***
— Охренеть здесь шумно! — крикнул Чимин, стараясь перекрыть голосом гулкие басы аквамузыки, которая была на разогреве, пока публика только собиралась. Омега склонился прямо к уху Джина, который с блаженной улыбкой дегустировал ядрёно-зелёный напиток в полуметровом узком бокале, придерживая его двумя руками и снова прокричал: — Ты уверен, что эта дрянь не отравлена? Он недоверчиво покосился на трубочку во рту Джина и отпил из своего бокала старое доброе пиво, которое, наверно, только в "Дыре" на всём Бреххе и можно было найти. А то и во всём этом секторе Дальнего космоса. И как оно здесь оказывалось, Джин точно не хотел знать. Как и то, из каких именно ингредиентов был приготовлен его любимый "Змеев череп" — напиток, ради которого в частности он сюда и притащил Чимина и Тэхёна. Однако мордок сразу отказался, сказав, что питьё цвета болотной жижи в Отравленных землях он в рот не возьмёт. А Тэхён с удовольствием втянул через трубочку верхний газ с напитка, закашлялся и вежливо отклонил предложение сунуть трубочку в бокал поглубже. Джин пожал плечами, заказал ему несколько красивых, эстетично оформленных напитков: коктейли, баррерский эль с цветами, пару медов — в общем, батарея перед Тэ выстроилась знатная, яркая и очень аппетитная. И он, жадно блестя глазами, сказал, что наконец-то оторвётся без занудного внимания Чонгука, ставшего в последнее время излишне заботливым. Джин усмехнулся, вспоминая огромный кулак капитана перед своим носом и его шипение: — Только попробуй напиться сам и этих двоих слабаков напоить! Будешь драить внешний контур, ясно? — Ты просто завидуешь, что мы вас не берём, — уязвлённо ответил ему Джин, антисубординационно показал язык и гордо прошествовал в шаттл, стараясь не замечать мрачный взгляд Намджуна, застывшего со скрещёнными на груди руками чуть в стороне. Но слова капитана всегда были для него чем-то нерушимым. А драить внешний контур было не только сложно и муторно, но ещё и унизительно: изнутри, если смотреть через огромный иллюминатор, было похоже, что белая неуклюжая лягушка ползает по экзопластику и протирает его своим пузом. Брр... Поэтому Джин заказал Тэхёну несколько очень-очень вкусных и ужасно красивых напитков. В основном слабоалкогольных и с хорошей долей закуси, которая одновременно служила им украшением и имела мощный антиэффект. С этого точно было не напиться, так — отуманить разум лёгкой эйфорией радости, принять мир за славное и тёплое место. Такими напитками поят милых девочек любой расы, чтобы задурманить, наплести с три короба и утащить в частную комнатку трахаться. Чтобы восторженно ахала, но при этом почти всё соображала и потом не предъявила. Всё честь по чести: только кондиция, только разрешённое. М-да. У Джина не было подобного опыта, но Чонгук как-то проболтался по пьяни, что пару раз проворачивал и такое, когда был молод и буен. На огромном воздушном экране появились пёстрые в своём сценическом раскрасе артисты из расы Скатов — двух- трёхголовые особи, похожие на гидр. Выглядели они, на вкус Джина, страшновато, он всегда к Скатам относился с внутренним трепетом и старался не сталкиваться с ними, хотя об их незлобивости и невероятных музыкальных возможностях по Галактике ходили легенды. Да что там говорить: с тех пор, как эта раса была включена в Галактический Союз, все Общие музыкальные состязания были постепенно прикрыты: только Скаты и занимали там все достойные места, соревнуясь по сути сами с собой. Сделать же Общий конкурс, не включив в него одну из Признанных Рас, было страшным проявлением нетолерантности. А Галактические порицания нахрен никому не нужны были. Ну, и вот. Большая часть музыкальных площадок была занята именно Скатами, хотя (опять же, по слухам) сами они восторженно относились и к Напевам ветров — планетной музыке Баррерцев, и к оперной музыке Землян. И даже жуткие, вне звукового диапазона, улавливаемого земным ухом, "певы" валерианцев тоже были популярны на Скаттори — родной планете этих Галактических музыкантов. Джин обожал их музыку: она всегда казалось ему невероятно мелодичной и душевной, наполненной самыми разными эмоциями. Он, конечно, не мог отличить одну особь Скатов от другой, но вот композиции у них были очень разные, яркие, неповторимые по