***
Его тащили двое, волокли грубо, зажав с двух сторон, по длинному коридору, в котором тускло мерцали эколампы, не давая много света, так как никого, кроме них, в коридоре не было. Огрели его, видимо, не так чтобы сильно, в голове гудело, ломило затылок и яростно подташнивало. Джин совершенно ничего не соображал, именно поэтому, очнувшись, и не смог удержать жалобного стона. Его похитители тут же замедлились, и один другому что-то прорычал. Джин попробовал сосредоточиться и понять слова, но когда второй ответил — таким же активным рыком, он понял, что это не межгалакт, а значит, переводчик у него из уха вытащили. Это плохо. Как и то, что они, видимо, решили добавить ему для отключки ещё по башке. Так что он уловил замах, инстинктивно зажмурился, но... удара не последовало. Зато последовал тупой звук, с каким ломается хребет, тихий хрип — и на него навалилось огромное тяжёлое тело, вместе с которым, задыхаясь от страха, он упал на пол. — Убивать было необязательно, — произнёс ломко и с лёгким акцентом звонкий голос. "Прогресс Чимина с межгалактом налицо, — туманно мелькнуло в раскалывающейся голове Джина. — Чим... Чимин?" Он открыл глаза и изо всех сил напряг руки, пытаясь столкнуть с себя тело одного гориллообразного парня, что его ударил. Однако ужасная слабость, которая разлилась по всем его мускулам, не дала ему даже сдвинуть его. В это время второй голос, от которого у Джина мягко дрогнуло в груди, ответил почти без акцента, но ужасно зло: — Он его ударить хотел. И бил до этого. Я убивал и за меньшее, мордок. — И внезапно Джин услышал совершенно звериное рычание, как будто рядом возился огромный тигр. — Держи себя в руках, воин, я-то всё понимаю, — мирно ответил Чимин, — а вот поймёт ли он... Ты и так на краю из-за гона, а тут ещё и это. Если бы не это, я бы ещё, конечно, поборолся и просто так не отдал его, но у нас будут проблемы, если тебя не успокоить... У них, — добавил он тише, и Джин почувствовал, как тяжесть с него стала пропадать. — У них будут проблемы из-за нас. Оппа, как ты? И открыв глаза, Джин увидел над собой два лица — таких дорогих и... близких. — Джун... — прошептал он, сосредоточиваясь на сурово поджатых губах и режущем сердитом взгляде. — Девушка... Что с девушкой? Красивые губы горько усмехнулись и глубокий голос ответил: — Не знаю, Джин. Но скорее всего, девушка мертва: её должны были убить как свидетеля. Джин закрыл глаза и мучительно застонал. Ему было жаль девчонку... Она точно ни в чём не была виновата. И почему?! Что это вообще было? Ведь он не виноват, да? — Тебе плохо, оппа? — прозвучало участливо над ухом. — Ты можешь встать? Давай, воин, забирай своего омегу. Помнишь, как пользоваться кл... Ватный туман окутал Джина, потому что он попытался подняться. В голове жутко застучало, и он снова потерял сознание.***
Ему было хорошо. Так хорошо... Тепло и сладко до дрожи. Его гладили нежно и мягко, то едва касаясь висков, то легко оглаживая шею, то забираясь пальцами в волосы на затылке. Он лежал на чём-то удивительно приятном: плотном, горячем, живом, дышащем под его рукой и боком. Потом его немного повернули, уложив на спину и подсунув под его плечи руку — чтобы чуть приподнять голову. Голова... Голова больше не болела. И это было невозможно приятно — так всегда бывает, когда ты осознаёшь, что мучившая тебя боль ушла. И сразу крепко хочется жить. Тёплые твёрдые пальцы прошлись по его щекам и подбородку, а потом задумчиво, медленно прошлись по губам. Едва касаясь, почти щекотно. Они опустились на его горло, огладив кадык, и добрались до ключиц, на которые