Вселенная отвечает "Не сейчас" (18+)

День ли был, ночь ли... Свет всегда был ровным, лился от двух небольших встроенных светильников, и поэтому непонятно было, сколько проходит времени. Ему принесли несколько матрацев и одеял, а также две сносные подушки. У него была возможность сходить в душ, переносной раскладной, самой простой конструкции: обычная трубка, подключённая к общей системе корабля со всегда одинаковой приятной температуры водой, подаваемой, когда он вставал под него. Ограничений не было, он мог хоть весь день простоять под водой — никому до этого не было дела: очевидно, в воде нужды они не знали, а значит, корабль был приспособлен под дальние путешествия и обжит. Было мыло и мочало. Минимальный набор, чтобы не скатиться к животному состоянию, без особых изысков. Полотенце было одно, и его Джин сушил и пару раз стирал, оно не менялось. Зато уже раз пять приносили чистую одежду и бельё, так что со своими он давно распрощался. Правда, сначала он всё постирал, но пока он спал, и то, и другое забрали, смутив и разозлив его. Он бесполезно отчаянно просил громко вслух, чтобы всё вернули, чтобы хотя бы одежда была родной — его не слышали. То есть, скорее всего, даже не слушали. Камеры, конечно, были, он нашёл три в разных углах трюма. Но они лишь равнодушно мигали красными глазками, не особо тщательно и спрятанные, и нужны были, очевидно, лишь для того, чтобы смотреть, не сдох ли он. А так его тюремщикам было совершенно наплевать на него. Еду приносил всегда один и тот же охранник. Он заходил к нему — высокий мощный детина, землянин, видимо, под два с лишним метра роста, с холодным, словно сделанным из каменной глыбы, лицом — только чтобы поставить на невысокий стол, что стоял почти у двери, простой металлический поднос с мисками и столовыми приборами. А потом ещё раз, всегда через одно и то же время, примерно в полчаса, чтобы забрать. И неважно было: ел ли что-то Джин или решил бастовать и даже не притронулся — поднос забирался без единого комментария и взгляда в сторону пленника. Пару раз Джин попытался с ним заговорить, но натолкнулся оба раза на каменный взгляд без проблеска понимания — и пытаться перестал. Он несколько раз планомерно обследовал своё узилище, наплевав на камеры, от нечего делать. С горечью убедился, что это трюм "Корвета" — непроницаемое для внешнего мира помещение, рассчитанное на перемещение ценных грузов, а значит, самое защищённое помещение корабля. С двумя выходами — в дверь и через пол: нажималась специальная кнопка, пол кренился, и груз начинал медленно выезжать прямо в погрузчик, который швартовался под "Корветом" приёмником вверх. То есть если сейчас нажать кнопку, Джин, как остроумно сказал Джей Хоуп, полетит покорять космос без скафандра. Смешно. Смешно... Джин старался не отчаиваться, правда. Но, несмотря на некоторые проблемы с общением, он не привык находиться в одиночестве столь долго. И одиночество пугало его. Нет... Приводило в тоскливый ужас. Особенно учитывая, что измерять свои дни он мог только приёмами пищи. Однако не был уверен, что её приносят равномерно, потому что иногда он успевал весьма сильно проголодаться между ними, а иногда казалось, что вот только-только его тюремщик забрал поднос с остатками предыдущего условного обеда — и тут же снова несёт ему что-то. Еда была разной, так что по её составу тоже было трудно что-то определить. Это была земная кухня, без особых изысков, но всё же питание у него было здоровое, полноценное и всегда приготовленное из свежих продуктов. Как ни странно, не похоже было, чтобы его пичкали репликаторными наборами. Иногда Джин мог прямо поклясться, что то, что он ел, было приготовлено только что и самым настоящим поваром, который отлично знал своё дело. Через какое-то время к этой радости присоединилась ещё одна: ему принесли книги, бумагу и несколько бесконечных стилусов, чтобы он мог писать или рисовать. Джин сначала зло фыркнул, когда увидел это вместо привычных