набору звуков. Скаты использовали в музыке звуки всего космоса, так как могли подражать им, какими бы странными они ни были. В этом и была их уникальность. Джин часто слушал эту музыку, всегда поражаясь тому, как она захватывает его, уносит с собой куда-то далеко и дарит такие разные, но всегда чистые и светлые эмоции! Так что он очень обрадовался, когда понял, что сегодня в "Чёрной дыре" будут выступать именно Скаты. Он не знал, что это за общность, но, судя по реакции публики, была она очень известной, как минимум — в этом секторе. От того, как заорал, засвистел, затопотал народ в баре, Чимин подавился пивом, а Тэхён пролил на себя ярко-розовый коктейль, который только-только взял в руки. Чон сморщил нос и захныкал, быстро ставя бокал на стол и начиная судорожно облизывать пальцы: — Да что за нахер! Чего так орать! — Не ругайся, красавчик, тебе не идёт, — буркнул Чимин, отряхивая с рукавов и груди пену. — Нахер иди... Это самый вкусный! — Тон у Тэхёна был вообще-то вполне благодушный, но выбор языковых средств показывал, что собой он уже не совсем владеет. — Ребят, давайте послушаем, — взмолился Джин, быстро отставил свой бокал и опёрся головой о сведённые в замок пальцы. Прикрыл глаза и светло улыбнулся. Мелодия была незнакомой, но задевала с первых же звуков. Скаты пели в шесть голосов (их было двое, и у каждого было по три головы), каждый вёл свою партию, это была почти полифония — но очень близкая, лёгкая, не перегруженная что ли... О чём они пели, Джин не понимал, так как всегда Скаты использовали только своё наречие, никогда не заморачиваясь переводом на Общегалакт, но этого и не было нужно: каждый понимал что-то своё в их песнях. Каждому на душу садилось яркой, нежной бабочкой что-то светлое и чистое. Грустное и радостное, тоскливое и бодрое, нежное и агрессивное — своё. Каждый сопереживал музыкантам, мало кто мог остаться равнодушным. И поэтому Джин ничуть не удивился, когда увидел в огромных, широко раскрытых глазах Чимина слёзы. Слёзы текли и по чуть побледневшим щекам Тэхёна, который забыл о своих напитках и сидел, прикрыв глаза и подрагивая губами, словно пытался подпевать, но лишь иногда тихо всхлипывал. Сам Джин тоже отвлёкся, чтобы смахнуть застилающую глаза влагу. И не смог не улыбнуться: это было так приятно, что его мальчики оказались такими чуткими и душевными людьми — поняли и приняли чудесную музыку чуть не с первых звуков... Они вместе подхватились, вскочили, аплодируя и свистя вместе со всеми, когда выступление Скатов закончилось. Всё время, пока композиции сменяли одна другую, они не переговаривались, и почти не смотрели даже друг на друга — слушали, слушали, слушали... — Это... Это потрясающе! — вскрикивал Тэхён, хватая Джина за руку. — Это невероятно! — Это обалдеть как здорово, — тряс головой Чимин, заглядывая Киму в глаза. — Правда, да? Как будто историю мою рассказали, да? Ты понял, оппа? Понял же? Джину причудилось в музыке совсем другое, но он с готовностью кивнул. А потом ласково погладил Чимина по щеке и, склонившись к его уху (аквамузыка опять гудела вовсю), громко выговорил : — Я выйду, Чими. Следи, чтобы Тэхён не выдул всё, пока меня не будет, а то он попросит ещё, и тогда мы точно хрен его дотащим. Чимин засмеялся и кивнул. Джин добрёл до выхода с площадки, натыкаясь на полупьяных танцующих и просто весело горланящих что-то невнятное гостей "Чёрной дыры". Он задумался о том, что его отношения с Намджуном надо, наконец, как-то определить. Кто они друг другу? Каждый раз, вылизывая метку у него на спине, Намджун шептал ему: "Мой, мой, мой омега...", но вот что значило это самое — мой? Намджун почему-то редко стал говорить ему о любви. Да, да, определённо: Джин давно не слышал этих слов. А вот трахаться Намджун пробирался в его каюту с завидной и уверенной регулярностью. И ведь как уговаривал, как уламывал, подлец... Понимал, что Джин страшно скучал по нему и ломаться долго не может, но каждый раз будто почти силой, будто через волю... Страшно приятно. Конечно, это всё были игры, но всё же... всё же... Удар обрушился на его голову откуда-то сбоку, и перед этим он чётко увидел, успев обернуться, хитрые и весёлые глаза — блестящие, тёмные, прищуренные. А ещё — солнечную, белозубую, широкую улыбку.19.
