***
— Я скучал... скучал... так скучал, Джини... Голос Намджуна срывается и горячим облаком окружает обнажённого Джина, распластанного под ним на постели. В каюте слишком жарко, или слишком холодно, так что Кима бросает то в плавящий его огонь, то охватывает ледяными мурашками — всё зависит от того, где находятся в этот момент губы и руки Намджуна. А тот не даёт Джину отвлечься ни на секунду: целует, кусает, сжимает, гладит, потирает, посасывает... И шепчет... шепчет: — Мой... Мой милый... Мм... ты сладкий, знаешь? Такой нежный... Я покрою тебя, Джини... Я буду мучить и ласкать тебя, мой Джини... Я не отпущу, пока ты весь... понимаешь? — весь! — не будешь... моим... Джину и томно, и сладко, и больно, потому что зубы у Намджуна острые и настойчивые — и хочется-хочется-хочется ещё. — Ещё!.. Ах-х, да! Ещё!.. — шепчет он, сжимая пальцами волосы и подавая бёдрами наверх, чтобы глубже и грубее, чтобы чувствовать горло Намджуна вокруг себя. — А-а-а... Пальцы Джуна, входят в него медленно, осторожно, и это совсем не больно, потому что смазаны они какой-то там волшебной мазью. Специально для него готовил её Джун на своей планете. Сам. И обещал, что будет Джину лишь сладко и приятно, что будет он самым счастливым рядом со своим альфой — как тогда, в их первую ночь... И Джин ощущает действительно лишь касания внутри себя — настойчивые, растягивающие его. А потом Намджун задевает нужное — и Джин, выгнувшись и вбившись в его рот глубоко-глубоко, неожиданно даже для себя хрипло кричит и кончает. Перебор... Он задыхается, не в силах осознать свои ощущения, а Намджун снова и снова таранит внутри него комочек удовольствия, заставляя стонать громко и развратно, выдыхая вместе с душой: — Джу-у-у-у... Джу-у-у-ун! А-а-а... Джу-у-уни-и-и... — Сейчас я возьму тебя, омега, — урчит ему на ухо огромный хищный зверь, который только что был таким нежным и ласковым, — и ты снова почувствуешь меня полностью. Я буду трахать тебя грубо, омега, но тебе понравится, я знаю. И я не остановлюсь, пока не кончу глубоко в тебе, мой омега, и пока ты сам снова не кончишь. А потом ты поставишь мне метку... И я стану только твоим, так же как и ты — только мой! Ты слышишь меня, омега? — Да-а-а, — потрясённо вздыхает Джин и покорно поворачивается на живот. — Да-а-а... — стонет он, ощущая, как наваливается на него Намджун и входит, медленно наполняя собой, становясь с ним единым целым. — Да-а-ха! Да-а-ха! Да-а-ха! — умоляет он, когда снова и снова неспешно толкается в него его парень. Но когда Намджун, зверея и срываясь с поводка осторожности, почти силой вжимает его в постель и дерёт в диком темпе, рыча и хрипя так же, как в гон, Джин может лишь кричать коротко и жалобно, хотя и сам не понимает, чего бы хотел: чтобы остановился альфа и дал ему отдышаться или чтобы нахер затрахал уже насмерть, потому что остановка всё равно смерти подобна — так хорошо... так хорошо!.. так... Да-а-а... Как под его зубами оказывается ароматная, страшно притягательная и такая сладкая шея Джуна, Джин уже и не вспомнит потом. Но зато то ощущение, когда разошлась от его нажима кожа и он ощутил острую, дико и страстно пахнущую сладким железом кровь, он никогда не забудет: ничто в жизни не казалось ему столько же правильным, как его пальцы на рёбрах Намджуна и его зубы на шее начохито, под челюстью. А ещё — глотки его крови в своём горле... Если бы Намджун его не остановил, оттянув за волосы на затылке, он бы, наверно, сам и не оторвался. — Любовь моя... — Хрипит альфа, пока Джин сладострастно зализывает по его подсказке свой укус. — Я твой, слышишь? Всегда был и навсегда буду... Джини... Любимый мой... прошу... Просто вернись ко мне...***
