть комбинезона вниз, обнажив лопатки ничего не понимающего и находящегося в какой-то эйфорийной прострации Джина. И в следующую секунду отчаянный вопль, перешедший в злобный рык, разорвал воздух. Это был Саёон. — Как ты посмел! Как посмел поставить ему метку, мерзавец! Я казню тебя! Я тебя уничтожу! — рычал он, а Джин не мог понять, что такого увидел правитель у него на спине и отчего ему так хочется укусить красивую сильную шею у себя под губами, а ещё сжать зубы на этом твёрдом мужественном подбородке и зацеловать потом рану. Он попытался оттолкнуть Намджуна, который уже быстро натянул комбинезон обратно и, не давая вырваться, крепко обнял его. — Я больше не принадлежу тебе и твоему дому, отец, — хрипло сказал Намджун. — Народ начохито, по древней традиции, которую даже ты обязан уважать, подарил меня этому омеге. Теперь я только его. И только он вправе распоряжаться моей жизнью и смертью. Джин обмер от неожиданности и даже выпустил изо рта кожу шеи Намджуна, которую несколько секунд назад не удержался — уж очень приятно она пахла! — и прихватил сначала губами, а потом и зубами. Он чуть сильнее рванулся из рук, удерживавших его, и, наконец, оказался лицом к лицу с тем, кто спас его от Саёона. Джин замер, растерянно моргая. Перед ним был тот самый парень, которого он часа три назад неохотно оставил в запертой кают-компании на диване рядом с принцем Чонгука. Вопрос «Как?» Джин даже не успел себе задать, как и вопрос «Какого хрена?» Он окунулся в жаркое озеро шоколада в глазах Намджуна и почувствовал, что пропал. — Ты врёшь! — взревел за его спиной Саёон. — Я отдал им Тэхёна, этого распутника, не сохранившего себя для своего жениха! А ты… Как ты смог? — Я приказал Кармео взять меня с Тэхёном, усыпить брачным напитком и отнести в дар этому омеге. Потому что он мой, а я — только его. И я последую за ним, куда бы он ни пошёл в этой жизни. — Глупец! Как смеешь ты произносить слова клятвы! Вы даже не знакомы! — Как и ты, отец. Ты с ним тоже не знаком. Но это не помешало тебе напоить его настоем древа любви и затащить сюда, чтобы овладеть им. Без его согласия, не так ли, отец? — Да! И мне оно не нужно! Он должен быть только моим, ведь я ни одного своего омегу так не хотел, как хочу этого посланника божественных Хираэу! Он пахнет слишком прекрасно! Он должен быть моим! А ты… мерзавец! Как посмел ты перейти дорогу своему отцу! — Ты оскорбил его, отец. Ты напал на него среди ночи, на сонного и беззащитного, без слова, без знака внимания! Я видел его отчаяние! Я видел, как ему было плохо! Я влюбился в него с первого взгляда. Я видел, как он пытался очиститься от твоего запаха, отец! Мне было стыдно за народ, который так чествует вождя, правителя без чести! Напавшего на гостя в доме своём! И я решил, что искуплю собой твою ошибку. А ты… Ты повторил её! Ты никогда не мог остановиться вовремя! Слушая всё это, Джин чувствовал, как закипает его кровь, как всё сильнее и сильнее ему хочется этого парня, что держал его в своих руках так уверенно, как будто точно знал, что Джин принадлежит ему. Но в то же время слова Намджуна подействовали отрезвляюще. Джин понял, что его опоили, что привели сюда, чтобы изнасиловать под действием, видимо, какого-то афродизиака, и что если бы не пришёл мужественный сын правителя, то он, Джин, уже бы извивался под Саёоном, который завалил бы его только так. Это Джин тоже понимал, чувствуя, как горит жарким огнём в нём желание, как крепко стоит у него в штанах, с каким трудом ему удаётся не кинуться на губы Намджуна, выплёвывающие горькие слова в лицо Джинова несостоявшегося насильника. Он прикрыл глаза и сжал зубы. "Не омега. Я не омега!" — повторял он себе. Но мозг, одурманенный камнем беседки, твердил иное: — Ты хочешь его, Джин. Ты так хочешь этого незнакомца, как никогда не хотел ни Сонён, ни кого-то ещё до неё. Да, ты можешь и дальше отрицать всё и пытаться всё забыть, но сейчас... посмотри на эту шею: она восхитительна, ты ведь хочешь впиться в неё зубами и оставить свои следы на нём. Как и на этой груди у тебя под пальцами — она так охренительно крепка, её будет приятно сжимать и тискать, когда он будет входить в тебя — горячо и … Здесь Джин яростно зажмурился и замотал головой. Нет! Нет, нет и нет. Никогда! — Что с тобой, мой господин? — вдруг мягко раздалось у него над ухом. — Тебе так плохо? Джин поднял взгляд и увидел в тёмно-шоколадных глазах тревогу и нежность. Никто и никогда так на Джина не смотрел. И от разрывавших его чувств Джин стал задыхаться. А потом благословенная тьма поглотила его, избавив от необходимости отвечать этому невероятному парню, в руках которого Джин чувствовал себя по-настоящему счастливым, и именно понимание этого делало его невероятно несчастным.