уже контейнеров на подносе, но потом в полной мере оценил щедрость этого послабления. Книги он прочитал запоем. Они были старинные, бумажные, и он прекрасно понимал, что био или электронку ему бы и не дали. Всё-таки бортинженеру, человеку с его образованием, давать такое в руки опасно. Он прекрасно осознавал, как смог бы и то, и другое превратить в оружие. Несколько раз он даже нарисовал схему того, как это сделать, и остался ей вполне доволен. А так... Это были какие-то дурацкие по содержанию и стилю романы, и Джин поразился тому, как этот раритет оказался на пиратском корабле. Писать он не любил, зато от тоски стал рисовать. Малевал от души какие-то странные цветы и узоры, а потом в ярости стирал всё, вымещая в этом простом жесте уничтожения всё, что накопилось. Потому что — копилось. Он не понимал, куда они так долго летят. Они везут его в какую-то дикую космическую глушь? Да, конечно, от Брехха до АВО было очень далеко, но не настолько же! По его ощущениям, прошла пара месяцев, хотя он понимал, что едва ли и один-то. Однако он чувствовал, что варп-скачки они не используют. Иногда корабль останавливался, иногда резко маневрировал, но ни разу не было потери гравитации или, например, боевых манёвров. Размеренно, спокойно, тоскливо... Так тоскливо... К этой внутренней тоске от раздиравшей его неопределённости всё сильнее и настойчивее примешивалась вина и боль. И самую большую боль дарили воспоминания. Помимо воли, зная, что снова будет умирать, он вспоминал. О глазах Намджуна. О смехе Чимина. О ласковых взглядах Тэхёна. О словах Намджуна. О тревожном и злом последнем взгляде Чонгука. О счастье, которое испытывал Джин, когда они собирались в кают-компании и смеялись вечер напролёт, подшучивая друг над другом. О поцелуях Намджуна там, на вершине Яятры, когда он прерывал их, только чтобы прошептать своё горячее "Люблю! Я твой, твой... Ты мой, слышишь? Только мой! Никому не отдам!" — и снова целовал и целовал, словно сумасшедший... Нельзя, нельзя. Об этом — вообще было нельзя. В эти моменты Джин особенно остро понимал, что обречён. Потому что он не сдастся. Не сможет смириться и выжить. Ни за что. Он кусал себе губы, прижимал к груди руки, чтобы не дать вырваться наружу тяжёлым глухим рыданиям — и снова и снова выговаривал, словно мантру: — Никогда. Лучше смерть. Никогда. Не сдамся. Не дамся. Никому, кроме тебя, Джуни. Никто, кроме тебя, любимый... О, Космос, спаси меня, Джуни, спаси... Услышь меня, найди меня, не дай мне исчезнуть. Не дай... мне... исчезнуть... А потом стискивал до боли пальцы в кулак, вставал и начинал медленно делать стандартную стоминутную зарядку, чтобы не подвело в нужный момент тело, чтобы не обмякли мышцы, чтобы успокоить дух и скрепить сердце... чтобы... Помогало только с телом и мышцами. Остальное страдало страшно. И уже казалось ему, что все о нём забыли, что корабль пуст, что его молчаливый тюремщик — андроид, которого оставили, чтобы Джин сдох от тоски и одиночества, а не от голода. Он понимал, что это бред, но измученное сознание выдавало и такие версии, не находя ничего более подходящего. Он думал о Чимине: тот был по идее ближе всех, но не давал о себе знать совсем никак. Джин тянулся к нему мысленно, умоляя хоть как-то связаться с ним и дать понять, что жив, что держится, что противостоит своему злобному хозяину... Наверно, дай ему Чимин хоть какой-то знак, ему было бы гораздо легче. И Джин не обманывал себя, понимая, что его просто-напросто мучает совесть. Осознание этого даже иногда доставляло ему какое-то мазохистское наслаждение. Поэтому когда к нему вошёл капитан Джей Хоуп, Джин не смог не обрадоваться. У него затряслись губы и пальцы, он вскочил со своего ложа, не в силах остаться на месте, и вынужден был скрестить руки на груди и закусить губы до крови, чтобы было не так заметно, насколько сильно он обрадовался и испугался одновременно. А испугался сильно от осознания того, что, видимо, они добрались