Вселенная отвечает "Не сейчас" (18+)

Капитан Хоуп стал таскать его в свою каюту каждый день. Откровенно приставал, но насильно взять у него хоть что-то больше не пробовал — звал просто на обед и беседу. Вроде как. "Приручает, — думал Джин, в тоске поднимая глаза к потолку, когда следовал в очередной раз за своим неизменным конвоиром-полукровкой, — всё никак не может смириться. Ненавижу". Он теперь мечтал лишь об одном — вернуться в то своё состояние забытого всеми пленника, когда ему казалось, что он на корабле один. Но, кажется, Хоупу доставляло огромное удовольствие видеть его хмурое лицо, заглядывать в полные тоски глаза и дразнить его, приближаясь и наблюдая, как невольно сжимается Джин, а потом в досаде стискивает зубы. Он не хотел бояться, он не хотел показывать свой страх — и не мог сдержать дрожь, когда Хоуп внезапно посреди своих разглагольствований о том, какой сложной является жизнь пирата в наше время, вставал, подходил к нему сзади — и снова и снова опускал руки на его плечи, массируя, поглаживая. Смиряя. А потом, прерываясь, склонялся к сжавшемуся от напряжения Джину и шептал ему в ухо: — Опять дрожишь, Джини? Ну, почему ты такой? Я же извинился, я обещал, что больше не стану силой тебя пробовать. Джини... — Его руки мягко и ласково оглаживали спину Джина и его шею. — Джини, как странно... Чем больше ты отталкиваешь меня, чем больше в твоих глазах злости, тем ты привлекательнее. Не боишься, что однажды ты соблазнишь меня, доведёшь до края именно этим — своей непокорностью? — Я хочу вернуться в свою камеру. Я пленник, это подло — так себя вести, — цедил сквозь зубы Джин и зажмуривался оттого, что губы Хоупа касались его щеки, когда он улыбался в ответ на эти слова. Капитан смеялся и уверял Джина, что он самое необычное существо из всех, кого он когда-либо продавал. — Все молят о пощаде и хотят выгадать для себя условия. Все, кого я пугал аукционом, кому за покорность обещал помощь там, на проклятой Бейре, планете работорговцев, все они готовы были слушаться меня беспрекословно, страшась своей судьбы. А ты... Такого тупого и непокорного, как ты я вижу впервые. И ведь согласись: это не от смелости твоей, мой дрожащий малыш, да? Это из-за того, что ты никак не можешь поверить, что всё это происходит с тобой. С тобой, свободным от рождения человеком с гордой планеты Земля, инженером ТТА, которому неведомы были принуждение и насилие, да? Хоуп сильнее мял пальцами напряжённые Джиновы плечи и с наслаждением вздыхал над его волосами, которые шевелились не от его вздохов, а от ужаса, рождаемого уверенностью и насмешкой в его словах: — Мой милый Джини, ты даже себе не представляешь, в какое дерьмо ты влип. Меня редко просят настолько сильно нарушать закон, хотя я берусь за всякое. Я ведь не имею отношения к Чёрному братству, которое занимается поставками жертв для всяких извращений на Тьерру или Касту, где нужно мясо для жертвоприношений, или Каррайон, где приняты очень изощрённые сексуальные удовольствия, которые стоят тем, за счёт кого их получают, жизни. Нет, я в таком не участвую. Но за тебя отвалили сумму, которая подразумевает, что тобой дорожат, это меня заинтриговало. И вот — ты у меня. И знаешь что? — Хоуп склонялся к уху застывшего в тоске Джина. — Иметь дело с таким вольным существом, хотя и таким слабым и нежным, — истинное наслаждение. И ломать тебя так, как я ломаю остальных, понимая, что ты другой, — это тоже особое удовольствие. Джин тяжело вздыхал и стискивал пальцы в кулаки. Ему до боли сердечной хотелось развернуться и вмазать по ухмыляющейся роже своего мучителя, но он сдерживался. Сдерживался — и понимал, что он ничуть не лучше тех, кого знал до него капитан Джей Хоуп. Он тоже был готов вопить от страха и умолять отпустить его, однако слишком хорошо понимал, что это бесполезно, что его не отпустят ни в каком случае. И даже не из-за денег. На доставке его до места завязана репутация братьев Чон и их дальнейшая деятельность в этой отвратительной сфере. Да и если бы даже Хоуп спятил и отпустил его, он всё равно бы никуда не ушёл без Чимина. А это — приговор. Омегу он не видел. И был уверен, что братья Чоны договорились о