2 ноября 2022 г. в 20:54
— Он был таким красивым, оппа, — пьяно улыбнулся Чимин и, встав со своего места, бесцеремонно забрался на колени Джина, обхватил его и уложил голову на его плечо.
Омега был сейчас похож на милого небольшого мишку-коалу, которые когда-то жили на Земле и из-за своей трагической истории истребления были символом всех антивоенных компаний в её Новейшей истории. Они тоже любили вроде как забираться на деревья и вот так на них висеть, обняв ствол, как сейчас обнимал Чимин Джина. И тот с наслаждением и блаженной печальной улыбкой обнял его в ответ, готовясь выслушивать в который раз самый популярный у пьяного Чимина рассказ о том, как он стал причиной смерти своего истинного. Обычно после этого у Чимина случался приступ истерики и он засыпал. Это длилось уже три месяца с регулярностью раз в две-три недели, благо, пили они сброженную гуавану или вообще сидровую смесь, так что последствий для организма не было, а нужный эффект достигался быстро и почти безболезненно.
— Он был очень красивым, высоким, глаза — по монете, волосы — гривой драгоценного Чори-каранга развевались! Смелый... Он мне нравился, так нравился... А когда течка пришла, я понял, что он — мой истинный. Пах солнцем и пылью на солнце. Знаешь, как пахнет такая пыль? Ммм... О, оппа, если будем дома, я тебя отведу в поля Крессо, там эта пыль так и кружится в воздухе. С ума сойдёшь, как приятно.
Он умолк, и Джин, спохватившись, забормотал:
— Да, да, Чими, конечно.
Чимин удовлетворённо хмыкнул и продолжил:
— Во-от. Только он меня в упор не замечал. Знаешь почему? Знаешь, конечно, я же тебе сто раз рассказывал, оппа.
— Он был влюблён в сына правителя, Доёна, — тяжело вздохнув, едва слышно ответил Джин.
— Точно! — Чимин истерично хохотнул. — И не боялся ведь, а? Сме-е-елый был и дурной. Все говорили: молодой, вот и надурил, наделал делов. А я знал: он просто любил по-настоящему. Как я мог не знать? Я ведь к нему в течку пришёл, а он мне отказал. Побледнел, губы до крови закусил, но выставил меня за дверь. Молча. Такой он — мой Джисон был! — Чимин жалобно всхлипнул и потёрся мокрой щекой о шею Джина. — Прости меня, оппа... — Голос Чимина вдруг ломко задрожал, и он, чуть отстранившись, заглянул Киму в глаза. — Прости, а? Я ведь знаю, что веду себя, как последняя сука, что не должен... Что Намджун... Я его уважаю, очень... Но так, как ты, никто не слушает меня, понимаешь? — Джин, прикрыв глаза, кивнул. — Тэхён реветь начинает сразу, как я имя Доёна произношу... Ему труднее всего, понимаешь? Он Доёна очень любил, а меня так и не может простить.