до места. А значит... Но Джей Хоуп широко улыбнулся ему и произнёс весьма дружелюбно: — Ты в добром здоровье, как я вижу. Прошу меня простить за то, что не предоставил тебе большего комфорта: мы были в опасной зоне, из которой должны были выбираться медленно и аккуратно, чтобы не привлечь внимания. А медленно и аккуратно, как ты понимаешь, — это долго и нудно. Но ты слишком драгоценен, так что скрывать тебя приходилось особенно тщательно. Теперь же, когда наш полёт будет не таким трудным, хочу предложить тебе более приятные условия пребывания на моём корабле. Джин выслушал эту странно-высокопарную речь с внутренним трепетом: сейчас капитан общался с ним совсем иначе, чем было в их первую встречу. В его голосе была явная заинтересованность, он улыбался мило и без насмешки, его глаза — внимательные, острые, без единой улыбки — почти ощутимо ощупывали фигуру Джина, его лицо и скрещенные на груди руки. А главное, сказав своё приветствие, он умолк, явно ожидая ответа от пленника: значит, слова Джина всё же имели какое-то значение? Это встревожило его, и в то же время дало небольшую, но надежду на то, что что-то может поменяться к лучшему. По крайней мере, сейчас было похоже, что ему собираются, наконец, дать хоть какие-то пояснения.

***

— Кто меня заказал? — тихо спросил Джин. Несмотря на широкий приглашающий жест, он не смог заставить себя притронуться ни к одному из чудно пахнущих и весьма аппетитно, хотя и экзотически выглядящих блюд, расставленных на столе. Его сердце ныло и отдавало болью на каждый удар с того самого мгновения, как он вошёл в каюту капитан Джей Хоупа, а тот, ухаживая за ним, словно за девчонкой, помог сесть и по дороге весьма откровенно провёл ладонью по его заднице. Однако после, в течение всей беседы, которая длилась уже где-то полчаса, ни словом, ни жестом он не намекнул на что-либо смущающее. И тем не менее, Джин сильно сомневался, что то касание было случайностью. Что-то было в улыбке капитана, что-то было в том, как быстрым хищным взглядом он иногда окидывал фигуру Джина, сжавшегося напротив него за небольшим изысканно сервированным столиком. Что-то дурное, жадное, пошлое. Но Джин усилием воли заставил себя поднять открытый взгляд на пристально глядящего на него Хоупа и повторил: — Кто? Кому вы меня везёте. — Кому бы ни везли, — ответил капитан, — вряд ли это заказчик. Это посредники. И кому ты в конце концов достанешься, я не могу тебе сказать, потому что не знаю, меня это не интересовало, когда я брал заказ. Сейчас бы... — Хоуп помедлил и коротко вздохнул. — ...я бы выяснил это. Потому что я наблюдал за тобой всё это время, все полтора месяца, что ты был заточён в трюме, и понял, что... — Он запнулся, хмыкнул и быстро выпил половину бокала вина, который до этого покачивал в пальцах. А после продолжил чуть охрипшим голосом: — Я понял, что ты на самом деле интересный экземпляр. — Джин невольно поморщился, но капитан тут же, словно извиняясь, поправился: — Интересный человек. — Чем же я так интересен? — не удержался от горечи в голосе Джин. — Моя команда за это время, пока мы вынужденно сначала дрейфовали у Кабокки, чтобы отвязаться от пары преследователей, а потом без варпов, чтобы не отследил ТТА, летели сюда, на эту сторону Свободного космоса, чуть не сошла с ума. Были и драки, и попойки до смерти, и попытки сбежать на ближайшую планетку, чтобы отвязаться. Так они были свободны, весь корабль был в их распоряжении. А ты... — Хоуп поднял на растерянного Джина взгляд. — Ты не впал в отчаяние, не стал кидаться на стены, ты неизменно делал всё, чтобы выжить в том жутком одиночестве, на которое мы тебя обрекли. Джин зло усмехнулся: — Будто у меня был выбор. — Выбор был, — покачал головой Хоуп. — Напасть на охранника и попробовать заставить его убить тебя или обратить моё внимание на тебя. Или, например, опуститься, отвернуться от мира и перестать вести себя по-человечески. Но ты упорно вставал, как на службе, рано утром, заставлял