том, чтобы не встречались у них на корабле те, кого они считали любовниками. Потому что и Чон Хосока Джин тоже не видел. Когда молчаливый охранник провожал Джина до каюты капитана, тот иногда видел мрачных парней нескольких рас, в основном землян или яу, которые шли по своим делам, драили отсеки корабля, ругались и даже дрались, но ни разу брат Хоупа не попадался Джину на пути. И сам капитан категорически отказывался говорить о нём и о Чимине. Зато рассказывал разные интересные истории, жестокие и часто страшные, но Джин слушая их, невольно отвлекался от горьких размышлений о свой судьбе. И, о Далёкий, кажется, он стал к этому привыкать. Нет, проклятый капитан по-прежнему находил повод полапать его — если не плечи гладил, то зажимал у иллюминатора, когда Джин в поисках личного пространства пытался скрыться от его пристального внимания. Зажимал не руками — своим телом, притискивался со спины, заглядывал через плечо и дышал в висок пряным мягким ароматом. Он был чуть ниже Джина, и это его, кажется, только ещё больше заводило. А то иногда он настойчиво звал своего пленника на небольшой диван у огромного плазмографа — старого, неуклюжего, но очень гармонично вписывающегося в интерьер наполненной странными вещами каюты капитана Чон Хоби — и зажимал уже на нём. Брал без спроса Джина за руку, перебирал его пальцы и иногда подносил к губам, чтобы коснуться вроде как невзначай да под соусом душевной беседы. Делал он это, если вытягивал Джина на эту самую беседу, когда тот — от усталости, растерянности и отчаяния — начинал отвечать на его вкрадчивые вопросы. И Кима это смущало, ему было мучительно неловко и очень неприятно, но достаточно быстро он усвоил одно: чем больше он сопротивляется, выдирается и показывает свой норов, тем настойчивее и жёстче становится Хоуп. А вот если посидеть спокойно, покорно принимая его навязчивые знаки внимания и неуёмную тактильность и продолжая сквозь силу говорить, будто не замечаешь ничего, он может отпустить и даже увлечься беседой. Тогда, если вдруг беседа удавалась, Хоуп отпускал его без финального поцелуя. Короткого, но жёсткого, обычно в шею и с желанием оставить след. Первые разы Джин пытался отталкивать, но Хоуп заламывал ему руку за спину так, что она хрустела в суставе, и негромко и вполне мирно говорил: — Ещё раз толкнёшь — сломаю руку, ясно? Учись смирению, Джини. Учись, сука, смирению. — И отпускал. Руку он так и не сломал, но было больно. А вот если перетерпеть, иногда Хоупа попускало, и он просто махал Джину на прощание рукой и угрожал: — До завтра, малыш. — Не подходя и не пытаясь засосать. Джин, мучительно размышлявший о том, как всего этого попытаться избегать с бОльшим успехом, пришёл к выводу, что Хоупа прельщает именно его сопротивление. Он страстно хочет доказать себе, что и этого тупого землянина он сможет приручить. И он не видит разницу между ним и какой-нибудь космической шавкой, которую надо сделать ручной, чтобы не тосковать на пределах Далёкого. Вот он и чередует кнут и пряник — и надо же... Это работает. Джин тосковал, матерился у себя в камере, клялся себе в следующий раз потребовать от Хоупа, чтобы тот оставил его в покое, напомнить, что он - дорогой товар, что его нельзя трогать! В конце концов, он был всегда уверен, что вот так действовать со стороны работорговца очень непрофессионально, но... Всё повторялось почти по одному и тому же сценарию из раза в раз — и Джин начинал потихоньку отчаиваться. Отчаиваться — и смиряться. Потихоньку, дюйм за дюймом, он уступал себя и свою гордую независимость настырному, вечно скалящему зубы Чон Хоби, который смотрел несыто, хищно, но больше не давал поводов открыто противостоять себе. Наверно, потому что в таком вот явном противостоянии гораздо проще черпать силы, потому что ощущение, что ты борешься, оживляет и даёт смысл жизни. А если вот так, не мытьём, так катаньем, потихоньку приближаясь, преодолевая мягко, но верно — многого, ой, многого можно добиться. Джин, у которого было слишком много времени, чтобы думать, до этого дошёл сам. Но увы, как противостоять себе и Хоупу в этом положении, он не знал. И когда однажды за ним не пришли и он целый день