— Неправда, не винит он. Потому что ты не виноват ни в гибели Джисона, ни в смерти Доёна, — хрипло ответил Джин. — Джисон знал, чем рискует, когда похищал сына Саёона. И Доён понимал, что их не примут ни там, ни тут. И что погоня будет жестокой. И что потом будет расплата. Он просто не захотел мучиться. И это был его выбор, слышишь?
— Но если бы я не отказался от Сона, не сказал, что он мне никто, признался бы, что он — мой истинный, может, отец и оставил бы у нас, разрешил бы вернуться, а Доёна просто бы вернули отцу, стребовав выкуп. Им было бы плохо и больно, но они были бы живы! А я отказался... — Чимин захлюпал носом и притиснулся к Джину сильнее. — Думал, что не смогут они друг без друга. Пусть бегут, думал. Откуда было знать, что их так скоро поймают? Если бы не проклятые пустынники... Они бы смогли. Хираэу благоволят к настоящей любви, я знаю... Доён был самым младшим омегой, не такая уж и ценность для суки Саёона, а и то уж не смог отпустить!.. — Чимин дрогнул и поёжился в руках Джина. — Обними меня, оппа... Просто как друг обними, ты же знаешь: после Юнги я не претендую на тебя... И пусть Намджун потерпит немного. Мне так легко становится после вот таких пьянок с тобой... — Чимин хихикнул и снова зарылся носом в шею Джина.
— Намджун не будет в претензии, — тихо сказал Джин, вспомнил мрачный взгляд любимого, его тяжёлый обречённый вздох и потёрся щекой о розовые шелковистые волосы Чимина. — Они с Чонгуком и Тэхёном сейчас тоже вряд ли трезвые: Лемея славится своими жральнями, и ром там отличный.
— Прости, — виновато прошептал Чимин. — Ты снова остался ради меня. Я так люблю тебя, оппа... Так люблю... Ты самый лучший человек под святыми Хираэу. Почему мне так повезло — с тобой? Может, если Тёмные небеса послали мне тебя, не такой уж я и пропащий, м? — Он уловил печальный вздох Джина и осторожно погладил его щёку. — Не грусти, оппа... Я уже ни на что не зарюсь, ты же знаешь. Просто посижу с тобой вот так — и ладно, мне хватает теперь. Просто никто и никогда меня так не берёг, как ты... — В его голосе снова послышались слёзы, и Джин выдохнул: отлично, начинается, значит, всё не зря. — А я такой предатель... Променял тебя на сучьего альфу. Прости за то, что ляпнул тогда, когда уходил к этому блядскому пирату. Простишь, м?
— Давно простил, и ты знаешь это, — мягко ответил Джин и чуть крепче сжал Чимина, которого развозило, и он уже слабо держался за плечи старшего.
— Как же я его ненавижу! Убил бы, вот космосом твоим клянусь! — страстно продолжил юноша. — Веришь? Я ведь на самом деле сдохнуть хотел! Все те разы, что творил дичь! Думал: вот, опять! Полюбил альфу, а он потрахал немного — и выкинул. Правда, Джисон ни разу не коснулся меня, ни взглядом, ни вздохом не показал, что я для него что-то значу. Всё своему мальчишке отдал — до последнего вздоха под мечом палача. Мне говорили, что имя Доёна было последним, что он сказал. А ведь эта мразь, Саёон, ещё и пытал его лично, когда узнал, что Доён убил себя. Тэхён до сих пор простить себе не может, что тогда оставил тот нож в его покоях. И меня не может простить. Говорит, что я должен был признать истинного, и тогда бы его брат был жив, ему не приказали бы смотреть на казнь Джисона и он бы не испугался так боли. А я соврал, да... Сказал, что мой истинный — другой... Ты смог бы так, оппа? Ты смог бы отказаться от Намджуна? М?
Джин знал, что отвечать уже необязательно, но от этого вопроса у него в груди словно каменным чем-то налилось всё, и он смог лишь отчаянно помотать головой. Однако Чимин этого, кажется, не заметил.