себя есть, принимал душ, словно по расписанию. Отвлекал себя скудными занятиями, которые были тебе явно не по душе. Ты выживал так, словно точно знал, что всё это закончится рано или поздно и не собирался ни молить меня о милости, ни истерить, ни беситься, как было бы с большинством в этой жуткой неизвестности, которая должна была съедать тебя, когда мой брат отнял у тебя твоего любовника. Ведь мы не оставили тебе ничего, без чего трудно помыслить себе сейчас жизнь. — У меня были мысли, я мог рисовать, — пожал плечами Джин, не совсем понимая, что такого он сделал, чем заслужил то неподдельное восхищение, которое выказывал ему сейчас Джей Хоуп. Оно ничуть не льстило ему, скорее, наоборот — пугало и раздражало, потому что было слишком откровенным. — Но мы все так зависим от Галактической Сети! — пояснил ему капитан. — Ментальники, ощущение постоянно связи со всем миром — мы зависимы от этого! А ты... Ты остался один! Я дал тебе в тюремщики Бракха, он наполовину каларец. — Джин удивлённо вскинул на него глаза, и Хоби, усмехнувшись, кивнул. — Да, да, я знаю, похож скорее на землянина, но нет. Полукровка. Причём от землянки не взял ничего, кроме общего типа внешности. Остальное — от отца-каларца. А они, как ты знаешь, демонстративно отказываются перенимать чужую культуру. Он понимает только меня, потому что только со мной соглашается пользоваться переводчиком. Так что шансов вывести его на разговор у тебя не было. И ты понял это с первого раза: попытался — и оставил в покое! Твоя смиренная мудрость — это что-то поразительное! Джин опустил глаза. Он по-прежнему пребывал в растерянности, но решил больше не сопротивляться: в конце концов, может, это и неплохо, что капитан Хоуп им так восхищается. — Что же со мной будет теперь? — осторожно вернулся он к интересующей его теме. — Знаешь, я бы хотел тебя обнадёжить, поверь, — проникновенно ответил ему пират и широко улыбнулся, но от этой улыбки у Джина в груди всё болезненно сжалось. — Но мне нечего тебе сказать, кроме того, что ты уже и сам знаешь. Или того, о чём ты наверняка догадался. Тебя заказали, причём оплатили вперёд, заказ высшего уровня. Джин быстро убрал руки со стола и стиснул кулаки и зубы. Высший уровень... Охрана, доставка, надёжность исполнителя — всё очень дорого и гарантированно. Плохо. Просто ужасно. А капитан продолжил как ни в чём не бывало, и лишь в интонации у него засквозило откровенное сожалению: — Я ничего не имею против тебя, бортинженер торгового корабля ТТА "Сан-Свити" Ким Сокджин, поверь мне. Джин нашёл в себе силы глянуть на него исподлобья и, натолкнувшись на откровенно заинтересованный взгляд, кивнуть. Ему нужна была лояльность капитана, так что вежливость и ещё раз вежливость, Джин. А Хоуп между тем продолжал разглагольствовать: — Но так получилось, что наши пути сошлись вот в такой вот печальной для тебя ситуации. Я не могу гарантировать тебе даже то, что мы не отдаём тебя кому-то, кто хочет тебя убить. — Он вдруг прищурился и тут же цокнул. — Но сам я не верю в это, не бойся. Джин горько усмехнулся и подумал: "Если бы... Я был бы только рад". А Хоуп продолжил: — Думаю, что всё иначе. Кому-то ты запал в сердце всерьёз, настолько, что за тебя было уплачено много. Очень много. Это и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что там, куда мы тебя везём, тебя сразу передадут представителям хозяина и ты не окажешься выставленным на аукцион на потеху сброду извращенцев всех рас, расцветок, размеров и уровня ебанутости. Джин с ужасом поднял на него глаза. Аукцион? Ему и в голову не приходила такая возможность, от одной мысли об этом его тряхнуло, он ощутимо вздрогнул и весь сжался под пристальным взглядом Джей Хоупа. Тот заметил его состояние. Он быстро поднялся и, приблизившись к ещё более зажавшемуся Джину и встав за его стулом, мягко опустил ему руки на плечи. Джин прикрыл глаза и напрягся всем телом: он не даст себя в обиду. Нет. Не в этот раз. Но Хоуп стал