повёл в мучительно томительном ожидании и вынужден был лечь спать, так и не увидев капитана, он сначала внезапно проникся безумной надеждой, что Хоупу этот контактный галацирк, где Джин был главным зверьком-участником шоу, надоел. Однако, когда его не позвали и на второй день, он забеспокоился. Тем более что все три дня каларец-охранник косился на него как-то странно, злобно, а когда Джин замешкался и встал у него на пути, пока тот нёс поднос с обедом на стол, внезапно разразился какой-то странной шипяще-свистящей речью, в которой явно была не почтительная просьба отодвинуться, а откровенная ругань последними словами. В ужасе и растерянности затаился Джин в углу своей постели и не посмел оттуда выйти, даже чтобы поесть. Так полный поднос этот мрачный детина, который так его напугал, и забрал. И больше в этот день не приходил. Зато Джин слышал несколько раз, как за дверью его тюрьмы кто-то торопливо и зло переговаривался, несколько раз он даже вздрогнул оттого, что ему послышались выстрелы, и он вскакивал каждый раз, потому что выстрелы на несущемся на всех парах корабле — это признак чего-то очень нехорошего. Так что когда свист лазерного ножа и чей-то яростный крик раздались прямо у его двери, Джин резко вскочил и метнулся в угол, где стоял тяжёлый стол, за которым он и спрятался. Возня у двери становилась всё более масштабной, слышались рваные злые крики, нож свистел, несколько раз бухнули плазмопушки, а потом в дверь грохнуло что-то мощное, ещё раз, и на месте замка сначала загорелось тёмно-красным, а потом, вспыхнув ярко-жёлтыми искрами, там стал обугливаться разрез. И через несколько секунд дверь распахнулась. На пороге, тяжело дыша и держа в руке отсвечивающий голубым лазер, стоял Чонгук. Джин, едва разглядев его сквозь дым от продолжающей плавиться двери, выскочил из своего укрытия и кинулся к нему. — Чонгук! — Джини! — Широкая улыбка капитана сверкнула ему навстречу. — Живой! Джин! Держи! — И Чонгук сунул ему в руки плазмопушку, забитую и заведённую до упора. Джин порывисто обнял его за плечи, но Чонгук уже оборачивался на коридор, откуда показались три пирата-яу. Джин, ощущавший себя так, словно у него за спиной крылья выросли, выстрелил, не задумываясь и почти не целясь, лишь в какой-то странной эйфории ощущая: у него в руках оружие! Оружие, которое может его защитить, оружие, которое позволило ему больше не чувствовать себя слабым и беспомощный! По яу он не попал, и они скрылись за поворотом. Но это было неважно. — За мной! — скомандовал Чонгук и понёсся в противоположную сторону от той, откуда засверкали огни плазмы. Джин побежал за ним, прячась по пути за выступы каркаса корабля. Чонгук был очень быстрым, он отлично ориентировался здесь, и они, пробежав три отсека, выскочили в широкий коридор, в конце которого светилась дверь выхода на стартовую площадку для шаттлов. До этого у Джина мелькала мысль о том, что странно, что их никто не пытается остановить. Он слышал выстрелы откуда-то сбоку: видимо, там тоже кто-то с кем-то сражался, и у Джина ломило страхом сердце от мысли, что это, возможно, Намджун. И когда они выбежали в этот коридор с такой притягательной, медленно мигающей надписью "Шаттл-площадка" в конце на межгалакте, он обернулся, ища глазами коридор, из которого слышались выстрелы. Но вместо этого, словно в страшном сне, он увидел, как медленно разъезжаются огромные двери грузового отсека и оттуда на них начинает двигаться стена из десятка пиратов, одетых во что-то тёмное, словно в форму какого-то странного войска. В руках у каждого был стандартный звуковой хлыст-глушитель на изготовку. И то, что до желанной шаттл-площадки им с Чонгуком не добежать, не будучи до полусмерти оглушёнными звуковой волной, Джину стало ясно сразу. Чонгук тем не менее быстро дёрнул его на себя, пряча за спину и, выставив плазмопушку, стал упрямо пятиться к выходу. Но в это время из бокового коридора, что был около грузового отсека, вдруг показались сначала Тэхён, а потом и капитан Хоуп, который толкал юношу перед собой, приставив к его горлу лазер и стискивая другой рукой его плечо. — Опусти оружие, капитан Чон, — крикнул он, найдя взглядом Чонгука. — Иначе