— Да, соврал отцу. И даже не посмотрел в последний раз на Сона. Чтобы не было больно. Потом отец спрашивал — кто. И дал по морде, когда я сказал, что не его дело. В леса на дежурство отправил. Только мне-то что? Так херово было, когда они уехали. Да, вроде как и прав отец: останься они у нас, как просил Сон, не дал бы нам Саёон жизни, из чистой сучьей своей вредности стал бы теребить и доставать. Пришлось бы силы прикладывать. Но не могу простить отца. Правда... — Он тяжело вздохнул и удобнее устроился на плече Джина. — Если бы они остались, то, наверно, это я бы на нож прыгнул. Потому что они так смотрели друг на друга... Так Чонгук и Тэ смотрят иногда. У меня аж дух захватывает. Так Намджун иногда на тебя смотрит.
Он умолк, а Джин тревожно замер. А... А как же...
— А ты нет, оппа, — тихо ответил на его незаданный вопрос Чимин. — Меня на самом деле именно это сначала и привлекало. Думал, что ты не любишь этого сукина сына на самом деле, что он просто давит тебя своими чувствами, что ты думаешь, будто обязан его любить, раз он так... Такое бывает, я знаю. Но нет, Джин, нет... Ты, может, и по-другому, но тоже любишь своего альфу. Я это чувствую. Было так больно — осознать это окончательно. Я, может, к этой сволочи и подался, потому что понял: всё, конец. Любишь. Не смотришь так, но любишь, пусть и иначе как-то. Не могу понять как, но — да.
Джин печально улыбнулся и тихо вздохнул.
— А Сон и Доён... Да. Тэхён говорил с Соном в темнице. И тот признался, что я его истинный. Уж не знаю, зачем они обо мне говорили. И Тэхён думает, что я мог спасти их и не спас из-за мести. Дразнит истинным. Я соврал... Да, соврал. И да — мстил. Это было жестоко, и я себе этого не прощу. Но я думал, что они смогут быть рядом и далеко от меня. Тогда думал. А потом только понял, каким был жестоким. Эх-х-х... Но я ведь уже говорил тебе это всё, да... Как ты терпишь меня, Джин? Тебе ведь надоело это слушать, да?
— Нет, милый, нет, — ласково поглаживая его волосы, ответил Ким. — Но это так мучает тебя... Может... не надо?
— А о чём ты хочешь услышать? — Чимин фыркнул, опалив шею Джина горячим и влажным дыханием. — Могу рассказать, как меня соблазнял Юнги. И что рассказывал. Хочешь? Могу рассказать о том, как он меня тайно возил по планетам Золотого пояса. Он маску надевал, такую... специальную... Она его морду меняла. И вроде, понимаешь, слегка — а не узнать!
— Масочный имплантат, — вздохнув, сказал Джин. — Дорогая вещь. Да и долго не поносишь: больно, так как мышцы зажимает.
— Ему похер было. А что дорогая — вообще неважно. Похуй ему на всё: на валюту, на монеты, на драгоценности. На сук, которых он трахает. На меня. — Чимин хмыкнул. — У него этого всего дохера. Он только одним по-настоящему интересовался. Какой-то планетой. Сказал, что эта планета — истинное зло.
А вот это было ново. Джин насторожился, аккуратно выпростал руку из-под тяжело налёгшего на него Чимина и потёр висок, чтобы сосредоточиться.
— Планета? — негромко спросил он. — Что за планета?
— А хер его знает, — пожал плечами Чимин и порывисто вздохнул. — Сказал, что это его единственный непобеждённый враг. И он жизнь положит, чтобы его победить.
У Джина захолонуло сердце от того, насколько точно попали эти слова в цель. У него тоже... тоже была такая планета. Проклятая Клеопатра, отнявшая его родителей. И то, что у мерзавца Юнги было что-то подобное, выбило его из колеи. В этом общем между ним и человеком, которого он искренне ненавидел, было что-то оскорбительное. Он почувствовал, как задрожали его руки, как внутри всё поджалось от невольной мучительной злобы.