Джина раздражало всё: тёмные и мрачные коридоры огромного чёрного дома, к которому их привезли, забрав прямо от шаттла, как только они опустились на красный песок Горреи. Молчание и непробиваемое выражение тупости на лицах громил, которые за малым не подталкивали их по пути по этим коридорам. Беспечное выражение на лице Чимина, который с интересом осматривался вокруг, а когда один из горилл Юнги попытался подтолкнуть его, быстро ушёл от захвата и громко сказал: — Тронь — и останешься без пальцев, вонючий урод. — Спокойно так сказал. Уверенно. Это бесстрашие, граничащее с глупостью, тоже бесило Джина. Ему просто не хотелось здесь быть. Он просто головного мозга корой чуял: они совершают ошибку. Они не должны иметь ничего общего с тем, кто окружил себя всем вот этим вот, отгородился от мира этими чёрными стенами и берёт к себе вот таких вот людей. Это были яу, дикая и очень мощная раса воинов с погибшей планеты Яуэйо, которые растеклись по Галактическому союзу в поисках вот таких вот, как Юнги, которым не было покоя и которые страстно желали лишить этого покоя других. Выглядели они как люди, только выше, гораздо мощнее, и кожа у них была почти непробиваемой. Как и выражение лиц. А ещё они вроде как воняли сильно. Валерианцы, например, их на дух не переносили. Но по Чимину, кстати, не было видно, что ему уж очень гадко. И слова "урод вонючий" были всё же больше оскорблением, чем констатацией факта. Хотя Джин, который пытался отвлечь себя от мрачных мыслей такими вот размышлениями, понимал, может и ошибаться. Чимин в последние два дня был странным, как будто ушёл в себя, на подколы Тэхёна отвечал лишь холодными взглядами, Джина оппой не называл, а Намджуна явно избегал. Впрочем, последнее было взаимно. И лишь когда они уже садились в шаттл и Чонгук задержал его у трапа и попросил захватить воду, что была сложена упаковками справа от передней опоры, Чимин ухмыльнулся и, кинув острый взгляд на Тэхёна, прижимающего к груди руку капитана, негромко и манерно-мило ответил: — Конечно... оппа. У Чонгука взметнулись брови, а Тэхён вдруг оскалил зубы и зарычал. — Я тебе не оппа, — поспешно сказал Чонгук и дёрнул своего омегу, прижимая к себе крепче. — Ну, кто знает... — поиграл бровями Чимин, и, легко ухватив упаковку с двумя бутылями воды, гордо прошёл мимо них в шаттл. Джин только проводил глазами невысокую фигурку вредного омеги и вздохнул. Намджун поцеловал его и шепнул в ухо: — Он нервничает, Джини, как и все мы. Не показывает, не хочет быть слабым. Но очень нервничает. Вот и лезет к Тэ. Вид чужой слабости успокаивает его. "Он стал таким умным, — с невольной гордостью подумал тогда Джин , глядя на своего мужчину. — Таким... И чего Свити вечно бесится на него?" И вот теперь Чимин не выглядел испуганным или взволнованным совсем, даже Чонгук был внешне более собранным и настороженным, чем он. И Джин чувствовал: он мало что понимает на самом деле в том, что касается этого странного омеги, который так льнул к нему всё это время, так хотел его внимания, а теперь даже не смотрит на него, как будто Джин перед ним был в чём-то сильно виноват. Юнги встретил их на террасе, полностью зашитой в старинное красное дерево. Сам он сидел в широком бархатном кресле, тоже старинном или прекрасно стилизованным под старину, за круглым небольшим столом, покрытым белоснежной скатертью и сервированном для ужина на четверых. Мин поднялся, широко улыбнулся и двинулся к ним, не сводя откровенно