этот щенок лишится своей красивой башки. Джин видел, как отчаянно напряглась спина Чонгука, как сжали его крепкие пальцы рукоятку лазера. — Не надо, — поспешно сказал Джин, — не вздумай, капитан. Он убьёт его, не надо! И в это время за их спинами послышались звуки выстрелов, разъехалась тяжёлая дверь, и из неё выскочил Чимин. Он несколько раз выстрелил вглубь коридора, который был за этой дверью и, развернувшись, налетел на повернувшегося к нему всем телом Джина. — Оппа! — крикнул Чимин, мгновенно просияв, и вдруг толкнул Джина изо всех сил на противоположную стенку и прикрыл собой, снова выстрелив туда, откуда пришёл. — Держись за мной, оппа! И только в этот момент он повернулся, и его глаза в ужасе распахнулись: он увидел Хоупа с Тэхёном и чёрной тучей сгрудившихся пиратов, которые смотрели на них, злобно и насмешливо ворча и переговариваясь. Под его взглядом они как-то разом умолкли, и в наступившей на мгновение гулкой тишине внезапно раздался громкий и язвительный смех капитана Хоупа. А потом он почти без размаха ударил Тэхёна в висок рукояткой своего лазера и толкнул теряющего сознание парня в руки вскрикнувшего и подавшегося к нему в ужасе Джина, который оказался ближе всего к ним. Чонгук хрипло зарычал, но Хоуп тут же навёл лазер на него. — Не двигайся, капитан! — крикнул он. — Стоять! Мы ещё не все собрались, подождём последних! Джин придерживал едва-едва держащегося на ногах Тэхёна, у которого текла по виску кровь и закатывались глаза, и в отчаянии оглядывался. Намджун... Значит, есть ещё Намджун! О, Далёкий, только бы он не столкнулся с... За его спиной снова послышалась возня, он поспешно подхватил Тэхёна, прижался к стене и только потом обернулся. Сначала из чернеющего почти около самой двери на стартовую площадку прохода показалась фигура, одетая в чёрный костюм, как и пираты, что пришли с капитаном Хоупом. И только светлые волосы выдали растерянно щурящемуся в попытке опознать человека Джину, что это был Чон Хосок. Чимин сдавленно вскрикнул, когда увидел его, но с места не сдвинулся, вжался в стену. А вслед за ним из коридора выдвинулся Намджун. Сердце Джина, когда он увидел любимого, сжалось от счастья и боли. Намджун показался ему как-то выше, он явно похудел, а в глазах у него была ярость. Однако стоило этим глазам найти глаза Джина, как в них отразилось такое счастье, что у Джина сердце зажглось от отчаянной радости — и столь же отчаянной тоски. Он был так рядом, его мужчина. И слишком пока далеко. Хосок быстро окинул взглядом диспозицию и, развернувшись, вдруг кинулся на Намджуна, однако тот ловко увернулся от его захвата, и они сцепились, пытаясь обездвижить один другого, тесно притираясь и не давая пиратам, которые тут же нацелили на них своё оружие, выстрелить. — Не стрелять! — раздался громкий и раздражённый голос Хоупа. — Эй, ты! Сдавайся! Твои друзья — наши цели, вам некуда деваться отсюда! Две сцепившиеся фигуры замерли, а потом, словно от сильного толчка, разлетелись по разным сторонам коридора. Намджун, который толкнулся плечом в стену, к которой прижимался, закрывая Тэхёна, Джин, тут же кинулся к нему, но Хоуп вдруг яростно и зло крикнул: — Стой, где стоишь! Не двигайся, а то прострелю вашему капитану ёбаную башку! Бросить оружие, суки! Первый же, кто поднимет руку — получит полный разряд и рядом с ним стоящий — тоже! Чонгук в бессилии опустил руку с лазером, за ним опустил своё оружие и Чимин. В это время к нему подошёл сзади Хосок, схватил его за руку, вырвал из неё лазер и отшвырнул его в сторону так, что тот, вспыхнув, пошёл искрами. А потом, не глядя в лицо зашипевшему юноше, Чон потащил его за собой в сторону, где, ухмыляясь стоял его брат. — Э, нет, братишка! — ядовито усмехаясь, сказал Хоуп, преграждая дорогу Хосоку. — Твой малыш выбрал сторону! Он останется с ними и разделит с ними суд и их участь. — Это всё ещё мой пленник, — размеренным холодным голосом ответил Хосок, продолжая тянуть за собой упирающегося Чимина. — Это я решаю... — Ты уже порешал! — мгновенно взвиваясь бешенством, рявкнул на него Хоуп. — Он предал тебя! Он предал всех нас! Ты поручился, сказал, что он станет одним из нас, но он пошёл