А Чимин между тем продолжил:
— Только вот эта блядская сука ошибается: теперь у него два врага. И та планета по сравнению со мной — это херня. Всего-то и надо было — честно сказать мне, что всё кончено, что я ему больше не сдался, а он... Как малыша-ксури — выкинул и пошёл дальше! Разве это честно? Разве я не заслуживаю даже того, чтобы мне честно плюнуть в лицо? Обязательно в душу плевать? — Чимин задышал чаще и просипел уже сквозь зубы: — Найду его и грохну. Просто чтобы было так. Объясняться даже не стану. Найду — и грохну! Веришь?
— Верю, верю, милый, — рассеянно сказал Джин, поглаживая его бедро. А потом поднялся пальцами и стал оглаживать шею. Это всегда действовало на Чимина успокаивающе и даже усыпляюще. До полноценной истерики что-то всё никак не доходило, а силы были у обоих на исходе.
— А мне почти не хочется реветь, — вдруг сказал Чимин. И в голосе его была глубокая, хотя и немного отрешённая печаль. — И если совсем честно: убивать его тоже не очень хочется, оппа, это уж я так... По привычке. Мне Намджун сказал, что самый действенный способ отомстить — жить дальше так, как будто его и не было в моей жизни. Я послал нахуй твоего Намджуна, чтобы не лез, куда не просят, со своими советами, долбаный альфач, а он не обиделся. Он вообще не очень обидчивый у тебя, оппа. Тебе, наверно, повезло. Вот когда я послал Тэхёна с его советом создать на голопалубе образ Юнги и убить его, он очень обиделся и дулся на меня неделю, пока я не позвал его на бой с Юнги и не грохнул блядского пирата перед ним с особой жестокостью. Помнишь, мы ещё тогда с ним после этого в сопли набухались, а капитан Чон озверел и заставил нас драить экотеплицы вручную? Сука всё же у нас капитан, да?
Чимин стал говорить менее внятно, явно заговариваясь, но Джин не мог не усмехнуться, вспоминая, с какими моськами двое омежек драили от вонючих остатков экопочвы контейнеры в теплицах и как костерили в два голоса Чонгука. Костерили, угрожали — один убийством, другой воздержанием — но драили, куда деваться-то с космической посудины?
Бухтя и ворочаясь, Чимин устраивался удобнее в его руках, а Джин, нежно улыбаясь, начал мягко его баюкать, мурлыкая какую-то странную мелодию, что так и вертелась у него в голове. И когда омежка заснул, он отнёс его в его каюту и присел на край постели.
Лицо Чимина было румяным, как и всегда, когда он спал. Пухлые губы были чуть выпячены, а на щеках белели дорожки от слёз.
— Ему гораздо лучше, Джин, — негромко и душевно произнёс Свити. — Мы приняли правильное решение. И всё прошло отлично. Даже то, что он забыл всё глубже на уровень, не имеет никаких ощутимых последствий. Он сомневается в своей адекватности, вспоминая свои попытки суицида, но ничего не подозревает, лишь слегка в себе разочарован. И уже даже не злится почти. Индекс положительного отношения к жизни восстановлен до нормального уровня. Эмоциональный комфорт на корабле близок к нижней границе нормы. Благодаря тебе и остальным членам экипажа. Не о чём беспокоиться.
— Знаю, — кивнул Ким. — Он даже согласился пойти со мной и Тэхёном на следующей остановке в Бреххе в бар. Это будет его первый выход.
— Не лучший выбор, — чуть помедлив, отозвался Свити. — Вы же знаете, что Брехх не славится безопасностью?
— Но это ближайшая остановка, где можно оторваться вне ТТА, — пожал плечами Джин. — Да и потом, кто нам может угрожать? В "Чёрной дыре" всегда более-менее лояльно относились ко всем. По крайней мере, начальство. А прежние наши трудности и опасения... Всё давно закончилось, если что и было. Мы боялись и прятались — а даже намёка ни на что не было. Убегать всю жизнь непонятно от чего тошно. Это решено. Мы без формы пойдём. Просто туристы. Один вечер, одна ночь. Что может случиться? Девочки там милые, земляночки, а Чимину в прошлый раз... — Космос, как же это было давно! — ...зашло вроде. Так что — почему нет?