восхищённого взгляда с Джина. А тот с изумлением рассматривал пирата. Юнги был откровенно хорош. Всегда был. Не зря же тогда, на Тьерре, Джина от него повело. Мин не был высоким, но у него были широкие плечи и ровная спина, сильные, с небольшими ладонями, аристократически бледные руки и такое же лицо — чуть вытянутое, с заострённым подбородком и приятной выпуклости скулами, словно вылепленное из белой глины. Ровный нос и полные губы. Но больше всего всех привлекали его глаза. Он ими умел говорить. Они были выразительного разреза, полумесяцем, тёмные и глубокие. Заглядывать в них было опасно — как склоняться над бездонным колодцем, в котором, кроме поблёскивающей далеко внизу воды, совершенно точно водятся чудовища, которые могут и пламенем полыхнуть, сжигая тебя дотла, и затянуть своей магией внутрь, так глубоко, что никогда — как из могилы — не выбраться. В общем, смотреть в тёмные очи космического пирата Мин Юнги было можно так же бесконечно, как и на текущую воду, и на горящий огонь. Потому что в их глубине было и то, и другое. И так было всегда. Но сейчас... Особым, теплым очарованием веяло от всего его образа. От почти неформальной, но элегантной одежды, от чуть небрежной укладки высветленных волос, от добродушной улыбки, от мягкого света в прищуренных глазах. О, да... Мин Юнги мог быть и таким. Вот только не стоило и на мгновение поддаваться его очарованию и сдаваться его обаянию. Потому что это всё же был именно преступник и контрабандист, убийца и жестокий хозяин нескольких вполне себе населённых планет — Мин Юнги. И Джин, чуть улыбнувшись, пожал протянутую ему после Чонгука руку Юнги, крепко так пожал, чтобы почувствовалось и сказалось само, без слов. Юнги лишь приподнял и опустил подвижную бровь и одарил Джина ласковой улыбкой, а потом развернулся к Чимину. Джин тоже вслед за ним перевёл взгляд на омежку. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Чимин поражён до глубины души. Его глаза смотрели на Юнги с таким восторгом, почти благоговением, что сердце Джина тревожно трепыхнулось и сжалось ноющей болью: это было плохо. Очень плохо... Потому что Юнги смотрел на юношу слишком пристально. Слишком томно был приоткрыт его рот, слишком нежно держал он в руке тонкую кисть Чимина, слишком медленно и картинно подносил он её к своим губам. И Чимин... задира, злобный и язвительный мальчишка Чимин, который сам был по полапать-зажать-укусить (уж Джин-то знал) — этот Чимин зарумянился, словно девочка-подросток, пальцы его дрогнули в длинных пальцах Юнги, и он сам приоткрыл свои пухлые губы, провожая взглядом прикосновение Миновых губ к своему запястью. — Чимин, если я не ошибаюсь, — хрипловато, бархатно и тягуче произнёс Юнги. — Наконец-то я могу увидеть вас вживую, мой... милый... — Бета! — выдохнул вдруг Чимин, не сводя восторженно взгляда с лица Юнги, — вы же... бета?! Юнги приподнял одну бровь, явно растерянный. Он кинул взгляд на Джина, но тот и слова не мог вымолвить от ужаса и нарастающего чувства, что всё пропало. — Господин Мин, — раздался холодноватый и очень недовольный голос Чонгука. — Мы рады встрече с вами, однако прошу вас: давайте начнём. Насмешливая улыбка скользнула по губам Юнги, он ещё раз поцеловал руку омеги, выпустил её и отвернулся, следуя на своё место и приглашая жестом всех остальных сесть. И только Чимин стоял, явно не в силах двинуться, так что Джину пришлось потянуть его к мягкому и удобному креслу и помочь сесть: сам юноша, кажется, и с этим бы не справился, так как не мог отвести слегка растерянного и восторженного взгляда от Мин Юнги.