против команды и поднял на нас оружие! Он ранил Порка и Дже, я видел сам это! Твоя рысь не стала котёнком! Он твой? Так убей его сам! Хосок остановился. Джин и Тэхен, в ужасе посмотрели друг на друга — и в глазах омеги Джин увидел отчаяние и боль, да он и сам чуть не взвыл от бессилия. Нет. Нет! Не может быть! — Это. Мой. Пленник. — чётко прозвучало в отдающей потом и страхом, полной смутных перешёптываний и остаточных зуммеров лазера тишине коридора. — Не вмешивайся, капитан Чон! — Я. Твой. Капитан. — Это прозвучало почти глумливо, Хоуп явно старался, но не мог сдержать своего торжества. — Я тебе приказываю отдать предателя охране. Он пойдёт в трюм, как и все остальные, как положено по законам этого корабля! По моим законам! — Последние слова Хоуп почти прокричал — страшно и яростно. Он развернулся к своим усмехающимся головорезам и скомандовал: — Взять их! Чужаков в трюм! Пленника ко мне в каюту! Предателя Пак Чимина — в карцер-клетку и под ток! — Нет! — яростно взвыл Хосок и вдруг дёрнул Чимина на себя, прижимая и не давая притронуться к нему трём яу, которые тут же окружили их. — Кто тронет его — труп! И яу отступили. Хосок не доставал оружия, но его лицо больше не было похоже на холодную маску: оно было искажено таким бешенством, что пугало даже их — тех, кто не боялся обычно ничего. В это время Джина схватили подскочившие к нему пираты, они вырвали из его рук Тэхёна, который попробовал сопротивляться, но его снова ударили — и он потерял сознание. Джину, который отчаянно пытался повернуть голову, чтобы увидеть, что происходит с Намджуном, жёстко выкрутили руки за спину и потащили в сторону ото всех остальных. Когда его тащили мимо Намджуна, к которому подступали трое пиратов с зум-наручниками, не решаясь переть напрямую против яростно скалящегося начохито, Джин на миг всё же столкнулся взглядом с тёмными, полными бешенства, огненными глазами любимого — и шепнул одними губами: — Люблю! Намджун стиснул зубы и зажмурился. И тут же на него накинулись, смяли, с хриплыми довольными криками повалили на пол, и Джин застонал от боли, слыша, как бьют того, кого он любил больше жизни. В дикой, нелепой надежде непонятно на что он рванулся из рук тех, кто тащил его, закричал яростно и хрипло, но на него навалились плотнее, сдавили так, что у него хрустнули рёбра, потемнело в глазах от боли в вывернутых плечах, и он потерял сознание. Однако пришёл в себя быстро, когда его втаскивали в каюту капитана. Его грубо швырнули на кровать Хоупа, он больно ударился ногой о тумбу, что стояла рядом, и упал ничком. Тут же перевернулся, вскочил, но дверь в каюту уже закрылась за спинами тех, кто его сюда притащил. "Обречены, — назойливо крутилась у него в голове мысль, — я обрёк их всех на смерть! Что... Что делать? Как уговорить? Что предложить? Пленник! Жалкий, убогий пленник — что я могу? Что?! Тело? Секс? Покорность? Хоупу интересно ломать, а сломленный и готовый на всё — я ему не нужен, я даже не в его вкусе! — Он застонал и рухнул на постель, сжимая разламывающуюся от отчаянных мыслей голову. — О, будь проклята моя гордыня! Я погубил их всех! Теперь не только Чими — я погубил их всех!"

***

— Значит, на всё готов? — насмешливо спросил Хоуп и глубже уселся в кресле напротив, глядя на стоящего перед ним Джина с откровенной издёвкой. — Вот, значит, что надо было, чтобы тебя сломать? — Ты сам говорил, что у всего есть цена, — тихо ответил Джин. Он смотрел в сторону, на черноту, почти без проблесков, что царила за иллюминатором — и точно такую же ощущал сейчас в своей душе. — Я готов на всё, чтобы ты их... не тронул. — Ты не можешь не понимать, что не тронуть я их не могу, — усмехнулся Хоуп, его голос был негромким, он явно наслаждался ситуацией и предвкушал свою победу. — Законы этого корабля мной писаны — не мне их нарушать. Они напали на нас, забрались на Фейрее в трюм, обманув нерадивых наших часовых, вывели из строя бортовик, который теперь влетит нам в монету, они ранили моих людей. Скажи спасибо, что никого не смогли убить, а то бы уже были по ту сторону. Так что просто отпустить — не могу. — А... что можешь? — тихо откликнулся Джин и прямо посмотрел в лицо