— Я уже объяснил почему, — с явным напором в голосе ответил Свити. — Там небезопасно. Брехх — независимая территория, вне зоны ответственности, но и вне юрисдикции не только ТТА — вообще любой официальной системы в этом секторе.
— Тем он и ценен, — сказал задумчиво Джин.
Настойчивость Свити его напрягала, однако он уже обещал отвязную омежью вечеринку Тэхёну и Чимину, и перспектива оторваться без альф этих двоих очень прельстила. Да и самому Джину перспектива мощно напиться была сейчас мила, как никогда в жизни. И именно под грохот музыки, то есть на основной левитационной площадке бара "Чёрная дыра". Танцевать он идти не собирался, но очень хотел снова посмотреть на ритмично двигающиеся жаркие тела постоянных посетителей и туристов, которым абсолютная свобода, гарантированная Бреххом официально, сносила башню. Как и обильное и очень дешёвое горячительное, разбавленное "мутным", на которое там не было запрета. И мысль эта привлекала его вот уже пару недель до странного томного возбуждения.
Он такое себе позволял крайне редко и был-то в "Дыре" пару раз, но именно её вспомнил, когда Намджун ласково сказал, что ему надо всерьёз отдохнуть. Знал бы, конечно, альфа, на что провоцирует Джина, может, стал бы отговаривать, но он не знал. И свои планы обнародовать перед ним и Чонгуком Джин не собирался до самого последнего момента, когда помешать им они уже не смогут.
Они не так давно еле выбрались из пропасти тоски, в которую их ввергла неудачная любовная история Чимина. И остальные уже пару раз отрывались, а Джина всё не отпускало. Он не мог оставить омежку, который пока отказывался покидать Свити. И, конечно, когда он согласился попробовать, Джин не мог отказать ему. Выговор от начальства, что он надирается не на охраняемой базе ТТА, до ближайшей из которых было сейчас слишком далеко, ему получать, конечно, не хотелось. Да и будь иначе, он вряд ли бы решился оторваться по-настоящему, зная, что его будут снимать нанодроны и заносить в видеобазу то, что он твоит пьяным. А на базах ТТА этого было не избежать. Так что Брехх, как древнее яблоко на Древе познания добра и зла, оказался слишком вовремя слишком близким и соблазнительно подходящим.
— Мы будем осторожны, Свити, — устало улыбнулся Джин. — А ты оружие подготовь нам. Незаметное, простое в использовании и быстрое.
— Бортинженер Ким, — вдруг обратился к нему Свити официально. — Могу я спросить вас о конфиденциальном?
Джин нахмурился. Такие заходы на "поговорить" никогда ни к чему хорошему не приводили. Он встал, поправил одеяло на Чимине и вышел из его каюты.
— Что, Свити? — тихо спросил он.
— Когда последний раз вы проверяли личный бан?
Джин озадаченно нахмурился.
— Н-не... Не помню. А я его проверял вообще когда-нибудь?
— Вы знаете, что я осведомлён абсолютно обо всей поступающей вам информации? — Это не было вопросом, так что отвечать Джина не стал. — Так вот, последние две недели в ваш бан поступают регулярные запросы на голосвязь по факсу Мин Юнги.
Свити произнёс это имя холодным тоном официального доклада, но у Джина всё перевернулось внутри от мгновенно пронзившей его ненависти.
— И что? — хрипло спросил он.
— Как бы это ни было трудно, я бы рекомендовал вам прослушать хотя бы превью. Хотя бы последнее.
— Ну, ты слушал же? — нетерпеливо спросил Джин. — Чего темнить? И что там?
— Нет, — ответил Свити. — Он запрашивал личный канал, к которому у меня нет доступа.
— Я не стану его слушать. Не могу, — тихо ответил Джин.
— Но он настаивает в самом запросе, что тема — ваша личная безопасность.
— А не пошёл бы он нахуй, Свити? — У Джина почти получилось сказать это так же лихо, как, бывало, говорил Чимин.
— Вам не идёт этот стиль, бортинженер Ким. — И Джин был уверен, что про себя Свити поморщился.