лишь мягко поглаживать его, не пытаясь лапать или мять. Казалось, он просто хотел успокоить несчастного, чтобы тот не дрожал. И всё же Джин каким-то внутренним чутьём ощущал что-то тёмное, страстное и угрожающее, что исходило от капитана. Голос Хоупа, когда он снова заговорил, звучал мягко и чуть хрипловато: — Нет, нет, Джин — я же могу тебя так звать? — тебе не грозит эта участь. Твой покупатель уже определён, милый мой, так что расслабься: никто не станет тебя оскорблять, выставляя голым на обозрение покупателям, как животное. Как я и сказал, мы передадим тебя посредникам, а они — тем, кто отвезёт на планету, где живёт твой заказчик. Всё будет тихо, мирно и очень... — Он вдруг склонился и заговорил тише, ниже, пуская по телу Джина странные мурашки от того, что дышал ему почти в самое ухо, продолжая ласково поглаживать его плечи: — ...очень цивилизованно. Никто не хочет навредить тебе: ты слишком дорого стоишь, мой милый. Ты слишком... ценный... Джин вздрогнул, когда руки капитана внезапно окольцевали его плечи, твердые пальцы ухватили подбородок и подняли за него лицо Джина вверх, а губы Хоупа накрыли его приоткрытый в испуге рот. Джин замер лишь на секунду, а потом рванулся из объятий коварного мерзавца, оттолкнул его изо всех сил и вскочил, задевая коленями стол. Тот опрокинулся, как и стул, однако сам Хоуп оказался более ловким, он лишь отступил под напором зло оскалившегося Джина, а потом кинулся на него со странным выражением сладострастной ярости на лице. Они сцепились и, упав, покатились по полу в отчаянной попытке оказаться сверху. Джин рычал, словно дикое животное, не в силах подобрать даже ругательства, и Хоуп отвечал ему таким же азартным рычанием. Конечно, он победил и прижал злобно ворочающегося, рвущегося из-под него Джина к полу, давя на него руками, на которые налегал всем телом. Он склонился над побеждённым, мучительно хрипящим, отчаянно стискивающим его плечи и бешено вращающим глазами Джином, ухмыльнулся и быстро облизнулся, сверля глазами алое от возни лицо жертвы. А у Джина в голове вертелось лишь одно: "Лучше сдохнуть! Сдохнуть! Нет!" Хоуп снова диковато ухмыльнулся и накинулся на него с поцелуем. Вернее, он стал жёстко кусать губы Джина в попытке утихомирить его, пленить и заставить перестать сопротивляться. Но тот не сдавался, мычал в ненавистный поцелуй, рвался, вертел головой, кусался в ответ. И, наконец, Хоуп с недовольным ворчанием прижал его за шею к полу. Джин вцепился обеими рукам в перехватившую его горло руку пирата, но не смог оттолкнуть её, так что стал задыхаться, выкатывая глаза. И лишь когда перед ними всё потемнело, он почувствовал, как Хоуп резко убрал руку и встал с него. Джин тут же с трудом сел и, держась за раздираемое острой болью горло, закашлялся. Его лицо было мокрым от невольных слёз, тело сотрясалось и болело, будто израненное, а в голове всё плыло чёрным туманом от страха и отчаяния. — Гордый, — с восхищением произнёс над ним громкий и по-прежнему весёлый голос. Хоуп, казалось, даже дышал спокойно после их возни. — Такой гордый... Я не понимал, честно, что такого нашёл в тебе тот, кто отвалил за тебя такую сумму. Ты не в моём вкусе, Джин, мне жаль, если я так сильно напугал тебя. Просто... захотелось понять... попробовать тебя — что в тебе такого уж сладкого. Джин, продолжая гулко кашлять, поднял на него слезящиеся глаза и посмотрел с откровенной ненавистью. Если бы у него была хоть какая-то возможность убить этого скалящего зубы мерзавца, он бы сделал это, не задумываясь. А Хоуп между тем уселся в кресло у окна и не сводил хищного насмешливого взгляда с сидящего на полу в самом жалком положении Джина. Помолчав и дав ему продышаться, он продолжил, легкомысленно покачивая ногой: — Ух, какой у тебя взгляд! А так — человек и человек, ничего особенного. Я подумал сначала, что ошибся: неужели в самом деле из-за тебя такая хрень завертелась. Но... Да, признаю. Есть в тебе что-то захватывающее, что-то, что