капитана. Хоуп, поймав его взгляд, нарочито медленно окинул хищным взглядом его лицо и фигуру, а потом показательно облизнулся. — В своей печали ты ещё притягательнее, Джини, — сказал он и поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее. — Вот только я не уверен, что тебе есть, что мне предложить, чтоб я дальше обрисовывал ситуацию. Но я всё же сделаю это, чтобы ты понимал, как обстоят дела. Ты — товар, мне трогать тебя нельзя, портить, оставлять серьёзные следы от наказаний — тем более. Но они — мои враги, которых я честно победил, так что с ними... — Он снова облизнулся, гладя нагло и откровенно издевательски на умирающего от тянущей тоски и страха Джина. — ...я поступить должен однозначно: убить как террористов. Как это будет на самом деле? — Хоуп легко пожал плечами и склонил голову набок, словно раздумывая. — Ну-у... Что ж. Твоего капитана и второго, который, видимо, в тебя по глотку, повяжем ток-жгутом — и за борт, чтобы сдохли не сразу, а прямо прочувствовали, как были не правы. Мучительно, но эффективно в качестве утверждения собственной власти. Подтвердит слухи, что к нам на самом деле лучше не соваться. Джин стиснул кулаки и сжал зубы, прикрывая глаза и удерживая в глотке мучительный стон. А Хоуп, хищно улыбнувшись, продолжил: — Красавчика, которого я отоварил по башке, пожалуй, оставлю, на какое-то время себе как игрушку: я его помял слегка, понял, что он в моём вкусе, сладенький. Насколько я понял, это муженёк твоего капитана? Возможно, капитану Чону будет интересно узнать перед смертью, как будут обращаться с его драгоценной половиной в его тотальное отсутствие? Так перед тем, как он отправится на волю Далёкого, я дам ему возможность посмотреть, что именно я собираюсь делать с его куколкой. Я люблю, когда кто-то смотрит, как я трахаюсь. Хоуп с наслаждением откинулся на спинку стула и хохотнул. Джина едва держали ноги, и он мысленно твердил одно: "Держись! Не упасть, не упасть не упасть!". — А если эта сука Чон Чонгук не расскажет мне, кто помог ему с тем, чтобы проникнуть ко мне, кто дал код доступа к моему бортовику, то увидит и вторую часть спектакля — как его мужа ебут тридцать человек моей команды, по очереди и скопом. — Нет, — не выдержав, со всхлипом выдохнул Джин. — Нет! — Да, — спокойно отозвался Хоуп. — Так и будет. Этот милашка всё равно обречён стать нашей корабельной шлюшкой, так что пусть привыкает. Когда он мне надоест, станет игрушкой для команды. Им всё равно, кого трахать, когда нет никого под боком, а они пьяны или голодны до дырки. Разъебут его — будет обслуживать, пока не сдохнет от болезней или тоски. У нас такие рабы были пару раз, правда, девицы, но те долго, увы, не прожили. Мои парни порой просто звери. Но этот-то парень, так что пару месяцев продержится — и вслед за муженьком пойдёт. Джин держался, правда, держался. Но последние слова Хоупа выбили из него дух. Он рухнул на колени и, опустив голову и стиснув пальцы в замок, прижал их к груди — в общем для всех рас жесте мольбы и покорности. — Прошу, — дрожащим голосом проговорил он, — я умоляю тебя, капитан, пощади их! Пощади! Они пришли за мной, они хотели лишь меня освободить! Мы друзья! Они исполняли долг дружбы! Я умоляю тебя... — Ты врёшь, — жёстко оборвал его Хоуп. Джин поднял в смятении глаза: пират встал и сейчас нависал над ним каменной скалой. Он глядел на пленника, стоящего перед ним в самой унизительной для любого свободного существа позе, со злобной усмешкой и презрением. — Друзья? — Голос Хоупа звучал глумливо. — И Чонгук, и его муж, и этот третий — они тебе только друзья? Они висели у нас на хвосте всё это время, они столько всего прошли, чтобы догнать нас, они свой корабль оставили, чтобы проникнуть к нам. Они рисковали своими шкурами и друг другом — только потому, что они друзья тебе? Джин растерянно заморгал и приоткрыл губы, чтобы спросить, потому что не понимал, что он не так сказал, когда Хоуп коротко и без размаха дал ему жёсткую пощёчину, а потом тут же ещё одну. Уже от первой у Джина загудела голова, боль обожгла лицо, словно его хлестнули кожаной плетью. А вторая пощёчина выбила у него воздух из лёгких, и он тяжело и с хрипом