так пялился во время ужина Джун. Джун... Рядом с ним сейчас ведь был Джун? Джин был в этом почти уверен. Он не открывал глаз, пытаясь самостоятельно понять, что произошло. Его, очевидно, попытались похитить. Не убить — иначе грохнули бы прямо в лифте. Именно похитить. И когда его тащили — видимо, по нижним уровням отеля — его нашли Чимин и Намджун и спасли, убив его похитителей... Убили! Чимин сказал, что делать это было необязательно, но ведь убийство на базе ТТА — дело подсудное! Он распахнул глаза и тут же упёрся ими в горячий и тревожный взгляд тёмно-шоколадных глаз. Они были родными, знакомыми, такими своими, такими... странными? Да... Что-то в них было другое, непривычное. Красноватый отблеск? Чуть сумасшедший блеск? То, что они вдруг быстро забегали по его лицу, нервно, как будто боясь снова на чём-то остановиться? — Джун... — прошептал Джин. — Джун, вы убили... Ты убил их?.. — Как ты? — Голос Намджуна был хриплым и немного испуганным. — Как ты, господин мой? Джин заморгал глазами и удивлённо приоткрыл рот: он уже давно не слышал от Намджуна этого обращения, а лёгкая дрожь в этом голосе вообще была непривычной, как будто Намджун сдерживал сильный порыв. Джин тревожно оглянул лицо начохито. Оно было румяным, и на лбу в мягком свете парящего над ними ночной бабочкой люмината блестел пот. Джун по-прежнему оглаживал его лицо быстрым и каким-то расплывающимся взглядом и постоянно облизывал губы — горячие и непривычно алые. — Что с тобой, Джуни? — тихо спросил Джин. Он попытался подняться на локтях, но внезапно из горла начохито вырвался глубокий, низкий, гортанный рык, и он сильнее прижал Джина к себе. — Прошу, — чуть задыхаясь, прохрипел Джун, — умоляю... Джини, любовь моя, не уходи, не пытайся вырваться, не... не шевелись. Мне так трудно сдерживать себя, так... так хочется... Джини, о, мой Джини, любовь моя... Омега мой... Джун надавил ладонями, заставляя совершенно растерянного и немного напуганного Джина откинуться на подушку, и стал нежно касаться его лица короткими влажными поцелуями. Рука Джуна страстно гладила его бок, задевая бёдра, и до Джина только сейчас дошло, что он обнажён. Осознав это, он дёрнулся, ощупывая себя руками и убеждаясь, что — полностью. — Джун, — в панике зашептал он, — ты раздел меня? Джун... Не надо... — Джини, — мягко пророкотал Намджун, продолжая нежно целовать его щёки и виски, — Мой Джини... омега мой... Не бойся меня, не надо. Просто... просто умоляю: не сопротивляйся, и я не трону... Ты мне так нужен, тепло... тело твоё... так нужен ты весь, Джини... Его голос зазвучал громче и ниже, он одним движением переместился на застывшего под ним Кима, оседлав его бёдра, и, опустив голову, уставился горячим сумасшедшим взглядом прямо ему в глаза. Джин не мог оторвать от него взора: Джун был на себя не похож. Обычно мягкие и полные дружелюбия черты его лица хищно заострились, как-то огрубели. И казалось, что он не понимал и сам, что происходит, потому что взгляд его был мутным, альфа рвано дышал и снова и снова облизывал губы, которые, казалось, не давали ему покоя, зудя от жажды... — Что с тобой? — жалобно спросил Джин. Всё внутри у него обмирало от такого Джуна, вот только он никак не мог понять, боялся он этого парня или... или безумно хотел, чтобы тот прикоснулся к нему этими воспалёнными и так сильно желающими его губами, чтобы стал откровеннее ласкать его тело этими дрожащими от нетерпения пальцами, которые сейчас так трепетно трогали его лицо, задерживались на его горле, чуть сжимая его, и пытались... робко, но очевидно... проникнуть в его