заставляет тебя хотеть — покорить, сломать, заставить признать себя. Понимаю... Да, теперь я понимаю. Джин медленно, пошатываясь, поднялся и отошёл к иллюминатору, продолжая покашливать и держась за саднящее тупой болью горло. Все свои силы он кинул на то, чтобы не завыть в голос, не свалиться в позорный обморок, не показать своей такой и без того очевидной — слабости. А Хоуп следил за ним взглядом хищника и всё говорил — негромко, вкрадчиво, почти ласково: — Джин, Джин... Ну, чего ты испугался-то? Губы у тебя сладкие, я успел это понять. Но всего лишь поцелуй, неужели так сложно было мне уступить? Ты же понимаешь, что ты в моей власти, что сейчас я твой хозяин. Тебе надо учиться покорности, мой милый. Надо, чтобы выжить, забыть свою гордыню, надо научиться кланяться, быстро раздеваться, низко нагибаться и качественно сосать, понимаешь? Не знаю, что за существо станет твоим следующим хозяином, но поверь: оно вряд ли будет красивее или приятнее меня. Галактика огромна, но те, кто заказывает себе рабов, редко бывают милыми и добродушными существами. Так что... — Он поднялся и, лениво усмехаясь, пошёл на тут же попятившегося в ужасе Джина. — Ну же, милый... Покорись. Ты же хочешь, чтоб к тебе относились по-доброму? Значит, надо быть добрее и самому. Тем более, что ты — слабейший в этой цепи. Ты — жертва, ты — пища, ты... — Джин упёрся спиной в пластик стены и сжал кулаки, исподлобья глядя на загнавшего его в угол пирата и клянясь себе дорого продать свою честь. В глазах Хоупа снова засветилось восхищение. — О, какой же ты... Этот взгляд... — На его лице появилась диковатая ухмылка, которая сразу сделало это лицо немного сумасшедшим. — Никогда так не смотри на того, кого хочешь избежать, Джин. Потому что так ты соблазнительно хорош, милый, даже для меня сейчас. Он сделал ещё шаг, и Джин, не выдержав, быстро прошипел: — Отвали! Не приближайся! — И сам застонал мысленно от того, как беспомощно и жалко прозвучали эти слова его сорванным, полным тоски голосом. Он не хотел быть жалким, не хотел выглядеть слабым, но силы оставили его, он чувствовал, что на грани, что нападение и борьба внезапно быстро вымотали его, а отчаяние из-за безнадёжности собственного положения ломали внутри рёбра и волю. И Хоуп, проклятый капитан Чон, явно это понимал. Его ухмылка стала лишь шире, он в два шага преодолел оставшееся между ними расстояние и нарочито медленно склонился к нему заставляя вжаться в стену. Джин упёрся руками ему в плечи — они были словно из железа сделаны и не двинулись от него ни на дюйм. Губы Хоупа коснулись его щеки, и он прошептал: — А если за поцелуй я скажу тебе о том, что с твоим любовником? Тем... мальчиком розововолосым? М? Тогда... Ты станешь послушным? Джин распахнул глаза, и его руки невольно перестали упираться в плечи Хоупа, а потом и вовсе бессильно легли вдоль тела. — Как мило... — Даже шёпот Хоупа звучал насмешливо. — Значит, вот она — твоя слабость, да, Джини? Не боишься так откровенно мне её показывать? — Что с Чимином? — тихо спросил Джин, ощущая, как глухая чёрная пустота охватывает его, тянет вниз, к себе и пленяет его сознание. Сопротивляться? Зачем?.. — Что с моим... омежкой? Хоуп обнял его — уверенно, властно, — и притянул к себе. Нашёл своими губами его губы и стал страстно целовать. Он сминал Джина в руках, жадно, но умело посасывал его безвольные губы, кусал их с глухим рычанием, терзал, оттягивая и снова всасываясь, словно пытался напиться Джином. А тот, закрыв глаза, пытался сдержать рвущееся из груди крик: нет! не надо! пусти! не смей! Он должен был это выдержать. Он думал о Чимине столько времени, а здесь, в этой каюте, поражённый перспективой своей безрадостной судьбы, он даже не спросил о нём. А ведь бедный мальчик оказался в лапах зверя, который был гораздо хуже, чем тот, что терзал сейчас его несчастный рот! Как можно было быть таким эгоистичным? Так что да, Джин терпеливо сносил противную ему ласку и стискивал