завздыхал, пытаясь снова начать дышать. Бить Хоуп умел. И, видимо, любил потому что, глядя, как Джин, схватившись за горло, пытается прийти в себя, он засмеялся. Негромко, мягко, приятно для уха. — Ложь — зло, Джини, разве тебя этому папа с мамой не учили? Я могу поверить, что у тебя с тем сладким милахой ничего не было — пусть, вряд ли ты можешь быть сверху. Но вот с капитаном у тебя явно какие-то сладкие общие воспоминания есть, раз он ради тебя рискнул своим муженьком. А второй... Твоё имя — единственное, что на него действует. Он силён, как бык, когда он увидел, как тебя уводят, он моих парней взялся валить — не подойти. И только когда я крикнул, что убью тебя, если он не сдастся, когда произнёс твоё имя, он подпустил к себе и позволил себя заковать. — Жёсткие пальцы пирата схватили Джина за подбородок и подняли его лицо, заставляя смотреть прямо в горящие злобой глаза Хоупа. — Друзья, а? И это ради друзей ты ползаешь тут передо мной на коленях, умоляешь их не трогать? Да какими должны быть друзья, чтобы согласиться дать пирату всё, что он захочет? — Я прошу, — прошептал Джин и только сейчас понял, что его губы разбиты в кровь. — Я умоляю тебя, капитан Хоуп, не вреди... — Он сглотнул солёную жижу, которая упорно подтекала ему в рот из разбитого уголка губ. — ...не вреди им. В глазах Хоупа он вдруг увидел странные огоньки — безумные, бешеные, — и невольно попытался отпрянуть, вывернуть свой подбородок из его ладони, но тот не отпустил. Медленно, нажимая с силой, он провёл пальцами другой руки по губам Джина, и тот коротко и жалко выскулил от того, какой болью они зажглись. — Ты так красив сейчас, — пробормотал Хоуп. — Кровь... — Он снова повёл по его губам и вдруг настойчиво толкнулся пальцами ему в рот. Джин невольно сжал зубы, не пуская, и тут же лицо капитана исказилось гневом: — Открой! — Он толкнулся снова, однако Джин, расслабив губы, зубов не разжал. — Я выбью тебе зубы, если ты немедленно не возьмёшь в рот! — прошипел Хоуп и сунулся снова. Джин зажмурился и разжал зубы. Сильные длинные пальца, наглые и уверенные, тут же нырнули в него, Хоуп вдруг задышал жёстче, рвано, попытался прихватить язык Джина, но у него не получилось из-за обилия слюны. — Красивый... — Шёпот Хоупа был таким же, как и его взгляд — страшным, словно он был одержим. — Такой блядски красивый, когда вот такой — на коленях, в крови, с моими пальцами во рту... Хочешь помочь друзьям, Джини? Джину было дурно, его тошнило, голова кружилась о страха и отвращения, и болело колено, которым он стукнулся о тумбу. Хоуп быстро облизнулся и приподнял брови, глумливо удивляясь. И Джин кивнул. — Так чего ты ждёшь, сучка, м? — Джин растерянно поморгал, а Хоуп сунул ему в рот ещё один палец, растягивая губы, прихватывая нижнюю, грубо и больно стискивая её. — Ты же понимаешь, чего я от тебя хочу? Это не плата будет, нет... Но если ты постараешься, сучка, то я дам тебе возможность уговорить себя не убивать твоих друзей... — Он выделил это слово издевательским тоном. — ...с особой жестокостью, как они того заслуживают. Ты ведь понимаешь, чего я от тебя хочу? Джин прикрыл глаза в знак согласия, и Хоуп снова сладко улыбнулся. Он вынул пальцы из истерзанного рта Джина и толкнул его, заставляя немного отклониться. — Если мне понравится, то, может, я буду более уступчивым, — сказал он, начиная расстёгивать молнию на своём комбинезоне. — Ну, а будешь выёбываться или не угодишь — пеняй на себя. Насиловать не буду, портить товар не в моих правилах, мне и так твои губки залечивать, чтобы шрамов не осталось. Так что открывай шире, Джини, и соси усерднее. Считай это бесплатной тренировкой перед тем, чем будешь заниматься оставшуюся жизнь. Минет любит большинство рас, так что давай, сучка, учись. — Чимин, — едва слышно проговорил Джин. — Скажи, что с ним и как... — Нет! — Злой крик разорвал замирающую было между ними тишину. — Не смей о нём! Я сказал, что твоё дело — сосать и умолять! А ты мне условия ставить пытаешься? Так я тебе скажу, что наш договор на эту блядь не распространяется! Давай, сучка! Делай своё дело. — Он уже дошёл до пояса комбинезона, и, быстро отцепив перевязь с оружием, приказал: — Дальше сам. И нежнее, сучка. Я ебу жёстко, но люблю, когда меня ласкают и раздевают нежно. Даже мужики. Джин, который всё это время смотрел в пол, поднял глаза и упёрся взглядом во внушительный бугор на месте ширинки Хоупа. Руки словно свинцом налились, во рту скопилась горькая слюна, а в желудке всё поджималось от рвотных позывов. Ему было противно до судороги, но он понимал, что должен был это в себе преодолеть. Медленно, словно в тягостном сне, он потянул круглую застёжку вниз, обнажая облитый экзобельём и из-за этого явственно видный мощный член. Когда Джин коснулся его, Хоуп откровенно выдохнул и положил руку на голову пленника. — Тебе же приходилось раньше сосать, Джини, — задушевно, чуть насмешливо произнёс он. — Давай, смелей. Он не кусается. Ну! Явно сорвавшись в своём нетерпении, Хоуп внезапно притянул Джина и заставил его уткнуться лицом себе в пах, застонал, откидывая голову, и стал, покачивая бёдрами, тереться членом о его разбитые губы, нос и щёки. Джин стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, он попробовал отстраниться, схватился за бёдра капитана в попытке его остановить, но не тут-то было. Мыча, Хоуп продолжал с силой вжимать его лицо себе в низ живота, а потом, резко отпустив, торопливо достал член и, вцепившись Джину в макушку, заставил его откинуть голову назад. Джин не успевал понимать, что делает с ним Хоуп, отсутствие подобного опыта сказывалось самым печальным образом. Он открыл зажмуренные до того и мокрые от злых слёз глаза и тут же вздрогнул, наткнувшись на совершенно чёрный, полный бешеной похоти взгляд пирата. А тот ударил его несколько раз по приоткрытым губам своим членом и прошипел: — Открой шире, сучка. Ты слишком возбудил меня, я выебу сам! И терпи, слышишь? Терпи! Возьмёшь до горла, а потом проглотишь всё, ясно тебе? С-сучка-а-а... — Он с наслаждением стал толкаться в рот Джину, не входя глубоко, словно играясь, и продолжил: — Такой горячий, м? Попробуешь укусить, оттолкнуть или сплюнуть — я тебя убью. И плевать на всё! Тебе ясно? Джин снова зажмурился и обречённо кивнул, открывая рот шире и готовясь к насилию. Однако Хоуп не успел сделать ничего: дверь запиликала, обозначая, что за ней гости, и тут же на экране под верхней панелью появилось изображение трёх головорезов, которые шумно переговаривались между собой, стоя перед дверью каюты, скалились в злобе и, кажется, готовы были начать драку. — Какого хера?! — рявкнул Хоуп. — Я занят! — Кэп! — загрохотал один из громил. — Ваш брат! Он очнулся, разгромил медблок, он грохнул Сэта и Чао, когда они попытались его тормознуть! Он добрался до клетки ёбаного своего Чимина и отключил её! А всё из-за этих шваайезе слепых! — Это вы там у себя на пульте трусливые хряки! — взвился другой голос, выше и противнее. — Мы его не видели, потому что он первым делом разъебал пульт от микродронов, а камеры он как свои пять пальцев знает: он их сам ставил! Никто бы не заметил! А тревогу поднимать — ваше дело! Джин, с замершим сердцем вслушивавшийся в эту брань, и не заметил, как Хоуп отпустил его голову. Лишь когда тот пнул его, отталкивая от себя, увидел, что капитан уже стоял полностью застёгнутый и торопливо надевал перевязь с лазером и плазмопушкой. — Я сейчас выйду и нахер разъебу все ваши блядские ебала, если Хосок пострадал! — заорал он, быстро цепляя на себя датчики. — Пострадали все остальные! — заорали ему в ответ. — Он из-за этой своей шлюхи совсем спятил! Эта тварь в отключке была, так он с ним на плече идёт сейчас и громит всё вокруг — прорывается к шаттлам. Мы не можем его остановить, не убив! — Слушай меня сюда! — Хоуп внезапно склонился над совершено потерянным и испуганным насмерть Джином, схватил его за волосы и уставился ему в глаза. — Мы не закончили. Так что дождись меня, детка. — И он грубо и жёстко впился поцелуем в измученные губы Джина. А тот только и смог, что простонать от мучительной боли и, закрыв глаза, вытерпеть этот поцелуй. И только когда за разъярённым капитаном захлопнулась дверь, он отполз в угол и стиснул голову руками. Что теперь будет? Что будет с Намджуном?! Что происходит сейчас с Чимином? Что будет с Чонгуком и Тэ? Что?