рот, поводя по губам твёрдыми подушечками. — Ты так прекрасен, мой омега, — хрипло выдохнул Джун, — прости... У меня гон, Джин... Это как течка у омеги, но только у альфы. Джин испуганно распахнул глаза и вцепился в плечи Намджуна, который наклонился ещё ближе. Течка! Как у Чимина! И тут же неблагоразумная память подкинула ему пару очевидных картинок, подсказывая, чего именно хочет от него Намджун. И не то чтобы он до этого не догадался, но лишь теперь до конца понял, что Джун на самом деле еле сдерживается, что ему плохо от того, что он не может тронуть Джина так, как хочет — страстно хочет! А Джин... Был ли готов Джин? Н-нет, наверно. Нет! Что этот альфа собирается сделать с ним? Трахнуть? О, боги, нет! Джин снова попытался отодвинуть от себя Джуна, но тот как будто и не заметил этого, не сдвинувшись ни на миллиметр, только заурчал грозно и, оттолкнув его руки, страстно прильнул к нему сильным телом, обнимая и ныряя лицом в сгиб у основания шеи. Альфа стал жадно целовать его, притираться щеками и лбом к его плечам и горлу, как зверь. Но — не больше. Не пытался перевернуть и добраться до задницы, не оставлял явных грубых засосов, не кусал до крови — ничего такого, чего так боялся Джин. Раньше боялся. Намджун рычал и хрипел, прихватывая кожу Джина зубами и засасывая её. Он страстно оглаживал горячими ладонями бока и грудь Джина, а потом, когда тот, невольно поддавшись этому безумию, немного отпустил себя и простонал, почувствовав жаркий язык у себя во рту, что было мокро и пошло, но ужасно сладко, Джун плотно притиснул член между судорожно сжатых ног Джина и остервенело стал тереться там, двигая бёдрами и... лаская собой напряжённый до железа Джинов член. О, да, Джин возбудился. От этого рычания, от крышесносной смеси отчаянной осторожности и яростного желания, которые разрывали Намджуна и очень хорошо ощущались Джином. От того, как нежно выхрипывал его имя этот огромный, сильный парень — и не смел при этом принудить к тому, чего больше всего, очевидно, хотел. " Не тронет! — с болезненным торжеством кипело в голове Джина. — Не посмеет! Скажу — исчезнет вообще! Скажу — замрёт послушной собачкой! Потому что... потому что... потому..." — Джин... Джин... О, любовь моя... — Задыхаясь, низким бархатным тоном, зажигающим кровь. — Прекрасный... О, мой господин, принц мой... Такой сладкий... такой сладкий... Не бойся меня, не надо... не трону, нет... Помоги только немного... О! О, святые Хираэу! О! О, да... ум-фх-х-х... Джин сжал его член в ладони и, яростно вгрызаясь в сильное, мокрое от пота, солёное плечо, стал двигать рукой, с диким наслаждением слыша жалобные крики и мольбы этого гордого и мощного мужчины — такого уязвимого и послушного сейчас в его руках. Он довёл его до пика за несколько сильных движений — и разочарованно выдохнул, чувствуя, как заливает его Джун, как сотрясается в горячем дыхании его грудь, как стискивают — до синяков, до боли — Намджуновы пальцы его бока, пока сам альфа, ничего не соображая, тычется в плечо Джина мокрым лицом и сладко урчит. Эта ночь была ужасно долгой. У Джина болела спина и нога — видимо, его всё же не очень аккуратно вытащили из лифта, но он почти не замечал этого, изнеженный, заласканный, искусанный и облизанный с ног до головы с ума сходящим Намджуном. Начохито не спал совсем, он постоянно возился на Джине, притираясь и устраивая его под собой, обтирался о него, ревниво и жалобно ныл, когда тот на дрожащих ногах вставал в уборную и пить — воды хотелось зверски, так что он за один раз набрал себе в телепорт-доставке несколько бутылок и поставил рядом