кулаки, чтобы не оттолкнуть мучающего его мужчину. Мысль о том, что вот именно это — положение раба, человека, который не может, не смеет сказать "нет", — и будет теперь его реальностью, безжалостно вгрызалась в его сознание и лишало последних сил. Наконец, напившись им, Хоуп отстранился. Джин смотрел в пол, чувствуя себя снова использованной шлюхой, как тогда, с Юнги. Но в этот раз даже на гнев у него не было сил. Только тупая безнадёжность. — Что... с Чимином?.. — бесцветно повторил он. — Он с моим братом, — отчего-то хриплым и немного неуверенным голосом откликнулся Хоуп. — И они... Мне не нравится то, что между ними происходит. Джин медленно поднял голову и попытался сосредоточить взгляд на лице пирата. Тот смотрел в ответ пристально, взгляд его горел чем-то мрачным, и на губах не было и тени улыбки. — Что он с ним делает? — едва слышно спросил Джин. — Чимин... Как он держится? — Он слишком хорошо держится, как на мой взгляд, — резко отозвался Хоуп. В голосе его сквозило недовольство и раздражение. — Он слишком хитрый, слишком изворотливый и живучий, твой маленький любовник. Он ведёт себя слишком нагло, развязно, но Хосок почему-то позволяет ему это! Этот щенок смеет дерзить, он не выказывает и толики уважения или страха к своему господину, а моему братцу это, кажется, нравится! Но это не нравится мне. — В голосе Хоупа звякнул металл, и сердце Джина сжалось. Пока капитан говорил, он заставил себя собраться. Напряжённо вслушивался он не только в слова, но и в интонации Хоупа, пытаясь понять, насколько серьёзная опасность грозит Чимину. Именно поэтому, наверно, за злостью и раздражением, которые были на поверхности, он явственно расслышал в словах капитана ещё и некоторую растерянность и даже... Нет, не страх, конечно, но что-то слишком на него похожее. "Чимин, малыш, ты в своём репертуаре, — мелькнуло у него в голове. — А этот мерзавец Хосок, наверно, играется с тобой, как со зверьком, всё приручить хочет... но..." — Мне кажется, что твой любовник пытается приручить моего горе-братца, — внезапно сказал Хосок, и Джин дрогнул от неожиданности: настолько его мысли странно перекликались с этими словами пирата. — Он не подпускает Хосока к себе. А не подпустить его, чтоб ты знал, очень трудно, потому что разрешения он не спрашивает. Обычно. Так, по крайней мере, раньше было. И я не понимаю, что за магией владеет этот твой... Чимин. — Хоуп произнёс имя с лёгким презрением, но прозвучало неубедительно, так что Джин стал слушать ещё более жадно. — Хосок рычит, огрызается, они чуть не дерутся на тренировках, он пару раз даже по морде давал дерзкому щенку. — Джин вскинулся болезненно хмурясь, но Хоуп холодно пожал плечами: — Я бы за такое просто убил, а Хосок ограничился пощёчинами. И те не смирили эту дрянь. Один раз видел сам: Хосок ударил, так этот сучонок так заорал на него, наскочил и попытался дать сдачи! Конечно, брат его отправил в нокаут. Но вот потом... — Он зло ухмыльнулся, увидев, как задрожали губы у Джина. — Ну, ну. Не бойся, всё в порядке с твоим любезным. Хосок потом на цыпочках перед ним ходил, травой стелился, чтобы тот перестал бастовать и начал жрать. Мои парни диву давались: чтобы Хосок за кого так беспокоился — это ж нонсенс. А тут из-за какого-то ебанутого на всю голову мальца... Вслух, конечно, никто ему сказать ничего не смеет. Я было попробовал пошутить — чуть не огрёб всерьёз, а мне это нахуй не надо. Так что все молчат, глаза отводят и плечами пожимают. — Хоуп зло хмыкнул и прищурился на едва дышащего от волнения Джина. — Этот твой... И впрямь на рысёнка похож: дикий, гордый и злобный до ужаса. Они, сука, точно друг друга стоят. Капитан цокнул и отошёл к перевёрнутому столу. Он поднял нераспечатанную бутылку вина, открыл её, дёрнув за лапку пробки, и стал жадно глотать прямо из горла. Джин смотрел на него во все глаза и ждал — жадно ждал, не скажет ли пират ещё чего. Тот выпил едва ли не полбутылки и снова посмотрел на