— Только моя безопасность? — уточнил он мрачно.
— Ваша личная безопасность, — уверенно сказал Свити. — И, как вы понимаете, он прекрасно осведомлён о вашем к нему отношении после всего. Так что, я уверен, на эту запись и запрос его сподвигла по-настоящему беспокоящая его информация.
Джин молча прошёл в свою каюту, достал из сейфа бутылку Чемесси, сделал обжигающий глоток. Хилер, как и всегда, яростно обжёг глотку, сверкнул искрами в глазах и выбил дух, обдав ярким и ни с чем не сравнимым запахом озона, ради которого Джин терпел всё остальное. Помогало почти всегда безотказно. Потом он сел в кресло, потряс головой, чтобы полностью прийти в себя, и сжал кулаки.
— Включи мне превью, Свити, — скомандовал он.
Голос Юнги был таким же, как и всегда: хрипловатым, мягким. Мин мило шепелявил и иногда тянул гласные в нос. Никто, наверно, и не сказал бы, что этот голос принадлежит человеку, которого боится и ненавидит пол-Галактики.
— Связь по любому из ранее доступных тебе каналов, Джин. Ты мне, конечно, не веришь, но информация слишком важная, чтобы помнить о наших разногласиях и обидах. Ты в опасности, и очень серьёзной. Тема — личная безопасность, Джин, и ты знаешь, как отношусь к этому вопросу. Я настаиваю: это дело приоритетной важности, особенно учитывая, что тебе предупреждения поступали и раньше, и от меня, и не только от меня. Подумай, Джин, прежде чем отказываться: ты должен быть разумен в своих решениях. На эту твою разумность я и рассчитываю. Хотя и понимаю, насколько сильно ты меня ненавидишь сейчас. Просто кинь мне лого канала. Или набери сам. Я отвечу в любое время.
Лишь когда наступило молчание, Джин понял, что всё это время стискивал пальцы так, что на ладони остались лунки следов. Спокойный, размеренный, ласковый голос. Будто ничего не произошло. Будто не было той дикой подлости в отношении Чимина, которая поставила весь экипаж "Сан-Свити" на грань срыва в эмоциональную пропасть. Он даже не попытался... Впрочем, конечно, он знал, что с Чимином всё в порядке. Почему-то Джин ничуть не сомневался, что у Юнги есть возможность получать любую интересующую его информацию. Вот только интересовал ли его Чимин?.. Видимо, не очень, раз говорить вот так — мирно, доброжелательно — есть у него наглость. А вот у Джина нет сил слушать его снова. Нет у него и желания снова смотреть на этого мерзавца. И принимать от него любую помощь — даже самую необходимую. Касалось бы кого другого, он бы подумал. Но его безопасность точно не дело Мин Юнги. И Джин совершенно точно не хотел быть его должником. Так что...
— Меня не интересует никакая информация, доступная пирату Мин Юнги, — чётко выговорил он, глядя прямо перед собой. Облизал внезапно высохшие губы и повторил. — Никакая. Это ясно?
— Могу я высказать своё мнение? — спросил Свити, и Джина неприятно удивила холодность в его голосе. Помощник явно не одобрял его решение.
— Нет, — тихо, но твёрдо ответил Джин. — И прошу больше не беспокоить меня никакими запросами от этого... от пирата Мин Юнги.
— Выполнение на старте, — металлическим голосом ответил Свити и отключился.
Джин ещё какое-то время прислушивался к шлейфу белого шума, который оставался в эфире после прерывания связи с компьютером, вздохнул и опустил голову на руки. Обиделся. Компьютер — обиделся. Глупость какая... И что у них за отношения? Нет, нет... Всё наладится. Должна же эта полоса невезения закончиться? Вот и Чими начал приходить в норму, и с Тэхёном они уже не ссорятся, и Намджуна он уважает, и Чонгука скалится — но побаивается. Почти как раньше. Как же было хорошо раньше! А они не ценили, всё ныли и жаловались на какие-то трудности...
Нет, нет... Всё будет хорошо. Обязательно.