с постелью, на которой скулил Намджун, требовательно сминая в пальцах простынь и призывно глядя на своего суетливого омегу. Они так и заснули наутре — не размыкая объятий. И на следующий день Джин был разбужен ласками, по-прежнему нежными и осторожными, но Намджуну было явно очень трудно удержаться от чего-то более решительного: его тело содрогалось, как от ударов электричеством, когда Джин целовал его и гладил. Альфа послушно кончил несколько раз от руки Джина, но... Но муть в глазах не рассеивалась, а желание возвращалось почти сразу. Намджун всё время тянулся к метке на спине Кима, притираясь сбоку, — лицом, пальцами, губами — и каждый раз Джину было остро приятно это касание. Чонгуку Джин послал на ментальник, чтобы он по поводу их спросил у Чимина. "Держись, друг, — сочувственно прилетело в ответ, — если что — просто скажи "нет", Чимин сказал, что Намджун не тронет, если ты не захочешь". Джин покраснел и зло прошипел на бестактного капитана в ответ, но тут же мягко стал целовать грозно зарычавшего Намджуна, который почувствовал, как дёрнулась в его объятиях его пара. "И сам знаю, — думал Джин. — Но ведь... Ему так больно и так... надо..." Он не осознал, когда точно решился. Просто поймал себя на том, что тревожно всматривается в красное и утомлённо-страстное лицо своего парня — и думает о нём именно так: "мой парень". И как-то ясно стало всё. Даже такой — мокрый от пота, тяжело и странно пахнущий, всклокоченный, с воспалёнными глазами и губами — этот начохито возбуждал его больше, чем бедная девочка... о которой он подумает чуть позже. Обязательно подумает, но сейчас... Этот парень, что так отчаянно сжимает его в своих руках, шепчет в тревожном забытье его имя, держится из последних сил, будучи неспособным ни отпустить его, ни сделать ему больно и взять силой... Джин был причиной его мук. А разве он хотел этого? Разве ему самому не хотелось отдать этому парню, что был всегда так мягок и ласков с ним, всё? Он выпростался из крепких рук, и Джун, обессиленный гоном и борьбой с самим собой, только приоткрыл отуманенные глаза и жалобно застонал: — Не бросай меня... не надо... Не у... не ухо... ди... — Я в душ, мой сладкий глупыш, — прошептал ему Джин и поцеловал в приоткрытые губы. — Я сейчас приду и помогу тебе... по-настоящему помогу... Кое-что он знал об особенностях "такой" любви, так что, дико краснея, попробовал сделать в душе всё, о чём знал. И, пытаясь хоть немного изменить голос, заказал в доставке обезболивающую смазь. Ну, или как там она называлась. Он описал — ему доставили. Прозрачную, без запаха и вкуса. Оказывается, блять, ещё и такое бывает. Видимо, ему надо будет просветиться. У него сердце из груди выпрыгивало от страха, когда он снова приземлился на мягко покачивающуюся над землёй постель, на которой, скрутившись в ком, лежал Намджун. От него шёл жар, губы он прикусил, глаза у него были зажмурены, он рвано водил по своему члену, пытаясь достичь разрядки. — Эй, малыш, — тихо позвал его Джин, и не узнал своего голоса — таким жалким и робким он был. Он откашлялся и поймал взгляд парня, который замер, остановив движения руки. И даже сквозь жуткую муть мучительной неудовлетворённости этот начохито смотрел на него, на Ким Сокджина, человека, который мало у кого на самом деле вызывал в жизни восхищение, с таким восторгом, как будто видел перед собой самую настоящую звезду, спустившуюся к нему с неба и пообещавшую счастье. Джин задохнулся от его взгляда, он скользнул к нему ближе и прошептал в алое ухо: — Возьми меня, Джуни... Я готов стать только твоим, мой... альфа...