Джина. Взгляд был ясным и холодным, словно он и не пил. И речь его была столь же ясной: — Короче, мой дурак втюрился в твоего любовника, Джин. Я боялся этого больше всего на свете. Потому что мой братец ничего не умеет делать наполовину. Я всегда ограждал его от девок, чтобы ни одна ему не глянулась слишком сильно. Много чего сделал, чтобы уберечь его, тебе лучше всего и не знать. А смотри-ка — не уберёг. Но кто ж знал?! До твоего щенка он никогда не интересовался мужиками. Правда, этого сучонка трудно назвать мужчиной, но всё же. Теперь я жалею, что не приказал убить его тогда, на Бреххе, когда он раскидал моих парней, которые тебя взяли. Джин пристально следил за капитаном, который, снова уселся в кресло и положил ногу на ногу, снова присасываясь к бутылке. — Знал бы тогда — сам бы грохнул его. Не дал бы Хосоку и увидеть эту дрянь мелкую. А теперь... — В голосе Хоупа послышалась искренняя тоска. — Хосок — жуткий человек. Он меры ни в чём не знает, каждый день живёт как последний. Так было раньше, это всех устраивало! Я за это его раньше и ценил, потому что он и в верности песьей своей готов был идти до конца! Вот только теперь я не уверен в его верности! Потому что он смотрит на этого ёбаного Чимина так, будто... — Хоуп снова глотнул и уставился на Джина прожигающим взглядом. — На меня никто так никогда не смотрел. И не посмотрит, я знаю. Хосок... Я не смогу его отпустить с миром. Мы с ним едины и неделимы, мы всегда были вместе! Я уж лучше сам его грохну, чем отдам кому! Но... Но если я сейчас выкину его игрушку за борт — он пойдёт вслед за ним, я в этом уверен. Проклянёт меня — и сиганёт за ним. Джин прикрыл глаза и стиснул зубы. В этих словах Хоупа был почти приговор. Чимин на самом деле встал пирату поперёк горла, он воспользуется любым предлогом, чтобы уничтожить мальчика и вернуть себе послушного цепного пса. И как помочь Чимину в положении живого товара, практически раба, Джин не мог пока себе представить. — Что ты мне посоветуешь, Ким Сокджин, — насмешливо спросил у него Хоуп. — Как мне отвадить своего брата от этого щенка, который притащился ко мне на борт вслед за тобой. Ты за него отвечаешь, разве нет? — Дай мне с ним поговорить, — тихо сказал Джин. — Я попробую... — Чу-у-ушь! — почти весело откликнулся Хоби. — Думаешь, что-то сможешь изменить? Нет. Потому что он, Чимин, смотрит на моего брата в ответ так же! Джин растерянно заморгал и приоткрыл рот, собираясь спросить, но Хоуп его перебил, рассмеявшись истерично, громко и нарочито грубо: — Думаешь, я на самом деле хочу твоего совета, Джин? Нахер мне. Я просто выставлю скорость побольше и побыстрее довезу тебя до Бейры, где отдам посредникам. А потом дам Чимину свободу: он будет выбирать, Джин, с кем он. Пойдёт за тобой или останется с моим блядским братцем. Как думаешь, кого он выберет, м? И сколько проживёт после того, как сделает свой выбор и предаст моего брата? Джин прикрыл глаза, стараясь сдержать тоскливый вой, который разрастался в его груди. Он погубит Чимина. Мальчик точно не останется с пиратами. Одержимый своими представлениями о чести и о том, что Джина надо защищать, он пойдёт за своим тупым оппа, чтобы попытаться его спасти. И вопрос о реакции на этот выбор Хосока, Чёрного убийцы Чон Хосока, грозы Большого Космоса, не стоял. Было понятно, что Чимин будет обречён. Он никогда не смирится с насилием, если пират попытается оставить его себе. А значит, весь вопрос в том, на сколько хватит терпения Чон Хосока. Если только... Джин поднял голову и посмотрел прямо в глаза поедающего его взглядом Хоупа. — Твой брат дал мне слово, что будет беречь и не оставит Чимина, пока не сделает его непобедимым воином, капитан, — тихо сказал он. — Это ты себя спроси: сколько раз нарушал своё слово твой братец? Во взгляде напротив зажглась ненависть и злоба, и Джин понял, что дорога к месту, где его сделают рабом, будет долгой. И очень тяжёлой. Как и вся его последующая очень короткая жизнь.